Прерви моё падение

Проснулась Сузуна резко, будто бы кто-то внезапно вырвал ее из прекрасного сновидения. Сновидения о том, как она и Такуми… Темные глаза широко распахнулись и уперлись прямиком в лицо склонившегося над ней Усуи, легонько трясущего ее за плечи. — Пора вставать, — изумрудный взгляд светился лукавством, несмотря на то, что он всеми силами старался сохранить серьезность. Но вид изумленно таращившейся на него Аюдзавы невероятно веселил, как и ее моментально покрасневшие щеки. — Что? Как? — понесла она какую-то околесицу, чувствуя, как кровь бросилась в лицо, а сердце припадочно забилось, подскочив к самому горлу, — Да, конечно. Сейчас встану. Сузуна вцепилась мертвой хваткой в простыню, которую они использовали вместо одеяла, буквально дотянув ее до подбородка. Воспоминания о прошлой ночи вспыхивали в сознании подобно ослепительно-ярким картинкам. Каждый поцелуй, каждое прикосновение. Ее признание… — О Господи, — выдохнула Аюдзава, потрясенная собственной смелостью. Наверно, он был прав насчет адреналина. Если бы не это, то она, вряд ли, выдала бы нечто подобное. Судорожно сглотнув, Сузуна в очередной раз ненароком взглянула на Такуми, о чем тут же пожалела, ведь оторваться от его лица было чем-то из области фантастики. Усуи был слишком красивым. До безобразия красивым. Яркие изумрудные глаза были слегка прищурены, уголки губ подрагивали в тщательно скрываемой улыбке, в светлых волосах путались лучи, проникающего в маленькое оконце, солнца, вызывая невыносимое желание их коснуться. Нет. Это просто невозможно. Она была не в силах сохранять самообладание, когда Такуми находился в такой катастрофически опасной близости от нее. — Ты чем-то взволнована? — Усуи вопросительно изогнул бровь, наслаждаясь замешательством и смущением Сузуны. — Нет, — она категорично мотнула головой, и каскад черных спутанных прядей рассыпался по плечам, длинная челка упала на лоб. — Мои люди осмотрели наши квартиры. Все в порядке. Поэтому, собирайся, нам незачем больше здесь сидеть, — слегка охрипшим голосом проговорил Такуми. Аюдзава была прекрасна, и на него вдруг накатила волна обжигающего возбуждения, тело сковало привычное напряжение. Взгляд замер на ее губах, и память подкинула воспоминание о том, как он целовал эти губы всю прошлую ночь. Их вкус, мягкость, податливость. — Да, конечно, — Сузуна засуетилась, думая, как лучше одеться, чтобы Усуи ничего не увидел. При мысли, что он уже видел все, что только можно было видеть, ей стало до одури душно. Пальцы лихорадочно сжали край простыни, цепляясь за нее, как утопающий за соломинку. — Тогда, вперед, — Такуми, в конце концов, удалось взять себя в руки, стряхнув одурманивающее наслаждение. И в следующее мгновение, поняв, что прикрыться ему будет все равно нечем, ведь, судя по тому, как отчаянно Аюдзава стискивала край простыни, даже на ее несчастный клочок ему рассчитывать не приходилось, Усуи просто взял и поднялся. Как был. То есть, полностью обнаженный. — Что… Что ты творишь… — потрясенно пролепетала Сузуна, глаза которой округлились настолько, что, казалось, занимали пол лица. — Одеваюсь, — спокойно отозвался Такуми, отыскивая на полу свои боксеры, футболку, штаны и носки. А Аюдзава так и застыла с открытым ртом, пораженная, изумленная, задыхающаяся от шквала сменяющих друг друга эмоций и внутреннего жара. Она хотела, очень хотела отвернуться, но не могла. Взгляд против ее воли буквально приклеился к Усуи, скользя по его спортивному поджарому телу. Хорошо, что он стоял к ней спиной. Хорошо, что он не видел, как она пялится на его ягодицы. — Что? Нравится? — голос Такуми, насмешливый, с явной издевкой, раздался, как гром среди ясного неба. Застигнутая врасплох, пойманная на месте преступления, возмущенная и смущенная, Сузуна спряталась за покрывалом темных прядей. Сердце выбивало сумасшедшие ритмы, во рту пересохло, и было жарко. Очень жарко. Невыносимо жарко. Будто бы жар всего мира сфокусировался в одном этом помещении. — Какой-то же ты все-таки бесстыжий, — с негодованием пробормотала она, принимая сидячее положение. Убрав волосы за уши, Сузуна принялась шарить глазами по полу, заранее отыскивая свою одежду. — Какой есть, — пожав плечами, Усуи повернулся. Натянув футболку, он улыбнулся, опустившись на тахту. — Что? — Аюдзава нервно облизала пересохшие губы, пытаясь не обращать внимания на его пристальный взгляд, от которого внутри ее живота начинала порхать стая безумных бабочек. — Ничего, — его улыбка стала шире, на лице появилось выражение недоумения, причем, наигранного недоумения, — Я, что, даже посмотреть на тебя не могу? Придвинувшись, он сократил разделявшее их расстояние, и Сузуна вскочила, как ужаленная, еле успев удержать многострадальную простыню. Правда, та, все-таки, соскользнула вниз, открывая изящные плечи и часть груди девушки. — Не можешь, — сердито отрезала она, насупившись. — И почему же? Помнится, вчера кое-кто хотел не только моих взглядов, а еще кое-чего большего, — протянул Такуми, изумрудные глаза, горевшие ехидством, сузились. И Сузуна, возмущенная его поведением, еле сдержалась, чтобы не накинуться на Усуи с кулаками. Остановило ее только то, что она находилась в полном неглиже. Поэтому, запрятав раздражение подальше, Аюдзава принялась собирать одежду с пола, стараясь при этом не уронить покрывало. От всех этих манипуляций, неудобных и требующих практически акробатического мастерства, измученная нога девушки незамедлительно дала о себе знать. Тихо охнув от прострелившей конечность боли, Сузуна рухнула на пол. — Ты в порядке? — в очередной раз издевки Такуми пропали, как и не бывало. На лице появилось обеспокоенное выражение. Подскочив к Аюдзаве, он без лишних слов подхватил ее на руки. — Что ты творишь? — вспыхнув, выпалила она, стискивая одежду и простынь, стараясь по-возможности прикрыть все, что он мог увидеть или почувствовать. — Несу тебя в твою комнату, — отозвался Усуи, теснее прижимая девушку к себе, и ненароком утыкаясь носом в ее макушку, — Потом будешь возмущаться. Сейчас не до этого, — отрезал он, когда понял, что сейчас на него выльется ушат увещеваний. — Ладно, — пробубнила Сузуна, снова подпадая под влияние, которое на нее оказывала близость Такуми. Притихнув, она прильнула к нему, после чего ее мгновенно атаковали назойливые думы, дремавшие все это время где-то в глубинах души. Что же? Что ждало их дальше? Как теперь они будут общаться? Продолжать делать вид, что ничего не произошло? И хотел ли он ее на самом деле или всего лишь пожалел? Откликнулся на ее просьбу? Или… Вздохнув, Аюдзава закрыла глаза. Сердце болезненно сжалось. В том, что ее любовь после этой ночи стала лишь сильнее, отрицать было невозможно. Отсюда и ее дурацкое поведение, немного детское и глупое, и извечная бравада, и раздражение. А еще множество вопросов, которые она никак не решалась задать. Один из которых, самый важный и трепетный, заключался в том, что же испытывал к ней Усуи? И испытывал ли он вообще что-нибудь, кроме, чувства долга и желания защитить сестру его Мисаки?