Последствия войны. Часть первая: дети.

      Зеленая аллея зацвела уж, и тополиный пух бродит по ней вольным неспешным шагом, подхваченный легким ветерком. И кроны деревьев шуршат, словно шепчут что-то – ожили; фонтан, а вокруг него бегают босоногие дети, уже насладившиеся прохладой воды, и гоняют голубей. Скамьи аллеи давно оккупированы молодыми дамами, погруженными в какое-нибудь романтическое чтиво, с заворожёнными «прицепленными» к строкам глазами. Но это лишь только видимость, ведь там, у фонаря, стоит высокий, незаурядный шатен, что уже давно, словно Купидон, пронзил сердце каждой. А молодые девицы тем временем всячески пытаются обратить на себя внимание, подмигивая или же мило улыбаясь пареньку, но как только завидят его взгляд на себе, снова робеют и опускают глаза в книгу.       Молодой неуклюжий паренек мчится куда-то на велосипеде, должно быть, в институт на лекции опаздывает – негодник! А вот и грохот, и крики: парнишка немного не вписался в поворот и на вираже, не справившись с управлением (вероятно, засмотревшись на одну из «читающих» красоток), со всего маху влетел в прилавок мороженщика. Ох, и крику-то! Жаль паренька, ему-то даже больше досталось!       Где-то вдалеке шарманщик не спеша прогуливается, одаривая всех и каждого чарующей мелодией вальса. А тополиный пух в такт то взлетает, то вновь падает – вальсирует. Поют и голосистые птицы свои звонкие песни!       И небо сегодня такое! Эх, давно такого не было: ни облачка нет! Просто голубая пелена, и только солнце припекает, ослепляя каждого, кто осмелился устремить взгляд к небу. Минут пятнадцать назад лило, как из ведра, а теперь вот что!       Не хватает только Аннушки и пролитого масла, чтобы прервать всю эту идиллию.       Все идет своим чередом, жизнь, казалось, налаживается, словно и не было войны….       Веселая музыка доносится издалека, детский смех и хлюпанье маленьких ножек по лужам заполняют аллею – жизнь бьет ключом, и не сказать, что шесть лет прошло с сорок пятого!       Вдруг за моей спиной послышался девичий голос:

- Мама, мама! Посмотри, какую я открытку в садике сделала. Любимой маме! – продекламировала она.

- Ну-ка, покажи-ка! Какая же ты у меня умница. И все сама?

- Да-а!

- Молодец, доченька!

- Мам, а можно мне за это мороженое? Я хорошо себя буду вести.

- Вот в Гастроном придем, там и куплю.

-Ура-а! – послышались радостные возгласы девчушки. Прохожие на аллее с удивлением и неким недоумением посмотрели на девочку, выпучив свои зенки. Меня она тоже весьма заинтересовала, и немножко ошарашенный побрел за ней.

- Даша, не прыгай - иди спокойно! Вот ведь неугомонная девчонка!

- Мам, ну посмотри, какая погода!

- И какая же?

- Такая со-о-олнечная! На небе ни облачка, не то, что когда самолеты кружили, все серое было, будто свинцовое! …

- Даша, прекрати по лужам скакать! Ты уже взрослая, шесть лет все- таки!       Я тихо брел сзади и наблюдал за картиной происходящего. Девчушка выглядела счастливой, а еще так мило улыбалась, словно ангелок. Ее волосы развевались по ветру и, видимо, чтобы их поправить, она легонько оборачивалась и откидывала голову – я мог видеть ее лучезарную улыбку и полные глаза радости! Ее изумрудные глазки поблескивали на солнце, и этот блеск даже немного отдавал безумием! Но ведь она просто ребенок….       Следовал я за ней квартала два или даже три. И вдруг она остановилась. Мрачное место, плохой район! Здесь когда-то был Гастроном, но это еще до бомбежки.

- Даша, не беги! Тут машины!

- Мам, пломбир или шоколадное?       Я стоял все это время, как вкопанный. Девочка говорила сама с собой! Мы находились средь руин, где даже пепел еще не осел, а на обломках зданий кое- где еще виднелись запекшиеся кровавые следы! Одна стена была полностью обстреляна, а от угла до самой трещины шли четыре кровавых следа, должно быть, на последнем дыхании человек проскреб ее окровавленной рукой. И следы ногтей….       Мы были там вдвоем. Только девочка и я. Вдруг всю улицу, точнее то, что от нее осталось, осветила яркая вспышка света – молния. Она рассекла все небо на миллионы маленьких осколков, и грянул гром, и с силой стеной пошел дождь. От неожиданности я невольно вздрогнул всем телом, подумал: « Вот она. Снова война?!»….       А Дашенька оставалась недвижимой, она ни сколько не вздрогнула. Повисла мертвая тишина, и только капли дождя «играли на нервах». Неожиданно она повернулась ко мне, развернув колеса своей инвалидной коляски, и искренне не понимая, что случилось, своими потухшими глазками полными слез спросила: «А где моя мама? Она только тут со мной стояла. Вы ее не видели?».       Я не мог ей ничего ответить, ведь от самой аллеи я брел за девочкой - инвалидом лет двенадцати, ведущей беседу с самой собой. Прохожие там, на аллее, оглядывались и только косились на бедняжку, думая, что та воображает, я и сам так думал поначалу, но не теперь!       Я, офицер Красной армии, хромой на правую ногу и полностью отсутствующей левой рукой, которую оторвало снарядом еще в сорок четвертом, потерявший в годы войны всю свою семью, не знал, как сказать бедняжке эти три горьких слова: « Ее больше нет!».