My heart

Хочешь, я расскажу тебе, как я умер, а, Лит? Они пришли втроем. Чертов аристократишка, беспощадный вояка с манией величия и темный, загадочный великан со странной улыбкой. Такие все разные, и я долго думал, как они вообще смогли создать союз. Неужели, настолько ненавидели меня?.. Пожалуй, да. Первым был Австрия. Своими аристократическими загребущими ручками он забрал у меня все южные земли, напоследок сказав "прощайте, пан Лукашевич". В тот момент мне хотелось его убить. А вечером на моей спине появились первые шрамы. Затем пришел пруссак. Радостно ухмыляясь, он забрал у меня запад и, уходя, издевательски махнул рукой. В тот день открылись раны на груди. Последним был Россия. Он был абсолютно безучастен, забирая мои восточные земли. Его единственного я не винил, ведь это были его сестры. Мы же с Олей и Наташей никогда хорошо не общались. Пусть у меня и появились новые рубцы на животе, Иван лишь возвращал себе то, что ему принадлежало. Но в тот день мои выводы о России, как о неплохой стране, были поспешным. Я не знал, что позже мы встретимся еще раз, и он заберет у меня самое дорогое. А надо было бы догадаться по его прощальному взгляду. Глаза Брагинского словно говорили: "это еще не конец, Феликс, я еще вернусь". И он вернулся. Ты же помнишь тот вечер, да? Было около половины десятого, мы сидели на продавленном диванчике в нашей полуразрушенной гостиной, — всём, что осталось стараниями Австрии от нашего бывшего дворца, — но нам было удивительно хорошо. Я разлегся на диване во весь рост, положив голову на твои колени, и болтал о какой-то чепухе, а ты с улыбкой смотрел на меня, перебирая мои волосы. Мы всегда проводили вечера вот так, и для меня, пусть и израненного, это время было лучшим в моей жизни. Это было просто идеально, так, как и должно было быть. Но наш тихий вечер на двоих был нарушен тихим стуком в дверь. Я не знал, кто может прийти к нам в такое время и, всё еще мечтательно улыбаясь, открыл. Сейчас я понимаю, что зря. Хотя, наверное, даже если бы я не открыл, тебя бы это вряд ли спасло. Он всё равно бы пришел, в другой раз, в другое время, и мне бы пришлось впустить его. Брагинский стоял на пороге всё с той же милой беззаботной улыбкой. В нем не было никакого пафоса, как в тех же Пруссии с Австрией, нет. Ему это было не нужно. Брагинский был умен и он прекрасно понимал, что сегодня я умру. Так зачем же выделываться перед мертвым? Когда он забирал тебя, я кричал. Я падал на колени и кричал, капая чем-то соленым на пол. Я хватал тебя за руки, а его умолял забирать что угодно, только не тебя. Он же продолжал улыбаться и с какой-то даже ласковой интонацией в голосе говорил, что не обидит тебя, что всё будет хорошо. Это правда. Брагинский никогда не обижал свою семью, а те, чьи земли он присоединял к себе, автоматически переходили в разряд родственников. Я понимал, что с Иваном тебе будет лучше. Я понимал, что он богаче, что с ним тебе не придется всё время жить в страхе. И всё равно, как чертов эгоист, мечтал вернуть тебя обратно. Прости меня за это, прости, пожалуйста. Официально я умер в конце 1795-го, когда Пруссия с Австрией, привлеченные недавнем нападением России на меня, как бродячие собаки сбежались на остатки когда-то могущественной Речи Посполитой (хотя, тогда я уже не мог себя называть так, ведь тебя уже не было рядом со мной) и забрали последние земли. Но на самом деле умер я в тот день, когда у меня отняли тебя. Россия знал, что делал. Ты был сердцем Речи Посполитой, Торис. Ты был моим сердцем. И, забрав у меня тебя, он вырвал из моей груди сердце, оставив на его месте страшную дыру, на которую никто не мог смотреть спокойно. Эти несколько месяцев я был пустой куклой с равнодушными глазами. Пруссия с Австрией и не подозревали, что, к тому моменту, когда они накинулись на мои остатки, я уже был мертв. Потом я воскрес. Так бывает иногда у стран, тогда, когда этого очень хочет кто-то. Наполеон хотел, чтобы я снова был страной. В те годы я носил жалкое название Варшавская Республика, что никак не сравнивалось с гордой Речью Посполитая. К сожалению, Наполеон был психически нездоров. Он был гением, но сумасшедшим гением. Поэтому и я родился с некоторыми отклонениями в психике. Прости меня и за это, Лит. Сейчас, когда ты освобожден от "семейных уз" с Россией, мы можем часто видеться, и я счастлив, правда счастлив. И если кто-нибудь попробует отобрать тебя у меня сейчас, то мое сердце всё равно умрет, пусть ты теперь и самостоятельный. Сам я не умру, но снова стану той безвольной куклой с пустыми глазами и дырой вместо сердца.