Один плюс один

Мы умирали тихо и безмолвно, без лишних движений и вздрагиваний. Мы летели вниз, но не могли парить. Задыхаясь от избытка любви в воздухе, мы кашляли болью, прожигающей лёгкие до дыр. Прежде чем сделать шаг я смотрел в твои янтарные глаза и был готов поклясться, что увидел в них всю свою жизнь. Мы были равны нулю, а, может, и вовсе не имели конца. Мы танцевали страстно и энергично, совсем не вслушиваясь в мелодии нашего разума. Мы были как неделимые части противоречивого элемента. И это пугало меня, это пугало только меня. Я до смерти боялся такой близости. Лучше уж быть гордо распятым на кресте одиночества, чем идти ко дну в тесной бочке с кем-то ещё. Я посвятил тысячи строф одним только твоим губам, безмятежно нежным и шероховатым в зимнюю стужу. Вторая тысяча строф навеки легла у твоих ног. И если бы мне сказали выбрать место моей собственной гибели, я бы без раздумий указал на ковровую дорожку около тебя, и об этом я писал. Когда ты толкал меня с обрыва, обещая держать за руку, я лишь мечтал исследовать чудную планету, таившуюся у тебя внутри. Мы стягивали верёвку у шей друг друга постепенно, день за днём забирая частичку жизни. Воздух тяжелел вслед за грузом в моём сердце. Я ходил по битому стеклу, когда ты заводил разговор о чувствах. Сотни осколков впивались в кожу, беспокоя порезами юное тело. Тот ураган, без конца бушующий в моём сердце, был неописуем. Я не знал таких слов, что смогли донести до тебя суть моих ощущений, моего отношения к тебе. Ты лишь молчаливо отворачивался к стенке, тем самым заканчивая разговор. Я продолжал глядеть по сторонам, идя по городу, но всё, что я видел, - это твоё лицо, бесконечно идеальное и любимое. Оно было повсюду: в отражениях стеклянных витрин, в грязной воде придорожных луж и даже в лицах других. Я находил твои черты повсюду, во всём, что только появлялось на моём пути. Туман вечернего города без ума от твоих нежных рук, он перенял эту любовь от меня. Я изрисовал стопку белоснежных листов, оставив на них следы твоих прикосновений. Я допивал бутылку красного полусухого, когда понял, что зависим. Пригубив шероховатый вкус винограда, я осознал, что зависим не от алкоголя, а от тебя. Купаясь в лучах июльского утра этим летом, я чувствовал, как заболеваю. Недуг одолевал меня поэтапно, позволяя привыкнуть к новым симптомам одержимости человеком. Я всё думал о том, что ты мог подсыпать в мой сладкий кофе, чтобы сделать меня таким? Но я забывал суть вопроса, когда ты касался своими губами моих, соединяя их в безумном танце. Когда я задыхался от воды в лёгких, то молил тебя о помощи, хватаясь. Ледяная вода одаряла молочную кожу непослушными мурашками, заставляя съёжиться. Я тянул тебя, вопя, срывая голос бешеным криком. — Помоги мне, Кёнсу, прошу, — на последних вздохах умолял я. — Вытащи меня, Кёнсу, мы ведь утонем. И в тот момент я увидел ту последнюю ухмылку на твоих губах, враз осознав всё: — Прости, Чонин, я и сам тону. Ты отпустил мою руку, когда рассудок уже откровенно помутнел. Я сумел лишь выдавить улыбку, осознав, что «мы» вовсе и не мы, а только несчастные «ты» и «я». Я впустил тебя в собственное убежище, а ты в ответ оттолкнул мою руку, когда помощь была так необходима. Вода окутала меня, запретив делать лишние движения. Кёнсу, ты слышишь меня? Я закрыл глаза, мечтая вновь увидеть привычную темноту, но там только ты.