Последняя война

- Ответь мне, почему ты так решила? – дрожащим голосом проговорила стройная светловолосая девушка. На красивом, утонченном лице отразились тоска и непонимание. - Зачем ты меня спрашиваешь, если знаешь ответ? – Тихо всхлипнула собеседница, небрежно поправляя ободок на серебристых, коротко стриженых волосах. Она, стараясь не видеть холод бирюзовых глаз, рассеяно смотрела в окно, вытирая непослушные слезы. Девушки сидели за широким старинным столом. Комната, что окружала их, была наполнена особой атмосферой, в которой сочеталось «несочетаемое», и, как казалось, могло свершиться невозможное. И это не удивительно. Ведь хозяином этого особенного дома с несколько хаотичным интерьером был Иван, который на протяжении всей своей жизни старался построить настоящий замок для большой и, как он думал, дружной семьи. Но не только Россия был создателем сего творения. Время также оставило на роскошном здании свой неизгладимый след. Над сестрами возвышались расписные своды, неподалеку от них величественно стояли статуи греческих морских Богов, созданных еще во времена царствования Петра I, а на входной арке гордо сияла красная советская звезда. Изящные и немного вычурные статуи, картины – зеркала прошедших лет, царская роскошная мебель, и даже несколько агитационных плакатов времен Великой Отечественной войны – вся эта коллекция, предмет зависти любого исторического музея, была свидетельницей непростой, но богатой на события жизни Ивана. Но торжественность и величие зала не могло нарушить ледяную напряженную ауру страха и боли между сестрами. - Ты думаешь, что они примут тебя? – тихо прошептала Беларусь, задумчиво скрещивая тонкие, бледные пальцы, — Ведь ты даже не знаешь их. Ты не знаешь чего именно они хотят. – Говорила она, не отводя взгляда от сестры. Наташа замолчала, наблюдая за Олей, а затем, вздрогнув от нахлынувшей обиды, и, почувствовав боль и тоску по разваливающемуся на осколки прошлому, гневно взглянула на Украину, — Почему ты так хочешь уйти от Вани и вступить в НАТО? Я знаю, что говорил тебе Альфред и Артур! - Наташа… — мягко обратилась Ольга, — Почему вы с Иваном не хотите меня понять, — она взглянула на сестру, пытаясь растопить лед, в который обратилась душа дорогого ей человека, — Ты… — голос Украины дрогнул, — называешь меня предательницей… Но вы никогда не хотели понять мои страдания! – Оля, резко встав из за стола, наконец, дала волю накопившимся чувствам и противоречиям, которые все еще нещадно истязали ее, — Он не похож на других! Иван никогда не сдерживал себя и не щадил никого… Даже меня и тебя! Голос ее становился громче и увереннее. Украина, испепеляя взором притихшую и растерянную Беларусь, продолжила: - Он, живя утопичными идеями, которым просто не суждено сбыться, делал все, чтобы они все-таки стали реальностью! Ты мне не веришь? – плача, срываясь на крик, спросила Ольга, почувствовав брешь во льду сестры, — Тогда вспомни его имперскую идею «единения всего мира с Россией»! Или же время существования СССР! Вспомни все репрессии, коллективизацию, голод… Разве он нам счастье принес? – Украина, не в силах больше остановить слезы, кровью хлеставшие из ран души, отвернулась от Наташи, испытывая двойственные, но сильные чувства. - Почему… — проговорила Беларусь, голос которой еле слышно дрогнул, — Ты же его сестра! – Чуть не с мольбой взывала Наташа, тщетно стараясь скрыть любовь, которая предательски топила и рушила лед, — Мы почти целое тысячелетие жили бок о бок, страдали от гнета Монголии, противостояли алчному Тевтонскому Ордену, победили заносчивого Наполеона, разрушили оплот нацистской империи… Разве ты забыла как Иван старался защитить нас и свой народ? – Беларусь, подняв свои влажные блестящие глаза на Украину, старалась сдержать гнев и обиду, ядом точившими беззащитное перед любимым человеком сердце, — Да, он не похож на других, он всегда шел своим особым путем! Он потом и кровью платил за право жить и верить!.. Оля, — вдруг тепло прошептала Наташа, — Ваня любит нас больше всех на свете… - Замолчи! – обернувшись крикнула Ольга, — Если он так безгрешен, почему вся его жизнь это море слез и крови? Почему все страны испытывают к нему только страх и ненависть? Почему, имея такого сильного брата, мы пережили лишь страдания и лишения? – Украина, приблизившись к сестре, заглянула в синие, бездонные глаза, — Ты говоришь, что он нас любит… Может ты и права, но это любовь не человека! Ты наверно думаешь, что я предательница, ненавидящая свою семью, — по щеке Оли скатилась блеснувшая тусклым огоньком слеза, — Но я также как и ты люблю его! Я еще раньше тебя знала его… — всхлипывая продолжала она, — На протяжении веков я всегда была рядом и старалась помочь ему… Но даже для меня, так тщательно следившей за ним, его душа осталась темной неразгаданной тайной… — Ольга, снова отвернувшись от сестры, медленно подошла к окну, безучастно наблюдая за оживленными птицами, которым было чуждо человеческое горе, — я не сразу заметила в нем перемены… Я помню его беззаботным наивным мальчишкой, бегающим по бескрайним полям, играющим со мной и нашей матерью. Но все началось в тот день, когда Бату и его безжалостная орда разлучили нас… Наташа, затаив дыхание, судорожно перебирала старые, мучительные воспоминания, оставшиеся, словно старый хлам, в кладовке подсознания. Она заворожено слушала сестру, борясь с желанием крикнуть, чтобы выпустить дикие и невыносимые мысли на волю. - Набег кочевников лишь усилил раздор между княжествами, и я долго не видела Ивана. Я ждала, верила, что он наберется сил и вернется за нами. – Беларусь, все еще не понимая, зачем Украина ворошит старые воспоминания, слушала и не перебивала ее, — Я помню, — тихо проговорила Ольга, — Каким он вернулся… И уже тогда я почувствовала в нем то семя, которое со временем выросло и оплело своими черными корнями и листвой его сердце. На устах улыбка, а в глазах холод и боль. Но тогда он был для меня маленьким братиком, пережившим нечеловеческие страдания! Украина, закрыв глаза, предалась бурному потоку старых чувств, вырвавшихся из оков прошлого. Голос ее стал напряженным и тяжелым, а дыхание прерывистым: - Я помню его жажду силы, его улыбку перед поверженным врагом! Да, Наташа, ты права, слишком тяжкая и мучительная доля ему выпала, слишком много ненависти он впитал в себя от тех, кто старался уничтожить его! Но он, столетиями терпя и тая жажду мести в глубине души, и наконец, добившись могущества, использовал свою силу не только против врагов, но и тех, кто был рядом с ним: против меня, тебя, и даже самого себя! Он похож на ядовитого змея, что в своей ненависти и силе кусает сам себя за хвост! Он никогда не будет похожим на других, потому что он… - …Монстр!— в истерике крикнула Беларусь, — Чудовище, исчадие ада, убийца!... Так, по-твоему выглядит твой родной брат? – тряслась от гнева Наташа, не дав Ольге оправдаться, — Как ты можешь утверждать, что любишь его, если видишь в нем только безумного маньяка и забываешь о том, как Ваня, не щадя себя, своих сил и душу, боролся с Бату, чтобы освободить тебя и меня! Разве ты забыла, как во время Великой Отечественной он старался защитить нас от обезумевших Людвига и Гилберта? И теперь ты хочешь предать его и вступить в НАТО! - Ты так и не поняла меня! – задыхаясь от захлестнувшей обиды, проговорила Украина, — Ты, забыла как сама, после краха СССР бегала к Америке! И после этого ты смеешь называть меня предательницей! – прогремела Украина, наблюдая за вспыхнувшей Беларусью. — Пойми же, наконец, что Иван не безгрешен! Альфред, Артур и другие союзники это те, кто может помочь Ивану понять, что он был не прав, что ему нужно избавиться от своего могущества и силы – источника его бед и ненависти! Они смогут научить его жить по-настоящему, не причиняя никому боль! Ольга, на мгновение, притихнув, взглянула на Беларусь, полную негодования, а затем, Украина кинулась к ней и крепко обняла ее, уже не сдерживала слезы трепетной сестринской любви: - Наташенька, — всхлипывала она, почувствовав в ответ теплое объятие и тихий плач Беларуси, — Пойми, без него трудно… Но с ним еще труднее! Пожалуйста, отпусти меня!.. – задыхалась в плаче Оля, ощущая, как Наташа, что-то шепча, нежно гладила ее по голове, — Я… я не могу так больше! Наташа… возьми это… — прошептала Украина, протягивая сестре маленький самодельный медальон в форме подсолнуха. Беларусь, поспешно вытерев рукавом влажные щеки, дрожащими руками бережно взяла подарок и, аккуратно нажав на едва заметную золотистую кнопочку, раскрыла его. Внутри – старинная черно-белая фотография, потрепанная и почти выцветшая от времени. На ней сияла Украина, прижавшись к улыбающейся Наташе, а их обнимал смеющийся и радостный Иван, сжав в руке букет подсолнухов, подаренный Ольгой. Беларусь, роняя непослушную слезу, бережно провела пальцем по медальону, будто прощаясь с прошлым, пусть и таким трудным и во многом роковым, но дорогим сердцу, как несбывшаяся мечта и символ их дружной и неразрывной семьи… - А теперь, — слабо улыбнулась Украина, — Нажми сюда… Наташа, прикоснувшись к серебристой кнопочке, почувствовала, как скрытые внутри медальона механизмы пришли в движение. Она вздрогнула, услышав, что невидимые молоточки начали отстукивать такт какой-то мелодии. Внезапно сердце Наташи забилось чаще и сильнее. Словно из музыкальной шкатулки, из медальона доносилась знакомая до боли музыка. Это был первый вальс Наташи, который она танцевала с Иваном. Воспоминания окутали ее, и Беларусь снова увидала огромный роскошный российский императорский зал, утопающий в свете канделябров и свеч. Она, наряженная в пышное платье, окруженная приглашенными на бал странами, от которых шел манящий и в то же время резкий запах духов, не могла пошевелиться очарованная атмосферой праздника и торжества. В то время она только познакомилась с европейской модой и светским этикетом. Тугой корсет и нахлынувшее волнение тисками сдавливали грудь, не давая свободно дышать. «Вы сегодня затмили своей красотой саму Афродиту…» — донесся до нее знакомый голос. Она обернулась и увидела стройного и прекрасного Россию. Он, облаченный в военный мундир, ласково улыбался, приглашая ее на танец. Наташа, легко кивнув, робко протянула руку… И тут же Иван, бережно обхватив талию Беларуси, поддался волнующему ритму вальса. Наташе, парящей на крыльях восторга и любви, казалось, что этот танец будет длиться вечно. Он что-то говорил ей, но она не слышала. Музыка пьянящим дурманом окутала ее тело и душу. Они кружились в пестрящей вдохновленной ароматом роскоши толпе, и Наташа, чувствуя, как сильные руки легко и непринужденно ведут ее в такт музыке, поддалась Ивану, наслаждаясь великолепным и таким нежным танцем, что подарил ей Россия… Но механизмы остановились, и вместе с ними исчезла дорогая сердцу мелодия. Наташа, сжимая заветный медальон, безмолвно взглянула на Ольгу. Украина, прочитав в глазах сестры тысячи слов благодарности тревоги и раскаяния, хотела было попрощаться и уйти, как внезапно она вздрогнула, услышав шум открывающейся двери. Сестры резко обернулись, и каждая из них застыла в волнении, чувствуя страх перед неизбежным и неизвестным. Они увидели изможденного, но улыбающегося брата, который молчаливо приветствовал их. - Иван… — испуганно, глотая слезы, проговорила Ольга, — Я хотела поговорить с тобой… Я… - Ты можешь уйти, если хочешь. Я не буду удерживать тебя. – Спокойно и будто бы холодно перебил Иван Украину. Ольга, застыв в изумлении, не могла вымолвить и слова. Слова брата, дарующие долгожданную свободу, прозвучали для нее словно звон ледяных цепей. Украина в своем волнении не замечала как она безмолвно шептала бессвязные предложения и судорожно сжимала мокрый от холодного пота платок. Но затем, опомнившись и, наконец, развеяв туман угнетающих миражей, она бросилась к выходу, с грохотом закрыв за собой дверь. - Почему… — шатаясь от недостатка душевных сил, медленно приближалась Наташа к Ивану, — Почему ты отпустил ее? – Спросила она, встретившись с пустым взглядом брата, а затем дрожащим голосом проговорила, — Если бы ты сказал «нет», она могла бы остаться! Ты же видел ее глаза! Ты же видел, что она чувствовала в этот момент! – всхлипывала Беларусь, уткнувшись в плечо России, — Ты либо дурак либо бесчувственная тварь! - Она бы все равно ушла, — осторожно обнял сестру Иван, и, рассеяно взглянув на Луну, вечную подругу одиноких и брошенных в омут безумия прошептал, — Для того чтобы вернуться, сначала нужно убежать...