Алый с золотым

Первый год. Зубы. Мелочь, а такая заметная. Гермиона постоянно приоткрывала рот, да, это было ее изюминкой, помимо острого ума и повсеместной занудности. Избранный все чаще ловил себя на том, что невольно задерживал взгляд на этой детали. Да, Рон очень хорошо ее пародировал, но у Гарри все равно получалось лучше, только почему - никто не может ответить. Они не замечали частей, лишь видели полную картину. Поттер потом будет скучать по этим моментам, замечая, что привычка у гриффиндорки еще надолго останется. - Гарри, ты думаешь то же, что и Малфой? - всхлип, всего лишь жалобный всхлип, а он уже готов разорвать этого аристократа. - Конечно же нет! - с пылом кинулся доказывать Поттер. - Ты всерьез ему поверила? Гермиона, да ты самая прелестная, умная, заботливая девочка... И зубы у тебя вовсе не большие! Объятия прервали его речь. Второй год. Шерсть. Казалось бы, ошибка Гермионы, а виноватым себя чувствует он. И пусть после посещений Больничного крыла с одежды долго и упорно приходится счищать кошачью шерсть - он даже рад этому. Так Гарри может хоть немного разделить беду подруги, ее порой так не хватает, что ни рыжий, ни очередное эссе на три сотни слов, пусть словарный запас и стольких, кажется, не вмещал, не спасают от смертной скуки и безрезультатных попыток разгадать тайну Комнаты. И Гермиона верила в него, говорила об этом при каждом удобном случае, хотя не в ее правилах повторять все сотню раз. - Мадам Помфри сказала, что еще три недели осталось до того, как шерсть полностью сойдет. - Я уверен, это случится раньше. Хотя из тебя вышла замечательная кошка. Третий год. Ум. Оставалось только поражаться этой ведьме. Она знала все наперед, даже больше, она понимала, выстраивала логические цепочки, сопоставляла факты, запоминала мельчайшие детали и подробности, закрепляя их в своем убеждении молниеносно, словно это было так безудержно просто и легко, как к двум прибавить еще столько же. Избранный все больше был уверен, что если вскрыть черепную коробку подруги, там окажется очень умный компьютер или механизм с хорошо смазанными шестеренками. Они, точно, могли вращаться ничуть не медленнее скорости звука, а то и хуже - света. Гарри только и успел даться диву, когда подруга выпалила, что все знает о профессоре. То ли он - глуп, слеп и неотесан, то ли она - провидица куда лучше Трелони. Хотя даже не имеющий таланта к прорицанию лучше Трелони. - Гарри, это же элементарно! Неужто тебе никогда не хотелось побывать на двух лекциях, когда они были одновременно? Это же несправедливо со стороны преподавателей!.. Да и кто за вами будет присматривать без меня? Четвертый год. Красота. Гермиона расцвела. Если бы у Гарри было больше общения с противоположным полом, он бы точно знал, что к четырнадцати годам любая девушка становится краше, увереннее, словно превращается из гадкого утенка в прекрасного лебедя. А если бы Гарри больше читал и интересовался, он знал бы, что этот период так и называется. Только жаль, что рассмотрел он ее только в платье, только под руку с Крамом, только... слишком поздно, да. Близняшки Патил вдвоем не смогли бы пересилить ее красоту, теперь не скрывающуюся за черным, а оттеняющуюся небесным цветом. Эта ведьма действительно была великолепна в этот вечер, танцуя под ледяным потолком, даже Малфой не смог бы отрицать. - Гермиона, а ты с кем идешь? - Не одна уж точно, сам увидишь, скоро бал... А ты с кем идешь? Пятый год. Руки. Она обняла его, когда все разошлись по комнатам, сочувствующе и заботливо на него искоса поглядывая. Она обняла его на похоронах, когда остальные не задерживались, убегали, смотря в пол, мямлили соболезнования, подруга не выпускала его ладонь из своей, не давала уйти, мягко проводя в сотый раз рукой по спине. Гермиона желала залечить раны, у нее даже получалось, но все исчезло бы, стоило ей отойти, посмотреть в глаза или что - то произнести. Поэтому она молчала, положив Гарри на плечо подбородок и крепко зажмурившись, чтобы не заплакать. Чтобы не рушить ту хлипкую стену между ними и миром. - Ничего не говори сегодня, Гарри. И никому, слышишь меня, никому не отвечай. Шестой год. Улыбка. Все чувствовали, оно надвигалось. Темное, неведомое Оно, что грозило и уже занесло клинок над свободой и спокойствием, приближалось с немыслимой скоростью. Это было видно даже по погоде - та затаилась, ожидая бури, колебалась под постоянными проливными дождями, грозами и сверкающими молниями. Никто не мог долго шутить (разве что братья Уизли), а улыбаться просто так уж тем более. Только Гермиона, не вскруженная "любовью", а нагло опущенная ею на землю, умудрялась вымученно, но искренне улыбаться. Она всегда помогала. Всегда знала, что для этого нужно. Да и шутки от нее были лучше, чем от Рона - редкие, но остроумные и искрометные. - Хогвартс - Хогвартс, наш любимый Хогвартс... Гарри! Запевай, ну же! Хогвартс - Хогвартс... Седьмой год. Глаза. Темно - медовые. Избранный точно это запомнил, ведь ему так хотелось увидеть этот цвет среди многих других. Мягкий, теплый, он, пусть теперь потускневший немного, обволакивал и защищал в своей доброте и беспечности. Поттер проклинал и себя, и этот медальон, стоило будить подругу от кошмара и смотреть прямо в ее глаза, черные от страха и паники, безысходности и дикого ужаса. Он не знал, что творилось с ней там, в кошмарах, нашептанных частичкой души Тома Реддла, хотя много раз спрашивал. Ведьма лишь сдержанно молчала, смотря ему прямо в глаза. Только из зеркала души Гарри мог выудить ее страхи. Только в душу Гарри смог влюбиться.

- Завтрак готов. Пойдем есть. - Гермиона, а ты научишь меня танцевать?..