Долгая дорога домой

В недра времени вьются мосты Неприкаянно и сладкострунно. Владимир Каденко В этом городе только сады Помнят всё, промелькнувшее мимо, Отраженное неповторимо, До мельчайшей своей борозды, В напряженных извивах коры, Где доподлинно время застыло; Изошедшая в дерево сила Затаилась в саду до поры. Геннадий Беззубов Весенние сумерки – долгие и полупрозрачные. Не то что зимой, когда темнота падает на всё за несколько минут, словно придавливая собой. Весенние сумерки – шёлково-невесомые. И можно долго брести через них по городу… никуда, вроде, не торопясь… особенно – когда торопиться некуда. Очередной рабочий день официально закончился. Долгий рабочий день в Шестом отряде. - Ну, я пойду?.. – Абарай смотрит на Кучики словно бы выжидательно: нет ли каких вопросов? Но тот только отрешенно кивает, придвигая к себе пачку каких-то бумаг. - До завтра. - До завтра. И Ренджи выходит в эти прозрачные розовато-серые сумерки – спокойный, серьезный, невозмутимый. Ни разу не оборачивается. Быстро проходит через территорию отряда и вскоре скрывается из виду. А Бьякуя смотрит ему вслед, сидя у открытого окна – и ему чуть грустно, словно он теряет что-то… раз за разом. Да, ощущения именно такие. Что-то, что должно было принадлежать ему, но снова и снова он остается ни с чем. Завтра они увидятся, да, конечно – но эта его печаль неизбывна, потому что ничего ведь не изменится, вечером Абарай так же уйдет, один, туда, в сгущающуюся темноту, в шорохи и запахи поздней весны… Один. У него так никого и нет, кажется. Точно нельзя сказать, но почему-то Кучики в этом уверен. Впрочем, эта уверенность ничего для них не меняет. Теперь – еще сильнее, чем раньше. Что-то, выходит, должно оставаться неизменным!.. Никто, в общем, не мешает, наверное, пойти вместе с ним. Но – он не зовет… Вроде бы. А навязываться – не в привычках Бьякуи. Тем более что тут, как всегда, хватает чем заняться. Отрядная документация – это тоже то, что в количестве своем остается неизменным, как бы ни менялись времена. Так что еще час-полтора можно поработать. Не спеша, но как раз с толком - и чтоб никто не мешал, отвлекая. Заодно и мысли о Ренджи перестанут беспокоить, вытесненные гораздо менее романтическими размышлениями. Бьякуя кидает последний взгляд в темнеющее небо – и склоняется над бумагами. Новоотстроенный после войны с квинси Сейретей похож теперь на современный генсейский город. Широкие улицы, почти проспекты. Шумные кафе, работающие допоздна магазины… Яркие витрины и огромные окна. Мелькающие то тут, то там светодиодные вывески, иногда полускрытые густой листвой. То и дело до Абарая долетают обрывки разговоров и смеха, доносятся запахи – разнообразной пищи, кофе… духов, сигарет… Прежнего Сейретея больше нет – он остался только в памяти немногих, кто выжил. И - в их сердцах, вместе с тем, что было там для каждого дорогого. А новый Сейретей символизирует возрождение и новый миропорядок – во многом базирующийся на прежних законах, но всё же иной. И жизнь здесь стала теперь совсем другая. Но весна-то все равно пришла – весна всегда приходит… и – очень быстро проходит, вот и сейчас уже, считай, почти лето – и вишни уже отцвели, и многие весенние цветы. А они опять за работой ничего не заметили. Впрочем, им-то что в этой весне – юность давно кончилась. И все эти опадающие лепестки и звездные ночи рождают теперь в сердце только смутную досаду: всё БЫЛО, все прошло… А чего и не было – того уже никогда не будет. Так лучше и не думать об этом. Не так ли?.. Нет, Абарай не в меланхолии и не опечален. Это не в его характере, да ему и в любом случае не до того, служба не оставляет времени на тоску непонятно о чем. Он медленно идет, позволяя себе, наконец, расслабиться – и просто смотреть по сторонам, почти ни о чем не думая. И каждый раз он замечает что-то новое. Словно город всё еще продолжает «проявляться», как какая-то волшебная картинка – фрагмент за фрагментом, деталь за деталью… Город иногда кажется ему живым: со своим особым характером, с переменчивым настроением, даже с чувством юмора, хоть и своеобразным. Ну что же, почему нет – новый Сейретей точно так же создавался из реяцу, как был создан старый… и, возможно… возможно, отголоски духовной силы всех тех, кто населял город перед войной и многих из кого Ренджи знал – спаянные воедино – живут теперь в этих домах, улицах, камнях мостовой, деревьях и цветах… Почему нет… Живут, в чем-то передав городу какие-то свои черты. Одновременно юному – и древнему городу. Новый Сейретей нравился Абараю. Во всяком случае, он никогда не чувствовал себя здесь чужим. Ни на этих улицах, ни в стенах возведенной заново Академии шинигами, куда теперь заходил наметить будущих молодых членов отряда… Ни в разбитых тут и там новых парках… Это был теперь ЕГО город, и ему было комфортно здесь. А вот Бьякуе новый город, кажется, не нравился. Хотя, сложно сказать – Бьякуя был все таким же закрытым и отрешенным, редко высказывал вслух свое мнение… а спросить Ренджи не решался. Хотя Абараю и было интересно. «Пройтись бы здесь с ним… вдвоем… может, тогда он сам бы что-нибудь и сказал. А может, если бы я показал ему некоторые наверняка неизвестные ему уголки, он бы даже смог полюбить наш новый город. Хотя, я ведь понимаю, что если для меня новый Сейретей – ближе и понятнее, то для него – наоборот, он более чуждый… а прежний, утраченный, был, как раз, родным. Ну, может, я смог бы… смог бы как-то сгладить для него эту слишком резкую грань! Но – повода прогуляться вдвоем как бы нет. А предложить… мне неудобно. Он ведь не сможет теперь отказаться – воспримет это как приказ… А я не хочу так. Нет, не хочу.» - Добрый вечер, капитан Абараи! - Добрый вечер… Он тепло улыбается стайке студентов Академии, а они почтительно кланяются ему. Ребята гуляют по вечернему городу, хотя им бы к экзаменам готовиться – как когда-то гуляли он, Кира, Хинамори, Хисаги… Ага, - да когда там еще эти экзамены!.. А тут – весна… Как это знакомо и понятно – и как же это было давно… И ему всё же становится чуть грустно. Лучше не думать об этом. Потому что не получается тогда не думать о тех, кого больше нет. А правильнее все-таки уделять внимание и заботу тем, кто есть. Кто, к счастью, выжил – хоть тоже и не без потерь для себя. Как… Как Бьякуя. - Меня потрясает ваша альтернативная логика, Абарай… - Но, Кьёраку-сотоайчо… у вас же теперь – два лейтенанта… значит… значит, любые правила всё же можно немного… скорректировать. Тем более что мы не просим даже никак менять «сетку» должностей, что-то добавляя. Мы вообще хотим, как раз, почти ничего не менять! Шестой отряд хочет, чтобы его руководство осталось неизменным. Офицеры просят вас об этом! Готэй-13 повышает меня до капитана. Капитан Кучики, увы, не может по состоянию здоровья оставаться в капитанской должности. Ну и почему же я не могу стать капитаном в своем же отряде? Что этому мешает? Ничего! - Но то, что вы просите… - А чего я такого немыслимого прошу? Я же имею право сам выбрать себе лейтенанта? Ну да, мы просто… поменяемся. Тем более, что Кучики-сан уже исполнял лейтенантские обязанности в том же самом отряде. Кьёраку-сан, мы с ним ведь столько уже прошли вместе… нам известны и достоинства, и недостатки друг друга, мы знаем, чего можно друг от друга ждать… мы доверяем друг другу. Мы сможем помочь друг другу, где это будет необходимо. Да, у капитана Кучики… у него сейчас не такая мощная реяцу… и нет смысла отправлять его в обычный бой… и кидоу ему почти недоступно… но его знания, опыт, его умственные способности никуда ведь не делись!.. А это – то, что мне сейчас будет важнее в лейтенанте, чем боевые навыки… Пока я еще сам научусь быть хорошим капитаном! Ренджи вскидывает на главнокомандующего Готэя упрямые глаза… и тихо добавляет: - Тем более, что все равно и выбирать-то сейчас не из кого особо… Генерал Кьёраку, он же капитан Первого отряда хмыкает, не удержавшись. - А вы настойчивый, Абарай… - Да, сотайчо. - А… сам Кучики? Он-то – согласен? - А вы ему прикажите… - говорит Ренджи, и в его голосе слышится нескрываемая ирония. - То есть… Возможно, он еще даже не в курсе, что вы тут за него нарешали? - Он… не то чтобы не в курсе… но, конечно, сам о таком просить не будет. Вы понимаете. Но… Он – не против. Это я вам могу сказать с полной уверенностью. - Вот как… Что ж. Хм. Лейтенант Шестого отряда Кучики Бьякуя… Мне придется некоторое время привыкать к этой мысли… - Вряд ли дольше, чем к мысли о том, что капитаном Шестого отряда становится Абарай Ренджи. Мы оба справимся, я обещаю! Вместе… Кьераку только качает головой. Ох уж эта безумная пара… от них, впрочем, стоило чего-то такого ожидать. Хотя если бы Кучики Бьякуя, наоборот, подал прошение об увольнении – его бы поняли и не отказали. В таком-то состоянии… Да он на службу-то, вообще, сможет ходить? Тем более – лейтенантом. Лейтенант – это не капитан, конечно, но тоже и немалая ответственность, и куча обязанностей. А, черт с ними, и так забот хватает – пусть упертый Абарай сам теперь со всем этим разбирается. Получит он своего Бьякую… такого же, впрочем, упертого. Эти двое, и правда, друг друга стОят – рука не поднимется разрушить такой тандем. Лейтенантом… Что ж. Абарай ошарашил, конечно… но… если подумать… Это для Кучики сейчас, пожалуй, единственный приемлемый вариант, чтобы вообще остаться в Готее… если он этого и правда хочет. Предложить ему что-то ниже – неприлично. Капитаном он оставаться, действительно, не может. А лейтенантом в своем же отряде – ну, в принципе… Странно, конечно, но не ужасно. Интересно, кто это придумал?.. Но Кьёраку-сотайчо понимал, что на этот вопрос он ответа никогда не узнает. Этот разговор состоялся достаточно давно. А теперь все уже привыкли и к капитанству Абарая, и к лейтенантству Кучики. Очень быстро к этому привыкли и в отряде, как ни странно. Возможно, потому что при этом почти ничего не изменилось. Абарай и Кучики снова часто ходили всюду вместе, делали всё вместе… Правда, бОльшую часть отчетов сначала все равно готовил Абарай – зато вот с капитанскими делами Кучики ему основательно помогал, насколько хватало сил. А то, что надо теперь по-другому обращаться к командирам… ну, лишних пол-минуты подумаешь, прежде чем рот открыть – а оно и вообще полезно, и может, и вовсе передумаешь его открывать. Что в армии не так и плохо. Под влиянием ли новой должности, или и без этого – после всего, что до назначения его на эту должность произошло - но Абарай стал солиднее, серьезнее, улыбался теперь совсем редко и был всегда словно погружен в себя. Он ходил по Сейретею отрешенный и невозмутимый, и можно было бы только посмеиваться, что кого-то он теперь очень напоминает… да вот только желающих посмеяться что-то не нашлось. Но все видели, что к своему бывшему капитану, а теперь лейтенанту он относится очень тепло, хотя и тоже чуть отрешенно… словно к очень хрупкой вещи. Так оно и было. Ренджи, предполагая в Бьякуе особую ранимость сейчас, подспудно боялся оказаться слишком навязчивым и чрезмерной опекой «поломать» то, что едва-едва восстановилось – а потому соблюдал дистанцию… которую, на самом деле, не очень даже понятно кто задал. А Бьякуя и не спорил. Ему сейчас, видимо, так было действительно проще. И словно само собой образовалось между ними невидимое нечто, через которое без определенного осознанного усилия было уже и не переступить. Но ни один, ни другой такого усилия предпринимать, видимо, и не собирались. - Здесь и здесь нужны ваши подписи, Абарай-сан. - Да… Готово. - Вот здесь нужен ваш комментарий к письму… я набросал примерный вариант… годится? - Да, вполне. Большое спасибо. - Завтра намечается мероприятие… в Пятом отряде. Приглашают вас лично, капитан. Я думаю, нужно пойти… - Хм. Нет. Не пойду. Составьте от меня вежливый отказ, пожалуйста. - Хорошо, как скажете. Это пока всё? - Нет. Вот тут… я практически доделал два отчета – проверьте на всякий случай, Кучики-сан… довнесите последние данные… и поставьте вашу подпись. Можно было бы улыбнуться… наверное. И некоторой забавности ситуации – и просто чтобы поддержать друг друга. Но и тот, и другой абсолютно серьезны, хотя ни малейшего напряжения нет между ними. И обычно это не Бьякуя подходит к столу капитана, а Ренджи – к столу лейтенанта… но какая, в конце концов, разница!.. - Завтра я с утра, видимо, задержусь: зайду в Десятый с парой вопросов… к капитану. - Хорошо, я приду чуть раньше и буду на месте, не беспокойтесь. – Бьякуя взглянул в календарь на столе перед собой. – Тут, кстати, дни рождения некоторых высших офицеров приближаются. Будем готовить поздравления? - Кто там? А… Почему нет?.. Займётесь, если выдастся более-менее свободное время? - Вот завтра с утра как раз и займусь. - Благодарю. - Не стоит благодарности. Кучики был по-прежнему всегда спокоен… в его глазах чаще всего ничего нельзя было прочитать. И оставалось только догадываться, что он на самом деле думает о том, как все сложилось. Но вроде бы он не чувствовал себя ни в чем ущемленным – он, действительно, был теперь слаб… а Ренджи стал еще сильнее и вполне соответствовал во всем капитанскому уровню. Бьякуя то ли сильно похудел, то ли так только казалось, потому что он был теперь без привычного хаори - но он выглядел совсем хрупким. Зато Ренджи, и так немаленький, в этой белой бесформенной накидке стал словно еще больше. Он чувствовал себя от этого весьма неудобно и норовил постоянно избавиться от нелюбимого предмета одежды. И то: ведь не в хаори дело, когда ты капитан. Тем более что капитана Абарая и так все знают в лицо и видят издалека. Так что чаще всего хаори торжественно или небрежно висело на спинке стула… или Ренджи, отмахиваясь от слабого «нет, нет, не надо!..» укутывал им Бьякую: «Холодно, Кучики-сан. Я, знаете ли, беспокоюсь за ваше здоровье – только простуды вам не хватает!» Оба при этом чувствовали себя странно… словно пытались обмануть время, реальность и самих себя и вернуть то, к чему не было возврата. Хотя это было и не такое хаори, которое некогда принадлежало Бьякуе: у всех готэйцев была теперь новая, несколько иная по покрою форма. Но это-то, как раз, вовсе не имело значения. Так прошла долгая зима. Под гнётом отрядных и обще-сейретейских забот, в какой-то внешней и внутренней полутьме… когда не было и времени, да и сил, кажется, особо о чем-то задумываться: доработать бы как-нибудь до конца дня – и по домам или в казармы, отдыхать и приходить в себя. Долгие ночи, тягучие дни. Искусственное освещение в кабинете, мертвое сияние снега за его пределами. Серое небо, черные деревья, черные редкие птицы на них. Белые листы документов, белое хаори Абарая с черным иероглифом на спине. Сплошной монохром. Обычно теперь весь в черном, Кучики казался еще более бледным, чем был всегда. Эта бледность выглядела болезненной. Он никогда ни на что не жаловался, хотя часто действительно нуждался в отдыхе. И капитан Абараи постоянно буквально выгонял своего лейтенанта домой… или требовал, чтобы тот приходил на службу только после обеда. Кстати, на количестве и качестве лейтенантской работы такая «посещаемость» никоим образом не сказывалась: самодисциплина у Кучики была и осталась на высоте, так что он и за пол-дня успевал всё и даже больше. Хотя к вечеру в любом случае еле держался на ногах. Ренджи беспокоился за него… но сжимал зубы и заставлял себя просто ждать и верить. Он почти дословно помнил разговор, состоявшийся у него в Четвертом отряде перед подписанием приказов о назначении высших офицеров Абарая и Кучики на новые должности. Ренджи тогда пришел получить формальное разрешение от руководства Четвертого отряда для Бьякуи. Нового капитана медикам после гибели Уноханы пока не назначили, так что бумаги были у лейтенанта Исане Котетсу. Исане понимала, что на самом деле ее истинного мнения никто не спрашивает – вопрос уже решенный. Понимала она и то, что Абарай тоже это понимает. Поэтому она рада бы была и вовсе ни о чем не разговаривать, когда мрачно протягивала ему документы. Но Ренджи начал задавать вопросы и проявил свою знаменитую настойчивость, отказываясь уходить без нормальных ответов. Отговорки и отмалчивания его не устраивали – он хотел представлять реальные «перспективы» дальнейшей жизни для своего бывшего командира. И Котетсу, вздохнув, наконец высказалась: - Его реяцу, возможно, и восстановится, но вряд ли полностью и неизвестно за какое время. Тут ничего нельзя предсказать и ничего нельзя обещать. На мой взгляд, ваше обоюдное решение, чтобы он остался в отряде – это безумие. Если ему сейчас придется сражаться, он просто погибнет. - Я обязательно буду рядом, если ему вдруг придется сражаться. Но ведь сейчас нет войны – так что я вполне смогу обустроить всё так, чтобы Кучики-сан пока работал только непосредственно в отряде. Там-то мне и нужна от него максимальная помощь. С бумагами-то он справится!.. Я надеюсь. - Но… Он все-таки лейтенант, а не секретарь! Мало ли что… - Под мою ответственность. Тем более, он сам тоже всё это понимает. - Ааа, делайте, что хотите! Сотайчо одобрил это сумасбродство, вы оба давно взрослые люди… Хотя я, лично я, все-таки посмею спросить: Абараи-сан, вы что, хотите… убить его? Или это он сам так этого хочет? Да ему и в бой для этого идти не надо… В его состоянии сейчас нежелательны любые нагрузки, не только физические, а о количестве бумажной работы у лейтенанта не мне вам рассказывать. - Убить!?! Нет, конечно! Я хочу ВЕРНУТЬ его! И я верю, что, если он будет по-прежнему ходить на службу, в родной отряд, чувствовать себя там нужным – он… восстановится. Пусть медленно, пусть не полностью. Ну, капитан теперь – я, так что он не обязан будет становиться самым сильным в отряде. А вот если он запрется у себя в поместье – тогда у него точно не будет никаких шансов!.. - Что же… Может, вы и правы. Я, со своей стороны, могу предложить только регулярное медицинское наблюдение за Кучики-доно. Чтобы мы могли понимать, есть ли… улучшения. И – не пропустить ухудшений! - Ухудшений – не будет. Абарай сказал это так уверенно и посмотрел на Исанэ таким решительным взглядом… что она захотела ему поверить. И когда он вышел, прижимая к себе бумаги, она тихо произнесла ему вслед: - Что ж. Удачи вам… обоим, Абарай-кун. По Сейретею, выходя куда-то вместе, они ходили рядом. Как равные. Никто не держался на пол-шага сзади, как делали все лейтенанты прежде. «Этот обычай, я думаю, уже себя изжил», - пожал плечами Абарай, когда его все-таки кто-то рискнул спросить об этом. Проводя вместе немало времени, они при этом чаще молчали, чем разговаривали… впрочем, часто они просто понимали друг друга без слов. За столько-то лет… Абарай при этом почти трогательно заботился о своем новоиспеченном лейтенанте – позволяя себе то, на что никогда бы не решился, пока Бьякуя был капитаном. Но теперь у Абарая, вроде, был повод… да и Кучики – это допускал. - Не засиживайтесь долго, Кучики-сан. Может быть, вам на сегодня уже достаточно? – каждый раз вечером спрашивал Ренджи, собираясь уходить. Если же Бьякуя уходил вовремя, часто предлагал: - Вас проводить? Но ответом ему неизменно было нейтрально-вежливое: - Нет, спасибо. Без малейшего раздражения или недовольства… но и без интонаций, намекающих, что следует переспросить. Означавшее ровно то, что сказано. Они чаще теперь обращались друг к другу «Абараи-сан» и «Кучики-сан». Бьякуя иногда еще разрешал себе по старой памяти в какие-то более неформальные моменты называть Абарая просто по имени – но никогда не при посторонних. У Ренджи каждый раз словно что-то обрывалось внутри… но Бьякуя оставался при этом таким же спокойным и невозмутимым, так что, наверное, это ничего для него особо не значило. Он мог и капитаном Абарая довольно спокойно назвать – а вот у Ренджи называть его лейтенантом, тем более в глаза, язык ни разу так и не повернулся. Вот и установилось между ними это уважительно-нейтральное и странноватое для многих обращение. Чай они друг другу теперь заваривали по очереди. Но тоже вроде бы совершенно не вкладывая в это никаких эмоций. Хотя пить вдвоем чай им нравилось. То немногое, что они позволяли себе более-менее неофициально делать вдвоем. Между ними была близость… но – очень странная близость. Ренджи мог накинуть Бьякуе что-нибудь теплое на плечи, если в кабинете было прохладно. Мог принести фруктов или сладостей и почти втихаря оставить на столе. Но не мог рассказать какую-нибудь смешную или занимательную историю из недавно произошедшего с ним или на его глазах. Мог осведомиться, как Кучики себя чувствует и что говорят в Четвертом после очередного обследования – но не смел задать совсем простых вопросов о досуге, интересах, впечатлениях о чем-либо. И он знал, что Бьякуя тоже ничего ему не расскажет и ни о чем не спросит. Хотя когда капитан Абарай в одном из недавних весенних рейдов в Руконгай по зачистке дальних районов от скопившейся за зиму всякой гадости, проявляющей теперь повышенную активность, получил не очень серьезные, но болезненные и выматывающие ранения, лейтенант Кучики постоянно приходил к нему в госпиталь. Причем не просто чтобы формально навестить. Он поил Абарая бульоном с ложечки как ребенка, сидел с ним, пока тот не уснет, а как-то раз, когда никого из «персонала» поблизости почему-то не оказалось, поменял повязки, под которыми всё уже давно намокло и чесалось. Потом прошелся по госпиталю - и, не сдерживая возмущения и не стесняясь в выражениях, устроил обнаруженным прохлаждающимися где-то в дальних комнатах офицерам Четвертого из «молодых и зеленых» настоящий разнос, а затем гордо удалился, хлопнув дверью так, что она чуть не вылетела. - Это этот-то… у которого от реяцу ничего не осталось и занпакто не активируется? Горе-лейтенант?.. Небось, только и сможет, что потом капитану Абараю нажаловаться на нас, когда тот в себя придет… - зло бросил в пространство один из офицеров, пытаясь за этим высказыванием скрыть испытанный только что панический страх. Но другой, явно поумнее, покачал головой: - Нет, жаловаться он точно не будет. Он нам уже всё сказал… и, я думаю, нам лучше принять сказанное к сведению! А вот проверять, что у него там с реяцу и занпакто, лично мне бы как-то не хотелось! Нет, Кучики ничего, естественно, не рассказал Абараю. В госпитале они вообще не разговаривали – Ренджи это было еще тяжело, а Бьякуя никогда не был особо общительным и не умел просто «заполнять разговорами пространство». По сути, между ними там состоялся только один диалог. Когда Абарай более-менее пришел в себя, стал воспринимать окружающую действительность и увидел сидящего рядом Кучики, он очень удивился, широко раскрыл глаза… запекшиеся губы с трудом разлепились, и можно было скорее угадать, чем услышать: «Бья…» Дальше Ренджи вдруг закашлялся, покраснев… Сделавший вид, что ничего не понял, Бьякуя невозмутимо поднес к его губам стакан с водой. - Кучики-сан… Почему вы здесь? – наконец, с трудом произнес Абарай. - Потому что я ваш лейтенант. Такой ответ вас устроит?.. – проговорил Кучики и едва заметно улыбнулся. Тем более Бьякуя не рассказывал ничего кому-либо еще. Но история почему-то как-то сама собой вышла за пределы Четвертого отряда, и вскоре ее знало уже пол-Готэя. Кто-то посмеивался, кто-то озадаченно чесал затылок. Обсуждали историю очень вскользь, но суть комментариев свелась примерно к следующему: «Дождемся ли мы, что из Абарая вскоре получится второй капитан Кучики? – Ага, а из Кучики – второй лейтенант Абарай? - Нет, второго лейтенанта Абарая быть не может. – Впрочем, второго капитана Кучики – тоже.» И это была правда. Каждый из этих двоих, на каком бы месте он ни был, все равно оставался самим собой. Все-таки стемнело. Надо, наконец, уходить. Кучики Бьякуя сложил бумаги ровной стопкой – осталось доделать совсем немного. Хотя понятно, что завтра с утра пораньше тут же еще принесут: может, все же, пора начинать проводить на службе полный рабочий день? Капитан Абараи уж слишком печется о его здоровье – всё не настолько плохо, куда лучше, чем было, когда он только приступил к новым обязанностям. Хотя до сих пор неизвестно, сумеет ли бывший капитан и некогда один из сильнейших шинигами когда-нибудь активировать свой занпакто. Хотя бы в шикай… Бьякуя передергивает плечами. Эти мысли о своих прежних и нынешних способностях отзываются внутри тупой болью: Сенбонзакура молчит… хотя не уничтожен и даже не сломан, это Бьякуя чувствует. Но, видимо, считает, что хозяин сейчас просто не выдержит, если меч начнет трансформироваться. А вокруг повсюду – бело-розовая пена садов, кружащиеся в воздухе лепестки… и это – почти невыносимо, потому что слишком болезненно напоминает о том, что утрачено, возможно, навсегда. А может, Бьякуе просто холодно. Сегодня он не укутан в хаори Абарая – в кои-то веки Абарай ушел, унося хаори на самом себе. Ну да, он же собирался утром в Десятый. С официальным визитом. Сказал, что к капитану. Но мало ли что он сказал – может, он просто хочет увидеться с лейтенантом Мацумото?.. Может, она ему нравится. Что было бы совсем не удивительно. А поводов для встреч теперь, когда Ренджи стал капитаном, у них на порядок меньше. Медленно обдумав эту мысль, Бьякуя осторожно прислушивается к своим внутренним ощущениям. Нет, всё в порядке, всё тихо – ни ревности, ни досады. Кучики считает, что у него просто нет права на такие чувства. Впрочем, скорей всего – у него ни на какие чувства к Абараю теперь права нет. «Теперь-то я ему точно не нужен… ТАКОЙ. Разве что – из жалости?.. Нет, жалости нет в его взглядах, словах… поступках. Внимание и забота – да, но не жалость. Но это – скорее, уважение к моим прежним заслугам… плюс, его своеобразное представление о некоем «чувстве долга»… и, возможно, конечно, некоторая привязанность… только я не должен ее переоценивать. А с моей стороны это было бы как-то не очень красиво – теперь, когда он капитан, а я только из милости в лейтенантах, начать что-то намекать ему о чувствах. Чувства, вот как? А где же ты раньше был, Кучики Бьякуя, пока был таким сильным и великолепным, и сам носил хаори, и смотрел на парня свысока, даже будучи на голову ниже его ростом?.. Нелепо. Или надо было разбираться в своих чувствах раньше… Или довольствуйся теперь тем, что есть – что вы так часто вместе, даже чаще чем раньше… что он постоянно так близко. Что – заботится, беспокоится. А по службе – прислушивается, советуется, доверяет. Но не смей думать о большем. Не смей». Кучики упорно старается не вспоминать, что тогда его среди прочего удерживала еще и мысль, что любые попытки сближения, любые предложения Абарай Ренджи может понять исключительно как приказ… не посмеет отказать капитану просто потому что тот – капитан, а вовсе не из-за того, что будет и сам чего-то такого хотеть и испытывать ответные чувства. Как было узнать?.. Никак. И Бьякуя так ни на что и не решился, а теперь… теперь в любом случае поздно. Устало опустив голову, Бьякуя выходит за дверь… но тут же заставляет себя выпрямиться, идти ровно, смотреть не вниз, а вперед… какое кому дело, как он на самом деле себя чувствует? Он – Кучики, и в этом ничего не изменилось. Неважно, видит его сейчас кто-нибудь из отряда или нет. Оказавшись за территорией, он чуть ослабляет контроль, но ненамного. Ночная прогулка?.. Ведь он любил раньше гулять по ночам. Нет, просто теперь у него нет выбора: шунпо недоступно… а до дома далеко. Шинигами, то и дело чувствующий себя бывшим шинигами, бредет по ночному городу, зябко ежась и кутаясь в белый шарф. Да, его «регалии» главы клана остались при нем… как, собственно, и сам клан. Только теперь это всё стало настолько второстепенным… Что он уже почти никогда не надевает кенсейкан, и легкий ветер играет сейчас с его недлинными черными волосами. Ночная прогулка – только повод не особо смотреть по сторонам, потому что видеть ничего не хочется. Весна? Весна кажется издевательством, когда у тебя ни на что не хватает сил, - даже на казавшиеся раньше такими простыми и незначительными действия. Взрыв смеха где-то сбоку заставляет задумавшегося Бьякую чуть ли не шарахнуться… хорошо, что темнота скрывает его. Нет, ничего – просто компания подвыпивших младших офицеров прогуливается по улицам перед тем, как отправиться по своим казармам. Реяцу лейтенанта Шестого отряда теперь так слаба, что они не замечают его в густой тени деревьев, пройдя совсем рядом, едва не задев рукавами. А Бьякуя еще какое-то время стоит под деревом и смотрит им вслед. «Это город для молодых… а такие как я, наверное, чувствуют себя в нем пережитками прошлого! Может, так и должно быть. Уходить потихоньку – незаметно для других… и для себя самого. В этом нет ничего ужасного. Но Ренджи… Он почему-то хочет, чтобы я остался. Хочет же! Я ему уже несколько раз ненавязчиво указывал на офицеров, которые вполне могли бы занять лейтенантскую должность позже – или даже сейчас. Потому что такому, как он, нужен полноценный лейтенант… а не… какое-то недоразумение. Мои прошлые заслуги?.. Какое они имеют значение! Важно не то, что ты мог когда-то – а что ты можешь сейчас. А я могу сейчас слишком мало. Но Ренджи упрямый… он вежливо отнекивался, находя какие-то отговорки… а в последний раз уже, кажется, даже разозлился. Это была красивая и яркая девушка, чем-то похожая на Мацумото… Думаю, помимо прочего, они бы хорошо смотрелись вдвоем. Ренджи все равно не позволил себе сорваться на меня – и через день накричал на нее. Потом извинялся. А я чувствовал себя виноватым. Больше не буду ничего такого ему говорить. Только… не может же так, как сейчас, продолжаться вечно! А я не чувствую… не чувствую, чтобы мне становилось как-то существенно лучше. Что ж, подожду до лета… а там… надо будет на что-то решаться». На что он сможет решиться, он, впрочем, и сам не знает. Формально жаловаться ему и правда не на что. Работы много – но она не особо сложная… а он усидчивый. Теперь. В отряде его все уважают. В Готее – тоже никто не смотрит на него с жалостью. Впрочем, Бьякуя убил бы любого, кто посмотрел бы на него с жалостью. Черт с ним, с кидоу, и с занпакто тоже - голыми руками бы убил. Но если бы с жалостью на него хоть раз посмотрел бы Ренджи… тогда Бьякуя, наверное, убил бы себя. Налетевший порыв ветра приносит запахи незнакомой пищи, и немного – табачного дыма… Отовсюду раздаются какие-то звуки, сливающиеся в негромкий гул. Ночной город живет своей жизнью, в нем теперь нет прежней величественной задумчивой тишины, словно переносившей куда-то во вневременье. Той задумчивой тишины белых мощеных улиц, которая всегда так нравилась Бьякуе. Домой. В тишь большого, почти пустого теперь дома. В прохладу и свежесть любимого сада – по-прежнему хранящего все воспоминания, все тайные мысли, все мечты… ну и что, что большей частью не сбывшиеся?.. А потом – в тепло постели. Одинокой постели – но хотел ли он чего-то другого? Нет. Не теперь. И уже, наверное, больше никогда.

***

Капитан Абараи задержался утром ненадолго, но пришел странно задумчивый. Перебирал бумаги на столе, явно даже не замечая, что именно просматривает. Пару раз вздохнул. Лейтенант Кучики, естественно, ничего у него не спрашивал. Потом капитан ушел куда-то на территорию отряда. С собой не позвал, и Кучики продолжил работать с документами. Правда, вскоре понял, что некоторая нервозность Абарая передалась и ему. Что-то случилось? В Готее? Или – у Ренджи?.. Может, все же спросить? Ренджи вернулся в кабинет с таким мрачным лицом, что озвучить свой вопрос Бьякуя не решился. Чуть подождал, затем молча встал, вышел – и через несколько минут вернулся с горячим чаем. - Ох… спасибо. Очень кстати. Ренджи сделал пару больших глотков… прикрыл глаза… Бьякуя почти исподтишка всматривался в знакомое, чуть изменившееся за последнее время лицо. Повзрослел, да. Серьезный такой, почти не улыбается. Весь в заботах. Остался ли где-то за этим всем прежний Ренджи – горячий, неуемный, импульсивный? Открытый, пылкий? Или ответственность, возложенная на него, заставила Абарая действительно измениться? Как когда-то его, Бьякую? Абарай открыл глаза, и Кучики тут же отвел взгляд. И услышал тихий, тщательно сдерживаемый вздох. Ренджи отодвинул чашку, встал, отодвинул стул, сделал пару шагов к столу Бьякуи. Бьякуя, помедлив, тоже встал: ему надоело, что он все время сидит перед капитаном, словно совсем немощный. Заложив большие пальцы за пояс, Ренджи задумчиво изучал доски пола, углубившись в какие-то свои мысли. Затем, чуть тряхнув головой, взглянул на Бьякую: - Кажется, носиться мне сегодня весь день по всем отрядам. Вернусь часа через два. Ненадолго. А вечером собрание капитанов. Кучики-сан, подготовьте мне необходимые данные, пожалуйста. - Что-нибудь случилось?.. – все же спросил осторожно Бьякуя. - Нет. Нет… Все в порядке. Так, ерунда всякая. А еще голова трещит – видимо, погода меняется… - Абарай позволил себе чуть виновато улыбнуться. – Ну, сейчас пройдусь – и, наверное, пройдет. - Вы… совсем не бережете себя, Абараи-сан… - негромко произнес Бьякуя. Ренджи изумленно уставился на него. Но Кучики был как обычно спокоен и невозмутим, и на лице его не читалось никаких эмоций. - Кто ж у нас тут себя бережет… Всегда так было… - неуверенно ответил Абарай. - Я бы тоже мог уже, гм, беречь себя поменьше. Вы меня через раз раз с пол-дня домой отправляете, а я полагаю, что вполне уже могу находиться здесь целый день. - Это вам так в Четвертом сказали, Кучики-сан? – чуть прищурившись, спросил Ренджи. - Нет. Я в этом месяце не ходил в Четвертый. - Почему? - А смысл, Ренджи? Абарай чуть заметно вздрогнул. - Ну… может, они сказали бы… что-нибудь… хорошее. - Думаю, ничего нового я там бы не услышал. Да, чувствую я себя лучше. Поэтому вполне готов работать нормально… насколько это теперь в моей компетенции. Хотя бы в офисе. Ну вот - должен же тут кто-то сегодня быть до вечера, если капитана почти не будет! - Гхм. - Давайте все-таки будем соблюдать хотя бы видимость следования правилам Устава, капитан Абараи… Потому что – и это я тоже и без вердиктов Четвертого отряда прекрасно сам знаю – всё остальное в моем состоянии ничуть не изменилось. И… Ренджи резко шагнул к нему, перебил, понимая, ЧТО иначе услышит: - Я верю, что ваша сила восстановится! Бьякуя от неожиданности отступил на полшага, словно пытаясь сохранить невидимую дистанцию. Он понимал, конечно, что Ренджи всем своим существом желает и ждет этого… он это просто видел. Но в слова эти свои мысли его капитан никогда еще не облекал. - Вот как… Мне бы, Ренджи, такую уверенность. - Может, как раз ее-то вам для того, чтоб это произошло, и не хватает? - Не знаю. Можно что угодно говорить. Например, что для этого не хватает какого-то чуда. Не так ли? Только… я не очень-то верю в чудеса. - А зря. Иногда это… действительно спасает. Хотя бОльшую часть чудес желательно при этом сделать самостоятельно. Своими руками. Но есть какая-то маленькая доля чудес, которые в самом деле происходят сами. Бьякуя скептически качает головой. Ренджи вспыхивает. Бросает, тут же почти пожалев о сказанном: - Позвольте тогда хотя бы мне верить за вас! - Это звучит… почти как девиз. Новый девиз Шестого отряда?.. «Хочу верить»… - Предлагаете… поменять? – реплика выходит очень резкой, в устах любого другого это было бы грубостью. Но Ренджи как-то балансирует на грани. А вообще-то, он просто не понимает, зачем Бьякуя сказал то, что сказал. Оно прозвучало почти как издевка. Над Ренджи и его чувствами… над ними обоими… но Кучики всё так же невозмутим, он и не злится и не смеется. Он – серьезно?.. Во всяком случае, отвечает он совершенно спокойно, и в его голосе нет ни обиды, ни недовольства: - Ну, решать не мне - капитан-то теперь не я. - Ну… что ж. Кто теперь капитан - не от вас и не от меня зависело. Опустив глаза, словно показывая, что разговор на этом закончен, Абарай берет нужные документы с лейтенантского стола. У Кучики во всем образцовый порядок, можно не переспрашивать, где что, и – готово ли… В такие минуты новый капитан старается не вспоминать, как сам в бытность лейтенантом мог по полчаса разыскивать в бумажных кучах вокруг себя какие-нибудь нужные именно сейчас странички. И ведь Бьякуя всё это терпел… видимо, потому что для него, все же, на первом месте в рейтинге способностей и навыков лейтенанта Шестого отряда стояло не отсутствие «творческого бедлама» на столе в кабинете! Но затем Абарай почему-то медлит. Не уходит, топчется на месте. Затем вскидывает глаза и негромко произносит, пытаясь сформулировать непростой вопрос: - Но… если… - Что, Ренджи? Если моя сила вернется?.. Вот теперь в голосе Кучики – явный сарказм. Но Абарай делает вид, что этого не заметил. Нет, он хочет спросить другое. - А если у нас тут что-то опять случится? В обществе душ? Вы… примете снова капитанство? У меня, конечно, воображения не хватает, что еще может быть!!! Но, раз уж каждый раз оно всё круче и круче… возможно, тогда уже и вовсе никто не сможет противостоять, с любым занпакто, любой реяцу и любыми навыками в кидоу. Так что то, насколько они у нас сильны, будет уже просто неважно. Если… «Мы сможем встать рядом? Как равные? Хотя бы в последнем бою?» - вот что интересует Абарая. Только он никогда бы не решился спросить напрямую. - То есть? Надеть хаори… чтобы пойти в нем умирать? Нет, капитан Абараи, я не вижу в этом особого смысла. Какая разница, в чем умирать? Перед смертью все равны. Так что я просто пойду за тобой… с шевроном на рукаве, с катаной в руке… с восстановленной силой или без – не важно. Они оба словно не замечают «оговорки» Бьякуи - прежнего обращения на «ты»… Но у Ренджи комок подступает к горлу. Однако он быстро опускает глаза в документы, которые держит в руках, чтобы ничем не выдать своих чувств: он и так уже сейчас показал почему-то слишком много. Поэтому капитан не видит печальной, чуть ироничной улыбки, тронувшей губы его лейтенанта. Непривычно просидеть почти весь день в кабинете одному. Точнее, не так. Скорее, он совсем от такого отвык – за эту долгую зиму, когда Абарай всегда сидел тут, рядом или они шли куда-то вместе. А раньше… раньше, когда Кучики был капитаном, а Абарай - лейтенантом, Ренджи очень часто был на каких-то заданиях… а Бьякуя оставался в отряде. И что же? Словно бы ничего и не поменялось? Ну да – кроме того, что тогда казалось, что всё впереди – а теперь всё словно вдруг оказалось позади. Только… откуда это дурацкое чувство, что кто-то очень несправедливый украл у них всё самое главное?.. Как середину у арбуза, ту, которая самая сладкая и без косточек? Ладно, пусть бы и с косточками – но они ведь и вовсе не ели этого арбуза… а остались почему-то одни обгрызенные корки. Бьякуя поморщился. Да, высокопоэтические образы и сравнения приходят теперь ему на ум. Все это незамысловато, как… как жизнь в казарме. Но почему, собственно, он считал, что это должно было быть как-то по-другому? Он, конечно, князь – но он солдат. Таков был его выбор. Ладно, хорошо, пусть высший офицер, а не простой солдат. Но чего он ждал-то? Надушенных свитков со стихами на китайском? Долгих почти безмолвных прогулок вдвоем при луне, опять-таки с чтением каких-нибудь дурацких стихов? Романтических признаний в розовых лепестках?.. Дурь какая-то. А главное – да наверняка ничего этого ему было, на самом деле, совершенно не надо. Почему-то все всегда думают о нем, что он такой… Да вот только – так ли это?!? Наверняка можно сказать только одно: он сам не знал толком, чего и как хотел… так чего ж тогда удивляться, что ничего не получилось? Уже три часа прошло. Абарая всё нет… бумаги для него давно подготовлены, да и вообще, вроде, все сделано. А новых распоряжений получить не у кого. Бьякуя посмотрел в окно, на скапливающиеся в небе высокие и очень пушистые облака. Да, возможно, к вечеру они разбухнут и уплотнятся, а к ночи соберется гроза. С дождем. Он чувствовал, что его голова тоже начинает побаливать. Было терпимо, вполне. Но озадачивал сам факт: Кучики не помнил, чтобы раньше страдал головными болями от перемены погоды. Или это что-то другое? В окно влетела адская бабочка. Капитан Абараи сообщал: «Кучики-сан, я не успеваю вернуться в отряд до собрания, чтобы забрать документы. Пришлите кого-нибудь с ними в Первый отряд, я скоро уже буду там. А вы можете быть свободны, - всё это наверняка затянется, вам ли не знать. Хорошего вечера!» Бьякуя озадаченно потер переносицу. «Пришлите кого-нибудь» - означает «кого-нибудь, кто в отличие от вас владеет шунпо»?.. Или Абарай просто считает, что это ниже достоинства его лейтенанта – бегать с документами через пол-Сейретея? Ну почему ему всегда во всем надо искать подвох?!? Второе же – наверняка. Хотя, в прежние времена сам Ренджи вскочил бы и понесся к Бьякуе, не думая ни минуты. Не думая… что не лейтенантское это дело – бумажки приносить. А ему, капитану Кучики, в те времена и в голову бы не пришло, что – да, не лейтенантское. Полезно иногда оказаться на месте другого… а его поставить на своё. Столько интересных новых вещей выясняется. Хоть и слишком поздно для того, чтобы что-то исправлять. Многое становится понятнее. А многое вообще оказывается совсем не так, как ты думал. Немного грустно от этого… Хотя – это же просто жизнь. Кучики вышел из кабинета, нашел дежурного, попросил вызвать кого-нибудь из старших офицеров. Вернулся, еще раз проверил, все ли нужные бумаги в наличии, положил всё в папку. Ходил по комнате туда-сюда, не садясь. Буквально через пару минут в дверь постучали. Вручив папку и объяснив, кому и куда нужно отнести документы, Бьякуя снова сел за стол. Но срочной работы не было… а капитан ведь его отпустил. В очередной раз… Кучики снова встал и опять взглянул в окно. Облака уже, уплотнившись, преобразовались в небольшие тучки. Да, гроза наверняка будет. И ливень. Хороший такой весенний ливень. И вдруг ему захотелось, наконец, пройтись. Именно прогуляться, а не просто дойти до дома. Идти долго, почти бесцельно, попасть под дождь… вымокнуть до нитки… потом дома пить горячий чай, ощущая не только вкус и запах – но и это живительное тепло… Как бывало раньше. Когда-то. Словно в прошлой жизни. Состояние здоровья? Да всё нормально уже. Не сахарный, под дождем не растает. Ренджи и отругал бы его, быть может, за такое «безрассудство» – но он не узнает, он на собрании. Ренджи… Взгляд Бьякуи вдруг остановился на отодвинутой к краю капитанского стола чашке. В ней еще остался чай, больше половины – Абарай, видимо, совсем забыл о нем, когда они стали разговаривать. А потом заторопился и ушел. Кучики вдруг почувствовал, что у него во рту все пересохло – и вспомнил, что сам сегодня и не пил, и не ел. Забыл как-то… а рабочий день внезапно оказался положенно долгим. Но тогда ему был положен обед! Можно, конечно, сходить в отрядную столовую. Но – не хочется в столовую, вообще не хочется есть. И заваривать чай себе одному – не хочется тоже. Хочется уйти отсюда, уйти, поскорее… словно что-то гонит прочь, и находиться в своем собственном кабинете становится почти невозможно. Странное состояние. Что ж. Капитан – отпустил. А если ему что и понадобится – найдет. Пришлет бабочку. Бьякуя совсем уже решился уйти, но снова посмотрел на чашку… и, как-то даже для самого себя неожиданно, подошел к столу Абарая и протянул руку. И чашка оказалась у него в ладонях. Чай давным-давно остыл. И пахнет уже совсем по-другому. Но жажду все равно вполне может утолить. И не надо ничего заваривать. Кучики сделал несколько медленных маленьких терпковатых глотков… и вдруг сама собой возникла мысль, что сейчас он касается фарфорового края губами там же, где его касались губы Абарая. Эта мысль удивила. Смутила. Взволновала. С некоторым недоумением созерцал Бьякуя чашку в собственных руках – и чувствовал, как у него розовеют щеки. Не от того, что он сделал – хотя для него было весьма странным допивать остывший чужой чай из чужой чашки. От того, о чем он при этом думал. Потому что мысль понеслась куда-то дальше. Воображение тут же легко нарисовало лицо Абарая… и так же почти само собой подумалось: «А какие они, его губы, - на вкус?..» Это было уже чересчур. Но Кучики, уже вполне осознанно, снова поднес чашку ко рту и сделал последний глоток. Горечь – вот что он почувствовал. Наверное, на дне чай настоялся сильнее, - там еще оставались чайные листья: Ренджи почему-то любил, чтоб немного чайных листьев плавало в чашке. Бьякуя поставил опустевшую чашку на свой стол, задумчиво вытер губы тыльной стороной ладони, прошелся пару раз по кабинету. Понял, что находиться тут, действительно, почему-то больше не может, взял свой безмолвствующий занпакто, заткнул за пояс – и вышел прочь.

***

Оказывается, он уже совсем отвык днем один ходить по городу. И словно не понимает, где он, исподволь озадаченно озираясь. Нет, Кучики ориентируется в новом Сейретее. Примерно. Знает, куда идти, может найти то, что нужно. Но… он не узнаёт ничего. Оно всё теперь – совершенно другое. И внешне – и по ощущениям. Особенно сейчас, когда на город тайфуном налетела весна. Слишком шумно, слишком ярко, слишком много. Бьякуя чувствует себя почти оглушенным. Запахи яростными волнами обрушиваются со всех сторон, но все прочее сейчас перебивается ароматами цветов и трав, свежей листвы, нагретой земли… И вся эта буйная зелень, буквально выпирающая отовсюду – когда она только появилась?.. Он и не заметил… кажется. Вроде, недавно были голые ветви. И цветы сакуры. Которые вовсе не хотелось видеть – по понятной причине. Но теперь слива, сакура и плодовые вишни давно отцвели – цветут, уже покрывшись листьями, какие-то другие, часто незнакомые кустарники и деревья. Что это там желтое? А вон то белое? А то сиреневое? И все эти запахи перетекают один в другой, смешиваются, кружат голову… Города почти не воспринять за узорчатыми ширмами переплетающихся ветвей цветущих растений и за флером их ароматов. Всё это красиво, конечно. И оно вдвойне красиво и необычно на фоне огромного сейретейского неба, всегда ярко-голубого и высокого, но сейчас серо-лилово-фиолетового, набухшего, низко нависающего над домами, садами, улицами, аллеями. Розовые, сиреневые, белые цветы кажутся еще ярче, оттененные этим небом. Особенно когда все вокруг вдруг подсвечивается то и дело пробивающимся то тут, то там сквозь разрывы в грозовых облаках солнцем – вечерним, предзакатным, золотящим все, чего оно касается своими теплыми лучами. Но от всей этой чрезмерной красоты уже больно глазам. Предгрозовой воздух странно сух, хотя всё предрекает дождь. Очень душно, трудно дышать. Прогулка пока не приносит никакого облегчения. Город давит, словно бы сжимая каменное кольцо. Бьякуя уже даже жалеет, что не остался в офисе дожидаться возвращения капитана отряда. Ведь Ренджи обязательно бы вернулся? Не до ночи же они там будут совещаться… Хотя, как знать. Кучики ведь никогда не был на собраниях у Кьёраку-сотайчо – совсем не обязательно, что всё там так же, как было при Ямамото. Бьякуя посторонился, пропуская целую толпу девушек в ярких кимоно. Они весело о чем-то щебетали, все сразу, перебивая и не слушая друг друга. Он уловил только несколько фраз: девушки обсуждали угощение к какому-то скорому празднику. Хм, а однако, все-таки хочется есть. Наверное, ходьба раздразнила аппетит. Причем Кучики поймал себя на мысли, что ему до одури хочется поесть именно гречневой лапши. Удивился: последнее время ему было совершенно без разницы, что есть. В отрядной столовой выбирать было особо не из чего, а вечером он приходил домой уже настолько уставшим, что даже не замечал, что именно ему подавали. Можно просто зайти куда-нибудь… куда угодно - уж средства-то вполне позволяют не задаваться вопросом, какими в этом заведении окажутся цены. Но аристократ неожиданно ощутил некий дискомфорт от мысли, что будет где-то обедать один среди посторонних, да еще и в незнакомом месте. Да, он теперь не знал, куда нынче принято ходить перекусывать у офицеров Готэй днем, если есть такая возможность, а где – проводить вечера, расслабляясь по полной программе. Наверняка и у капитанов, и у лейтенантов появились уже свои новые излюбленные места – но как он был теперь от всего этого далек! Действительно, посещать рестораны, как и гулять, он тоже совершенно отвык, последнее время ужиная, да и обедая почти исключительно дома. А не пора ли уже – домой?.. Решив прогуляться, он пошел куда-то совсем в другую сторону, и зашел уже довольно далеко. Надо бы задать себе более выверенное направление, если он хочет добраться до дома не к ночи. Кстати, все-таки, где он? Бьякуя осмотрелся. Да, кажется, он узнавал эти места. Вот несколько немыслимых домов, которые нормальными словами и описать-то нельзя – кроме ёмко-бессмысленного «современная архитектура». За ними – небольшая площадь с фонтаном. А к ней ведет целая аллея огромных деревьев с необычными листьями, похожими на веера. И эти деревья сейчас тоже цветут – странными, похожими на высокие белые конусы, цветами. Как-то в конце зимы они проходили здесь с Ренджи. Бьякуя тогда сдержанно удивился, как это тут появились вдруг такие большие деревья – и зачем. - А это район города, восстановленный с участием Двенадцатого. Они уж развлеклись как могли, тут и не такое можно увидеть. Говорят, эти деревья цветут как-то по-особенному. Похоже на свечи. Не представляю. Кто-то из их старших офицеров где-то в Генсее такие видел, тут тоже захотел. - И что? Их притащили из Генсея?.. – никак не мог понять Бьякуя. - Да нет же! Зачем? Эти их молодые и безбашенные ребята, недавно набранные в отряд, лепят из реяцу что угодно, как пирожки какие из сладкого теста. «Деревья? Большие? Чтоб весной уже цвели? – Да не вопрос!» Ну и вот. Скоро посмотрим… Это было. Бьякуя помнит, как вокруг лежал грязноватый и какой-то мутный снег, а они двое стояли рядом и, задрав головы, задумчиво смотрели на огромные деревья. Ренджи, наверное, пытался представить, как это: цветы как свечи. Вряд ли у него тогда получилось похоже – но это неважно. А он, Бьякуя, вообще ничего тогда не представлял. Ему это тогда было неинтересно. Было холодно, сыро, серо, и хотелось поскорее уже дойти туда, куда они там шли. А вот теперь он один стоит тут, так же задрав голову. Задумчиво смотрит. Думает: увидел ли это Ренджи? Или – так заработался, что всё пропустил? Сказать ему завтра, что ли. Да неудобно как-то… еще не так поймет. «Свечи» при ближайшем рассмотрении состояли каждая из множества мелких белых цветков с красными и оранжевыми серединками. И – уже осыпАлись. В густой траве под деревьями были протоптаны в разные стороны узкие тропинки, и сейчас каждая тропинка была белой от слоя плотно покрывавших ее мелких цветов. А в траве опавшие цветы терялись и были почти не видны. А еще оставшиеся «свечи» величаво покачивались наверху среди зеленых «вееров». Деревья были красивыми, но показались Бьякуе какими-то… ненастоящими. Захотелось чего-то попроще, обычного и знакомого. Да вот – хотя бы цветущих яблонь. Это тоже красиво – и кто сказал, что любования достойна только сакура? А мимолетность красоты… об этом думаешь, глядя на любые цветы. И – не только на цветы. Солнце в очередной раз скрылось. Все вокруг сразу как-то неуловимо изменилось, стало казаться чужим и холодным. Налетел порыв ледяного ветра. Бьякуя поежился. Уйти куда-нибудь. Подальше от центра, на окраины. Может, там это всё будет восприниматься не так мучительно? Может, там и яблони найдутся? В старых садах… Вроде старых садов, которые были при его поместье. И которые он, когда с трудом пришел в себя и узнал, что практически разрушенный Сейретей фактически строят заново, приказал передать городу. Значительную часть. Все тогда были в некотором шоке, решили, что у него с головой непорядок. А он просто не думал, что выживет. Потом – не думал, что встанет на ноги. А какая ему тогда разница? Да и, если подумать, это не Сейретей принадлежит клану Кучики, а клан Кучики принадлежит Сейретею. Как часть его истории хотя бы. Славные имена, гордые деяния… Кто вспомнит об этом, если Сейретей перестанет существовать? А сады – они для того, чтобы там можно было гулять… среди цветущих деревьев весной, собирая урожай летом, любуясь опадающими листьями осенью. Сады умрут, если в них не будет людей. Правда, в садах клана Кучики яблонь не было. Это не аристократично. То ли дело вишни, сливы, абрикосы, миндаль… Всё, что цветет, пока деревья еще не зазеленели. Теперь сады клана Кучики превращены в общественные парки, и любоваться этими деревьями может кто угодно. Те, кому не больно смотреть на опадающие лепестки сакуры. Пусть… Нет, Бьякуя себя не обидел – деревьев вокруг поместья осталось вполне достаточно. А город стал немного ближе. Хотя от этого не стал понятнее… Нет, нового Сейретея Кучики Бьякуя никак не принимал. Сделав еще несколько шагов, он опять услышал веселые голоса. Теперь мужские. Потянуло запахом табачного дыма. Двое молодых людей сидели под деревом прямо на траве, курили, что-то шумно обсуждали, размахивая руками. Они говорили о фейерверках. Да, скоро ведь какой-то праздник… Один из юношей, докурив, бросил окурок в небольшую коробочку у своих ног – и тут же достал из пачки следующую сигарету. Поджег ее, словно бы щелчком пальцев. Кидоу?.. Да нет, просто очень маленькая зажигалка. А ребята, суда по тому, о чем и в каких выражениях они говорят, – кажется, пиротехники. Видимо, у клана Шиба теперь есть конкуренты в Сейретее, и они явно не из аристократов. Юноша глубоко затягивался, при этом вовсе не обращая внимания на свою сигарету. Это не было для него неким процессом, вроде заваривания чая или каллиграфии – а так, как карандаш в пальцах крутить. Странно. А ведь многие теперь курят. И почти все – вот так, совершенно невовлеченно. Зачем же тогда? Интересно, а Абарай… курит? Теперь? Вроде бы, нет: тогда бы, наверное, его лейтенант почувствовал хоть раз от него запах табака. Или – для этого надо подходить друг к другу гораздо ближе?.. Бьякуя стоял и смотрел на молодых людей, как недавно на деревья, с таким же отрешенным интересом. А они его в упор не замечали – то ли слишком увлеченные разговором, то ли… «Так можно почти поверить, что уже и вовсе не существуешь, на самом деле. Живешь… только в воображении своего бывшего лейтенанта…» - подумал Кучики и печально улыбнулся. Да, прошли те времена, когда его знал почти весь Сейретей и, когда он шел по улице, все ему почтительно кланялись. Прошли, как и не было. Он развернулся и тихонько побрел прочь. Он задумался о чем-то… углубился в воспоминания, уходя в них всё дальше и дальше… куда-то почти до самого детства. Окружающая реальность и текущий момент перестали для него существовать. Потому что, в общем, не имели теперь значения. Грозовое небо в высоком окне притягивало взгляд. Ощущение грозы в воздухе давило уже почти физически. На душе было муторно. «Дождя бы…» - подумал Ренджи. Собрание, наконец, кончилось – официально… Это значит, что сейчас они выйдут немного проветрятся, и минимум половина капитанов вернутся обратно – спросить, поспорить, обсудить. Отойдя на пару шагов от выхода, Ренджи застыл мрачным изваянием, засунув руки в рукава и обдумывая то, о чем сейчас говорилось. Все как-то… не слава ками. Вроде, и дельные вещи говорят – но Абараю, прошедшему свой путь до капитана с самых низов, многое из предложенного кажется сомнительным. Да вот имеет ли смысл пытаться спорить? - Абарай-кун, будешь? - Ээээ?… - Ренджи еле удержался от изумленных комментариев: пачку сигарет и зажигалку ему протягивал капитан Хицугая. - Да я… в общем-то… Аааааа, ладно, - спасибо. Они синхронно затягиваются и синхронно выдыхают, смотрят, как белый дым, четко видный на фоне темно-сиреневого неба, тает в воздухе. - Я очень редко курю… - все-таки, словно оправдываясь, говорит Абарай. - Да и я нечасто. Просто совсем уж голова сегодня опухла – а это расслабиться помогает. По мне, это все же лучше, чем алкоголь. Ну и… у Мацумото вечно такие духи!!! Только табачным дымом и перебьешь. Абарай понимающе хмыкает: когда он утром зашел в офис Десятого, волной запаха этих духов его чуть не вынесло обратно. Едва не забыл, зачем шел. Нет, все-таки лейтенант-женщина – это… сложно. Наверное. Бьякуя издевался над ним, что ли, когда ему ту рыжую девчонку советовал?!? Да нет, вряд ли издевался. Наверное, даже наоборот – хотел как лучше. Просто сам он… не верит. Не верит, что сможет еще когда-нибудь сражаться и всё такое. А тупо в офисе сидеть и переписывать бумажки – надолго ли его еще хватит? Вот и ищет… замену. Сжалось сердце, неприятно и тревожно. Бьякуя. Как он там сейчас? Дома уже давно, наверное. Сидит один в комнате, или на энгаве воздухом дышит: сегодня тепло. Душно вот только. «Дождя бы…» - снова подумал Ренджи. Докурил. Отбросил в сторону окурок. Вопросительно взглянул на Тоуширо. - Еще? – спросил тот. - Нет, благодарю. Пойдем, что ли? Продолжим… Кинув по прощальному взгляду в начинающее темнеть небо, они, приняв как можно более бодрый вид, двинулись к дверям, куда уже заходили остальные. Странно, но Абарай, подумав о Кучики, теперь никак почему-то не мог включиться в обсуждение и все время терял нить рассуждений своих «коллег». Неприятное беспокойство появилось и не отпускало, и он не понимал, в чем дело, а это только напрягало еще больше. За окнами полыхнуло: гроза началась. Низкие, набухшие, серые небеса так и не разродились дождем. Во всяком случае, не в этой части Сейретея. Снова и снова резкими порывами налетал холодный ветер, пригибая молодые цветущие деревца чуть не к самой земле. «Цветы оборвет…» - без особого сожаления подумал Бьякуя. Он устал. Долгий рабочий день забрал все силы, прогулка, вместо того чтобы как-то освежить, утомила его, впечатления от города подавили. Поесть он так и не собрался, и теперь хотел уже попасть домой. Но, наконец осмысленно оглядевшись, понял, что теперь весьма приблизительно представляет, где находится. Это оказалось неприятным сюрпризом. Странный холодок беспричинной тревоги пробежал по напряженной спине. Так, успокоиться. Ничего пока не произошло. Заблудиться в Сейретее?.. Можно – но сложно. Надо, в таком случае, всего лишь вернуться к центру. Вот только – это куда?.. Показывавшееся то и дело солнце, красиво подсвечивавшее черно-фиолетовые тучи янтарно-оранжевым светом, теперь скрылось совсем, - по нему не сориентируешься. Места незнакомые совершенно – и пока не застроенные новыми домами. Собственно, наверное, поэтому он сюда и зашел – само как-то так получилось: эти места хоть как-то напоминали о прежнем городе… хотя в основном Бьякую сейчас окружали руины. И – никого. Совсем никого. Как же это он не заметил, что забрел из улиц, по которым бродили толпы народу, в необитаемые и заброшенные кварталы? В отдалении слабо полыхнуло: начиналась гроза. Но ни грома, ни дождя по-прежнему не было. Зато казалось, что сам воздух наэлектризован. И во всем чувствовалось странное, неприятное напряжение. Кучики ускорил было шаг, но потом подумал, что в этом нет смысла, пока он не понимает, куда идти. Надо бы поберечь оставшиеся силы. Хотя… скоро начнет темнеть, а тогда он точно не найдет обратной дороги. Ночевать же в этих руинах совершенно не хотелось. Он продолжал двигаться, не зная куда, всё медленнее и медленнее… … а потом он остановился вовсе, потому что, наконец, почувствовал… да, уже даже с его почти полностью утраченными способностями можно было понять, что к чему. Что ж, это должно было случиться. Рано или поздно – но ведь должно было. Почему бы, в таком случае, не сейчас?.. Он положил руку на рукоять почти бесполезного теперь меча – скорее просто по привычке, механически. И медленно обернулся. Пустой стоял сзади в нескольких шагах от него, не прячась, не суетясь. Просто – стоял и смотрел. Не такой уж огромный, но от этого не менее мерзкий и какой-то непривычно плотный, словно его старательно ужимали, втискивая в нужный размер. Пустой – прямо в Сейретее. Доигрались. Долепили из реяцу деревья и фонтаны… Лучше б патрули круглосуточно организовали – как в прежние времена. А так – Пустой-то какой-то вовсе не пуганный. Возможно, он давно уже следовал за Бьякуей – тот ведь теперь ничего такого не ощущал. Следовал, выбирая наиболее удобное место для нападения: спешить ему было некуда, и он прекрасно это понимал. Взгляды их встретились. Ничего не выражающий взгляд Пустого – и спокойный, почти равнодушный взгляд шинигами. Пустой демонстративно облизнулся, показав ряда три острых зеленовато-желтых зубов и омерзительный длинный язык в каких-то лилово-фиолетовых язвах. В ответ губы Бьякуи искривились в легкой презрительной улыбке. Нет, страха нет. Совсем. Есть немного злости – и много досады. И – усталость, к сожалению. Не покидающая с самой зимы, пронесенная через всю эту весну. Страха нет – хотя Бьякуя понимает, что практически обречен. Он тут один, сил у него как у первокурсника… Да нет, у многих первокурсников сил куда больше – умения ими пользоваться, правда, нет. Но сейчас все его умения совершенно бесполезны. У него в руках остро заточенный кусок хорошей стали – и только. Безмолвствующий, не отзывающийся занпакто. Он хороший фехтовальщик, конечно… был. Но сейчас у него не та скорость, да к тому же, для сражения с Пустыми кроме просто фехтования нужно кое-что еще. «Спокойно… Я не смогу активировать занпакто – но ведь даже с асаучи можно сражаться. Я умею и без всякой «магии» орудовать мечом… и у меня есть право хотя бы на один удар. Этого – более чем достаточно. Теоретически. Если, например, попасть ему в маску. У меня нет права на ошибку – ну что же, его на самом деле никогда нет. Хватило бы только сил – простых, физических… Как же всё это не вовремя!..» Почему он всё не нападает? Можно было бы уклониться – уж на один-то раз прежних навыков, наверное, бы хватило… зато стало бы более-менее понятно, чего от него можно ждать. Наносить сейчас удар первому, зная, что это – скорей всего всё, на что ты вообще способен – по меньшей мере неразумно. Что же делать? Заговорить с ним? Раздразнить? А гроза идет сюда. Стремительно, неумолимо. Становится ощутимо темнее, хотя, вроде бы, еще не так и поздно. Бьякуя очень спокойно обнажает меч, вытягивает его перед собой. По лезвию, долго пробывшему в ножнах и словно истосковавшемуся по свободе, бегут отражения и блики. И странные искры. Кажется, уже сам воздух искрит. Красиво. А может, это просто рука дрожит. Чуть-чуть. Кучики ждет. Ему, в общем, тоже некуда торопиться. И даже, получается, есть время на какие-то размышления. Последние. Черное грозовое небо, тут и там прорезаемое яркими молниями. Вспышки от этих молний на клинке. Чудовище в нескольких шагах, плотоядно скалящее пасть. Глупо. Глупо и досадно. Что он столько так и не успел. Не успел ничего сказать Ренджи. Не смог оправдать его терпеливых ожиданий. Никак не отблагодарил его за все, что тот молча для него делал. Не смог… «Так что в бою я просто пойду за тобой, сказал тебе я… И я говорил совершенно искренне, и это так красиво звучало. Но даже этого я лишен… Видимо… не… заслужил. А ведь сейчас я понимаю, что мне хочется жить! Что не так уж мне и все равно. И даже эта дурацкая весна – не так плоха… Все эти цветы, и наивные нелепые мечты… и никуда не девающиеся чувства… Чувство щемящей грусти и нежности. Да, как-то так. Можно не показывать – но нельзя запретить себе чувствовать. Невозможно… А вот теперь – всё действительно кончится. Прости…» А Ренджи на собрании… Все - на собрании. Никто не узнАет, никто не поможет. А он даже бабочку послать не в состоянии. Только получить. Интересно, куда летят бабочки, у которых уже некому принять сообщение? Где-то должны быть целые сонмы таких бабочек… наверное… Где-то, между мирами. Ветер швырнул в лицо горсть мокрых лепестков. Неожиданно, резко. Отрезвляюще. Откуда?.. Поблизости сейчас нет цветущих деревьев… Что это за прощальное издевательство от ускользающей жизни? А молнии уже сверкают во все небо. Они широкие, они ветвятся, протыкая облака. Небесные деревья… Небесный сад. А грома нет. И дождя нет. Вокруг – бесконечно ирреальная тишина. Словно он, Бьякуя, сейчас где-то вне своего обычного мира. Выпал куда-то. И там, где он почему-то оказался, нет никакого Сейретея, и никакого Готэя, есть только небо, немыслимого лилово-фиолетового цвета, прорезаемое розовыми и серебристыми молниями, завораживающее, почти пугающее своей красотой. А под этим небом - молчащий враг. И безмолвствующий он сам. А над ними - молчаливая гроза. И время замедлилось. Словно давая шанс – всё-таки УСПЕТЬ… Шальная мысль перебивает все прочие – яростная, непримиримая: «Если выберусь отсюда – скажу ему всё… наконец. И мне даже неважно, что он ответит. Может и вообще ничего не отвечать. Я просто хочу, чтобы он знал…» Смешно, наверное. Ну как отсюда можно выбраться? Бьякуя не верит в чудеса. Разве что в те, что делаются своими руками… но они сейчас такие отвратительно слабые, его руки. «Я умру как воин. Просто потому что мой противник оказался сильнее… и не имеет значения, что раньше я, чтоб победить такого, мог бы просто щелкнуть пальцами. Но… мы же все равно заботимся о душах… которых он пожрал… и значит, я всегда должен был применять занпакто – чтобы очистить… отпустить грехи. Кто-то поймает этого Пустого – и освободит и мою душу, возможно… Если она еще не будет полностью поглощена. Как знать, Ренджи – может быть, это даже сделаешь ты. Не ведая… Ты ведь всегда старался что-то сделать для меня.» Молния вспыхивает прямо над головой. Сиреневая, ослепительно яркая. Бьякуя вздрагивает, крепче сжимая пальцы на рукояти меча. Сколько можно так стоять? Наверное, пора. Все-таки ударить первым. И вдруг он слышит голос. Глухо, но вполне отчетливо. Голос, который он не спутал бы никогда ни с каким другим. Звучащий словно из глубины его самого. «Соберись… Ты справишься. Он – слабее, чем ты думаешь. Только не торопись, у нас действительно есть лишь одна попытка». Это – голос Сенбонзакуры… или просто уже начинаются галлюцинации от напряжения на пределе нынешних возможностей. Неважно. Об этом можно будет подумать потом… если получится выжить. Потому что, хотя Бьякуя слышал голос, он не ощутил никаких энергетических потоков. Меч в его руке оставался обычной катаной. Шинигами мог, конечно, произнести команду для высвобождения шикая… но – дело ведь не в словах, а в той силе, которую ты в них вкладываешь. А он сейчас никакой силы в себе не чувствовал… и – значит, ничего не произойдет. А времени на бессмысленные эксперименты нет, так что лучше и не пытаться. А Пустой стоит, как баран какой – и просто пялится. Ожидает нападения? Наверняка в таком случае у него припасен для нападающего какой-нибудь сюрприз. Вроде ядовитой слюны, или парализующего касания какой-нибудь неожиданно удлинняющейся частью тела… Так что переть ему в лоб явно не стОит. Если б его как-то обойти… Нет, теперь скорости не хватит. Или, все же, попробовать? Бьякуя в сомнениях… но пора уже на что-то решаться! Почти каждый бой – это бой с самим собой. Именно поэтому каждому «помощнику» всегда первым делом хочется закричать «НЕ ЛЕЗЬ!». Это самого себя ты побеждаешь каждый раз, заставляя сохранять спокойствие, держать себя в руках, не теряя контроль над собой и ситуацией. Если приходит ярость – концентрируясь и направляя ее вовне, а не круша ею себя, чтоб она стала не твоей слабостью, а твоей силой. Стараясь не испытывать ненависти – ненависть ослепляет. Ненависть – это та же страсть, лишающая рассудка, а голова в бою должна оставаться холодной. Равнодушие или презрение – вот что нужно чувствовать в бою. Это – боевые заповеди Кучики Бьякуи. А еще, можно представить, что тот, кто перед тобой – это твоя самая большая проблема сейчас… и – решительно избавиться от нее. С какой же своей проблемой в лице этого слишком нерешительного лупоглазого Пустого он будет сейчас воевать? С собственным бессилием. Собственным неверием. Собственным нежеланием взять на себя инициативу. Собственной неуверенностью в правильности того или иного действия. Со своей постоянной усталостью – уже с самого утра, каждый день. С тем собой, в которого он превратился за этот год – тенью прежнего себя. Но не надо бояться теней – надо просто, оставив их за спиной, повернуться к источнику света. Бьякуя сосредоточился – и расслабился. Силой воли заставил закаменевшие от напряжения мышцы снова стать мягкими, эластичными. Готовыми двигаться. Да, он сейчас не может применять никакое кидоу, но ведь кидоу – это только усиление того, что и так у нас есть. Всё то, что было в нем до изучения всех этих техник – никуда ведь не девалось. Он может и прыгнуть, и замахнуться, и ударить. В десятки раз медленнее и слабее, чем уже умел раньше – но этого тоже должно хватить. Тело вспомнит… Вспомнит сами движения, и меч пойдет по нужной траектории. Закручиваясь, словно в вихревом потоке, пусть и не рассыпаясь при этом на розовые смертоносные лепестки. И сам клинок Сенбонзакуры тоже может нести смерть – и освобождение. Выбрать момент… Что ж, тут сама природа сейчас – на его стороне. И в ту долю секунды, когда над головой в очередной раз сиренево-розово полыхнуло, а Пустой рефлекторно моргнул, Бьякуя рванулся вперед и вбок, обходя чудовище и поднимая меч для удара – единственного решающего удара. И в тот же самый миг раздался удар грома. Что произошло дальше, Кучики так и не понял – ни в эти бесконечные мгновения, которые он никогда не сможет забыть, ни потом. Может, в занесенный для удара клинок ударила молния и прошла по его телу. Может, каким-то неизвестным ему способом он сам ее притянул – и перенаправил. Может, это вообще ни при чем – а просто у него высвободились ему самому неведомые резервы реяцу… Так или иначе, но все его тело пронзила чудовищная, никогда прежде им не испытанная боль. Он закричал. Но этот крик был не слышен за оглушительным ревом Пустого… до того как его медленно разнесло в мелкие клочки… а сам Бьякуя стоял сейчас в нескольких десятках шагов от того места, где рассчитывал нанести чудищу удар по шее и спине. Он собирался всего лишь рассечь тело Пустого – но он должен был остаться рядом с ним! Это только в шунпо можно было так пройти мимо за доли секунды… и только с помощью кидоу устроить такое с его телом. Но как? Как??? Это же сейчас было невозможно! Все эти мысли промелькнули разом… пока он, безвольно разжав пальцы и выронив неактивированный занпакто, тихо оседал на землю, почти теряя сознание от пульсирующей во всем теле боли. Он опустился на колени… но не удержался даже так и, скрючившись, упал на четвереньки. Его тоже сейчас словно разрывало на куски. И при этом давило, мяло, корежило… А над ним грохотал гром, и, наконец, срывались вниз первые редкие крупные капли дождя. Только он ничего уже не видел и не слышал. Его рвало так, словно вот-вот вывернет наизнанку. Носом шла кровь, густая, липкая. Всё тело горело, а все мышцы скручивало от адской боли. Но из-за постоянных спазмов в горле он даже кричать больше не мог. Вдыхать получалось через раз, словно его душили или периодически окунали головой под воду. В глазах было то совсем темно, то, почти разрывая мозг, полыхали какие-то пятна и круги немыслимого цвета. Он не мог встать и так и стоял на четвереньках, вцепившись пальцами в землю и обломав все ногти. Сколько же это длилось?.. И – как закончилось?.. Кучики пришел в себя, видимо, не сразу. Он лежал ничком, уткнувшись в землю лицом – и ощущал, как ему за ворот затекает дождевая вода. Руки и ноги тоже были мокрые, и одежда была мокрая. Грязная, изорванная черная форма. Ему опять было холодно. Гроза удалялась. Дождь тоже, в общем, заканчивался, да и был, наверное, недолгим. Бьякуя чуть повернул голову. Не двигаясь и почти не моргая, смотрел перед собой. Прислушивался к ощущениям. Всё тело ныло, но было каким-то странно легким… будто уже вовсе невесомым. Может, он все-таки умер? Но тогда бы он, наверное, не чувствовал, как тоненькие струйки воды текут по его лицу, как ветер холодит влажную кожу, как впивается в бок какой-то острый камень, как неудобно подвернута нога, как саднит плечо… Не слышал бы, как шуршит что-то рядом в траве, как в отдалении тревожно кричит неизвестная птица. Не было бы этого солоновато-кислого привкуса во рту. Да, он чувствовал себя уж никак не мертвым. А, наоборот, так, словно с него вдруг, когда он не смел уже и надеяться, сняли путы, развязали глаза, вынули кляп изо рта и затычки из ушей. Позволили смотреть и дышать. От этого всего – почти больно. Если он ранее почувствовал себя оглушенным, просто бредя по весеннему городу – то как же тогда назвать это сейчас?.. Ощущения у него такие, будто его без анестезии разрезали на куски и сшили заново. Возможно, что-то где-то принудительно изменив или переставив. И новое тело ему пока почти не подчиняется. Он не в состоянии подняться – у него дрожат ноги, руки, спина. Его мутит. Каждый вдох и выдох дается с трудом. Он боится, что ему заново придется учиться ходить. Но первым делом он пытается не встать. Нет. Дрожащими пальцами он медленно тянется к Сенбонзакуре, валяющейся рядом. Сжимает на цуке катаны едва слушающиеся пальцы. И вдруг… Он ощущает энергетический толчок. Нет, это не какая-нибудь фраза на этот раз. Просто эмоция. Поддержка и ободрение. Да хоть бы и злость и возмущение – это почти не важно, важно другое. Есть контакт… И тут Бьякуя, наконец, не выдерживает. Рывком подтягивает меч к себе. Опираясь на него, с трудом садится на колени. И вот он сидит, весь в крови, чужой и своей, дрожащий, грязный, и с наслаждением рыдает, прижимая к себе свой клинок. В этих завываниях и всхлипываниях, в слезах, размазываемых разодранным рукавом по перепачканному лицу – немыслимое облегчение и освобождение. Ему наплевать сейчас, как он выглядит – да и все равно никто не видит. Ему наплевать, как он в таком виде будет добираться домой. Ему на всё сейчас наплевать – кроме одного: он больше не чувствует себя потерянным и беспомощным. Да, грязный, задыхающийся от слез и боли – он не кажется больше себе самому жалким. Потому что он отчаянно, до новой крови из закушенных губ, верит: это – только начало. Дальше он сможет, шаг за шагом, обрести свою силу. Пусть даже каждый шаг будет даваться так же, едва выносимо. Он справится. Обязательно. Это – не то, в чем можно сомневаться.

***

Утро было тяжелым. Бьякуя предполагал, конечно, что вставать будет нелегко, но надеялся, что всё же не настолько. Ему уже давно пора было быть в отряде и сидеть за столом в кабинете, а он всё пытался подняться с постели. Как он добрался вчера до дома, он почти не помнил. Было уже совсем темно, и погода не располагала к прогулкам, так что по дороге он, по крайней мере, никого не встретил. Удивить чем-то своих старых и хорошо вышколенных слуг тоже было трудно. Последним воспоминанием была горячая вода в офуро и слабый горьковатый запах целебных трав… и всё. Дальше, видимо, в постель его уже отнесли. Ну что ж – бывает. Наконец, сначала сев, а потом со стоном встав, Кучики дрожащими руками натянул юкату, еле завязал пояс. От одной только мысли о еде тут же затошнило. А вот пить хотелось безумно. Он негромко позвал, в комнату тут же заглянули – и аристократ потребовал чая. Он несколько раз прошелся по комнате, и она, наконец, почти перестала качаться. Не сразу смог себя заставить взглянуть в зеркало, но тут, как раз, все оказалось не так уж и плохо, как он мог бы ожидать. На лице не было никаких следов вчерашнего приключения. А ссадины, разбитые локти и синяки на всем теле прекрасно скроет одежда. Слишком бледен?.. Ну это вообще было свойственно ему в последнее время, никто ничего и не заметит. Разве что Ренджи. Надо, наверное, рассказать ему… Но как?!? «Знаете, капитан, я тут вчера, именно когда вас не было, вдруг решил пойти пошляться по задворкам Сейретея… один и в такую замечательную погоду. И еще потренировался подраться с Пустым. А потом меня, видимо, шандарахнуло молнией по башке… а дальше я ничего не понимаю и почти ничего не помню, но теперь у меня всё хорошо, вы только не переживайте». Тьфу. Да лучше вовсе ни одним словом ни о чем произошедшем не упоминать. И чтоб вообще ни одна душа не узнала, живая или мертвая. Потому что глупее было бы – только уйти погулять в Руконгай. Наверное. Принесли чай, поставили на низкий столик у футона. Бьякуя медленно добрел до него, осторожно сел, сделал несколько глотков – и его внезапно чуть не вывернуло. По всему телу разлилась противная слабость. В общем, как ни посмотри, но чувствовал он себя так, словно вчера как следует напился. И как же в таком состоянии идти на службу? Правда, бояться, что кто-то именно такое о нем подумает, вряд ли нужно – все знают, что он практически не пьет. Но лучше ему от этого факта всё равно не становится. А может, и вовсе никуда сегодня не ходить? Ренджи это примет с пониманием – он знает, что Бьякуя просто так «прогуливать» рабочий день себе никогда не позволит. Но надо тогда, что ли, бабочку послать. Попытаться… Заодно – проверить, насколько что-то и правда изменилось после вчерашнего. Черт. Как же это делается? Он уже несколько десятков лет совершенно не задумывался над этим – это было так же просто, как держать в руке кисть, расческу или палочки для еды и орудовать всем этим. А сейчас у него ощущение, словно надо произвести эти действия – но, скажем так, не своей рукой, а чужой. Нереально! Попытка за попыткой. Спокойно. Чуть более нервно. Уже почти со злостью, упрямо сжав зубы. Толку-то!.. А у него уже в глазах темнеет. Он чувствует себя так, словно даже лишний раз приподнять веки – это неосуществимое, немыслимо тяжелое физическое действие. А еще, снова приходит боль. Она – по всему телу. Тупая, ноющая, изматывающая. И – все равно ничего не получилось. Бабочка?.. Какая бабочка?!? Он откидывается на подушки. Лежит, прикрыв глаза и тяжело дыша. Вскоре его отпускает. Но досада и разочарование – остаются и только усиливаются. Что же, выходит, всё, что было вчера – ничего не значит? Нет, это не может быть так! Надо, наверное, просто попробовать что-то другое. Шунпо? Он же вчера как-то оказался значительно дальше от Пустого, чем в принципе мог, если бы просто бежал. Он снова садится, затем встает, осторожно прислушивается к себе. В среднем – нормально. Боль отступила. Можно развлекаться дальше. Но куда тут шунповать? Разве что из комнаты на энгаву и в сад… Сёдзи раскрыты только частично, но он рассчитывает как раз пройти в имеющийся проем. И не вписывается. Да, это не обычный шаг – но назвать это передвижение классическим шунпо не смог бы даже первокурсник. Бьякую вдруг резко заносит – и он со всей дури впиливается в закрытую створку болящим еще со вчерашнего дня плечом. Чуть не вылетает на энгаву вместе с выбитой сёдзи. На страшный грохот появляются слуги. Господин одновременно и чертовски зол, и еле сдерживает полуистерический смех. Он, потирая плечо, говорит, что всё в порядке… никто с ним, конечно, не спорит… а на вопрос, что же все-таки произошло, господин только, поморщившись, пожимает плечами. Не то здесь произошло. Совсем не то. Хотя… сил вынести дверь плечом – уже хватило. Ну, хоть что-то. Не идти сегодня на службу? Да нет, он явно не настолько плох, как ему казалось сразу по пробуждении. «И к тому же, ты же обещал себе, что кое-что обязательно сделаешь…» - с мрачной иронией пробормотал он своему озадаченному отражению, поправляя перед зеркалом черную форму. На улице по сравнению со вчерашним днем ощутимо похолодало. Всё словно замерло, продолжая пребывать в ожидании дождя, который так вчера толком и не пошел. Покапал только кое-где. Он и сейчас периодически срывается, чтобы тут же прекратиться. Это томительно. Это напрягает… как мучительно желанный оргазм, которого никак не поймать. Бьякуя тихо усмехается странному сравнению, пришедшему на ум. С чего бы? Когда с ним-то самим что-то такое в последний раз было? Весьма своеобразные мысли по дороге на службу!.. Уже не рано, но людей вокруг почти нет, и он, словно чтобы отвлечься, еще несколько раз пытается уйти в шунпо. Да, выходит весьма своеобразно, но с каждым разом чуть лучше… и более похоже. «А, просто придется заново тренироваться. Ну, это ничего. Главное – знать, что теперь возможен результат…» - обнадеживает он себя… и чуть не влетает в толстое дерево. Так, на сегодня достаточно. Кстати, а вот уже он почти и пришел. И как-то даже не устал – только, наоборот, раззадорился. Пока Кучики идет через территорию отряда, ему сначала кажется, что вокруг слишком шумно. Но уже через пару минут он понимает, что это не шум. Это – пока не совсем для него внятные и с отвычки почти оглушающие отзвуки и отголоски реяцу находящихся здесь офицеров. Что же, выходит, он снова может это чувствовать?.. А лейтенант не так уж и сильно задержался. Во всяком случае, капитан еще отсутствует. Да что ж там такое вчера было, на этом собрании?.. Кучики берется разбирать бумаги, хотя вскоре ловит себя на том, что мысли его заняты совершенно другим. А потом появляется Абарай. О том, что он близко, Бьякуя на этот раз узнаёт заранее, ощущая всплеск такой знакомой реяцу – и чувствуя от этого что-то совершенно непередаваемое. Он радуется, что в этот момент никто не видит его лица, которому к приходу капитана он уже успевает придать обычное отрешенно-невозмутимое выражение. Хотя это оказывается не совсем легко. Дело в том, что Ренджи, видимо, сильно не в духе. При этом он тоже выглядит спокойным и невозмутимым – никто посторонний ни о чем бы и не догадался. Но его реяцу, которую он сейчас не особенно старается приглушать, зная, что лейтенант в любом случае «глух» к ней, сообщает Бьякуе куда больше, чем выражение его лица. И Бьякуя тут же начинает беспокоиться. К тому же, Кучики понимает, что момент для разговора, который он себе поклялся таки сегодня завести, явно совершенно неподходящий. Капитан и лейтенант вежливо и нейтрально здороваются. Как обычно. Никто никого ни о чем не спрашивает. Бьякуя ждет, что Ренджи сам что-то расскажет про вчерашнее собрание, но тот молчит. Чувствовать снова всплески духовной силы половины членов отряда – с непривычки очень утомительно. Иногда Бьякуя даже вздрагивает, когда чьи-то «выбросы» оказываются слишком сильными. Ох ками, сколько же народу, оказывается, постоянно ходит туда-сюда мимо кабинета! А он раньше и не задумывался об этом никогда. Он опять почти оглушен и выглядит, наверное, слегка пришибленным всей этой вдруг свалившейся на него по «дополнительным каналам» информацией о внешнем мире. Ренджи, наконец, замечает, что что-то явно не так. Просто чувствует. Каждой клеточкой тела. Ничего, естественно, не понимает. Смотрит на Бьякую раз, другой, третий. И в конце концов спрашивает: - Кучики-сан… У вас что-то случилось? - Нет. Нет… Ничего. Всё в порядке, капитан. Они чуть напряженно смотрят друг на друга. Бьякуя замечает складку, залегшую меж бровей, сжатые губы… И решается задать встречный вопрос: - Но… ведь это у вас что-то случилось, Абараи-сан? - Нет. - Разве? Ренджи недовольно морщится. Но говорит предельно ровно и спокойно: - Кучики-сан, я не хочу напрягать вас… лишними проблемами, которые вы все равно вряд ли сможете решить. Хватит того, что я сам второй день об этом думаю. - Вот как?.. - Так что у вас случилось? Бьякуя чуть медлит… но затем отвечает, тоже ровно и спокойно: - Абараи-сан, я не посмею добавлять к вашим проблемам еще и свои. Вы же понимаете… Они опять смотрят друг на друга – упрямо, почти сердито. Тут бы рассмеяться или хотя бы улыбнуться… но… - Да. Я понимаю. – Слова падают, словно каменные плиты. Затем Ренджи резко встает, едва не роняя стул. Бьякуя вздрагивает и с недоумением смотрит на него. - Пойду проветрюсь ненадолго, Кучики-сан. Здесь совсем дышать нечем, даже с открытым окном. Я вернусь. И он выходит, не оглядываясь. Челюсти плотно сжаты, глаза чуть прищурены. То ли злится… то ли просто обиделся. Подчеркнуто аккуратно закрывает за собой дверь. Кучики чувствует, как удаляется его пульсирующая, какая-то растрепанная реяцу. Вот и поговорили. Бьякуя сидит один в пустом кабинете – и ощущение потери, тупо сосущее его каждый раз в те вечера, когда Ренджи уходит, а он остается, накатывает так, что становится тяжело дышать. Это сейчас почти физическая боль. «Он вернется – и я поговорю с ним. Он как раз немного остынет. Надеюсь, он спокойно меня выслушает. Плевать, что разговор будет не вовремя. В этой жизни всё всегда не вовремя…» Но ждать – нестерпимо тяжело… Минуты словно совсем застыли. И мысли далеко, и всё валится из рук. Медленно-медленно проходит чуть более часа. За это время Бьякуя успевает три раза попытаться переписать набело и три раза испортить один и тот же документ, понимает, что сегодня работать не в состоянии – и откладывает кисть. Рвет испорченные листы бумаги на мелкие-мелкие клочки. Подходит к окну и выбрасывает их прочь. Ветер подхватывает белые обрывки, взвихряет и уносит. Это похоже на снег… или – на белые лепестки. Лепестки… Где-то – доцветают сады… и над кем-то смыкаются душистые ветви, а земля вся усыпана белыми и розовыми лепестками. Где-то – смеясь, уходит прочь эта весна. Где-то идет дождь, которого он так вчера и не дождался. Где-то. Никогда – здесь, рядом. Он, Бьякуя, чувствовал себя в последнее время словно бы вне всего, отстранившись от реальной жизни и только недовольно морщась, когда она все-таки снова о себе напоминала. Но так ведь не может продолжаться вечно! Вчера он убедился в этом. Вчера вечером – и сегодня, пока Ренджи не вскочил и не унесся – он чувствовал себя снова живым. А сейчас… опять внутри пустота. И желание что-то срочно изменить – и, тут же, – останавливающее этот порыв нежелание боли. Нет, не физической, - физическую всегда можно вытерпеть… или потерять сознание, или умереть. А та, другая боль – она невыносимо мучительна, как раз потому что от нее никуда не спрятаться… и спасительная смерть от нее сама не приходит. И, возможно, лучше – недосказанность и неизвестность… чем откровенное и беззащитное движение души навстречу другой душе – встречающее в ответ недоумение и равнодушие. Он не уверен, что выдержит. Что не сломается, если так произойдет. А уверенности в том, что произойдет другое, у него нет никакой. Только – слабая, хоть и упрямая надежда. Но… - Но ведь я же обещал себе… Обещал! – шепчет Бьякуя, невидяще глядя в окно. А там висит набухшее дождем низкое серое небо, по которому ветер гонит лохматые тучи. Видимо, все-таки, вскоре наконец ливанёт. И где-то в отдалении уже опять погрохатывает – ближе, и ближе… Ну и погоду выбрал Ренджи для прогулки! Кучики медленно поворачивается, тут же упирается взглядом в стол капитана, в криво отодвинутый и так и оставленный стул… снова резко и болезненно ощущает отсутствие Абарая в комнате – и свое одиночество. Взгляд цепляется за белое: капитанское хаори Абарая опять осталось гордо и независимо висеть на спинке стула. «Вот… упрямец!» Это обычное белое хаори сейчас вызывает несказанное раздражение – словно оно здесь абсолютно неуместно. Оно и неуместно – оно должно быть на капитане. Упрямец… Но – почему? В чужую душу не заглянешь, но не надо быть провидцем, чтобы понимать, что у капитана Абараи тоже какие-то сомнения и метания день за днем… и ведь почти наверняка не все они – только по поводу службы. В чем же дело? Он же никогда ничего не рассказывает. Ох, как же это порою выводит из себя! И надо быть Кучики, чтобы раз за разом не показывать ему при этом свои раздражение и досаду! Вот и сейчас Бьякуя чувствует, как в нем медленно нарастает негодование от непонимания и почти ярость от бессилия. Хотя, так ли уж он бессилен? Ему, кроме него самого, никто ничего не запрещал. Может быть, наконец, достаточно?!? Бьякуя, уже и не глядя специально в окно, слышит и видит надвигающуюся грозу – гром, всполохи, яростные порывы ветра – и думает, что в душе его вот-вот поднимется такая же буря… слишком уж он долго сдерживался. Ставил сам себе очередные рамки, искал их же у Ренджи… А чего ради?........ Да и Ренджи-то ведь не стальной – вот-вот не выдержит, пожалуй. Всего сразу, что он на себя взял. Не в его это, все-таки, характере, не должен он – вот так вот, один… А значит - хватит! Словно подгоняемый этими размышлениями, Бьякуя решительно направляется к выходу… и вдруг ему становится больно дышать, а перед глазами всё плывет, теряя привычные очертания.

***

Абарай всё ускорял и ускорял шаги, сам не замечая, что уже почти бежит. Это было одно из проверенных средств успокоиться – быстрая ходьба без какой-либо цели. Он сейчас не видел, где идет, и не думал, куда держит путь. Ему было не до этого. Только как же тут успокоиться, когда тревожащие мысли – все равно с тобой, куда бы ты ни мчался?.. Ренджи чувствовал себя так… так… в общем, ему хотелось либо прибить кого-нибудь – либо убиться уже самому. Словно бы закончились вдруг все внутренние ресурсы… и все потайные резервы, заначки, секретные клады… все вторые, третьи и четвертые дыхания. «Да зачем вообще это всё?..» - пришла в голову пораженческая мысль. Он отогнал ее. Сжал зубы. «Какого черта?!? Я справлялся до сих пор… справлюсь и теперь. В Шестом всегда были упёртые и самоуверенные капитаны – поддержу традицию. Хоть уж в этом меня никто не упрекнет!» Впрочем, его и так никто ни в чем не упрекал. Кроме него самого. Это ему вечно казалось, что он делает многое хуже, чем мог бы – но окружающие просто не решаются по неизвестным ему причинам сказать ему об этом. Тяжело. Вроде, быть капитаном должно бы не сильно сложнее, чем быть лейтенантом – оба они всегда «на передовой», зачастую плечом к плечу. Но разница ровно в том, что, коли ты капитан, над тобой уже никого… кто может не только оперативно наказать и устроить головомойку – но и помочь… прикрыть… или – просто подтвердить или слегка скорректировать твои решения. Ты за всё отвечаешь сам. Разумеется, ты несешь ответственность перед сотайчо – к которому ходят с докладами об уже сделанном, а не с вопросами… Но в первую очередь, ты отвечаешь за всё перед собой самим. И вот как раз это-то оказалось куда ощутимее и тяжелее, чем доклады у Главнокомандующего. Теперь Абараю понятно стало, почему Кучики был всегда таким серьезным, почти суровым. Таким озабоченным постоянно. Таким отрешенным – и часто таким усталым. Можно, конечно, говорить, что он слишком уж всерьез относился ко всему – что другие капитаны гораздо проще смотрели на жизнь… кроме, разве что, Сой Фонг и Хицугаи. Но Абарай так не смог – и его чувство ответственности за всё только с каждым днем росло. Кроме того, он не мог не сравнивать себя с прежним капитаном Шестого отряда – с безупречным Кучики Бьякуей, сидящим теперь за соседним столом с лейтенантским шевроном на рукаве. И каждый раз Абараю казалось, что сравнение по-прежнему – не в его, Абарая, пользу. И хотя пока никаких нареканий и претензий к нему у высшего руководства не было, он опасался, что вот-вот произойдет что-нибудь непредвиденное – и он всё же не справится. Поэтому Ренджи постоянно пребывал в напряжении – которое всеми силами старался никому не показывать. И вот сегодня, «переварив» обсуждавшееся вчера на собрании, он почувствовал себя на последнем пределе своих возможностей. А тут еще – Бьякуя… который ему далеко не безразличен. Но безразличие которого – добивает. И в первую очередь – его безразличие к самому себе!.. А сначала ведь казалось, что тому и правда становится лучше. Но, видимо, только казалось. Кучики просто втянулся в привычную работу, хоть и по «облегченному» графику, он молча выполнял свои обязанности – какие мог… но никаких существенных улучшений за эти месяцы так и не произошло. А теперь он еще и отказывается проходить очередное обследование в Четвертом. В чем дело? Неужели ему, как и опасалась Исанэ, на самом деле действительно стало хуже – но он не желает, чтобы об этом кто-то знал? Если так – Ренджи никогда не сможет этого себе простить! Бьякуя. Он ведь ничем его беспокоящим не поделится никогда, всё держит в себе. И даже на вопросы не отвечает. Упрямый… Невозможно упрямый, невыносимо далёкий. И раньше-то к нему было не подобраться – а теперь… Теперь – тем более, наверное, нельзя. Хотя больше всего хочется – наплевать на все условности, отодвинуть все преграды… которые они большей частью сами себе нагородили… и… И – что? «Просто я хотел бы… хотел бы, чтобы мы были близки. По-настоящему. Могли разговаривать друг с другом – обо всем. Вместе радоваться и печалиться. Не просто доверять друг другу – но и доверяться. А не отгораживаться друг от друга – стеной непрошибаемой официозной «вежливости». Ох, как же я всю эту «вежливость» порою ненавижу!..» Налетел ветер. Взвихрил пыль. Попало в глаза. Они заслезились, и Ренджи остановился и стал зло протирать их. Посмотрел на небо. Поразился его черноте. Опять будет гроза? И – опять без дождя? «Когда-то я хотел… несколько иного. Хотел ведь!.. Ох, ками, я до одури его желал – своего капитана. И – молчал. Терпел. Не смел и виду показать, хотя порой думал: вот еще немного – и я просто не выдержу!.. Сейчас это уже неважно. Можно и без этого обходиться, если есть другое: доверие, понимание, открытость. То, чего мне так с ним не хватает. Потому что он, наверное, самый дорогой для меня человек, из всех прежде и ныне живущих в обоих мирах – так уж получилось… И мне хотелось бы, чтобы он это знал. Но я всегда опасался, что такое признание скорее оскорбит его, чем обрадует. И как же тогда – работать рядом дальше?.. Да, мы – офицеры Готэя, и служба у нас всегда на первом месте. Так было, есть и будет. Не нами придумано… не нам это и менять. Что бы ни происходило. Черт, кажется, я уже даже мыслю, как Кучики! Но соблюдать правила всегда проще, чем нарушать. Хотя бы понимаешь, на что опереться. Тем и остается утешаться». Душно. Здесь, на улице, точно так же нечем дышать, как там, в кабинете. Совсем не хватает воздуха. Или это он уже от бега задыхается?.. Да куда же так бежать-то?.. Можно и сбавить скорость. Отдышаться. Обратить внимание на что-то вокруг, переключиться. Перестать терзать себя своими безрадостными размышлениями – хоть на какое-то время. «Я не решился ему ничего сказать раньше… а теперь и тем более не скажу. Наверное, если бы он чего-то хотел – он показал бы мне это как-то сам. Когда еще был капитаном. Возможностей было предостаточно. А он ничего не хотел, значит. Раньше. С чего бы ему захотеть теперь? И он так и будет отрешенно ходить мимо… Не рассказывая, что же его мучает. Хотя – я, наверное, способен и сам догадаться. Он не может простить себе своей слабости. Будто в этом есть какая-то его вина!.. А я не могу видеть… не могу видеть, что ему так плохо. И от того, что он не показывает ничего, мне смотреть на него только тяжелее. Вот что с ним сегодня было такое? Он же весь сам не свой! Что-то вчера произошло? Но – что могло произойти-то? Он доделал дела и ушел домой. Один – но он каждый день один уходит. Я его на этот раз рано отпустил – что могло с ним случиться в Сейретее, среди бела дня? Но если с ним ничего не произошло… то отчего же мне тогда вчера весь вечер было так тревожно? Настолько, что я едва на собрании досидел – а потом еле удержался, чтобы не побежать к нему в поместье: проверить, как и что. Естественно, не позволил себе. Потому что это было бы, наверное, ужасно глупо. Знаете, Кучики-сан, я вас уже часа четыре не видел – и так соскучился, что весь извелся. Тьфу, дурь какая!..» Налетел порыв почти ледяного ветра – так неожиданно, что Абарая пробил озноб. Капитан поежился и заметил, наконец, что ушел без хаори. Невесело усмехнулся. Эта «дурацкая белая тряпка» не радовала его своим наличием. Ну вот ничуть. Вместо гордости вызывала раздражение и почти недоумение. Нет, он не считал себя таким уж недостойным звания капитана… но – получить его хотел бы явно не таким образом. Это противное ощущение, что тобой просто заткнули зияющую дыру… Оно вынуждало опускать глаза и сжимать зубы на собраниях – исключительно силой воли заставляя себя не предаваться эмоциям… и не думать о тех, кого здесь, среди них, больше нет. Да, их места теперь заняты – но действительно ли по праву?.. А еще, Ренджи не особенно любил белый цвет. У него хватало для этого поводов. Начиная с белого одеяния Рукии там, на холме Хоугиоку… давным-давно, словно в какой-то из прошлых жизней. И потом можно было еще вспомнить одежды Айзена и его приспешников… и много что еще. А вспоминать всё это не особенно хотелось. А хаори – словно каждый раз напоминало, когда Абарай касался его. Должно было на всё это лечь что-то другое, какие-то другие воспоминания. Закрыть всё прежнее, словно белым снегом по зиме… но прошедшая зима тоже ничем особо не порадовала, так что… Хотя Ренджи тут же подумал, что не отказался бы сейчас от снегопада. Потому что зиму он, как ни странно, любил. И жарким душным летом всегда немного каждый раз скучал о холоде, о почти сказочном кружении снега. О черной вязи обнаженных ветвей на фоне белёсого неба – словно это тончайшей кистью прописанные иероглифы некоего тайного послания, которое, если постараться, можно прочесть и узнать что-то очень важное. О белых-белых улицах – и черных цепочках одиноких следов. О времени, когда одиночество укутывает, как теплый защитный кокон… а весной оно превращается почему-то в нелепую и тягостную ношу. И хотя летняя жара пока еще не наступила, но мысли о лете не радовали, а тяготили. Поэтому новый порыв ледяного ветра Ренджи поймал даже с удовольствием, развернувшись к нему лицом. Ветер был таким сильным, что перебило дыхание. Но когда капитан Абараи продышался, ему словно несколько полегчало. А небо стало уже совершенно черным. Резко стемнело, будто наступил поздний вечер – а был еще день… По улице гнало какой-то мусор, деревья сгибало чуть не пополам. Почти как вчера. Но на этот раз всё предвещало не только грозу, но и нешуточный ливень. «Черт. Надо бы куда-нибудь укрыться. Наверное. А может, и не надо. Грозы я не боюсь… а настроение сейчас такое, что оказаться один на один с бушующей стихией – будет, пожалуй, в самый раз…» - подумал шинигами – и не услышал даже, а скорее почувствовал слабый смешок. Ну надо же, занпакто решил вдруг обозначить свое присутствие! К чему бы? Или просто ему уже основательно надоело находиться в водовороте невеселых размышлений своего «хозяина»?.. - Что смешного? – мрачно поинтересовался Абарай. Пояснений не последовало. Тогда Ренджи обратился к Забимару напрямую: - Эй! Почему ты теперь всегда молчишь? - Ты ни о чем меня не спрашиваешь… - не сразу ответил занпакто. - Вот как?.. Что-то не припомню, чтоб раньше в этом была необходимость – ты так и лез постоянно со своими мнениями и советами. - Я молчу, потому что мне всё это не нравится… но тебе наверняка не понравится то, что я могу сказать. - Говори. А то я скоро забуду, каким был твой голос… И Ренджи прислонился к стволу ближайшего дерева, готовясь слушать. - Мне не нравится, как ты день за днем изводишь себя. Это не приведет ни к чему хорошему. Мы всегда стремились становиться сильнее – но сейчас ты постоянно ослабляешь нас… и меня, и себя. Этот твой Кучики… он не так слаб, как тебе кажется. Сегодня… я особенно почувствовал это. Мы ведь сражались с ним – ты хотел его убить… а он хотел убить тебя. А теперь ты беспокоишься о нем. Ты непоследователен! - Это было давно! Всё давно изменилось. - Это ты изменился. Раньше был только идиотом, а теперь становишься слабаком… - Заткнись, обезьяна! - Ну вот видишь… - Ренджи снова почувствовал смех, тихий и неприятный. – Я не смогу разделить твоих чувств к нему – я ведь так и не восстановился полностью после первого вашего боя. Поэтому я радовался его слабости… я и его гибели порадовался бы. В отличие от тебя… Поэтому я молчу. Ты ведь все равно меня теперь не послушаешь. - Если ты хотел предложить мне ТЕПЕРЬ убить его… то это, знаешь ли, было бы как минимум ниже моего достоинства! Он сейчас даже свой занпакто активировать не может. И неизвестно, сможет ли… и что там вообще с этим занпакто. - Хм. Всё там в порядке с этим занпакто, можешь не волноваться. Повторяю: Бьякуя вовсе не так слаб, как тебе кажется. Да, он стал менее самонадеян… как и Сенбонзакура, у которого даже хватило соображения выжидать. - Выжидать?!? Чего?.. - Кто знает. Я никогда его не понимал. Не особо и пытался, впрочем. В отличие от вас, бывших людей, мы, мечи, не тешим себя иллюзиями любви, дружбы и прочих выдуманных вещей – мы всегда готовы сразиться друг с другом. Скажу больше: как раз, именно это нам и интересно. Это – наше общение. Мы можем, в лучшем случае, не мешать друг другу – но никогда не станем помогать. А вы – сегодня раскрываетесь перед кем-то… а завтра он бьет в спину. Предательство – это так обычно что у вас, что у людей. Разве я не прав?.. Возможно, это действительно был вопрос. Но Ренджи молчал, опустив голову. Потом оттолкнулся от дерева и снова пошел куда-то, не глядя. То, что говорил Забимару, соответствовало действительности. Увы. Но – только в какой-то мере. У Абарая были те, кто его предал… и те, кто никогда его не предавал. И хотя бы поэтому он не желал соглашаться с тем, что любовь и дружба – это только иллюзии. Но доказывать что-то своей «полосатой обезьяне» он сейчас был абсолютно не готов! Словно боялся, что в этом споре может утратить свою веру, за недостатком весомых аргументов и умения полемизировать. Потому что, кроме веры, у него ничего сейчас больше не было. Он был один, а вокруг неистовствовала стихия. Кучики Бьякуя ощущал руками и коленями твердый деревянный пол, на который только что с грохотом рухнул, задыхаясь. Но не видел его – перед глазами вновь плясали мутные цветные пятна, а все тело то словно разрывало, то скручивало почти невыносимыми судорогами. «Ох, ками… Опять?!? Нет, только не сейчас… не сейчас! Если он вернется – а я валяюсь тут… я этого не перенесу!..» - подумал аристократ между вспышками острой боли. Но сознания Бьякуя не потерял и вполне отдавал себе отчет, где находится. Хрипя, потянул с горла шарф… и снял, бросив на пол. Затем, сжав зубы, через силу упрямо сел – и понял, что может сидеть, хоть на лбу и выступила холодная испарина. Вот зрение пока не возвращалось – поэтому ему все сложнее было сохранять осознанность пребывания в своем рабочем кабинете. Его словно сносило куда-то… прочь отсюда. А еще его опять ощутимо мутило, но он старался не обращать на это внимания. Хотя ему начинало казаться уже, что он плывет по бурной реке в лодке, без весел, с завязанными глазами, его болтает и крутит, и совершенно непонятно, что делать дальше. А потом, сквозь все эти замечательные ощущения, он явственно услышал язвительный голос Сенбонзакуры: - Что, всё воюешь с собой?.. Только ты умудряешься снова и снова вступать в один и тот же бой… Это уникальный талант! - О чем это ты? – невозмутимо осведомился Кучики – очень надеясь, что его сейчас не стошнит. - О тебе – и о нем. Пока ты тут старательно сражаешься с собственными тенями и придуманными призраками… он ведь может и не дождаться того дня, когда твоя сила вернется. И кого ты будешь винить, когда будет поздно? Опять – с наслаждением – себя? Сокрушаться, и снова страдать? Но, может быть, проще не доводить до этого? Хоть раз… А он действительно уже на пределе. Я чувствую. Но он такой же упрямый, как ты. И, значит, никогда этого не покажет… - И – что?.. - Да нет, ничего… Наверное. - Зачем ты говоришь со мной об этом? - Просто я не понимаю, чего ты ждешь. Ведь если с ним что-то случится, ты себе этого никогда не простишь – и тогда уж точно никогда не восстановишься. А значит, и я тоже. А мне это не нравится, Кучики Бьякуя… - Хм. - Он мне, правда, тоже не очень-то нравится. Твой… руконгаец. Но, раз это твой выбор… в очередной раз… признайся уже в этом себе, наконец! - Я… не понимаю, о чем ты. - Да прямо уж! Всё ты понимаешь. И уж хотя бы передо мной можешь не изображать такую ледяную непрошибаемость. - Я ничего и не изображаю. Я как раз собирался… собирался с ним поговорить. - Мда? Ты сам-то в это веришь? Я вот – как-то не очень. Бьякуя упрямо вздернул подбородок. Он как раз почувствовал, что боль потихоньку отпускает. Увидел, как сквозь бледнеющие цветные пятна перед глазами проступают знакомые очертания предметов в кабинете. И произнес вслух, упрямо и твердо: - Я собирался. Затем, опираясь рукой об пол, попытался приподняться. Это ему даже удалось. Он сделал несколько неуверенных шагов – в сторону ближайшей стены. Тело слушалось. За окном громыхнуло и полыхнуло где-то не очень далеко. Бьякую передернуло. Ветром сдуло несколько исписанных листов бумаги с капитанского стола. Кучики понял, что не в состоянии сейчас за ними нагнуться. Зато он чувствовал, что вполне в состоянии уже, наконец, покинуть этот кабинет – выйти прочь, взглянуть на всё небо, а не на его маленький квадратный кусочек, вдохнуть всей грудью запах озона и свежей зелени… Более того, он ощущал в этом некую настоятельную потребность – стены комнаты словно давили на него, накреняясь… или это снова кружилась голова?.. Но выйти, в то же время, было почти страшно. Вчерашнее еще было слишком свежо в памяти – удар грома прямо над головой, и боль, словно прошивающая насквозь всё тело. И Бьякуя задал прямой вопрос: - Мне теперь нужно… опасаться грозы? Он не мог знать наверняка, но был почти уверен, что Сенбонзакура сейчас «улыбается»… если можно это так назвать. - Гроза пробудила тебя… но пока тебе, и верно, достаточно. Не бойся, иди – я тебя прикрою. Только не обнажай клинок… А то я снова притяну пару-другую молний. Не удержусь. Мне это… понравилось. - Вот как?.. С чего бы? Ты же не из «стихийных» занпакто… - Ты так в этом уверен? Уверен, что знаешь обо мне всё? К тому же, я изменился. После твоего последнего боя. Да и ты изменился… От этого не уйти. - И что же? Мы теперь – повелители гроз?.. Некоторая ирония, безусловная в этом вопросе, не смутила Сенбонзакуру. Он ответил абсолютно серьезно. - Посмотрим. Разберемся. Ты и я… Но сейчас пока не до того. Ты еще слишком слаб… я удивляюсь, как ты сейчас со мной разговариваешь, и тебя больше не выворачивает и у тебя больше не течет кровь из носа! - Течет… - спокойно признался Кучики. И тут же добавил: - Но мне без разницы. Действительно, кровь медленно капала на пол… или на черную форму, если Бьякуя терял бдительность – но там она оставалась не видна. Аристократ не мог себе позволить вытирать ее рукавом или размазывать пальцами по лицу. А ничего более подходящего в кабинете не было – только несколько пачек плотной бумаги… да капитанское хаори на стуле Абарая. А Кучики продолжил говорить: - Ты… столько молчал. И вот тогда-то я почувствовал себя по-настоящему одиноким. Я был – один в целом мире… во всех мирах. И думал уже, что это – навсегда. Пока мы были вдвоем – я и ты – всё остальное было как-то… неважно. Десятилетия. А теперь… это почти невозможно было вынести. Действительно – впервые - хотелось умереть. - И как же ты это выдержал? - Всё можно выдержать. Не так ли?.. - Хм. Не уверен. Я слышал каждый раз твой зов – но я убил бы тебя, если бы отозвался. Я это понимал. А тут, вчера… Выбора-то не было. Так или иначе… Смерть в пасти Пустого – или все-таки шанс. Но ты крепче, чем я полагал. Ты всё это вынес… Это ведь мысли о нем поддерживали тебя? Бьякуя бы покраснел, если б мог… Но сейчас он был мертвенно бледен и уже опять едва не лишался чувств от напряжения. Он уже давно прислонился к стенке и теперь думал лишь о том, как бы по ней не сползти. Поэтому он только лаконично ответил: - Возможно. - Сядь! Гордец… Ладно, я умолкаю. Приди в себя… А дальше – надеюсь, ты теперь знаешь, что тебе делать. Будто бы он сам этого, наконец, не сделал!.. Хотя… может, действительно, и не сделал бы – так бы всё и собирался… пока бы и правда не опоздал. Голос Сенбонзакуры и в самом деле умолк. Бьякуя постоял еще пару минут, прислушиваясь к своим ощущениям. Наконец ему показалось, что он в состоянии сделать несколько шагов до стула: сесть прямо здесь на пол он не смог себя заставить. Но он несколько переоценил свои силы. Едва он оторвался от стены, как голова закружилась, в глазах потемнело, а пол как-то слишком быстро бросился в лицо. Впрочем, самого столкновения с полом на этот раз он уже не почувствовал. - Глупец… Перед кем ты сейчас-то пытался «сохранить лицо»?.. Вы друг друга стОите, верно говорят. - Кто… говорит?.. - Для тебя это важно? Давно ли?.. Это – не те изменения, которых я в тебе ожидал. Бьякуя открывает глаза… и теперь уж точно не понимает, где он. Хотя, нет. Догадывается… Сенбонзакура – здесь, стоит рядом. Только руку протяни. Хотя, это неудобно: протягивать руку себе за спину. Странно признаться, но Бьякуя до сих пор никогда не «видел» своего занпакто, попадая в свой «внутренний мир». Тот всегда был за его спиной. Потому что – так ведь надёжнее… - Нет. Мне… не важно. Здесь что – буря?.. Ветер. Шум и свист ветра. Ветер треплет белый шарф – хотя тот остался валяться на полу в кабинете… и мотает полы белого хаори. Потому что как бы то ни было, но Кучики Бьякуя внутренне по-прежнему ощущает себя капитаном. Он готов – принимать решения, отвечать за них… Сражаться. На пределе всех своих сил. Его лица то и дело касаются длинные волосы того, кто стоит сейчас сзади – их тоже треплет ветром. - Это в тебе – буря. Разве нет? – отвечает он. - Возможно… Бьякуя, чуть прищурив глаза, удовлетворенно улыбается, делает усилие… и поворачивается. У него при этом такое чувство, что половина мира из-за его спины тут же наперегонки кидается сюда, на эту сторону… где только что ничего не было. А там, сзади, сейчас остаётся пустота. Да, там, сзади, остается пустота. Потому что Сенбонзакура никуда не убегает и теперь стоит перед ним. Он выглядит как древний воин – в старинных доспехах, со старинной прической… а лицо его скрыто под маской, страшной, оскаленной. Только глаза виднеются в прорезях – спокойные невозмутимые глаза, кажущиеся почему-то такими знакомыми… Уверенный и решительный взгляд. А вокруг кружатся розовые лепестки. Как же давно Бьякуя их не видел… - Ну… здравствуй. - Здравствуй. – Сенбонзакура склоняет голову в легком поклоне. – Долго же я ждал… но ты выбрал, пожалуй, самое неподходящее время. - Любое время – вполне подходящее. Если знаешь, чего хочешь. - Что ж, это верно. В таком случае, ты еще вернешься. А сейчас – всё же поторопись… Визуализация пропадает. Кучики приходит в себя на полу, с рассеченной бровью: падая, он ударился. Перед ним лежит его меч, наполовину выдвинутый из ножен – странно, он же должен был быть на стойке?.. Пол заляпан кровью, голова слегка гудит, ссадина противно саднит. Но все это настолько не имеет значения… а вокруг валяются несколько розовых лепестков. Как «привет» от Сенбонзакуры - и подтверждение тому, что их «беседа» действительно была, а не прибредилась в полубеспамятстве. А может быть, конечно, это обычные лепестки – и их просто занесло в окно этим разбушевавшимся ветром… Бьякуя встаёт, иронично и упрямо усмехается, собирает лепестки в ладонь, резко сжимает пальцы – и, наконец, покидает офис. На улице его как ледяной водой окатывает холодным ветром. Но это замечательно бодрит и выдувает прочь последние остатки сомнений и неуверенности. Правда, он думает обеспокоенно, как же сможет найти Абарая в огромном городе, едва начав снова что-то чувствовать. Но, возможно, если все-таки откажут обычные для шинигами «шестые чувства», то тогда подскажет – сердце?.. Пока же Кучики двигается, словно слепой, который внезапно прозрел и видеть ему пока некомфортно и почти больно. Цвета и звуки словно стали ярче и громче. Все, кто попадается навстречу, словно бы выплескивают на бывшего капитана свою энергию, далеко не всегда светлую и спокойную. Это подавляет и терзает почти физически. Но можно и потерпеть. Ради того единственного, кто его сейчас интересует. Ведь и его Бьякуя в таком случае ДОЛЖЕН «услышать». Хотя прошло уже достаточно времени – но Кучики всё же находит след знакомой реяцу, неприглушенной, колючей и рваной… и идет по нему, как собака, - то теряя, то снова находя… И тут, наконец, начинается дождь. Первые капли падают неуверенно, но их становится всё больше и больше – и вот уже всё вокруг наполняет тихий гул… становится почти ничего вокруг не видно – так темнеет и такая плотная завеса дождя опускается на Сейретей. Но Бьякуе всё это уже не важно. Он промок до нитки, по спине течет, в варадзи под ступнями хлюпает, тонкая ткань нижнего косодэ липнет к телу. А он – радуется, что напрочь куда-то пропали люди, и чуждые реяцу не мешают чётко фиксировать след той, что нужна. Радуется также, вскользь, что гинпаку остался в офисе – нечего лишний раз подвергать воздействию стихии семейную реликвию. Радуется, что сегодня он опять без кенсейкана – и мокрые волосы можно просто откинуть за спину, не беспокоясь, что всё спутается намертво, и потом заколки не сразу удастся вытащить… Радуется, что дождь, наконец, пошел – все эти деревья и травы заждались его, да он и сам его уже заждался, а сейчас и правда стало легче дышать, и словно сил прибавилось. Сил, чтобы идти туда, куда он идет… и чтобы там, наконец, сказать всё то, что он собирался. Он вскидывает глаза – и видит, как сквозь серые тучи кое-где начинает проглядывать пронзительно голубое сейретейское небо. Оно словно зовет к себе… но Бьякуя тут же возвращается с небес на землю, попав ногой в глубокую холодную лужу. Опускает взгляд – и замирает, потрясенный. Перед ним простирается небольшая городская площадь, каких теперь тут много, и вся она сейчас, после дождя, залита водой. А в этой воде отражается небо – такое же яркое, как над головой, такое же переменчивое… В серых и белых тучах, с ослепительно-голубыми разрывами между ними, которые то и дело затягивает, но они тут же появляются где-то снова. А он, Бьякуя, словно завис где-то между небом и небом – паря, так же легко, как легко было ходить по земле… «Ох ты ж… Но ведь и это я – тоже мог… Ходить по небу. Но никогда не испытывал при этом того, что чувствую сейчас – на самом деле стоя на сейретейской площади… и даже промочив ноги!» Неважно, что ты делаешь. Важно, что ты при этом испытываешь. Какая старая и простая истина… Но, как любую истину, ее нельзя постичь, вычитав в книге, а можно – только пропустив через себя, прочувствовав… как он сейчас. Бьякуя пересекает площадь, чуть задержавшись на самой середине и прислушавшись к своим ощущениям. «Уже где-то близко». От площади отходят несколько нешироких улиц. Помедлив, Кучики выбирает одну из них. И она вскоре заканчивается небольшими открытыми воротами, за которыми – фруктовый сад. Не то чтобы ухоженный, но центральная его «аллея» еще вполне угадывается, и Бьякуя, чуть озадаченно покачав головой, направляется по ней куда-то вглубь сада. Здесь снова идет дождь. Несильный, но зато с ветром. Ветер кружит сотни, тысячи белых лепестков, сбитых недавним ливнем. «Что это? Яблони?..» Да, похоже, где-то на окраине Сейретея, всеми покинутый, стоял целый сад цветущих яблонь. Интересно, есть ли кому хотя бы собирать здесь урожай? Впрочем, до урожая еще очень далеко. Зато тот, кого он ищет – где-то совсем рядом. И, вдруг остановившись, Бьякуя затем свернул с широкой главной дорожки в сторону, на более узкую, а потом и вовсе двинулся почти наугад между деревьями. Налетел очередной порыв ветра, взвихрив влажные лепестки. Несколько – прилипли к щеке. Бьякуя чуть улыбнулся, аккуратно смахнув их.

***

Абарай снова брел куда придется. Разговор с Забимару озадачил и немного разозлил его – но в то же время встряхнул и вывел из странного оцепенения последних двух-трех дней. - На самом деле, я никогда не чувствовал себя в одиночестве… потому что всегда знал, что у меня есть ты. Даже последние месяцы, когда ты упорно молчал. Бьякуя… Он – наверное, так же?.. - Не исключено… Наверняка Сенбонзакура – куда более утонченный собеседник, чем я, так что князю всяко не пришлось бы жаловаться на скуку. Но он почему-то хочет еще и тебя в придачу… - Что ты несешь??? Надо ж было такое придумать! - Я не умею придумывать – я просто это знаю. У вас одинаковые желания… но вы одинаково непрошибаемы и упрямы. - Заткнись… - Что, будешь со мной спорить? Уж твои-то желания мне хорошо известны, можешь хотя бы передо мной ничего не изображать. - А я не спорю… и не изображаю. Только… я не уверен, что он до сих пор чего-то хочет. Не уверен, что он вообще не жалеет раз за разом, что выжил в том бою! - Не думаю, что жалеет. Воин принимает всё, что с ним происходит. Смерть… жизнь. Только поражение принять слишком сложно. Но если ты выжил в бою – на поле боя, а не сбежав оттуда – значит, ты победил… «Значит, ты победил»… Пока мы живы – мы всегда еще можем победить. У нас всегда остается шанс… И Ренджи сейчас старался гнать прочь мрачные мысли – но взамен ничего интересного на ум не приходило, и вскоре он уже просто бездумно смотрел по сторонам. Это был, видимо, один из малочисленных более-менее сохранившихся старых районов Сейретея – уже почти окраина, дома небольшие, там и тут густыми островками, не превращенными в «культурные» скверы, растут деревья. Словно случайно в прошлое удалось попасть! Да, когда гуляешь один – то многое видишь: деревья, дома, небо, птиц… других людей… чувствуешь запахи, слышишь звуки. А когда идешь с кем-то – видишь и слышишь только этого кого-то. … за исключением одного человека. Кучики Бьякуи. Вот рядом с ним у Абарая каждый раз словно вырастали еще пара глаз и еще пара ушей – он воспринимал всё вокруг еще острее… На пути попалось очень старое, толстое, всё узловатое дерево, и Ренджи даже остановился, чтобы рассмотреть его. «Сколько ж ему лет?.. Само росло, не как те… каштаны, которые мы как-то с Бьякуей зимой разглядывали…» Подумав снова о Бьякуе, Ренджи чуть грустно улыбнулся. Вскоре он уже шел дальше по неширокой улице, утопавшей в зелени, а в стороны то и дело разбегались дорожки и тропинки, по которым, теоретически, тоже можно было бы пойти – путей ведь всегда много. Только как же часто говоришь себе: «Нет, не теперь – как-нибудь в другой раз»… Всегда находятся какие-то дела… или другие отговорки. Вот и топаешь себе по проторенному, широкому, прямому… Ну да – так ведь проще. Так – можно особо не думать. Вроде, делаешь «как надо», «как лучше»… Хотя, кому от этого на самом деле лучше и кому это, действительно, надо – еще вопрос! Какая-то забавная пёстрая птица бежала и бежала впереди у самых ног - упрямо, не взлетая… торопилась, подпрыгивала… и Ренджи, криво усмехнувшись, вдруг резко свернул сам – в первую же попавшуюся улочку. Здесь совсем не было людей – впрочем, их давно уже вокруг не было. Да и что нормальным людям делать на улице в такую погоду?.. Абарай вскинул глаза на совершенно почерневшее небо, а затем посмотрел вперед и уперся взглядом в невысокую ограду, за которой был большой и явно заброшенный сад. Здесь росли самые разные плодовые деревья, и они еще цвели. Цвели пышно, как на картинке. Белые, кремовые, розовые цветы почти полностью скрывали собой зеленую листву, они казались еще ярче под этим черным небом и выглядели почти ненастоящими. Хотелось подойти и проверить – потрогать, понюхать. Ренджи дошел до ограды, постоял, посмотрел, огляделся, не увидел слева или справа поблизости калитки – и в два счета перемахнул через старый, покосившийся забор. Конечно, цветы настоящие – насколько они вообще могут быть настоящими в Сейретее. Они словно светятся мягким сиянием на фоне предгрозового неба. Воздух наполнен тончайшим ароматом, разным возле каждого дерева. А сами цветы дрожат и трепещут под грубыми порывами то и дело налетающего ветра, и от этого вниз непрестанно осыпаются нежные лепестки. Ренджи, забыв обо всем, медленно проходит между деревьями. Зрелище завораживает. Особенно, когда кроме тебя здесь – больше никого. Он идет и идет, а сад все не кончается… Останавливается, поднимает голову, прикрывает глаза. Вскоре на лицо его падают первые капли дождя. Снова поднимается ветер. Да какой!.. Почти ураган. Дождь крупными каплями лупит в лицо, как ни повернись, и вообще не разберешься уже, сверху он идет или снизу. А открыв глаза, Абарай видит, что оказался среди настоящей метели из белых лепестков, под черным-черным небом. Лепестки, взвихряясь, несутся вверх, стоят в воздухе стеной, за ними уже почти не видно сада. И Абараю непонятно уже, где он вообще, и когда… Нет больше ни Сейретея… ни Руконгая… ни, может быть, и Генсея… Вообще ничего нет – только эта фантастическая весенняя буря, с которой он сейчас – один на один. От того, что он видит, Абарая переполняют эмоции, хлещут через край… так, что невозможно уже удерживать это в себе. Правда, он опасается, что всё, на что он способен – это заорать тут «Банкай!..» - ощущения у него сейчас примерно такие же. Яростный восторг, а заодно - желание выплеснуть из себя наружу всё, что внутри накопилось – и стать то ли частью этой стихии… то ли сделать ее частью себя. Вихрь лепестков закручивается вокруг, Ренджи стоит словно в самом «эпицентре». От этого ему и удивительно – и жутко… Потому что он вспоминает – не может не вспоминать – другую метель из лепестков. Смертоносную метель из стальных лепестков, чуть не погубившую его. Да, он никогда этого не забудет – Забимару может не беспокоиться! «Бьякуя… Неужели ты – тогда – и правда хотел меня убить?.. Вряд ли… Тогда бы – убил. Наверное. Кучики всё, за что берется, обычно доводит до конца». Ренджи поднимает глаза к небу и упрямо улыбается, засунув руки в прорези хакама. Некоторые воспоминания безумно дороги нам именно за безумство происходившего. В те несколько минут юный лейтенант Абарай Ренджи словно прожил целую жизнь… и умер… и родился заново, но уже совсем другим. Так и было ведь – и не только для него, но и для Бьякуи… Потому что после такого ничего не может оставаться как прежде. А еще, Абарай смог осознать тогда свои истинные чувства. О, он помнит, какое возбуждение в тот момент испытывал. От злости, от страха, от ярости, от боли… и – от желания. Аж руки дрожали. Наверное, если бы тогда победа оказалась за ним, то… то неизвестно еще, что бы он сделал с поверженным Кучики. Ему-то нечем бы было того прикрыть, от греха подальше. Да, кажется, тот вихрь лепестков, аккуратно, хоть и очень болезненно срезав тогда с них обоих всё лишнее и ложное, должен был разбить все преграды… но они тут же старательно возвели новые. Вроде, с обоюдного согласия и удобные обоим… но преграды есть преграды. Так они теперь и сидят – спина к спине, но между ними стена. А может – и лицом к лицу… но никак не узнАешь – стена ведь. Не мешает разговаривать иногда – но не позволяет прикоснуться. А то, что сейчас творится вокруг – чертовски красиво. Белые деревья на фоне темных грозовых туч, живая стена лепестков в воздухе, белый слой на траве... Будто и правда – снег выпал. Только он не ледяной и не тает. Эти нежные лепестки, забивающиеся под одежду, прилипающие к коже… но не оставляющие ран. Бьякуя, все прошедшее давно прощено, и хочется уже – совсем другого… Хочется, например, разделить свое восхищение тем, что сейчас тут происходит… если такое вообще ВОЗМОЖНО, конечно… Но Ренджи почти уверен, что уж по крайней мере с одним человеком – получилось бы. Как жаль, что он всего этого не видит! И тут вдруг в просвете белых вихрей появляется между деревьями знакомая фигура. Ренджи думает сначала, что ему блазнится, после всех его недавних размышлений. Но – нет… Это – он. Кучики Бьякуя. Во плоти. Да, на нем нет теперь капитанского хаори – оно должно было быть на Абарае… И даже белого шарфа на нем сейчас нет - но не узнать его все равно невозможно. Бьякуя тоже видит Ренджи – и останавливается. Просто стоит и смотрит на него. Последние несколько шагов оказываются вдруг удивительно трудными – словно кто-то поставил силовой барьер. Но Ренджи, естественно, и не думал ставить никакого барьера – он только, все еще неверяще, таращится на Бьякую, как на чудо какое-то. Кучики, сжав зубы, делает шаг… еще один… «Я за столько лет так и не решился… смогу ли – теперь?.. А у него сейчас такое лицо… Что же – сейчас или уже никогда». Только оказавшись от Абарая на расстоянии вытянутой руки, он вдруг понимает, что совершенно не продумал, что именно и как будет говорить. Надеялся, наверное, что слова придут сами – но они не приходят. А еще он теряется во взгляде Ренджи - пронзительном, прожигающем… таком открытом сейчас… Его глаза распахнуты от изумления – и на лице такое выражение, которого Бьякуя не видел уже очень давно… может быть, с того самого их первого боя. Почему Кучики вспомнил сейчас об этом бое?.. Ведь столько времени прошло! И было столько всего другого… Но сейчас они стоят друг перед другом, такие же растерянные и почти не понимающие, что им делать, как выразить всё то, что они чувствуют, какими действиями или словами! Только бы – снова – не ошибиться… - Бьякуя… Почему..? - Ренджи, я… искал тебя. Они произносят это одновременно – и во взглядах обоих появляется изумление. Ренджи сам огорошен, что с губ его сорвалось – имя, просто имя… А Бьякуя удивлен не столько этим фактом, сколько тем, что это совершенно не кажется ему неправильным. И тогда он улыбается. Улыбается своему бывшему лейтенанту, теперь назвавшему его по имени. И делает к нему последний шаг. Они смотрят в глаза друг другу – и не видят сейчас больше уже ничего. Ни бури, ни кружащихся вокруг лепестков… Наверное, если бы небо сейчас начало падать на них – они и этого бы не заметили. Но небо не падает, оно только продолжает извергать потоки дождя, такого долгожданного дождя… и у обоих шинигами – совершенно мокрые волосы, и промокшая одежда, и мокрые руки, которые сейчас соприкасаются… и вода течет по лицам… Ренджи смотрит на Бьякую так, словно до этого вообще никогда его толком не видел – на его глаза, губы, на ямку между ключиц, снова на губы, снова в глаза. Произносит, наконец: - Я… столько всего хотел сказать… - Я – тоже. Но оба они внезапно понимают, что слов, в общем-то, не нужно. «Да сделай уже с ним, наконец, что-нибудь!.. Если мне не даешь…» - слышит вдруг Ренджи язвительный комментарий Забимару. «Заткнись!!!» – мысленно орет он, совершенно, впрочем, беззлобно. Ему становится почти весело – настолько ирреально всё происходящее. А в таком состоянии Абараи Ренджи способен на что угодно. Кого-нибудь убить… или… совсем наоборот. «Действительно… Почему бы, наконец, что-то и не сделать?» - думает он – и поднимает руку. Касается бледной прохладной кожи в вырезе косодэ – обычно скрытой белым шарфом. Чувствует, какая она влажная – и думает, какая же она на вкус и как, наверное, пахнет дождем. Сам поражается таким своим мыслям. Зато почему-то почти не удивляется негромко произнесенному Бьякуей: - Я люблю тебя. Да, это так просто. Оказывается. Это так просто – поздней весной, в саду среди осыпающихся цветущих яблонь. И что еще нужно говорить?.. Ренджи привлекает Бьякую к себе. Наклоняя голову, касается поцелуем тонких, приоткрывшихся навстречу губ. Почему-то это тоже кажется совершенно естественным и обычным. И опять словно само собой у Абарая вырывается прежде немыслимое: - Я хочу любить тебя прямо здесь. Кучики медлит какое-то время, но затем чуть склоняет голову, словно в знак согласия, а лицо его так странно спокойно… Затем он опускает ресницы – а его пальцы ложатся Абараю на узел пояса. Всё – так – просто… Их мокрая насквозь одежда в беспорядке летит на землю. Лепестки липнут к телам, влажным, покрытым мелкими каплями воды. Сырая, пропитанная дождем ткань, на которую они улеглись, не в силах уже разомкнуть объятия - защищает от грязной земли, но не от холода… Она и сама холодная, когда касаешься ее неосторожно очередной частью тела – поворачиваясь, или откидываясь… И всё так пронзительно и остро… Как ДРУГИЕ лепестки, тогда… Да… Бьякуе в бедро упирается из-под черной ткани какая-то прошлогодняя сухая ветка. – Ерунда… Ушибленное плечо ноет, если неосторожно повернуться или опереться на эту руку. Абарай же, едва сдержав изумленный возглас, отводит взгляд и старается больше не смотреть на немаленький синяк с кровоподтеком, думая в то же время, как бы ненароком не задеть его. Ренджи пытается не замечать других ушибов и ссадин на белоснежном теле аристократа. Не замечать – чтобы ничего не спрашивать. Раз сам Бьякуя не обращает внимания на это… А Бьякуе – просто вовсе не до этого. Боль. Снова – боль. Но на этот раз вполне можно потерпеть… Бьякуя отрешенно-иронично думает, в который же раз за эти пару дней он испытывает новые виды боли… Но – сейчас всё по-другому. Он не чувствует себя слабым, проигрывающим, подчиненным обстоятельствам. Нет, - он чувствует, что все происходит так, как нужно. Правильно. И он ведь больше не один на один со своими ощущениями, - сейчас сильные крепкие горячие руки бережно поддерживают его. Больно. Впрочем, вскоре это перестаёт иметь значение. Слишком много всего другого. Можно слышать дыхание Ренджи, его негромкие стоны удовольствия, ощущать каждое его прикосновение. Чувствовать его в себе… Правда, на глаза опять предательски наворачиваются слёзы. Но это уже – вовсе не от боли. И все равно здесь, сейчас, под дождем, их не заметит даже внимательный Абарай. - Не беспокойся так обо мне, Ренджи… я не растаю от дождя и не развеюсь по ветру. Можно – и быстрее… и сильнее… - Так?.. - Оххх… Да… - Бьякуя протяжно стонет, его сильные пальцы впиваются в смуглые плечи. - …И - называй меня по имени. Мне понравилось… Я хочу слышать, наконец, мое имя из твоих уст. - Бьякуя… - вначале словно через силу произносит Ренджи… снова видит слабую улыбку на чуть припухших от непривычных поцелуев губах… повторяет уже увереннее: - Бьякуя. И тут же почти тонет в глубоком, незнакомом прежде, открытом, доверяющем взгляде. Никогда раньше Кучики так на него не смотрел. Ренджи наклоняется, приблизив лицо вплотную, и видит отражение летящих лепестков в широко распахнутых глазах Бьякуи. Какие они, оказывается, огромные, эти глаза – кажется, в них помещается всё небо. И оно сейчас такого же цвета – серо-фиолетовое, темнеющее… А потом глаза закрываются, и Бьякуя сам подается ему навстречу – за новым поцелуем. А над ними шумят зелеными ветвями деревья, мчатся по небу рваные тучи. Абараю кажется то и дело, что они уже не в Сейретее… вообще НЕ ЗДЕСЬ. Этот немыслимый ветер, это фантастическое небо, эти лепестки, эти капли воды, этот густой, напоенный ароматами земли, травы, цветов, дождя, грозы и словно звенящий воздух – всё слишком, всё чрезмерно сильное, сочное, яркое. Так НЕ БЫВАЕТ, нигде. Кроме… «Наверное, как-то так и должно быть – там, в глубине… где живет Сенбонзакура. Только небо и деревья – и всё в лепестках. Но – разве Я мог бы туда попасть?.......» Впрочем, сейчас кажется, что – мог. Если оказалось можно заниматься любовью с Кучики Бьякуей, прямо на земле, под дождем, в чужом саду – значит, наверное, возможно вообще всё. Что угодно. - Ренджи… Ты еще не устал? В ответ – несмелая улыбка. Абараи в этом совсем не изменился – он такой мужественный, но все равно чуть робкий. И опасается сделать что-то не так. - Нет. Мне хорошо! Но… может быть, вы… - Говори мне «ты». Здесь, сейчас… Я так хочу… хочу, чтобы мы были еще ближе! Вот. Он все-таки это сказал. Хотя… сейчас-то – куда уж ближе… Но Ренджи в ответ заливается тихим счастливым смехом. Потом произносит, чуть смущенно: - Говорят, таким способом можно восстанавливать реяцу… Может быть, так и к тебе быстрее вернется вся твоя сила?.. Бьякуя тоже тихо смеется, прижимаясь к любовнику всем телом. - Не знаю, я не проверял… Но, может, это будет уже совсем ДРУГАЯ сила?.. - Возможно… а, хоть бы и так! - … или – ты рассчитываешь просто поделиться своей? У тебя-то ее – явно прибавилось. Я чувствую… Ренджи замирает. Лицо его становится очень серьезным. Шершавая ладонь скользит по щеке Бьякуи. Бережно, почти нежно. - Да я бы – с радостью… Если б получилось. Я что угодно бы тебе отдал… если только ты возьмешь. Впрочем, главное я отдал уже давным-давно: моя жизнь… и моя душа… они безраздельно принадлежат тебе. И это совершенно меня не пугает. - Вот как… Бьякуя чуть отстраняется, пристально смотрит Ренджи в глаза. Наконец, произносит, и видно, что не без усилия: - Ты… простишь меня? - За что??? – поражается Ренджи, отодвигаясь. - За… тот наш давний-давний бой. Я не могу сейчас не вспоминать об этом! - Уже давно простил. Да и, собственно, – не за что прощать. Каждый из нас тогда не мог поступить иначе, чем поступал, не так ли? Зная на тот момент настолько мало, сколько мы знали. Поэтому – нам оставалось только сражаться. Думаю, это достойно уважения… а не извинений. Только все равно – я чертовски рад, что теперь мы сражаемся на одной стороне! Кучики закусывает губы. Затем высвобождается из согревающих объятий и, чуть поморщившись, садится, поджав к подбородку колени и обхватив их руками. Задумчиво смотрит на Абарая. - Мы… никогда ведь об этом не разговаривали. - Да не о чем там было говорить! Особенно – сразу после. Мы бы не поняли друг друга, думаю. Потому что – мы ведь такие разные… - Эээмм… Ты действительно так считаешь? - Что? - Что мы очень разные? А то… НЕКОТОРЫЕ говорят совсем другое… Ренджи, глядя на Бьякую снизу вверх, изумленно раскрывает глаза… и тут же слегка краснеет. - А… - только и выдавливает из себя он, как-то почти обреченно: намек ему более чем понятен. И тут же слышит откуда-то из глубины ехидный смешок… или – два, на два голоса?!? И этот второй голос явно ему вовсе незнаком! На лице его отражается вся гамма чувств, от недоумения до почти возмущения. Бьякуя качает головой и понимающе усмехается. Затем потягивается – и снова укладывается рядом с Ренджи. Оба они смотрят вверх, на небо. Ливень уже прошел – он был недолгим, как это часто бывает с сильными дождями. Обрывки туч основательно разогнало ветром, и кое-где появилась синева, чистая, свежая, словно отмытая. Выглянуло солнце, и тут же над садом сияющей аркой поднялась радуга. - Ух ты! – искренне восхитился Ренджи. Бьякуя только сдержанно улыбнулся. - А знаешь… когда ты был капитаном… мне часто казалось, что ты способен управлять здесь погодой, и порой делаешь это. - Вот как?.. Забавно. - Ага… Правда, редко она от этого становилась солнечной. - Хм… Может, ты даже и прав… но я вряд ли делал это осознанно. Даааа, и чего только вот так вот, вдруг, о себе не узнаешь!.. Бьякуя приподнимается на локте и задумчиво обводит пальцем линии татуировок над бровями Ренджи. Тот озадаченно моргает. Бьякуя тихо вздыхает. Говорит неожиданное: - Я порой вспоминаю тебя юным. Совсем юным… сразу после Академии. - Но… Разве ты… замечал меня тогда? - Ох, Ренджи. Тебя сложно не заметить. - Да?.. Даже... такому, как ты? - Ну... да. Я только… долгие годы никак не мог дать имени своему чувству. Иногда почти злился – и на тебя, и на себя. Сначала – не хотел, чтобы ты был рядом. Потому что не понимал, зачем мне это и как себя вести. Ты был и есть – весь как один большой иероглиф… со слишком большим количеством черт. Слишком сложный, вопреки кажущейся, нарочитой простоте – мне было с ходу не прочитать… не понять… И я терялся и чувствовал себя как ребенок, едва-едва выучивший слоговую азбуку. Иероглиф красивый – но я его не знаю, а потому он безмолвен для меня. Потом… когда судьба уже прямо свела нас в одном отряде, я постепенно просто привык, принимал тебя как должное. Позволял себе много лишнего, не позволяя нам обоим главного. Ты прости меня за это. Слова, слова… Сухие слова приказов и циркуляров - за которыми так удобно было прятать что угодно. Зачем давать имя чувству, когда есть – ТВОЕ имя. Ренджи… Сначала, когда я произносил его, каждый раз во мне словно что-то обрывалось. Потом – тоже привык. Будто специально старался, чтобы оно затерлось от частого употребления. А теперь – это снова… Снова – так, как в самом-самом начале. Впрочем, да: я нечасто его произносил в последнее время. И – не думал никогда, что услышу, как ТЫ произносишь МОЕ имя. Ренджи порывисто вздыхает, приподнимается, обнимает Бьякую, притягивает к себе. Утыкается лицом ему куда-то в плечо. Затем поднимает голову, нерешительно произносит: - Я бы… никогда, наверное, не посмел – но сегодня всё так… странно! Не знаю даже, что это на меня нашло. Место тут, что ли, такое какое-то?.. Надеюсь, я всё же не сделал ничего… неправильного? Ты бы ведь, если бы не хотел, мне бы не позволил? Бьякуя чуть насмешливо улыбается, качает головой. - Ну… возможно, это и не совсем то, чего я хотел… - Тут глаза Ренджи широко раскрываются, а на лице появляется почти явный испуг. – Но… это тоже неплохо. Тем более, что я сам не очень-то понимал, чего хочу. Кроме того, чтобы решиться и всё, наконец, тебе сказать – про себя… про НАС. Ну и, наверное… то, что между нами было - это ведь лучше, чем любые слова?.. Ренджи, выдыхая с явным облегчением, обнимая Бьякую за плечи, отвечает очень серьезно: - Слова… они тоже нужны. Иногда мне всё же слишком сложно понимать тебя – а ты молчишь и молчишь... - Ну, я и от слов не отказываюсь. Теперь вот – можно и поговорить. Оба негромко смеются, Ренджи снова целует и целует Бьякую, потом они снова смеются: разговор получается… своеобразным. - Ох, Ренджи… Я ведь тоже не всегда тебя понимал… сначала. Хотя тогда твое лицо было более открытым, и все эмоции так легко читались на нем. Нет, я, конечно, и сейчас могу обо многом догадаться, я уже достаточно хорошо тебя знаю… Но – теперь ты научился… словно надевать маску. - Хм… мне было, у кого поучиться, Бьякуя. - Да. Пожалуй. – Словно тень набегает на бледное лицо аристократа. – Я всегда умел скрывать свои чувства… порой и от себя самого! И, оказывается, совершенно не умел показывать их, даже когда это могло быть нужно. Да уж, достойный… пример… для подражания! - Но… ты ведь… давно догадался? О моих чувствах? - Нет. Я мог только предполагать. И старательно убеждал себя в последнее время, что этого не может быть: ты ведь был таким сдержанным!.. С твоим-то бурным характером. И оба мы так преуспели, что, даже когда я сегодня шел сюда, то уверен был только в своих… чувствах. Потому что сумел, наконец, собрать их все воедино, и понять их действительную глубину. Впрочем, для меня и это – достижение… - и Бьякуя улыбается, вымученно, горько. И тут же отворачивается. - Я… понимаю! – тихо, но очень эмоционально отвечает Ренджи. – У меня было почти так же. Да, я помню, как год за годом пытался убедить себя в том, что «у меня ничего такого к капитану нет – только уважение»… и каждый раз это вроде бы уже почти получается – но… потом снова происходит что-то, и я понимаю, что – всё есть. Было, есть – и будет. Моё чувство постоянно менялось вместе со мной, да, - но никуда не девалось! И вот сейчас… у меня такое ощущение, будто я вернулся куда-то после долгого-долгого отсутствия… хотя… я понимаю тут же, что я же никуда не уходил!.. - Хм. - Да… Я читал когда-то давно у одного друга в Академии философскую книгу… там было написано что-то вроде «не надо затрачивать столько усилий, чтобы ВОЙТИ – вы УЖЕ там». Я тогда не понял. Сказал: что за ерунда! А теперь – понимаю. Я всегда был ЗДЕСЬ. Всегда. И – ты тоже. Но мы почему-то не желали друг друга увидеть. Словно сидели рядом в темноте. - Или… словно, наоборот, свет был слишком ярким?.. - Можно и так сказать. Ты был ослепителен… и… я никогда ни на что не решился бы. А потом… когда всё это случилось с тобой... я тем более не мог решиться, думая, что ты… мне просто не поверишь. Хотя, на самом деле, для меня-то ничего и не менялось! - А ты был… слишком горячим. Словно живое пламя. И я, пожалуй, опасался обжечься… или – воспламенившись, сжечь заодно и тебя. На самом деле, я ведь – могу… - О, я догадывался, что можешь. Ренджи чувствует новую волну желания. Пытается сдержаться: ему и так кажется всё же, что он несколько перестарался. Но оторваться от Бьякуи все равно не может – прижимает к себе всё крепче, гладит шелковую кожу, вдыхает запах мокрых волос. Шепчет хрипло: - Но ведь… сейчас - совершенно не поздно! А может, даже наоборот: раньше было слишком рано. - Я не знаю. Думаю, это уже не имеет значения. Важно только то, что ТЕПЕРЬ. – И Кучики обнимает Абарая и замирает, словно к чему-то прислушиваясь. Абарай, чуть покраснев, смущенно решается спросить: - Кстати… как ты себя чувствуешь? Я… возможно, все-таки увлекся… и слишком забылся. А ты утром выглядел так… странно. - Я прекрасно себя чувствую. Просто восхитительно. И хватит все время смотреть на меня как на инвалида – я здоров!.. Ну, хорошо. Почти… И как на умалишенного на меня тоже смотреть не надо! - Бьякуя… Так что же все-таки произошло? Ведь что-то произошло же! Бьякуя чуть заметно вздрагивает, руки его разжимаются… для того только, чтобы тут же сжать своего Ренджи в объятиях еще сильнее. - Да. Произошло… «Я думал… думал, что все уже было и миновало, что терять мне уже нечего, что умирать не страшно… но, когда это и правда могло произойти… я вдруг почувствовал, как хочу жить и как ты мне нужен!» - хотелось сказать ему… но он все-таки не стал. Решил, что сказано уже и так достаточно. А еще подумал, что Абарай же наверняка начнет переживать и изводиться, что не оказался рядом, когда всё происходило... хотя - если б оказался, то вряд ли в состоянии его бывшего капитана что-то смогло бы измениться... и вряд ли дальше случилось бы все то, что они себе позволили теперь. Поэтому Кучики только произнес спокойно: - … Но это уже неважно, Ренджи. Правда. Нет, он не был сейчас закрыт, он не отгораживался, не возводил новых барьеров… он просто не хотел об этом говорить. И Ренджи понял. В очередной раз стараясь не потревожить ушибленное плечо Бьякуи, прижал того к себе и ответил: - Что же. Хорошо. Видимо, это что-то слишком личное – что ж, я не настаиваю. Бьякуя приник к нему всем телом. И почти прошептал: - Это неважно, потому что теперь уже всё в порядке. - Надеюсь… что это действительно так! За своим неспешным и, по сути, первым за все эти годы откровенным и неслужебным разговором они медленно возвращались ощущениями в реальный мир. Вокруг резко посветлело, хотя уже приближался вечер. Небо словно поднялось выше, поддерживаемое всё еще не исчезнувшей радугой, и по нему куда-то за неведомые пределы уносило обрывки туч. После грозы было свежо и зябко. Бьякуя, наконец, почувствовал, что едва не дрожит от холода, так как под ним – только мокрая ткань форменной одежды и жесткая, весьма прохладная земля. Объятия Ренджи согревали, конечно, но тот и сам уже весь покрылся мурашками – хотя, кажется, пока еще этого не осознавал. Маленькие капельки влаги словно застыли на его смуглой коже. А между ними кое-где прилипли яблоневые лепестки. Бьякуя, осторожно прикасаясь, задумчиво стал снимать их. Ренджи засмеялся и, проведя рукой по плечу Бьякуи, показал, что тот тоже – весь в лепестках. Капитан и лейтенант с тихим смехом, без малейшей тени смущения принялись счищать их друг с друга. Разве что глядя чуть озадаченно на то, как по очень светлой коже одного двигаются темные руки другого, и наоборот – по смуглым плечам и груди, по татуировкам скользят белоснежные бледные пальцы. Странно. Непривычно. И – красиво… - Тебе не холодно? – спросил на этот раз Бьякуя. - Наверное, холодно. Ничего, сейчас у себя залезу в горячий душ, и… - У себя? Когда тут наша усадьба в двух шагах? - Эммм… Вот куда меня занесло! Так это – ваши сады? - Нет. У нас не сажали яблонь – ты ж понимаешь… - Да? Это зря. - Хм, возможно. - А давай… давай посадим! Прямо в усадьбе. Ренджи, кажется, любит яблоки, вспомнил Бьякуя. Улыбнулся. Уточнил чуть насмешливо: - Ээээ, посредством Двенадцатого отряда? Чтоб уже к осени заколосились?.. Ренджи снова тихо засмеялся. Улыбнулся в ответ – простой, открытой улыбкой. - Да ну их, этот Двенадцатый! Нет, по-нормальному, саженцами. И пусть сами растут. Года через три, самое большее пять уже будут первые яблоки. И, тут же, чуть смутившись, негромко добавил: - А сначала они будут вот так цвести. У нас же… я надеюсь… есть это время? - У нас теперь есть всё время. («И пусть только кто-нибудь попробует посчитать, что оно неподходящее!..») А там… уж как получится. Пойдем уже, одевайся – у тебя аж губы синие! - Бррр, я сильно не уверен, что когда мы это на себя наденем, нам станет теплее!.. – со смехом высказался Абарай, приподнимая своё лежавшее чуть в стороне косодэ, которое можно было выжимать, и от одного соприкосновения с которым передергивало. Но стал старательно натягивать одеяние, тыкаясь в слипшиеся рукава. Бьякуя подобрал хакама, скептически их осмотрел... подумал, что всё ерунда, потому что накануне, после встречи с Пустым, было явно гораздо хуже. Ответил не сразу: - Тогда тем более пойдем скорее. Тут, действительно, недалеко. Ренджи, уже завязывавший пояс, перестал улыбаться и мрачно отвел взгляд: - Ну это оно, наверное, в шунпо недалеко, а… - Я пришел сюда с помощью шунпо: ушел ты довольно далеко, да и бежал, видимо, быстро. Хотя оно у меня пока и не такое… красивое, как раньше. Но это ничего. Вопрос времени. И я нашел тебя, потому что чувствовал твою реяцу. Бьякуя потянул к себе свое косодэ, задумчиво пошарил в рукаве, хмыкнул – вытащил сжатую в кулак руку, разжал – и Ренджи увидел на ладони несколько розовых лепестков… очень похожих на настоящие лепестки сакуры, но… уж он-то хорошо их знал!.. - Да. «Привет» тебе от Сенбонзакуры, – не смог не съязвить хоть немного Бьякуя, но тут же совершенно серьезно добавил: - Кажется… надо было чуть раньше перестать – закрываться, прятаться, пытаться беречь силы… Они есть тогда, когда их тратишь. А пока просто сидишь и ничего не делаешь – их нет. Выгорают, наверное… - Бьякуя… - Ренджи неверяще смотрел на «лепестки»… потом перевел взгляд на лицо Кучики. Тот улыбался. Спокойно, уверенно. Потом стряхнул лепестки с ладони на землю, быстро и даже не поморщившись оделся. А затем легко, без стеснения и каких-то опасений, словно делал это почти каждый день, взял Абарая за руку. - Ренджи… Пойдем ДОМОЙ.