Совсем немножко мизантроп

В душе Лео знал, что все делает правильно. Он нервничал: никогда не был на таком большом фестивале – ну, до этого дня, что был помечен в его календаре красным, Лео и Элиот ходили только на собрания стимпанк-клуба их городка. Там и познакомились: Лео сидел и читал «Бегемота» Вестерфельда в углу, а Элиот пришел впервые. Не знал почти ничего, кроме основ, но был очень смекалист – если бы не его интерес тогда к заморышу в углу, ничего бы и… Не было. Лео был рад теперь, что Элиот по натуре своей всегда благородничал и стремился проявлять заботу о тех, кто в ней нуждался. На самом деле Лео тогда ничего нужно не было – он просто хотел, чтобы его оставили в покое. Элиоту же казалось, что он лучше самого Баскервиля знает, что ему нужно. – Нет, Лео! Ты не можешь их надеть!.. Лео скрипнул зубами. Ему и так было не очень удобно в костюме: пошитый, казалось бы, идеально жилет стягивал его талию, и дышать получалось только совсем легко, да и «протез» на левой руке из щитков сплавленной латуни был вовсе не таким легким, как Баскервиль рассчитывал. Хотя, строго говоря, все подсчеты делал Элиот, так что винить стоило только и только его в этом. Трубы, шестеренки, кольца с позолотой, изящно натянутая кожа – все это было просто великолепно, а сидело на Лео как родное. Но Элиота кое-что не устраивало. – Ты не можешь надеть эти гогглы, – проворчал он, застегивая верхнюю пуговицу белоснежной рубашки, и стянул ее широким ремнем. Подошел к Лео, протянул руку – тот фыркнул, отбирая свое произведение искусства. – Мы давно спланировали наши образы! Я не собираюсь менять все в последний момент просто потому, что тебе приспичило, – огрызнулся он. – Не для того я натуральную кожу резал, чтобы потом отложить! Он даже был готов снять свои очки – еще бы, темные стекла отгородят его от людей куда лучше. Это был забавный парадокс: Лео был совсем капельку мизантропом, но на фестиваль съездить сам предложил. Элиот даже удивился. – В них я буду чувствовать себя уверенно, – натянул он их на нос, потуже ремень на затылке вправляя, и прикусил губу. Было не очень удобно. – У них слишком большое расстояние между глазами, – качнул головой Элиот. – Это выглядит нелепо, да и неудобно, наверное. – А мне нормально, – скрипнул зубами Лео. – Ты делал их по моим чертежам! – не отстал Найтрей. – А я думал, что ты их просто на голову как украшение наденешь! – Тогда шляпу нужно было еще делать! – воскликнул Баскервиль. На миг перед его взором вспыхнуло видение: он в одежде времен викторианской Англии, в темном цилиндре, украшенном черными розами, аккуратным бантом и лиловой тканью, в жакете, перчатках, что плотно облегают ладонь… С большим бантом – большим, чем на шляпе, – на шее вместо галстука-бабочки, и в руках – старинный бинокль. И, конечно, брошь. Великолепно!.. Не совсем это его стиль, конечно, но и такую одежду можно было пошить – в конце концов, и ее дополнить металлическими частями вовсе не проблема, а по общему стилю подходит весьма и весьма. В следующий раз. Это будет в следующий раз. Лео мотнул головой, и наваждение спало. – Не нужно шляпу! Просто… – не выдержал Элиот, грубо хватаясь за гогглы, и потянул вверх, вызвав у Лео болезненное шипение. Тот вцепился в манжеты рубашки друга, явно сопротивляясь, но Элиот все равно надел их на Лео так, как хотел – чуть выше лба, застегивая ремень почти у шеи. – Вот, идеально. – Нет, – мотнул головой Баскервиль. – Да! – возразил ему Элиот, беря зеркало со стола и поднимая его перед Лео. – Видишь? Лео и правда видел, что так было лучше, но остановиться было так сложно. – Просто признайся, что ты хотел, чтобы я избавился от очков и ты опять мог видеть мои глаза, – проворчал он. Руки Элиота дрогнули. Он сощурился. – Вовсе нет. – Вовсе да. – Слишком зазнался ты, – нахмурился Элиот. – Иди к черту, – повел плечами Лео, чувствуя, как жилет сдавливает бока опять, и поправил украшенные шестернями часы, что крепились к нагрудному карману. Вздохнул, отошел на пару шагов поближе к столу – и, сняв гогглы, взялся за расческу. Он же не мог выйти к людям лохматым? То есть мог, конечно, и соблазн выкинуть нечто подобное был весьма велик, да только вот фотографии хорошими не получатся, а в эти костюмы у них с Элиотом ушло слишком много сил. – Ты все продумал. Если я надену гогглы на глаза, то их, разумеется, видно не будет; но если они будут у меня на лбу, глупо будет надевать очки, – дернул он расческой посильнее, перед этим в хвост волосы в другой ладони собирая, и вычесал клок. – Потому что любишь ты меня за глаза. – Я не… – съежился Элиот. Не нравилось ему это «люблю», с Лео он просто… был. И это было правильно. Без всяких бабочек в животе, серенад под окном, букетов из тысячи и одной розы, поцелуев в клубах, чтобы показать: «Хэй, у меня есть парень!». С Лео все было иначе, чем «хэй, у меня есть парень!», – истинно и нежно. А остальное никого не касалось. – Не только за глаза тебя люблю. Это тут ни при чем. Хотя, – подошел он к другу, – они очень красивые. Будто в тебе есть кусочек солнца, – взял он другую расческу и тоже начал причесывать Лео, на что тот еле слышно зашипел. Он любил же, когда Элиот расчесывал его волосы. Да только Элиоту Найтрею это знать было не обязательно. Пф, слишком много чести. – Опять несешь романтическую чушь. Раздражает, – повернулся он резко, и прядь его волос предсказуемо запуталась в расческе. Больно было, но Элиот быстро вычесал образовавшийся узелок, а Лео нервно схватил его за воротник чуть дрожащими пальцами. Пусть чушь романтическая и была чушью, пусть она не нравилась Лео, он уже просто устал повторять Элиоту: вместо слов действуй. А то по затылку получишь, как дразнящий овчарку человек получит пренеприятнейший укус. А Элиот, быстро все поняв, нацепил гогглы Лео на переносицу – так, что глаза его видеть не мог, – и, вжав друга в деревянный стол с частями костюмов, грудью к груди прильнул, мягко губы Лео своими раскрывая. Лео любил кусаться, но сейчас что-то не хотелось. Нежные поцелуи с Элиотом были по-своему прекрасны, так приятны и так по-юношески трогательны: редко когда Элиот целовал Лео по-настоящему страстно, но тот и не жаловался. Страсть Элиота всегда была чуть грубоватой, а Лео, несмотря на все свое человеконенавистничество, предпочитал ласковые объятия связанным над головой тугим ремнем рукам. Не то чтобы Элиот делал такое… часто, Лео никогда не был против, наоборот, очень быстро входил во вкус, но порой его фантазии были немножко о другом. Так что этот поцелуй заставил Лео даже немножко улыбнуться. – Хочешь – иди так, – прошептал ему в губы Элиот. – Мне же лучше. Никто твоих глаз, кроме меня, не увидит, и никто их истинной красоты не поймет. Лео потянул гогглы вверх, нацепляя их на лоб, и последний раз прошелся по волосам расческой. – Нет уж, – стала его улыбка шире. – Обойдешься. Так, – хлопнул он в ладоши, – я готов. Пришла твоя очередь. – Ага, – простучал пальцами Элиот по стильной маске с искусным узором и холодными заклепками на клюве. Вновь повел плечами, отпуская Лео, и тот смог наконец-то отойти от стола, на который чуть ли не запрыгнуть был вынужден – настолько Элиот был настойчив. – Ведь твои дурацкие крылья в порядке? – поинтересовался он то ли ехидно, то ли с заботливым интересом. – Конечно, – вздернул нос Элиот. – Сейчас надену ремни и каркас, так что держи, – всучил он Лео перчатки. Чтобы тот не запачкался, когда будет вставлять на самом деле легкие – и только выглядящие тяжеленными – покрашенные алюминиевые крылья в пазы каркаса, что Элиот наденет на себя. Тот справился с этой задачей быстро, вернувшись к столу, и поджал губы, с улыбкой смотря на два широких и невероятно красивых крыла цвета бронзы, лежащие перед ним. – Не забудь, – протянул Лео ему плащ. – Если ты будешь смотреться нелепо, мне придется поддержать тебя, надев гогглы на нос. Элиот усмехнулся. – Ага. И, напоследок поцеловав Лео в щеку мягко и чуть щекотно, запустил руки в рукава.