***
Вот уже как прошёл месяц с похорон младшей сестры Чжан, а мама не выходила дальше своей комнаты и всё плакала, прижимая к груди фотографию дочки. Она не замечала сыновей, которые днём и ночью охраняли мать, боясь, что она от горя может выкинуть с собой всё что угодно. — Моя милая, скоро мама встретится с тобой, — иногда бубнила она себе нос. Джиний начинала бредить погибшей дочерью. Врачи говорили, что, если ей не помочь, депрессия может превратиться в психоз. В лучшем случае. Зихао и Михонг с болью наблюдали, как чахнет их мама. Старшему брату недавно исполнилось восемнадцать, младшему пятнадцать — взрослые юноши, но с отчаянием и такой беспомощностью они столкнулись впервые. — Михонг, ты, возможно, станешь императором! Ты должен быть самым умным, как нам спасти маму? — мучил по ночам брата Зихао. — Не знаю... — тянул всегда в ответ Михонг. Отец-император так ни разу не навестил жену, умирающую от горя, когда как завистницы по гарему выражали ей, хоть и неискренние, но соболезнования. С каждым днём у Михонга закладывалась отвращение не только к отцу, но и к его титулу, который, принеся человеку власть, лишил его любви. Каждый день Михонг терзался мыслями, что может избавить их маму от скорби? Чжан невозможно воскресить... Но, почему?.. — Зихао, может, стоит испробовать человеческое преобразование, о котором мы мельком читали в одной из старых книг? — как-то сказал он. — Это же запрещено! — закричал Зихао. — Человеческое преобразование это табу! — Преобразование... Джиний стояла в комнате сыновей. Впервые за месяц в её глазах засверкала искорка жизни. Женщина бросилась на колени к старшему сыну и мёртвой хваткой вцепилась в его рубашку. — Где эта книга, Михонг? Джиний оживала. Но её выздоровление ещё больше заставляло переживать сыновей о матери. Она не покидала дворцовой библиотеки, излазила все архивы империи. Отправила слуг в разные страны, искать способ воскрешения человека. Весь дворец шептал о "сумасшествии" Джиний, но никто не подозревал, чем забита её голова — она хранила всё в тайне. Мама нашла что-то важное, чувствовали сыновья, но ей чего-то не хватает. Однажды Джиний просто-напросто свалила из страны, отправившись на четыре месяца в Аместрис. — Я знаю, как можно воскресить человека, — услышали Михонг и Зихао первое, когда мать вернулась. — Как? Джиний быстро заперла все двери, закрыла все окна в покоях. Ни одно любопытное ухо не должно услышать их разговор. На женщине больше не было написано скорби. "Я знаю, как вернуть мою малышку", — читалось на её лице. — В Аместрисе дважды пытались воскресить человека — женщина умершего ребёнка и два мальчика умершую мать. Но у них воскрешение не удалось. Мне удалось напоить женщину и разговорить её так, что она даже и не вспомнила обо мне, протрезвев. Я видела этих мальчиков... — Джиний замолчала. — Им не удалось. Гробовоя тишина застыла в покоях. Зихао и Михонг медленно попятились назад, мрачное лицо матери внушало им страх. — Равноценный закон. У нас не получиться вернуть душу и тело Чжан. Но можно обменять душу Чжан на душу другого человека, а душу Чжан вселить в его тело. — То есть убить того человека, чтобы оживить нашу сестру? — робко переспросил Зихао. — Да. Но, сынок, — улыбнулась Джиний. — Твоя сестра будет жить! Кто тебе дороже — сестра или этот человек? Зихао молчал, но за него тихо ответил Михонг: — Сестра. Зихао повернулся к Михонгу, в его глазах сидел страх. Что брат такое говорит? Сестра, конечно же, важнее, но не лишать же жизни человека из-за неё! И тут в дверь раздался бешеный стук. Но стук таким ужасным казался лишь мгновение, придя в себя пацаны хорошо услышали звуки мячика, бьющегося от их дверь. — Что закрылись? — прозвенел девичий голосок. — Михонг, если не откроешь, я угоню твою тачку! — пригрозил громко её младший братишка. Джиний открыла дверь. За порог стояли дети её мужа — Синзан и Линг. Мальчишка прямиком побежал в комнату, схватил за руку Михонга и потащил его в сад. Девочка строго посмотрела на брата. — Как не стыдно, Линг. Со взрослыми поздоровайся! — крикнула она и отвесила Джиний вежливый поклон. — Здравствуйте. Джиний смотрела на девочку. Такая весёлая, хорошенькая, красивая, а как похожа на её Чжан! Конечно же, сообразила Джиний, они же кровные сёстры. Если бы Чжан была жива, ей, как и Синзан, исполнилось четырнадцать лет. Вот он, идеальный сосуд для души дочери! В теле ровесницы Чжан проживёт полноценную жизнь. Но как убедить сыновей помочь ей? С Лингом и Синзан братья проводили всё свободное время. Они четверо были одной семьёй, несмотря на неприязнь всех остальных членов Яо и Турана. С этого дня Джиний начала медленное, но резкое посвящение сыновей в дела клана и империи. С Михонгом не было проблем, он сказал уже матери, что готов ради возвращения сестры на всё, а Зихао сопротивлялся. Парнишка твердил только одно и то же: — Это убийство! Я не дам убить тебе Синзан! — Она твой враг, — вскоре сменила тактику Джиний. — Она дружит с тобой, пока ваш отец не собрался помирать. Наступит этот день и Синзан с Лингом станут врагами клана Турана. В нашей стране не может быть дружбы между кланами. Посмотри сколько битв, войн вокруг трона и власти! Постепенно слова мамы забирались всё глубже и глубже в неокрепшее сознание подростка. Он перестал общаться с единокровными братом и сестрой и, в конце концов, согласился на человеческое преобразование. Михонг молчал эти два месяца, ему не нравилась ненависть брата к другим детям отца. Но читать ему морали юноша считал, что не имеет права. Он первым согласился забрать душу у единокровной сестры, дабы вернуть на землю родную. Михонгу не чувствовал угрызений совести, но его взгляд всегда отворачивался, когда встречался с взглядом Линга, Синзан или Тин.***
Минул ровно год со смерти Чжан. За год Джиний создала свою теорию воскрешения души, построила в провинции Яо, откуда родом жертва Синзан, тайное подземелье с кругом преобразование. За две недели до назначенного дня чёрную оспу, болезнь умершей дочери, подхватил Зихао. Но мать не восприняла это как предупреждающий знак судьбы. Всё уже было готово к человеческому преобразованию. На кругу преобразования в распятой позе лежала Синзан. Её руки и ноги слуги Джиний привязали к палкам, прибитым в землю. — Помогите! Помогите! — звала на помощь Синзан. — Что вы хотите со мной сделать? Зихао, Михонг, вы же, — плакала она, — мои братья! Михонг смотрел на землю. Он знал, что с этого дня его второе имя — предатель. Но Зихао ехидно улыбался и обнимал Фейин, которая, казалось, лишь в этот момент почувствовала справедливость в мире. Владение алхимией не помогали Синзан сбежать — у неё просто отняли возможность нарисовать спасительный круг, связав руки. Рядом стоял станок для нанесения татуировок. Всё же на человеческое тело душу кровью прицепить навсегда не получится. Должна же будет Чжан мыться, поэтому и печать нужна несмываемая. — Зихао, Михонг! Пожалуйста! — с мольбой кричала Синзан. Никогда принцесса Яо не просила о помощи. Она же дочь императора, у неё есть всё. Но с каждой секундой, пока Джиний готовилась к обряду, приходило осознание: на круге преобразования равны все. А братья и не пытались помочь сестре. — Успокою перед смертью, — вдруг сказал Зихао. — Когда Михонг станет императором, он не пойдёт войной на клан Яо, а объединит кланы империи и отменит систему. Джиний присела на землю, глаза её светились, лицо озарилось в самой счастливой улыбке. Улыбке, с которой она когда-то рожала троих детей. Женщина хлопнула пол. Круг засветился ярким нежно голубым цветом. Но в следующий миг чёрные тени разрушили прелестную художественную картину и потянулись к жертве. — Нет! Нет! — с последней надеждой закричала Синзан. — Почему я? Возьмите Фейин, она же дочь... Но тени не дали договорить девочки. Они обволокли её рот. — Свершилось! — прошептала Джиний. На тенях вырастали детские маленькие пальчики. И внезапно они рванулись вперёд, бросив Синзан. Тени вонзились в рот Джиний. — Мама! — выскочил на круг преобразования Михонг. Тени метнулись к нему. К брату и маме побежал Зихао. Он хотел убрать тени, но для рук Зихао они становились неосязаемыми. Синзан, Фейин и слуги наблюдали за ужасом, творящимся в комнате. Молнии сверкали, тени разрушали тело Джиний и Михонга, а Синзан лежала в центре круга в полном покое. Светопреставление продолжалось не больше минуты. Мать и сын исчезли. В комнате остались лишь зрители нарушенного табу и живая жертва. К изумлению присутствующих, спустя три минуты круг преобразования ожил. Джиний вылетела в этот мир, минуя все законы гравитации. — Сынок, сынок... — лепетала женщина хриплым голосом. — Я не отдам тебя этому уроду. Не отдам тебя Истине! Джиний ничего не объясняла сыну и слугам, трясущимися руками она взяла станок для тату и медленно стала вырисовывать круг преобразования на шее у пленницы. Синзан кричала не своим от боли голосом. Вместе с болью она чувствовала, как в её тело проникает некто. Ощущение было таким, будто вдруг у девочки стали вырастать третье ноги и руки. Но этого не происходило. Вместо лишних конечностей Синзан потеряла связь с родными руками и ногами. — Мама? — раздался бас Михонга из её шеи.***
Синзан рассматривала себя в зеркале. Она всё та же. Волосы, лицо, руки — они не изменились. Изменилась она сама. Это тело отныне ей не принадлежит. И жизнь тоже. Синзан знала — она пленница у Михонга и клана Турана. Мама, брат, друзья — пора о них забыть. На шее яркой чёрной краской блистала печать, душа другого человека. Сквозь печать Михонг смотрел на то, что он превратился, та крохотная печать отныне он сам. Михонг видел благодаря ей, он слышал благодаря ей. Но он не чувствовал прикосновений Синзан, не вдыхал запахов. Только когда Михонг перемещал своё сознание в самом теле, он оказывался полноценным человеком, с набором пяти чувств. — Синзан, — сказал Михонг. — Мы с тобой с этого дня плаваем в одной лодке. Ты пленница моего подземелья, а я пленник в твоём теле. Давай-ка решим, как нам жить дальше. Я предлагаю следующее: чередовать власть над телом. Сегодня руководишь им ты, завтра оно принадлежит мне. — Я не собираюсь договариваться с тобой! — закричала Синзан. — Ты мой враг. — Но мы обречены терпеть друг друга до конца жизни, — спокойно ответил Михонг. — Да катись ты! — Синзан задыхалась от злости. — Ты и твоя семья забрали у меня всё, что было! Я не собираюсь и дальше вести с тобой дружбу. У меня есть гордость. — Гордость... — Михонг хмыкнул. Странно, он лишился тело, но мог смеяться и делать своим голосом всё то, что умел раньше. — Не в твоём положении, сестричка, гордость проявлять. Я никогда не забуду, твои последние слова на круге преобразования. Не думал, что их способна произнести дочь Тин. Если такое можно услышать от тебя, то на что способен Линг? Михонг, как и Синзан лишился всего. У него была любимая девушка, невеста. О ней пришлось забыть. Михонг обожал бега на яках, весьма странное состязание, но довольно популярное в северных чертогах страны; Михонг мечтал посвятить этому спорту свою жизнь. О яках тоже пришлось забыть. Михонг жил лишь одним — научиться полностью подчинять себе тело. Пока это давалось ему с трудом. Прежние друзья, Михонг и Синзан, превращались во врагов. И не только из-за клановых передряг. У них оказалось противоположным всё. Михонг был мужчиной, Синзан оставалась ещё девчонкой. У них были разные вкусы в играх, разговорах, книгах. Михонг увлекался фантастикой, совсем недавним жанром в литературе. Синзан не понимала, что интересного в каких-то космических кораблях и предпочитала детективы, над которыми ржал Михонг. Им приходилось выживать в нескончаемых склоках. Самое трудное было мытьё. Синзан завязывала шею какой-нибудь тряпкой и мылась, а затем мылила шею с печатью. — Вот зачем тебе эта вежливость? — возникал Зихао. — Кончай сюсюкаться с ней! — Я потерял тело, — отвечал ему брат. — Но не потерял мужской чести. Михонг и Синзан жили в замке Туранов. Джиний сразу же после преобразования заявила императору, что уходит из дворца к себе в клан, она сняла с себя полномочия главы клана и подарила их Зихао. Родственники знали о Михонге и Синзан. Но больше никто. Раньше Джиний плакала в постели из-за дочери, теперь она рыдала по сыну. Михонг простил мать, но Джиний не простила себя. Она чахла по дням. Единственное, что осталось от Михонга, был голос. Но мать лишилась возможности слышать сына - Истина счёл нужным забрать у женщины слух. А спустя полгода она подхватила чёрную оспу, проклятую болезнь семьи. Джиний умерла. За несколько дней до смерти ей пришло любовное письмо от какого-то военного шишки из Аместриса. Кажется, его звали генерал Рэйвен, он приглашал Джиний к себе в гости... На похоронах матери Михонга не было. Как прошло прощание, он узнал только со слов младшего брата. — Михонг, — сказал Зихао. Его голос за год сломался, перестал быть детским. В глазах Зихао ничего не осталось от шестнадцатилетнего мальчишки, коим он был. — Я исполню мамину мечту. Я стану императором. — Я помогу тебе, брат, — ответил Михонг. У него появилась новая цель в жизни. Пробить брату дорогу к престолу. Помочь измениться кланам и империи. Годы летели быстро. Зихао и Фейин стали встречаться. Они были так похожи: гордые, жестокие, жаждущие справедливости в империи. Но что-то не то было в их любви, и Михонг это замечал. Все эти годы Михонг был печатью на шее, но он чувствовал, что взрослеет. Менялся голос, менялись мысли. "Где-то далеко, в другом мире живёт моё тело, — понимал он. — Я не бессмертен, сейчас взрослею, потом буду стареть". Михонг стал учить алхимию. Оказалось, он не нуждается в алхимическом круге преобразования. То был подарок от Истины. Странного белого создания, с которым встретился Михонг в белой и бесконечной комнате. "Посоветовал матери воскресить человека? — в тот день посмеялся над ним Истина. — Я тебе покажу, что можно делать в мире людей, а что нет. Я то, что вы зовёте "мир". А ещё "вселенная", или "бог", или "истина", или "всё", или "единое". А ещё я — это ты." С Синзан отношения не улучшались. Долгие годы единокровные брат и сестра были одним целым. Они одинаково чувствовали боль, видели одно и то же, если Михонг смотрел на мир не печатью, а глазами Синзан; ощущали те же запахи. Они не разлучались ни на миг. Но гордыня и гнев не покидали взрослую уже девушку. Она оставалась верна себе и своей семье. Она готова была страдать, но не становиться союзников Туранов. Страдать и мучиться Михонгом до конца своих дней. Но однажды Михонг понял, — он уйдёт в тот мир намного раньше Синзан. После десяти лет жизни в чужом теле душа стала отторгаться. Михонг терял сознание и переносился в ту белую комнату, где видел своё исхудалое до ужасов тело. Тело звало его к себе. Смерть Михонга была предначертана. — Я отпущу тебя, Синзан, на свободу, — сказал как-то парень. — Но только когда я умру. А до этого дня я приведу Зихао к власти.***
Михонг ударом с ноги отбросил Линга назад, стукнул по деревянному своду подземелья и отправил груду камней в противника. Линг врезался спиной в стену. Михонг издал усмешку. — Не того я ждал от своего ученика. Как ты, трус, собираешься стать императором? Линг еле поднялся на ноги. — А это тебя не касается. — Значит, не знаешь. Ты всерьёз уверен, что отец вот так просто отдаст кому-нибудь корону и империю? — произнёс Михонг с презрением. В глазах Линга прокатилась доля сомнения. Но противник не дал ему и подумать. — Да, отец откажется от престола, если заполучит философский камень и вечную жизнь. Но империю он не оставит, он будет управлять ею и новым императором из тени. Тебе стать полноправным императором просто не дадут чиновники, в руках которых находиться вся империя. Ты за двадцать лет жизни не понял, что империей руководил не только наш отец, но и чиновники, в чьих руках даже побольше власти, чем у отца? — покачал головой Синзан Михонг. — Вместе с отцом бессмертие заполучат и чиновники, а затем станут управлять империей через коронованного принца! Для этого они придумали такой странный способ передачи престола: "ты мне камень, а я тебе корону". — Вот она истина, скрытая за истиной! — закричал с ужасом Альфонс. Ал вспомнив слова Эдварда. Как же история любит повторяться! На троне сидит специально выбранный для этого правитель, им руководят чиновники (или военные), а в тени скрывается отец. Линг взялся за меч. — Что за глупые слова? Истина, скрытая за истиной... Не городи чепухи, Ал! — принц приготовился к бою. Михонг печально вздохнул: — Я рушу помещение, где мою душу присобачили в тело девчонки, а ты даже не соизволишь драться со мной как подобает мужчине. Он дотронулся до стены. На ней зажглись синие молнии, внезапно отразившиеся на одном из кругов преобразования возле противника. Цепная волна ударила в Линга. Он упал лицом об камень. Из носа пошла кровь, Линг провёл рукой по земле, его пальцы коснулись до камня, на котором отчётливо видны были линии, намеревающиеся перейти в круг. На всех камнях и кусках земли подземелья были начертаны эти линии. Всё, что осталось от идеального круга преобразования, который забрал его сестру. — Ты и твой братец Зихао — суки, — гаркнул Линг. И, к изумлению зрителей, он сорвался с места и полетел на Михонга. Ударом свободной от меча руки в живот Линг сбил Михонга с ног, позабыв на мгновение о Синзан. Михонг живо поднялся и отскочил от противника. Но неожиданно споткнулся. Линг не терял времени и замахнулся мечом. Михонг хлопнул рукой по земле и пополз назад. Линг отпрыгнул в сторону, но... земля не полетела на него. — Почему алхимия не сработала? — послышался удивлённый крик Альфонса. Михонг встал на ноги и быстро схватился за меч. Лицо выражало недоумение, которая быстро сходила на нет по мере того, как он вставал на ноги. Линг взглянул на противника и поймал взгляд противника, обращённый к нему. — Кажется, это была Синзан, — неуверенно вмешалась Мэй. — Она ведь не была за Вратами? Линг повернулся к младшей сестре. Он вдруг улыбнулся; его улыбка выражала благодарность. — Вы не единое целое, — крикнул Линг. — В то мгновенье ты потерял власть над телом. Теперь я спокоен, уверенность и сила вернулись ко мне. Я не струшу больше. Линг отряхнулся от грязи, бегло бросил взгляд на свои раны и промолвил. Его голос звучал уверенно и громко: — Синзан, пожалуйста, не мешай нам. Передай на время своё тело Михонгу. Этот бой не твой, он наш с Михонгом. Бой старшего и младшего брата, наставника и ученика.