В темноте

I

Происшествие застало ее в дороге. Дневной рейс Грейхаунда вез Минку из Индианаполиса в Джексонвилл (159 баксов, зато на четыре часа меньше в пути, чем ночной). Минка подремывала в кресле под тихий эмбиент, журчащий в наушниках. Двадцать один час в пути она собиралась разделить между сном и своим любимым занятием. Ей нравилось ездить днем, когда можно смотреть в окно – на проносящиеся мимо столбы, деревья, автозаправочные станции, мотели; или просто на бесконечную песчаную обочину, окаймляющую темно-серую ленту хайвея. В поездки Минка никогда не брала ни книг, ни журналов – вид из окна автобуса был для нее верным попутчиком и лучшим развлечением. По ее прикидкам они вскоре должны были сделать остановку в Нашвилле, после которой Минка намеревалась заснуть уже основательно и проспать до рассвета. К обеду она будет в Джексонвилле, а к вечеру сможет поплавать в океане. Это случилось, когда она представляла, как подставит лицо соленым брызгам. Автобус тряхнуло и повело влево под дикий визг тормозов и шорох стираемых об асфальт шин. Минка свалилась на пол, больно ударившись о спинку переднего сиденья. Громадину-Грейхаунд заносило целую вечность, Минка тихо скулила, чувствуя, как кровь из разбитого носа течет по подбородку. Наконец автобус остановился. Бежать, сказала себе Минка, бежать, пока не взорвалось. Перед глазами послушно встала картинка из какого-то фильма: объятый пламенем автомобиль эффектно взлетает на воздух, а замедленная съемка со вкусом демонстрирует разлетающиеся в стороны детали. Сзади кто-то хрипло закричал, жутко и неразборчиво. Минка успела выползти в проход и почти поднялась на ноги, когда яркая вспышка резанула по глазам, и все исчезло. Очнувшись, Минка полежала немного зажмурившись, прислушиваясь к окружающей ее темноте. Сейчас я открою глаза, говорила она себе, и все произошедшее окажется дурным сном. Окончательно убедив себя в этом, Минка разомкнула веки, но темнота не исчезла. Она закрывала и открывала глаза, но ничего не менялось; испуганно моргая, Минка впервые подумала, что же будет, если темнота останется с ней навсегда? А потом она услышала шаги. Минка вздрогнула и подобрала под себя ноги, одновременно пытаясь понять, где находится и отползти в сторону. Ладони ощутили твердую шероховатость асфальта, значит, она уже не в Грейхаунде. Смогла ли она выбраться сама или кто-то помог, – Минка не помнила. – Эй, ты здесь? Голос был мужской. Мгновение спустя Минка ощутила движение воздуха над головой, словно кто-то водил рукой, пытаясь нащупать что-то. Не что-то, вдруг поняла она, кого-то. Меня. Прилив адреналина погасил подступившую панику. Как можно тише Минка отползла в сторону, слепо вытягивая руку в поисках невидимых препятствий. – Не бойся, – повторял незнакомец, – если ты меня слышишь, выходи. Нужно держаться вместе. Он тоже ничего не видит, поняла Минка, иначе давно бы нашел ее. Это придало ей решимости. – Я здесь, – едва слышно прошептала она. Непонятно отчего, но она боялась говорить в полный голос. И повторила: – Здесь, недалеко. Так она познакомилась с Доком. Поначалу все было не так уж плохо. Насколько могло быть неплохо пятерым, очутившимся в кромешной тьме посреди мертвого хайвея. Кроме самой Минки и Дока (так представился незнакомец, окликавший ее), с ними были две светловолосые девчонки-близняшки лет шестнадцати, которые сели в Шарлотте. Минка запомнила их, потому что они устроились позади нее и уткнулись в телефоны, время от времени визгливо хихикая. Пятому члену их маленькой группы, судя по надтреснутому голосу, было за шестьдесят, но никого подходящего по возрасту среди пассажиров автобуса Минка не вспомнила. Девочек звали Бет и Лиз (Бетани и Аннализа, миз, но нам нравится, чтобы окружающие думали, что у нас одно имя на двоих). Мужчина с надтреснутым голосом назвался Бартом (зовите меня Барт, это имя ничем не хуже прочих). Барт был немного странным, часто отвечал невпопад или вовсе делал вид, что не понимает, когда к нему обращаются; порой Минка слышала, как он ходит кругами в густой черноте, в которую превратился мир вокруг них, и тихо зовет кого-то. Док сразу взял на себя роль лидера. Спорить никто не стал, Минка даже почувствовала облегчение: пусть кто-то решает, если может. Сама она точно не могла. Они обыскали автобус, как велел Док. Ползая между сиденьями, Минка нашла свой плеер. Вытерев навернувшиеся слезы, она запихнула эту частицу своей привычной жизни в кармашек рубашки, рассчитывая позже проверить, работает ли он. Нашарив нечто похожее на рюкзак, Минка ухватила его за шлеи и поволокла к выходу из автобуса. Они складывали всю добычу грудой, а близняшки разбирали и сортировали все, что могло пригодиться. Ищите оружие, неустанно повторял Док. Теплые вещи, лекарства, воду, еду, но главное – оружие. Мы не знаем, с чем придется столкнуться. Минка не была уверена, что оружие может решить их проблемы, но помалкивала. Когда она попыталась заикнуться о том, чтобы обсудить произошедшее, на ее плечо легли цепкие пальцы Дока, а лицо обдало запахом жевательной резинки. – Мы поговорим позже, девочка. – Док прекрасно знал, как ее зовут, но продолжал называть ее так. – Поговорить никогда не бывает поздно. Мы сделаем это, когда будем готовы. Он отпустил ее и коротко хмыкнул. Минке почудилось скрытое презрение, но она не стала ничего уточнять, просто отошла и занялась своим делом. Наверное Док прав, поговорить можно и позже. Она была рада, что все ведут себя спокойно, хотя и сознавала, что это, скорее всего, из-за непонимания происходящего. Очередной раз осторожно вылезая из автобуса с поклажей, она услышала, как тихо переговариваются между собой Лиз и Бет. – … эта темнота какая-то противоестественная. Иногда мне кажется, что я ослепла, иногда – что это мир погрузился во мрак. Как думаешь, Бет, может это быть … ну, не знаю, затмением? – Я видела вспышку, а потом мне тоже казалось, что я ослепла. Это было так страшно. – Бет немного помолчала и всхлипнула. – Все так черно, будто свет пропал из мира. Но я думаю, скоро нас найдут и все закончится. – Скоро нас найдут, – эхом повторила сестра, – и все закончится. Мы не слепы и это не затмение, внезапно поняла Минка, это совершенно точно что-то другое. Никто нас не ищет, никто нас не найдет. Док долго и деловито шуршал, роясь в куче находок, отложенных сестрами, после чего разрешил каждому подойти и выбрать себе три вещи. Я могу взять, что захочу, хотела сказать Минка, кто ты такой, чтобы мне указывать? Но передумала. Какой в этом смысл? Когда подошел ее черед, она опустилась на колени и принялась перебирать оставшееся. Одеяло, вода, думала она, вот что мне нужно. Ладонь скользнула по гладкому прохладному цилиндру. Жестяная банка. Она осторожно отложила ее в сторону, на случай, если ничего лучше не удастся найти, и продолжила поиски. Вот хрустящий пакет – чипсы или крекеры. Рот наполнился слюной, рука сама положила пакет к банке с напитком. Осталось выбрать одеяло поплотнее, лето заканчивалось, и ночи становились все холоднее. Вот это, пожалуй, подойдет, можно бы и теплее, но уж какое есть. И когда Минка уже собиралась встать и отойти, уступив место Барту, ее пальцы коснулась гладкого продолговатого предмета с шероховатой полоской в центре. Узнавание пришло мгновенно, отчего сердце застучало, неровно, словно неисправный мотор. Нож. Всего лишь складной швейцарский нож, судя по весу, дешевый, который обычно приобретают туристы, чтобы иметь под рукой штопор, отвертку и прочую ерунду, которая может сгодиться в дороге. Но для Минки это означало – оружие. То самое, о котором упорно твердил Док. Он нужен мне, поняла она, он мне необходим. Словно услыхав ее мысли, воздух за ее спиной шевельнулся, ноздри ощутили знакомый запах мяты. – Что это ты так долго? – в голосе Дока звучало подозрение. Минка точно знала, что он ничего не может разглядеть, но прямо-таки ощущала спиной его взгляд. – Ничего. Ищу воду, не хочется брать жестянку, в ней может быть пиво, – она постаралась, чтобы ее голос звучал равнодушно. Док сосредоточенно молчал. Обострившийся слух Минки уловил звук, с которым он разжевывал новую пластинку жвачки. – Ладно… – повисла пауза. Минка молча заворачивала чипсы и банку в одеяло, чтобы удобнее было нести. Нож она зажала в кулаке, молясь, чтобы не выронить его. Она уже встала, когда сильные пальцы ухватили ее за рукав. – Можно взять только три вещи, девочка, ты же помнишь? Покажи. – Что? – Минка оторопела. Сердце снова выдало неровный ритм, руки задрожали. – Что показать? Зачем? – Просто покажи. – Голос Дока звучал по-доброму, но Минка знала цену подобной доброте. «Да, дорого й. Конечно, дорогой». – Вот, – она отдала ему сверток. – Проверяй! – Не так. – Док взял одеяло и бросил его на землю. – Сейчас я протяну тебе обе руки, а ты дашь мне свои. Поняла? – Поняла, – угрюмо ответила Минка и быстро сунула рукоять ножа в рот. Почему ей так не везет? Док сжал ее пустые ладони, вновь тихо хмыкнул, после чего быстро провел руками по ее бокам, ляжкам, лодыжкам, по внутренней стороне бедер, нарочно, как показалось Минке, задев грудь и промежность. – Иди, – коротко сказал он, отчего Минка радостно вздрогнула и быстро отошла, неловким движением запихивая нож в задний карман джинсов. Ночь они провели в автобусе, тщательно забаррикадировав двери выломанными креслами. Перед этим Док долго возился с панелью управления Грейхаунда. До Минки доносился скрежет, треск, глухие удары и сдавленные ругательства Дока. Потом он оставил в покое переключатели и принялся щелкать маленьким рычажком. Зажигалка, дошло до нее, Док пытается добыть огонек. Отчего-то она совершенно не удивилась, когда это ему не удалось. Свет ушел из мира, вспомнила она слова одной из белокурых близняшек. Да, именно так ей теперь и казалось. Свернувшись калачиком она решила поплакать, но не заметила как уснула. Сон ее был тяжелым и тревожным. Минка куда-то бежала, изо всех сил глотая воздух. Сердце билось о грудную клетку, словно дикий зверь взаперти, больно и страшно. Подожди, подожди, бормотала Минка, не так быстро, я не успеваю. А потом перед ней оказался океан, и она нырнула в него с разбегу, оказавшись в теплой голубой воде. Океан закружил Минку в своих объятиях, и когда она посмотрела вверх, вместо неба была – вода. Солнечные лучи преломлялись сквозь нее, превращаясь в золотисто-зеленую дымку. Красиво… Минка радостно засмеялась. Соленый поток хлынул ей в рот, выпуская из груди пойманного зверя, Минка закашлялась и открыла глаза. Ничего не изменилось. Автобус, кресло, сползшее на пол одеяло, и темнота. Все та же удушливая тьма кругом, давящая, жуткая, бесконечная. Она понятия не имела, сколько проспала так, скрючившись в кресле. Во рту было солоно. Подобрав одеяло, Минка завернулась в него; ее била дрожь, в висках стучали стальные молоточки. Тук-тук, говорили они, тук-тук, свет ушел, Минка, что ты теперь станешь делать? Проснулась она от того, что Док тряс ее, настойчиво повторяя: – Не спи, слышишь, девочка? Не спи, вставай. Вставай! Протестующе замычав, она оттолкнула его, накрывшись с головой. Тогда Док провел ладонью по ее щеке, взял за подбородок и влепил аккуратную пощечину. Голова Минки дернулась, она очнулась, яростно взвизгнув. Не отпуская ее подбородка, Док ударил еще раз, неторопливо, с оттяжкой. Потом выдернул ее из кресла и мягко пригладил ей волосы. – Здесь спать нельзя, – сообщил он ласково, – тут это смерть. Этой ночью (Минка по привычке считала время для сна ночным) пропал Барт. Никто не видел, куда он делся, никто не мог понять, как он вышел – заблокированные входы в автобус остались нетронутыми. Док сказал, что Барт плохо спал, хрипел, плакал, а когда Док решил подойти к нему, проверить, то его уже не было. Барт просто… исчез, испарился. Минка звала его, пробираясь вглубь салона, искала, ощупывая пустые сиденья и спинки кресел, но бесполезно. Тьма поглотила его, решила Минка, без остатка. Вернувшись на место, она слышала, как бьется в истерике одна из сестер, а вторая утешает ее звенящим от слез голосом. Затем Док что-то коротко сказал, и рыдания смолкли. Минка поерзала, проверяя, на месте ли ее трофей, и почувствовала облегчение. И задремала. Вскинувшись, словно от кошмарного сна, Минка прикусила губу до крови, и ей вновь почудилось, как соленая вода течет в горло. Она боролась со сном, пялясь в темноту до рези в глазах, и представляя, что угадывает смутные очертания окружающих предметов. Вот линия кресел через проход, горизонтальные черточки – ручки кресел, вертикальные – спинки… а это ее рука, пять пальцев. Она даже может различить движение, вот так, вправо-влево. Минка водила кистью перед носом до тех пор, пока не начало ломить запястье. Черта с два она видит, устало думала Минка, черта с два. Лучше бы поспала. Но спать было нельзя, и она стряхнула сонную одурь. Надо поговорить с кем-то, решила она, с живым человеком. Перегнувшись назад, она шепотом позвала одну из близняшек. – Бет? Почему-то именно Бет показалась ей более уравновешенной. В ответ молчание. – Бет, – уже громче произнесла она. – Лиз? Ничего. Такое ощущение, словно она осталась одна в этом автобусе. – Бетани! – Минка уже паниковала. – Ты заснула? Просто скажи что-нибудь. Просто ответь мне! Просунув руку между спинками кресел, она дотянулась до мест, где должны были сидеть сестры. Пусто. Рубашка предательски прилипла к подмышкам. Быть того не может, они же только что сидели там, Минка их слышала, их голоса, их плач, запах яблочной карамели от их волос... Должно быть, она думала вслух, потому что Док ответил ей: – Они ушли, девочка. Темнота позвала их. Сердце пропустило удар. Съежившись, Минка сползла под сиденье и тихо, как мышка, поползла в конец салона. Звук шагов предупредил ее. – Выходи, девочка, – звал Док, идя по проходу. – Не нужно прятаться. Его рука тяжело задевала спинки кресел, отчего раздавался глухой ритмичный звук. Темнота вокруг нее ожила, став плотной и вязкой, лезла в рот, проникала в уши. Минка ползла, натыкаясь на ножки кресел, царапая кожу живота и локтей о мельчайшие кристаллики песка. – Выходи, – уговаривал голос, такой чужой и знакомый одновременно. – Выходи, Минка. Мы можем поехать к океану, хочешь? Она доползла до конца автобуса и уткнулась лбом в стену. Дальше бежать некуда. Молоточки, стучавшие в висках, спустились ниже и бились синей жилкой на шее. Тук-тук, пели они, тук-тук, он идет, Минка, что ты теперь станешь делать? Ничего, хотела сказать Минка, ничего не стану делать, как обычно. Но вдруг поняла, что это не так. – Я здесь, – тихо сказала она, поднимаясь на ноги. Сунула руку в задний карман джинсов и вынула гладкий продолговатый предмет с шероховатой полоской в центре. – Здесь, недалеко. Ей оставалось лишь подождать, пока он подойдет поближе, чтобы почувствовать движение воздуха на лице и запах мятной жевательной резинки из его рта… Когда все закончилось, она тщательно вытерла узкое лезвие о рубашку, переступила через лежащее тело, и села на место, подобрав под себя ноги. В нагрудном кармане лежал верный айпод, она нажала кнопку воспроизведения, размотала проводки, вставила вибрирующие пуговки в уши. Мягкая электронная музыка звучала убаюкивающе. Минка сомкнула веки, зная, что теперь может спокойно поспать, не боясь призраков, таящихся в черной мути. И кто знает, что случится, когда она вновь откроет глаза. Вдруг свет возвратится?

II

Похороны прошли несколько дней назад, но Симеон Колвин все еще принимал соболезнования. Делал это он охотно и умело. Несчастный случай, произошедший с его женой, потряс всех, кто знал их семью. Бесконечный поток «как же так, бедная Минка…» и «если что-то понадобится, ты же знаешь…» основательно надоел ему. Однако к роли безутешного мужа Симеон, выпускник Гарвардской школы бизнеса, отнесся так же обстоятельно, как к составлению своего первого резюме. Взяв в руки их свадебное фото, заботливо убранное в траурную рамку, Симеон вгляделся в смеющееся лицо покойной жены. А ведь и правда жаль, что все так вышло. Жизнерадостная, розовощекая девушка на снимке никак не напоминала Минку образца последних лет. Нежное лицо, летящие темные волосы, пикантная ямочка на подбородке. Симеон поморщился. Кто же знал, что за этим сияющим фасадом кроется жалкое неврастеничное существо? Конечно, его предупреждали, что девушка со странностями, но с ее деньгами это было вполне позволительно. И потом, странности – это одно, а тяжелое психическое расстройство – совсем другое. Беседуя с врачом, Симеон искренне недоумевал и огорчался. – Скажите, мистер Колвин, вы знали, что Минка принимала наркотики? «Конечно, знал, кто же этого не делал в свое время? Вот только дурочке не хватило чувства меры…» – Эта новость стала для меня настоящим шоком, поверьте… – С вашей женой случилось то, что в их среде называют «флэшбэком», это последствие приема тяжелых наркотиков, у нее это проявляется в острой форме… Лечение в стационаре принесет свои плоды, мы надеемся… Да, Симеон Колвин был очень огорчен и разочарован. Жена-наркоманка (даже богатая жена-наркоманка) в психиатрической клинике Индианаполиса – это было совершенно не то, на что он рассчитывал. И уж точно брак с неудачницей не способствовал его блестящей карьере. Он посетил ее в больнице лишь однажды, и был угнетен тамошней обстановкой и видом исхудавшей до костей Минки в растянутых на заду джинсах. Она рисовала что-то на огромном куске картона, то и дело почесывая лохматую голову. Врач подвел его поближе, и Симеон увидел, что она сосредоточенно закрашивает белое бумажное пространство черными штрихами. Уловив его замешательство, доктор пустился в рассуждения о восстановительных свойствах арт-терапии, о ее позитивном влиянии на личность пациента. Но Симеону это было неинтересно. Все, что ему было нужно – он выяснил. Воспоминания выбили его из колеи, и Симеон направился на кухню, приготовить кофе. Звонки и сообщения будут поступать еще пару дней, кроме того, ему предстоят встречи с адвокатами по вопросам наследства и представителями страховой компании, вся эта бумажная волокита требует крепких нервов и трезвой головы. Когда темная жидкость в турке пошла пузырями, Симеон осторожным движением снял ее с огня и добавил горячего молока. Краем глаза он заметил, как что-то шевельнулось за его спиной. Налив напиток в чашку (его любимая фарфоровая кофейная пара из сервиза от Rоyal Doulton, свадебный подарок коллег), он повернулся, собираясь возвратиться в гостиную, и замер. Минка сидела на своем излюбленном месте в своей обычной (столь раздражавшей его) позе – забравшись с ногами на табуретку. Она улыбалась, глядя на него, и протягивала руку к чашке. Блюдце выскользнуло из дрожащих пальцев с веселым звоном. Густой кипяток обдал босые ноги Симеона Колвина, но он не ощутил боли. – Ты умерла, – сдавленно проговорил выпускник Гарвадской бизнес-школы. – Тебя похоронили. – Умерла, – легко согласилась Минка. – Тебе ли не знать об этом. Она снова улыбнулась, ослепительно – как на той фотографии в день их свадьбы. Симеон попятился, не сводя с нее глаз. – Это же ты забрал меня из клиники… Минка потянулась, по-кошачьи выгнув спину. – Накормил роскошным обедом… Она соскользнула со стула. – Напоил роскошным вином… Она завела руку за спину с видом озорной девчонки, прячущей конфету в пухлой ладошке. – Повез к океану, к его прекрасным прозрачным водам… Она шагнула к нему, линялые джинсы облегали ее, словно вторая кожа. – И бедное глупое сердце бедной глупой Минки не выдержало такого счастья… Она была так близко, что Симеон видел, как тьма плещется в ее глазах, похожих на овальные замочные скважины. Минка интимно погладила его по щеке и шепнула: – А может, оно не выдержало львиной дозы бензодиазепина, как думаешь? Ее рука скользнула в задний карман джинсов и нащупала гладкую металлическую рукоятку с узорной костяной вставкой посередине. Нож. Всего лишь складной швейцарский нож, судя по весу, дешевый, который обычно приобретают туристы…