ночное радио

За чуть затемнёнными стёклами машины проносятся тёмно-оранжевые фонари и цветастые огни витрин, смазывающиеся в единый, бесконечный всполох. Машина мчится по улице почти беззвучно, играет тихая музыка. Ночью радио какое-то особенное, словно специально подстаривающееся под такие поездки. В машине пахнет новенькими кожаными сиденьями и немного - табаком. Словно какой-то спешащий пассажир выкурил полсигаретки ещё утром. Чунхон сидит на заднем сиденье, в мягком шоколадном полумраке, и смотрит в одну точку. Он любит вот так кататься. Мчаться из точки "ниоткуда" в точку "никуда", и плевать, что на деле обе эти точки имеют хорошо известные адреса, знакомый интерьер и слишком хорошо знакомых жильцов. Сейчас Чунхон просто едет, едет на огромной скорости, и огоньки за окном срастаются в бесконечный всполох, как на фотографии с долгой выдержкой. Ему спокойно, ни единой мысли в голове, и даже почти не болит. Ничего не болит, всё уже выболело. Так бывает, такие дела. Так бывает и, наверное, в пятнадцать - это больнее всего, пока ещё не научен, не приучен, не угадал, как с таким справляться. Это потом, через годы, можно будет улыбнуться самому себе, посмеяться и сказать "такой смешной был, так убивался из-за того, мимо чего можно было просто спокойно идти дальше". А пока не получается. Когда резко чего-то лишаешься, внутри образуется пустота, такая душная и ядовитая пустота, от неё хочется избавиться любыми способами, и вернуть то, на смену чему она пришла. И сейчас, расслабленно развалившись на заднем сидении ночного такси, Чунхон вяло, почти неощутимо, хочет вернуть свою боль. Чтобы чувствовать себя живым. Чунхон лениво вздыхает и роняет голову на плечо сидящему рядом. Сидящий рядом не вздрагивает, не удивляется, только обнимает ненавязчиво - словно всё время ждал, когда можно будет. Плечо у сидящего рядом уютное, удобное, словно специально выточенное заботливым мастером под чунхонов висок. Сидящему рядом хочется что-то сказать, но он прекрасно чувствует, что Чунхону нужна эта неабсолютная тишина, и он молчит. Перестаёт даже хотеть. Такси сворачивает с одного пустынного проспекта на другой, не сбавляя скорости, мчит двоих, кажется, впавших в спячку, куда глаза глядят - лишь бы фонари мелькали. - Техён... - едва слышно, смято от долгого молчания, выдыхает Чунхон и заранее жмурится. - М? - Можно.. можно я совершу ошибку?.. Техён только чуточку сжимает пальцы на чужом плече, и кивает с новым неопределённым "м". - Ты же уже знаешь, о чём я... - Чунхон всегда всё понимал, как взрослый, но реагировать на это так и не научился, поэтому говорит немного капризно и даже обвиняюще. Хоть и благодарен за то, что Техён понимает, - о чём я хочу попросить. - Понимаю. - у Техёна голос низкий, спокойный, во всём уверенный, словно не человеку принадлежит, а древнеиндейскому божеству. Тому самому, которое всё создало. - Тогда сделай это. Пожалуйста. - Чунхон жмурится и готовится ненавидеть себя за эту ошибку, за эту просьбу, за это... Техён не даёт ему додумать, только поворачивает голову, приподнимает лицо Чунхона за подбородок и мягко целует. Не прижимает к себе, не гладит по волосам, не дышит глубже и тяжелее. Просто целует, потому что Чунхон просил, потому что сам хотел, потому что сейчас надо именно так. Спасает. И пустота внутри Чунхона сворачивается кольцами, как огромная змея, плотнее, плотнее, сжимает в душных объятиях саму себя, и исчезает. - Давай выйдем? - спрашивает Чунхон через несколько минут, смущённо вжимая голову в плечи. Техён только выдыхает своё коронное "м", просит таксиста остановиться на набережной и подождать их. Чунхон выкатывается из машины, смущённо одергивает толстовку и медленно идёт к ограде. Кладёт руки на прохладные перила и долго смотрит на воду, в которой тоже мелькают мириады огоньков. Тэхён ждёт несколько бесконечных минут, даёт младшему время договориться с самим собой, и обнимает. Просто подходит сзади, кладёт руки рядом с чунхоновыми и кладёт голову на плечо. Чунхон как-то странно выдыхает, почти напугано, почти радостно. Но не отталкивает, позволяет вот так стоять. Потом поднимает голову и смотрит на огромное, подсвеченное огнями города, чуть зеленоватое небо, усыпанное едва различимыми звёздами. - Никогда не гулял ночью. Техён коротко улыбается, мягко разворачивает Чунхона к себе лицом и осторожно толкает в грудь. Чунхон отклоняется и рефлекторно вцепляется в техёнову куртку со всей силы. - Не бойся. Я же тебя держу. Ограда на набережной не очень высокая, едва ли по поясницу длинному, нескладному Чунхону. Отклоняться вот так - страшно, и ноги слегка скользят по гладкому камню мостовой. - Раскинь руки, - Техён подсовывает носки кроссовок под ограду, покрепче обнимает Чунхона за талию и заглядывает в чёрные от удивления глаза, - Раскинь, я держу. Я всегда буду тебя держать. Пока - не время. Не время, но когда-нибудь Чунхон обязательно узнает, что Тэхён любит его с первого класса старшей школы, с того самого момента, как это длинное, нескладное, нелепое, вечно тараторящее существо перевелось к ним. Чунхону было тринадцать лет, первый класс средней школы. Чунхон боится ещё несколько секунд, потом медленно разжимает пальцы на чужой куртке, отклоняется максимально и раскидывает руки в стороны. И смотрит, смотрит на водяное небо и зеленовато-фиолетовую "реку", усыпанную мутными звёздами. Всё переворачивается с ног на голову, всё внутри переворачивается тоже, но Техён крепко держит и, кажется, правда никогда не отпустит. Потом, через пару десятков таких же молчаливых километров, Чунхон бестолково благодарит за прогулку и открывает дверцу машины перед своим домом. - Ты приходи, как нужно станет. - тихо улыбается Техён и позволяет себе потрепать Чунхона по волосам. - Я должен вернуться. К нему. Потому что... - Потому что пока так нужно, - кивает Тэхён и улыбка становится немного фальшивой, - Но ты всё равно приходи, если захочется. Я же обещал тебя держать. - Спасибо. Чунхон коротко целует Тэхёна в щёку и вылетает из машины, почти сразу скрывшись за дверью. Тэхён выгладывает в открытое окно и ищет глазами десятый этаж. Через минуту в одном из окон зажигается свет и он кожей чувствует, как в Чунхоне снова нарождается пустота. - Где тебя черти носили?! - сердится Ёнгук, прислонившись сонным плечом к косяку двери в спальню, - пятый час утра! - Над рекой носили. - устало говорит Чунхон, скидывает кеды и толстовку, и обнимает, - Прости пожалуйста... Я.. Я просто.. загулялся... - Позвонить слабо было? Чунхон получает слабую затрещину, долго извиняется и ложится в постель с человеком, который обнимает крепко-крепко. Но не держит. - Я люблю тебя.. Я так тебя люблю... - шепчет Чунхон, но смотрит в окно, на рассветное небо, уже спрятавшее тусклые звёзды. Сглатывает и засыпает. - Глупый ребёнок. - немного грустно улыбается Ёнгук и обнимает ещё крепче. OWARI