Conversation

      Разговор Розенберга и Сальери. И, кажется, они не трезвы. - Сальери, я Вас люблю, - начал вопить Розенберг, ходя по сцене как пьяный тюлень. - Розенберг, я уже говорил, мое сердце принадлежит Вольфгангу, - положил руку на лицо и распластавшись, как морская звезда, протянуто сказал Антонио. - Да что Вы все не можете его забыть? - начал читать нотации тот.- Надо жить дальше. И искать цветы жизни. - Как больной придурок прыгает по сцене - А вы правы, мне нужно... - встал с дивана. - Хотя нет... - Антонио упал обратно. - Цветы не дарить. На руках не носить. Серенады не посвящать. И вообще - придурок. - пропел пьяным голосом Сальери. - Не будьте унылым говном, будьте веселой какашкой! - Розенберг прыгнул на диван к брюнету. - Но такой милый... - не слушая того, бубнил пьяный композитор. - Да найдете еще лучшего, - прямым образом намекая на себя, говорил Розенберг. - Да что Вы! Он Бог музыки! - брюнет, резко вскочив с дивана, упал на колени. Судорожно ложась на пол, сворачиваясь калачиком и поджимая коленки к груди. - Сальери, вставайте! - подбегая к нему, Розенберг тыкает его тростью в спину. Все также лежа на полу, Антонио изредка швырял грозные взгляды на того. Розенберг все не отставал от Сальери, прыгая вокруг него и насилуя тростью. /Время спустя/ Брюнет поднимается с пола и поворачивается к валяющемуся в хлам Розенбергу. - Сальерииии, мон амиии, - еле выговаривает тот, - Вы такой мудаааак, - почти пропевает. - Спасибо, Розенбееееерг. Я знаю. - Может мне Вас тростью ебануть? - с радостью вскакивает он. - Еще раз спасибо, но я воздержусь от этой радости, - Антонио пьяной походкой пошел к выходу, - И сходите-ка на хуй. Антонио Сальери скрылся из виду, по пути собирая дверные косяки, а бедный Розенберг спился в одиночку.