***
Холодный, пронизывающий ветер гнал тяжелые облака, деревья гнулись от резких порывов. Вот где-то хрустнула ветвь и с печальным скрипом упала на землю. Маленькая придорожная гостиница была погружена во тьму, ставни ее плотно закрыты, из трубы вьется дымок, тотчас же уносимый ветром. Черноволосая девушка лежала на постели, укутанная в одеяло. На щеках румянец, лицо горит, глаза прикрыты, дыхание тяжелое. Энжел еще не оправилась после болезни и этот стремительный побег из подвалов Оперы в холодную ночь, не прибавил ей здоровья. Снова начался жар, горло свело от кашля, она едва могла говорить. Эрик обеспокоенно метался по комнате, лихорадочно соображая, как ей помочь. По-хорошему, нужно пригласить врача, но это слишком рискованно. Прошло всего пару дней, с того пожара в Опере и слухи о Призраке еще не утихли. Даже в этой гостинице Эрик старался, как можно меньше попадаться на глаза кому-либо. Еду приносит служанка, но она не присматривается к постояльцам, просто оставляет на столике поднос с едой и уходит. Уже которую ночь, Эрик плохо спит, прислушиваясь к хриплому дыханию художницы, вскакивая каждый раз, как слышит ее надсадный кашель, зовет ее по имени, надеясь, что звук его голоса сможет пробиться к ней, к ее душе. Энжел плывет, словно в тумане, вокруг мелькают образы и лица. Вот кто-то в белом халате подходит к ней, но не говорит ни слова. Вот знакомое лицо, это пришла Анабель, девушка из художественной галереи. А рядом с ней Мишель, забавный парень, умеющий развеселить. Но сейчас их лица печальны, они смотрят на Энжел с состраданием. Художница не может пошевелиться, тело, словно сковано невидимыми цепями. Нет возможности пошевелиться, сказать хоть слово, и даже вдохнуть воздух становится невыносимой пыткой. Иногда все меркнет перед глазами и тогда она слышит множество голосов. Они шепчут, кричат и все это сливается в единый гул, невозможно разобрать слова. Девушка не знает сколько времени продолжаются ее мучения, но постепенно из этого гула выделяются слова. «Решай». «Ты можешь вернуться». «Они скучают, они страдают». «Ты нужна ему». «Решай, решай». И снова лица, такие родные и знакомые. Вот ее родители, они так же печальны, словно потеряли самое дорогое на свете. И среди этих образов Энжел видит любимого Маэстро. Он обеспокоен, он зовет ее, но она не в силах ответить. И Его лицо полное страдания и неизбежного рока, терзает нежную душу. А голоса продолжают звучать, она не знает, кому они принадлежат. «Решай». «Ты хочешь остаться?» «Он ждет тебя». Среди этого тумана Энжел видит свет, немного тусклый, но различимый. И голоса звучат громче и яснее. Они заполняют собой все пространство, они всюду. «Ответь, чего ты хочешь?» «Что ты выбираешь?» - Я выбираю Его! – Пытается кричать Энжел, но не может издать и звука. – Я нужна Ему! Он нужен мне! И снова вокруг туман, не шевельнуть и пальцем, тело словно камень. Сознание возвращается, разрывая грань сна, и тяжелым грузом тянет в реальность. Но почему ей привиделся такой странный сон? Энжел не знала, что и думать. Почему ей кажется, что это было прощание с родными и друзьями. В памяти всплывают краткие фрагменты сна. Художница видит белые стены и круглый плафон люстры на потолке. Слышит какой-то протяжный мерзкий писк. Из круговерти лиц и образов всплывает фигура мужчины в белом халате, кажется это доктор. Его губы шевелятся, но не слышно слов. Он обращается к пожилым людям и после его слов они бледнеют, будто услышали нечто ужасное. Очнувшись в знакомой гостиничной комнате, художница огляделась. За окном едва занималась заря, окрашивая небо в нежнейшие оттенки розового цвета. Энжел тихонько поднялась с кровати, стараясь не разбудить спящего рядом мужчину. Что-то детское проскальзывало в выражении его лица. Он был, словно, обиженный мальчик. Девушка едва улыбнулась, всматриваясь в каждую черточку, сдерживая желание коснуться его взлохмаченных волос, чтобы пригладить. Ей не хотелось будить Эрика, ведь он выглядел таким уставшим. «Сколько же времени я провела в болезни?» - Задумалась художница, ощущая в этот момент необычайную легкость. – «Сейчас мне намного лучше и все это время, мой гениальный Маэстро был рядом». Сердце радостно стукнуло, откликнувшись на это признание. «Мой. Нет, не так. Ведь Эрик свободный человек и принадлежит самому себе, а мне он подарил свое сердце и доверил свою любовь. Я хочу, чтобы каждый его день был наполнен счастьем, я все для этого сделаю». Легко сказать. Их любовь еще мала, ведь она только народилась. Сколько преград ей придется преодолеть, чтобы в конце пути стать вечной и негасимой? Но сейчас она видит свой первый рассвет, неуверенно смотрит на голубое небо раскинувшееся куполом так высоко, проводит ручкой по молодой траве, пробивающейся из земли, и вдыхает аромат сочных цветов. Она не видит опасностей этого мира и проживает в благом неведении, лишь Эрику и Энжел под силу уберечь ее, оградить от беды. Им двоим, понадобится много сил и терпения. «Мы справимся, я уверена в этом». Девушка прошла к окну, ежась от утренней прохлады, что сейчас царила в комнате. Огонь в камине погас, и редкие угольки вспыхивали в бледном свете. Унылый, серый пейзаж не радовал взгляд и Энжел попыталась представить себе то место, которое будет принадлежать только им, где жизнь их будет совершенно иной. Она видела опрятный белый дом на холме, окруженный цветущим садом, летнюю беседку, стоящую в тени деревьев. Такое светлое место, где нет мрака и холода, где есть тепло, любовь и забота. Художница оглянулась через плечо. Но это лишь ее мечта, а чего хочет Эрик? Ведь для него так важна музыка, она его неотъемлемая часть, кусочек его души. Разве устроит его спокойная и размеренная жизнь где-то в отдалении? Чего больше он желал? Признания людьми его гения или же признания одного человека, который согласится пройти с ним жизненный путь до конца? Чего он желает теперь? От раздумий девушку отвлек тихий стон, полный боли и какой-то обреченности. Энжел подбежала к Эрику, на лице ее читалась тревога, и этот звук больно колол сердце. Что терзает его сейчас? Какой кошмар обвил его разум липкими щупальцами и рушит хрупкое спокойствие души, обретенное с таким трудом? Мужчина спал беспокойно, веки его дрожали, иногда он начинал двигать руками, словно искал что-то или кого-то. Быть может, сквозь сон он почувствовал пустоту рядом, и это напугало его, но не пробудило от сна. Художница прилегла на краешке кровати рядом с Эриком, нашептывая нежные слова, совсем как тогда, в тот первый вечер, когда она сама пришла к нему. Сейчас он напоминал ей маленького испуганного мальчика, который потерял самое дорогое, что у него было. Она не могла думать иначе, все казалось именно таким, а возможно таким и являлось. Он был лишен детства, тепла и заботы, материнской любви и неосознанно искал это в другом человеке. Куда делся тот сильный, смелый и властный мужчина в костюме Красной Смерти, не побоявшийся появиться среди разодетой толпы, и с таким напором заявляющий, что Опера принадлежит ему? Сколько упорства было в его взгляде, сколько уверенности в каждом движении. В тот праздничный вечер, Энжел была восхищена и очень заинтересована. Но что теперь? Сгоревшая Опера осталась позади и Эрик растерялся. Грозный Призрак Оперы не знал как себя вести, среди обычных людей, при свете дня, где нет каменных мрачных сводов пещеры, в которой горят свечи, и слышится звук падающих капель воды. Когда в очередной раз Эрик издал тяжкий стон и начал метаться, словно в бреду, Энжел попыталась остановить его, прижав к себе. - Тише, тише. – Шептала она, легонько проводя рукой по спине, а другой слегка прижимая его голову к своей груди, будто стараясь таким образом укрыть его от всех невзгод и страхов. – Все хорошо, успокойся. В ответ Эрик обхватил девушку руками и стиснул в объятиях. Сквозь сон он чувствовал тепло и боялся потерять это невероятное ощущение. Он не хотел просыпаться, опасаясь, что и все эти нежные слова, срывающиеся с девичьих губ, все эти легкие прикосновения маленьких рук, уйдут в мир грез и сновидений. Если такое случится, то жизнь его станет пустой и серой, и даже чарующие звуки музыки, что способен создать лишь он один, не спасут его душу, отравленную долгим одиночеством. Но все же пробуждение было неизбежным, сон уходил, но тепло оставалось. Окончательно проснувшись, Эрик смущенно расцепил руки и, пробормотав «доброе утро», сел на кровати. Он не мог в полной мере принять то, что жизнь изменилась. Но вот она, та самая, любящая, добрая и ласковая девушка, лежит рядом и тихо улыбается. На щеках играет румянец, черные пряди волос немного взлохмачены, но от этого Энжел выглядит еще милей, чем обычно. Они не знали, как подступиться друг к другу. Эрик хмурился, порывался что-либо сказать, но в итоге молчал. Художница смущенно улыбалась, но тоже не могла и слова произнести. Им только предстояло перебороть эту неловкость, привыкнуть друг к другу, но все же, кто-то должен был сделать первый шаг. Ближе к вечеру, когда за окном начало темнеть, Эрик принялся собирать вещи. Они и так слишком задержались в этой гостинице, что изначально не планировалось. Художница с тревогой следила за его действиями. Она переживала, рискнет ли ее Маэстро выйти на люди без маски? В тот день, когда они только заселились в гостиницу, Энжел была так измотана, что не обратила внимания на это. Но теперь, она сидела на краешке кровати и кусала губы. Когда Эрик окликнул ее, девушка отозвалась не сразу. - А что дальше, Эрик? – С какой-то грустью в голосе спросила художница. – Мы ведь не можем всегда убегать. Мужчина вздохнул и, аккуратно взяв Энжел за руку, легонько притянул к себе. Он не сказал в ответ ни слова, но девушке почему-то стало намного спокойней. Ей показалось, что все тревоги и переживания улеглись в душе Эрика, что он изменился за этот день. - Не волнуйся ни о чем. Я смогу положить этот мир к твоим ногам. – Прошептал он, перебирая пальцами тонкие прядки черных волос девушки. – Мы уедем туда, где ничто не будет напоминать нам о прошлом. Энжел подняла взгляд на любимого Маэстро. В который раз Эрик поразился кристальной ясности этих голубых глаз и тому, сколько невыразимой нежности он видит в них. Пускай она не первая красавица, но она прекрасна, потому что он любит ее. Эрик признался себе в этом, не кривя душой, и для него она была самой красивой на всем белом свете. - Ты мой ангел. – Художница вздрогнула, она любила этот бархатный голос, такой чарующий и ласковый. - Не говори так. – Энжел покраснела и спрятала лицо у него на груди. – Я просто смертная девушка и до ангела мне очень далеко. Скорее это ты Ангел… Девушка запнулась, она не хотела напоминать о том, как называла его Кристина. Но Эрик никак не отреагировал на эти слова. Он лишь отошел, чтобы взять плащ Энжел и накинуть его на плечи любимой. Окинув его благодарным взглядом, Энжел пошла вперед. Они спешили покинуть эту гостиницу и отправиться дальше, как можно дальше от Парижа и его мрачных тайн, оставшихся под горелыми обломками Оперы. Их дальнейшее путешествие не пестрело какими-либо разнообразными событиями. Они переезжали из города в город, останавливались в невзрачных гостиных домах, проводя много времени в обществе друг друга. Лишь одно омрачало радость художницы. Кошмары Эрика не прекращались и каждую ночь, почти до самого рассвета она пыталась оградить его от них. Первую неделю мужчина спал под своим плащом, не решаясь даже прижаться спиной к Энжел. Но стоило ему заснуть, художница аккуратно убирала плащ и укрывала Эрика одеялом. Когда становилось совсем плохо, девушка начинала тихо напевать старые русские колыбельные, что когда-то в детстве пела ее мать. И тогда Эрик затихал, сквозь сон, прислушиваясь к тихому голоску, он поворачивался лицом к Энжел и мирно спал до утра. В один из дней, когда они остановились в придорожной гостинице по дороге в Марсель, Энжел спустилась в холл, желая заказать обед в номер. - У вас есть хоть кто-то способный донести наш багаж? – Послышался до боли знакомый голос. Художница, не успевшая спуститься до конца лестницы, остановилась. Она узнала обладательницу этого голоса. Мадам Жири. Вот кого она совершенно не ожидала увидеть так далеко от Парижа. Замявшись на одной из последних ступеней, Энжел не знала, выдать ли ей свое присутствие или же нет? Но пока она раздумывала к лестнице подошла светловолосая девушка, облаченная в темно-серое дорожное платье. - Энжел? – Раздался изумленный голос. Художница вздрогнула, перед лестницей стояла Мэг, бывшая балерина Гранд Оперы. Убеждать девушку, что она обозналась, было поздно, да и в принципе бесполезно. Энжел не могла так сильно измениться, чтобы довольно близкая подруга не узнала ее. Вздохнув, художница кивнула и тут же была едва ли не задушена в радостных объятиях Мэг. Естественно, бывшая балерина сразу закидала подругу вопросами. - Как ты смогла от него убежать? А как ты выбралась из Оперы? – И еще тысяча вопросов, ни на один из которых Энжел так и не смогла ответить. Положение спасла матушка Мэг, Антуанетта Жири. По глазам было видно, что она тоже многое хотела узнать, но мадам умела держать себя в руках. Поэтому, осадив не в меру любопытную дочь, Антуанетта сдержанно поздоровалась с Энжел и спросила лишь одно. - Он здесь? Художница побледнела, но кивнула утвердительно. - Я надеюсь, что ты поступила правильно и знаешь, что делаешь. – Мадам коснулась плеча девушки и ободряюще улыбнулась. – Сможем ли мы поговорить сегодня вечером? - Да, мадам. – Тихо ответила Энжел и быстро проскользнула к конторке. Сердце в груди бухало, словно молот по наковальне, руки дрожали, девушка испуганно озиралась по сторонам. - С вами все в порядке, мадемуазель? – За конторкой стояла женщина пожилого возраста, в строгом черном платьем и вдовьем чепце. Глянув на бледную девушку поверх очков, хозяйка гостиницы поинтересовалась. – Вы словно привидение увидели. Что случилось? - А? Нет, нет. Все в порядке, я просто плохо спала. – Пробормотала художница, и быстро произнеся свою просьбу, поспешила к Эрику. Предусмотрительный композитор естественно взял с собой бумагу и чернила, и теперь старательно что-то выводил на ровных строчках. Мужчина был весьма поглощен своей работой, в глазах горел какой-то лихорадочный блеск, на стремительно вошедшую в комнату девушку, он не обратил по началу внимания. Энжел присела на кровать. Она забыла поинтересоваться у хозяйки гостиницы в каком номере остановилась мадам Жири, но теперь даже не знала, действительно ли хочет заводить разговор с Антуанеттой. «Но почему они здесь? Хотя, если проводилось расследование, их вполне могли посадить за соучастие, ведь мадам очень долго помогала Эрику». – Девушка откинулась на кровать и закрыла глаза. В комнате было тихо, лишь слышался скрип пера по бумаге и потрескивание дров в камине. – «Антуанетта предала Эрика, она рассказала Раулю обо всем. Я не хочу повторение тех событий. Правильно ли будет оставаться здесь?» От мыслей Энжел отвлек стук в дверь. «Видимо принесли обед». – Подумала художница, вставая с кровати и подходя к двери. Но она ошиблась, в коридоре стояла мадам Жири. - Извини, что я пришла так внезапно. Можно войти? – Спросила она. Девушка обернулась, чтобы посмотреть на своего Маэстро. Эрик сидел за столом, повернувшись к двери, на его лице читалось крайнее изумление. Увидев вопросительный взгляд Энжел, он неуверенно кивнул и попытался успокоиться. Художница открыла дверь шире, пропуская в комнату бывшего балетмейстера. Поначалу разговор не клеился, мадам Жири пыталась посмотреть в лицо тому, кто наводил ужас на всех обитателей Оперы одним лишь именем, но не могла. То ли она чувствовала вину перед ним, то ли, как и другие люди, не могла без содрогания видеть эти шрамы на его правой щеке. Эрик и Антуанетта сидели напротив друг друга и молчали. А Энжел стояла рядом с мужчиной, положив руку ему на плечо. Тишина начинала тяготить всех троих, Эрик стал нетерпеливо постукивать пальцами по столу, художница задумчивым взором смотрела в огонь камина, а мадам Жири нервно теребила кружевной платочек. - Ну, здравствуй Анна. – Эрик нарушил молчание первым, желая, как можно скорее начать и закончить этот ненужный, на его взгляд, разговор. – О чем ты хотела поговорить с моей невестой? Энжел вздрогнула и отвела взгляд в сторону, на ее лице расцвела улыбка. Антуанетта заметила это, но даже не знала, как реагировать на такое. - Я хотела извиниться, но боюсь, все равно, что-то ужасное произошло бы в Опере. – Тихо произнесла мадам Жири. – В Париже сейчас весьма неспокойно и вы правильно сделали, что уехали, как можно дальше. Балетмейстер продолжала говорить, она рассказала о том, что Кристина стала графиней, выйдя замуж за Рауля. При упоминании этих людей, лицо Эрика на мгновение выдало гримасу недовольства, но потом он оглянулся на стоящую рядом девушку и, не сдержавшись, обнял ее за талию. Опера понемногу реставрируется, но мало кто согласен жертвовать деньги на ее восстановление. Расследование, что вели полицейские, еще продолжается, хотя им не удалось выяснить слишком многое. Допросить мадам Жири и Мэг им не удалось, а про Энжел Мейер, вообще мало кто слышал. По всему получалось, что расследование скоро кончится, но соваться обратно в Париж весьма глупая затея. Антуанетта вместе с дочерью направлялись в Марсель, где проживала ее сестра. - Мы поживем у нее какое-то время, пока не накопим на собственное жилье. Еще раз прости Эрик. Теперь я рада за тебя. – Балетмейстер перевела взгляд на художницу. – Ты очень храбрая девушка, Энжел. Надеюсь, у вас все получится. Девушка не знала, что ответить и только лишь кивнула в ответ. Быть может, разговор продолжился дальше, но в дверь снова постучали. Мадам Жири попрощалась с Эриком и Энжел, еще раз извинившись, ушла в свою комнату. Обед прошел в молчании. В эту ночь, Эрик лег спать под одно одеяло с девушкой и даже не стал отодвигаться в сторону, когда она прижалась к нему, обняв за талию. И его кошмары отступили прочь.Глава 1
22 мая 2015 г. в 19:41
Из воспоминаний Энжел:
«Нам удалось сбежать из Парижа незамеченными, почему-то никому в голову не пришло то, что Призрак мог ускользнуть из Оперы. Поэтому основное скопление полицейских наблюдалось именно у главного входа театра, наряду с командой пожарных. То ли полицейские девятнадцатого века не так умны, то ли случилось что-то еще, но никто из них не преградил нам путь, когда мы вышли с другой стороны на прилегающую к зданию Оперы улочку.
Я слишком рано обрадовалась тому, что болезнь отступила. Из-за нервного напряжения организм ослаб еще больше, меня трясло почти всю дорогу, я не могла расслабиться. Эрик же был довольно спокоен, хотя мне казалось, что это лишь напускное. Честно, я не могла себе представить, что он чувствует перед этим неизвестным будущим, перед этой дорогой, уводящей нас все дальше в карете, в маленький городок Лонжюмо. Быть может, он не верил, что в его жизни появился такой поворот событий, о котором он и помыслить не мог, что совсем другая девушка будет рядом с ним, сжимать его руку и шептать ласковые слова, одаривая нежным, любящим взором.
Меня не пугала его внешность, я видела Эрика совершенно другим человеком. В иные моменты он казался мне таким робким и неуверенным, но я знала, насколько сильна его воля, которую никто не может сломить, кроме одного единственного человека – меня. Новое предательство полностью выжжет его душу, окунет в бездну отчаяния и горя, он совсем разуверится в человеческой доброте, закроет свое лицо от всего мира и больше никогда не предпримет попытки обрести счастье.
Одинокий и позабытый всеми. Я не хотела видеть его таким, мне было больно такое даже представить, и душа была полна решимости, пройти с ним весь путь до конца. У меня не было четких представлений о том, как пройдет наша жизнь, и сможем ли мы обрести покой в каком-либо месте. Перед внутренним взором появлялся небольшой белый дом с красивой черепичной крышей, пышный цветущий сад, а вокруг зеленеющие поля, и небольшой лесок рядом, из-под прохладной тени которого, весело журча, бежит хрустальный ручеек. Но вряд ли сельская пастораль, удовлетворит такую натуру как Эрик. Он композитор, музыка частичка его души, его другая возлюбленная, которая вела его все эти годы, направляла и поддерживала.
Вслед за этими мыслями, появились другие. Моя прошлая жизнь все так же оставалась для Эрика загадкой, которую я не спешила раскрывать. Мне было страшно, да и что я могла сказать ему? Что я из будущего? Это настолько нелепо звучит, что, даже проговаривая в голове эти слова, уверенность в их правдивости становилась все меньше. Но врать было противно еще больше, чем говорить правду. И так каждый раз, стоило мне лишь задуматься над предстоящим разговором, как сомнение вихрем охватывало душу и разум. Что сказать, как поведать такую мистическую историю, тому, кто рано или поздно захочет узнать меня другую?
Карета уносила нас все дальше и дальше, Эрик был задумчив и тих, лишь изредка кидал на меня взгляд. Зеленые глаза, полные надежды и ожидания, в них застыл немой вопрос, на который я знала ответ. С того самого момента, когда Эрик оттолкнул от себя Кристину, я уже знала ответ, и даже раньше, но не могла до конца признаться себе в этом. Я так и не произнесла этих заветных слов, которые так жаждет услышать мой гениальный Маэстро. Такие простые слова, но с каким трудом они срываются с губ. Но он еще услышит их, обязательно услышит».