***
Мы шли по темной, пустынной улице Изумрудных решеток. Анта Нор, Младший магистр Ордена звездных красок, которого мы, наконец, зажали в угол, был спрятан у меня между большим и указательным пальцами. Джуффин будет рад, но рад он будет завтра утром, о чем уже оповестил нас. Спешить было некуда, поэтому мы решили прогуляться пешком. Сначала Шурф рассказывал мне об Ордене звездных красок, потом мы болтали еще о какой-то ерунде, а последние полчаса молчали. Я млел от уютности этого молчания, от спокойствия, которое охватывало меня, как только я оказывался рядом с этим человеком. Мысли лениво ползали в голове. Теплый вечер окутывал Ехо, наполняя его изумительной плотной тишиной. Она была немного душной, зато в ней можно было говорить о чем угодно: хранить секреты она умела. — Шурф, можно спросить тебя кое о чем очень личном? Он удивленно на меня взглянул. — Спрашивай, конечно. Я обнаружил, что волнуюсь, как школьник на первом экзамене. Да какого черта? — Тебя все-таки интересуют мужчины или нет? Заинтересованный взгляд. — Случается. И что я дальше намерен делать с этой информацией, и зачем она была нужна мне? Ответа не находилось. — Ты просто так спрашиваешь или с какой-то целью? — Просто так, — честно ответил я. Шурф бросил на меня еще один изучающе-заинтересованный взгляд, но ничего не сказал.***
«Случается». Выяснилось, что проблема безосновательного интереса к эльфийским особенностям Шурфа так просто не решается. Она продолжала меня волновать. После того как фразы об эльфах начали мерещиться мне в статьях «Королевского голоса», я понял, что пришло время очередного сеанса самоанализа. И поинтересовался у своих Максов, почему они беспокоятся и тревожатся. В ответ раздалось отчетливое фырканье, которое спустя несколько секунд я опознал как собственное. Тревогу и беспокойство у меня эта информация точно не вызывала. Она меня влекла. Бесстыднейшим и наглым образом. — Макс, может, ты латентный бисексуал? — обреченно спросил я у потолка. Потолок молчал, Максы тоже молчали: этот вопрос оказался для них слишком сложным. — Ну и как это проверить? — вопросил я в пространство. На следующий день мне пришла гениальная мысль: нужно попробовать посмотреть на мужчин как на сексуальный объект. Мысль была дикая, одновременно смешила меня и заставляла усомниться в собственном психическом здоровье, но ничего лучше я не придумал. Первым оказался Мелифаро, чуть не сбивший меня с ног в коридоре Управления. Я попытался вообразить его в своей постели. Воображение начисто отказалось работать. Следующим был зарывшийся в самопишущие таблички Джуффин. Допустим, я обхожу стол и его кресло, кладу руки на его плечи, разминаю их… Если бы мое воображение было человеком, оно бы сейчас удивленно подняло обе брови, мол, какого хрена ты со мной творишь, дорогой хозяин? Я рявкнул на воображение и продолжил эксперимент. Массаж — это недостаточно интимно. Я мог бы положить руки на его скулы и… Твою мать! Нет, я категорически не мог себе такое представить. Наверное, дело в том, что Джуффина и Мелифаро я знаю, равно как знаю, что с ними я не… Макс, прекрати. Ладно, на знакомых больше не экспериментируем, проверяем незнакомцев. Я сказал, что пойду общаться с Нули Карифом на тему куманских сладостей, в промышленных количествах оказавшихся в доме одного из наших подозреваемых, услышал в ответ, что триста лет никому здесь не нужен, и умотал наблюдать за мужской половиной населения Ехо. Грешные магистры, если бы мне пару лет назад кто-нибудь сказал, чем я буду заниматься и с какой целью… Мелькнувший за углом полицейский был слишком молоденьким, почти мальчишкой. Мальчишек мы в постель не берем. Пройдя несколько шагов, я осознал свою мысль и, изумленно крякнув, остановился. Но мысль была подумана, ничего другого не оставалось, кроме как смириться с ней. Я озадаченно потопал дальше. На Гребне Ехо было раздолье. То есть граждан мужского пола там хватало. Я свернул в один из трактиров и сел так, чтобы был хороший обзор. Вот, например, этот парень — симпатичный, стройный, уверенный. Мог бы я с ним гулять тут, как некогда с Меламори? Как с человеком, на которого имею виды, а не как с другом? Делиться с ним чем-нибудь откровенным, интимным, завлекать его? Наверное, мог бы. Если бы мне нужно было его привлечь, я бы, вероятно, мог попытаться это сделать. Проблема заключалась в том, что мне ничуть не хотелось его привлекать; вот та рыжая девушка выглядела куда более подходящим объектом. Через час я понял, что эксперимент не удался. Одни мужчины мне казались симпатичными, другие — нет. С одними было бы не стыдно флиртовать, с другими — некомфортно. Я дошел до того, что нашел в толпе пятерых парней, которых при необходимости, пожалуй, смог бы поцеловать. Попытка представить с ними секс ни к чему не привела: я не мог вообразить в своей постели мужчину. Мне не было неприятно или противно, не было интересно или занятно, просто не получалось мысленно нарисовать такую картину. Флирт и поцелуи застопорились на понятии необходимости. Чисто теоретически я, возможно, мог это сделать. Но абсолютно не хотел. Растерянный, я отправился в порт: с Нули Карифом все-таки следовало пообщаться. Может быть, дело в том, что эти мужчины, скорее всего, гетеросексуальны? И не привлекают меня, потому что не хотят привлекать мужчин вообще? Предположение казалось притянутым за уши, но рациональное зерно в нем чувствовалось. Пообщаться бы с местными геями, а еще лучше просто взять и поцеловать кого-нибудь из них. Просто ради эксперимента: понравится — не понравится. Вопрос в том, как найти и распознать среди населения Ехо геев или хотя бы бисексуалов. По эльфийской принадлеж… Вурдалаков через пятое колено водяной вороне под крыло. Шурф. Итак, мы вернулись туда же, откуда пришли, то есть к Шурфу. Правда, вернулись мы туда с очень недвусмысленными мыслями, на которые мне бы не хватило смелости, не сделай я такой крюк через пятерых симпатичных парней на Гребне Ехо. Между тем это был один из самых простых и логичных способов. Поцеловать Шурфа — и все станет понятно. Интересно, как он отреагирует на такую просьбу. Мне казалось, что он не станет отказывать, если ему честно объяснить, что к чему. А врать я не видел смысла. Если уж дело закончится поцелуем, стесняться говорить правду как-то глупо.***
— Макс, возможно, это не мое дело, но мне весь вечер кажется, что ты хочешь сказать мне что-то, но то ли боишься, то ли стесняешься, то ли не можешь решиться по какой-то другой причине. Мы бродили по садам Левобережья, куда я потащил Шурфа в надежде, что в тихом приятном месте, в окружении зелени, при полном отсутствии людей и света мне будет легче изложить свою просьбу. Куда там. Я уже пару часов так и этак пытался начать нужный разговор, но каждый раз слова застревали в глотке, а нервы напрягались до предела. Нет, я не боялся, я просто очень сильно волновался. Следовало признать, что идея поцеловать Шурфа не казалась мне непривлекательной. И осознание этого факта делало задачу еще более трудновыполнимой. Размышлять о причинах этого явления я сейчас был не в силах. — У меня действительно есть к тебе просьба, но очень странная. — Не думаю, что это причина ее не озвучить. Слова решительно не хотели выговариваться. Их явно привязали к горлу железными цепями, и эти цепи мешали мне дышать, пока слова метались и пытались выскочить наружу. — Дьявол, — выругался я, понимая, что веду себя как юная девственница на первом свидании. После чего остановился, задрал голову и сообщил веткам, оказавшимся надо мной: — У меня есть подозрение, что мне нравятся мужчины, и я хотел попросить тебя поцеловать меня, чтобы выяснить этот вопрос. И решился посмотреть на него. Ожидаемого удивления на его лице не обнаружилось. Зато у него отчетливо блеснули глаза. Не говоря ни слова, он шагнул ко мне, обнял меня за талию и поцеловал с неожиданной настойчивостью. Характеристика «непривлекательно» явно не подходила, как и прочие отрицательные характеристики: я даже вспомнить их не мог. Уверенные губы захватили мои, попытки перехватить привычную инициативу категорически пресекались, и чем дальше, тем больше мне это нравилось. Я поддался, обнял его за плечи, одновременно продолжая играть в занятную игру «кто победит» и пытаясь прихватить его губы своими, и — невероятно, но он уступил. Я немедленно воспользовался этой свободой, лаская языком его губы, чуть прикусывая и просто целуя их — властные, бойкие, своенравные, настойчивые, раскрывающиеся мне навстречу с готовностью, но без всякой покорности. Такие губы я еще никогда не целовал, и они меня чертовски влекли. Я перебрался руками на его спину, а он прижал меня теснее к себе. По телу прошла знакомая по последним дням волнительная дрожь, только в разы усиленная. Она очень напоминала желание. Едва я успел подумать о нем, как тело немедленно подтвердило эту мысль, недвусмысленно отзываясь возбуждением на ласки Шурфа на спине. Я запаниковал, понимая, что это уже слишком. И разорвал поцелуй, одновременно отступая от Шурфа. Нет, я не боялся, что он станет настаивать. Я боялся, что сам могу не сдержаться. Он смотрел на меня с невозмутимой ухмылкой, но в глазах угадывались искорки ответного вожделения. Судя по всему, теперь он рассматривал меня не совсем как друга. Я пытался отдышаться; у него, разумеется, таких проблем не было. Возбуждение исчезать не спешило, и это меня не слишком устраивало. — Кажется, мы выяснили, что мужчины меня привлекают, — заключил я просто для того, чтобы что-нибудь сказать. — Нет, Макс, мы выяснили, что тебя привлекаю я, — усмехнулся он. Мое тело было полностью согласно с этим утверждением. Надо было что-то делать. Вести хоть какой-нибудь диалог, что ли. — Но ты же мужчина. — Определенно. Но я только один мужчина, это катастрофически неполная выборка. Для чистоты эксперимента тебе необходимо повторить свои действия еще с девятью объектами как минимум. Я мрачно на него посмотрел. Озвученное предложение почему-то не вдохновляло. Возможно, я смутно подозревал, что упомянутые девять объектов целоваться могут значительно хуже, чем он. Шурф склонил голову набок, не сводя с меня взгляда, и внезапно шагнул ко мне. Я снова запаниковал — главным образом потому, что это движение воодушевило некоторые части моего тела. Чрезмерно воодушевило, я бы сказал. — Спокойно, Макс, — произнес он, подходя почти вплотную. — Я помочь тебе хочу. И взял мою руку. Я пожалел, что секунду назад, разрываясь между желанием убежать и желанием наброситься на него, не выбрал первое. Шурф между тем с исследовательским интересом ощупывал мой локоть и внезапно больно нажал на внутренний сгиб. Я охнул от неожиданности: возбуждение резко исчезло. Можно было вдохнуть. Шурф отошел на пару шагов. — Спасибо, — искренне поблагодарил я. — Это не самый лучший способ решать подобные проблемы. — А какой лучше? Задавать такой вопрос было плохой идеей. Лучше бы я промолчал и через несколько секунд сам догадался, что он имеет в виду. Он смотрел на меня с непередаваемым выражением. — Послушай… Я не готов, — честно пожаловался я. «Даже с тобой». — Не уверен, что согласен с данным утверждением, — прокомментировал он. И добавил обычным тоном: — Пойдем отсюда.***
Следующую дюжину дней я тщетно пытался понять, кто надо мной издевается — мой мозг или Шурф. Шансы были пятьдесят на пятьдесят. Допустим, Шурф никак не мог быть виноват в том, что при его появлении в зоне видимости я тут же вспоминал, как спокойно и уютно мне было в его объятиях и как озорно и своевольно он целуется. И в том, что я исподтишка рассматривал его и с каждым разом все больше убеждался в том, что прекрасные и благородные эльфы из сказок моего детства более чем подходили на роль его предков, он тоже не мог быть виноват. Но я постоянно стал с ним сталкиваться. В прямом смысле. Он появлялся из-за углов как раз в те моменты, когда я куда-то мчался. И я, естественно, обнаруживал себя в его объятиях. А он только невозмутимо на меня смотрел, мол, Макс, куда ты вечно спешишь и на людей натыкаешься. Он умудрялся вставать со своего стула в кабинете Джуффина ровно за секунду до того, как я поднимался со своего, и я непременно его задевал. У него в руках постоянно оказывались нужные мне предметы, которые он с готовностью мне передавал, и физически невозможно было передать их, не касаясь моей руки. Периодически он оказывался у меня за спиной — довольно близко. Я разрывался между ощущением безопасности и чрезмерным, на мой вкус, волнением. И очень жалел, что не выяснил у него точное расположение волшебной точки на локте, потому что иногда она была бы весьма кстати. А сам я ее не мог найти, хотя ощупал весь локоть. В общем, творилось черт знает что. Но, когда спустя дюжину дней мне начали сниться откровенно эротические сны с его участием, я не выдержал. Заявился в его кабинет, где он сидел с очередной книгой — как всегда с ровной спиной, с бесстрастным выражением, в белых одеждах, еще и солнцем из окна освещенный. Солнце явно решило подыграть ему. Досадуя на предательское светило, я выпалил: — Ты издеваешься? Он издевался. Сейчас этот прискорбный факт был очевиден. Он очень медленно положил на страницу закладку, медленно закрыл книгу, медленно ее отложил и медленно поднял на меня взгляд. К этому моменту я почти готов был его убить. — Над кем? — сдержанно спросил он. — Надо мной! — кипятился я. — Я над тобой издеваюсь? — переспросил он. — Ничуть. Издеваться над человеком, которому не желаешь зла, бессмысленно и глупо. Самым ужасным было то, что он был красив как черт. То, что он был прав и спорить с ним я не смог бы никогда в жизни, мне даже ужасным уже не казалось. Привык. — Ты не хочешь присесть и рассказать мне, что произошло? — участливо спросил он. Как будто ты сам не знаешь, что произошло. Я уселся на ковер прямо в том месте, где стоял. — Этот сон — твоя работа? — Какой сон? Он как будто удивился вполне искренне. Но что тогда, черт возьми, происходило? — Макс? — кажется, он всерьез забеспокоился. А я не был способен равнодушно переносить его беспокойство за меня. Как и его беспокойство вообще. И обреченно махнул рукой. — Сон, в котором я обнаружил себя стонущим в твоих объятиях. Без одежды, что характерно. Он задумчиво посмотрел на меня, решил, видимо, что говорить через стол о таких вещах почему-то нельзя, подошел и сел рядом. — Макс, я не отрицаю, что в последние дни время от времени оборачивал некоторые ситуации таким образом, что мы оказывались в незначительной физической близости. Нет, я не издевался, я хотел помочь тебе разобраться в собственных желаниях. Но я никогда не стал бы колдовать для того, чтобы привлечь тебя или повлиять на твои мысли, стремления и настроения. Я изучающе взглянул на него. Да мог и не смотреть: он говорил правду, это и так было ясно. Шурф не стал бы мне врать, Шурф не стал бы исподволь «влиять на мысли и настроения», Шурф вообще не стал бы играть со мной нечестными методами. Глупо и отвратительно с моей стороны было подозревать его в этом. И что, спрашивается, мне было делать? Он осторожно положил руку мне на плечо. Это был ободряющий и поддерживающий жест, без всякого намека, но мне захотелось немедленно развернуться и повалить его на ковер, благо он был достаточно мягким. — Прости, — тихо сказал он. — Если бы я знал, что ты так сильно чувствуешь, я не стал бы ничего делать. «Так сильно хочу тебя, ты хотел сказать?» Я не выдержал. И расслабил спину, падая на него. Видимо, мозг решил, что если я не вижу, как оказываюсь на полу в его объятиях, то этого не происходит. Но Шурф оставался Шурфом даже в крайне нестандартных ситуациях. Надежные руки поймали меня, удержали; очень аккуратно и осторожно он обнял меня и слегка прижал к себе. По спине и рукам побежали мурашки, в паху немедленно сконцентрировался жар. — Да что же ты делаешь! — прошипел я. У шеи почувствовался горячий выдох. Кажется, Шурф не ожидал такой реакции. Да я и сам не ожидал. От его дыхания волоски на шее поднялись дыбом — я превратился в один сплошной оголенный нерв. Его рука с моей груди осторожно переместилась на живот, и я затрепетал от предвкушения. Рука скользнула на бедро чуть увереннее — я тут же раздвинул ноги. Что я такое делаю? Нет, подождите, я не знаю, что на меня нашло, но я никак не рассчитывал на такое продолжение. Рука лежала на бедре и не двигалась. Я отдал бы в этот момент все, чтобы Шурф не убирал ее оттуда. — Макс, — произнес тихий голос у моего уха, — я не сделаю ничего против твоей воли. Но ты определись. Продолжать мне или нет? — Да, — выдохнул я. — То есть нет, — это остатки разума. — Да! — это он едва заметно успел скользнуть рукой на первое «Да». — Это такая изощренная месть за столкновения в коридоре? Что? Какой коридор? Нервная система плохо справлялась со своими функциями, слабо распознавая речь. Неудивительно, она вся сейчас была занята тактильными ощущениями. Я смутно понимал, что вот-вот кончу просто от того, что возле моего паха лежит его рука. В таких обстоятельствах уже не имело значения, где конкретно будут его пальцы. — Шурф! — толкнулся я навстречу невыносимой руке. — Таки «да»? — шепнули мне в ухо. — Да да, да! Да! — последнее «да» предназначалось ладони, которая обхватила болезненно стоящий член. Долго трудиться ей не пришлось: несколько умелых движений — и меня сотряс такой оргазм, что перед глазами заплясали разноцветные пятна, а руки самостоятельно вцепились в Шурфа. Было чертовски хорошо. И чертовски плохо. Я только что кончил от пары прикосновений мужчины, Шурфа, совершенно себя не контролируя, хотя совершенно не планировал и не имел никакого желания заходить так далеко. От этого хотелось провалиться под землю и желательно больше никогда оттуда носа не высовывать. Я понимал, что Шурф был не против и сделал все возможное, чтобы мне было хорошо — и физически, и морально, причем первого добился с большим успехом. Но я не хотел ничего такого, действительно не хотел, и не представлял, как с этой мыслью посмотрю ему в глаза. Поэтому полулежал в прежней позе, привалившись к нему спиной, что тоже было нечестно. Зачем я вообще полез в его объятия?.. Но ведь полез, сам дурак, теперь нужно было как-то расхлебывать, а как это сделать, хотя бы не обидев его, я не представлял. Можно было попробовать быть честным, единственный условный выход. Я приподнялся. Оргазм был хорош: мышцы хотели оставаться расслабленными. Собрав силы, я все-таки оторвался от Шурфа и повернулся к нему. В его глазах замерла грусть. От такого зрелища у меня из головы вылетели все мысли, осталось только желание сделать что-то, чтобы эта грусть исчезла. — Шурф, я… А что я мог сделать? — Макс, я понимаю. Он поднялся и протянул мне руку. Я схватился за нее, потому что схватиться за поданную им руку — самое меньшее, что я мог сделать, чтобы загладить случившееся. Он быстро поднял меня на ноги. Ноги держали плохо. — Прости. — Мне не за что тебя прощать. Я благодарно кивнул и сдвинулся в направлении двери. — Макс, — позвал он меня. Я обернулся. Солнце опять освещало его почти целиком. — Не ходи в таком виде по Управлению. Я слабо улыбнулся, представив себе реакцию Джуффина или, того лучше, Мелифаро. И кивнул: — Не буду. Меня проводили печальным взглядом.***
Эротические сны мне больше не снились, в Управлении полного порядка я сталкивался разве что с Мелифаро, кувшины камры мне передавал Джуффин. Казалось бы, живи да радуйся. Так паршиво я себя не чувствовал никогда. Шурф ходил по-прежнему невозмутимый, от грусти в его глазах не осталось и следа. Он был неизменно приветлив, дружелюбен и внимателен со мной, словно не я, а он пытался загладить какую-то вину. Но физически старался держаться как можно дальше от меня. Наши стулья внезапно и незаметно расползлись по разным углам кабинета, а по коридорам он, судя по всему, вовсе не ходил. Увидеть его в Управлении вечером стало практически невозможно. Во время совещаний сплошь и рядом выяснялось, что Шурф уже выполняет какую-то работу по делу, которое мы обсуждали. Когда мы шли на задания, он всегда находился по другую сторону от человека, который был с нами. А вдвоем нас никто не отправлял. Секрет этого явления был разгадан мной однажды, когда я приперся в Управление еще до полудня. Мне не спалось, дома не сиделось, гулять не хотелось. В последнее время это было типичное мое состояние. Дверь в кабинет Джуффина была приоткрыта, оттуда доносились голоса. Джуффин заканчивал какую-то фразу: — …можешь с Максом сходить проверить. И голос Шурфа: — Не вижу смысла беспокоить Макса, я могу сходить сам прямо сейчас. Дверь открылась полностью, и из кабинета целеустремленно вышел Шурф, как всегда осанистый и гордый. Я ожидал увидеть что угодно, только не нежность, мелькнувшую в его взгляде, когда он увидел меня и понял, что я все слышал. Он скрылся за поворотом коридора, а я никак не мог сдвинуться с места. Больше всего мне хотелось пойти за ним и рассказать ему все. Как я засыпаю в обнимку с подушкой и где-то между сном и явью мне мерещится, что я обнимаю его. Как не могу и часа провести наедине с собой, ничего не делая, потому что начинаю думать о нем. Как даже представлять не хочу чьи-то губы и руки после его губ и рук. Как мне не хватает его голоса и теплых усмешек, притаившихся в уголках его рта специально для меня. Конечно, я никуда не бросился. А на следующий день мне приснилось горячее тело, прижимающее меня к кровати, и собственные мольбы, так похожие на то самое «Шурф! Да!», которое не давало мне покоя. Проснулся я с эрекцией и с осознанием того, что надо что-то делать. В сущности, варианта было два. Первый — простой — заключался в том, чтобы пойти к знахарю и попросить его устранить имеющуюся проблему. Насколько я знал, знахари с проблемами подобного рода справлялись отлично, вряд ли мой случай был из ряда вон выходящим. Второй вариант заключался в том, чтобы плюнуть на все и пойти к Шурфу. «На все» — это значило на свое мнение о правильности, чувство собственного достоинства и дурацкую боязнь отношений с мужчиной. Что боязнь дурацкая, а чувство собственного достоинства защищает совсем не то, что нужно защищать, и совсем не от того человека, я уже понял. Головой. Выбросить их из ощущений оказалось значительно сложнее. — Ладно, Макс, — сказал я, валяясь в бассейне и поднимая в нем брызги нервными ударами руки, — если ты пойдешь к нему, ты ж понимаешь, что вы рано или поздно переспите, причем скорее рано? — Угу, — отозвался Макс, и тревоги в его голосе решительно не было. Я даже расслышал там что-то, похожее на предвкушение. — Ты хочешь, чтобы он тебя трахнул? — поинтересовался я у своей головы. — Угу, — с чувством ответила голова. — Он — мужчина — будет владеть тобой — мужчиной, — уточнил я. — Вот и чудесно, — отозвался Макс из головы. — У меня уже все болит просыпаться от этого желания. У тебя, кстати, тоже. «Черт возьми, надо было провести сеанс психоанализа с головой раньше», — подумал я. — А еще не исключено, что тебе сорвет крышу и что ты будешь нести всякое, за что тебе потом будет очень стыдно, — предупредил я. — Буду, — согласился Макс. — Как дешевая нимфоманка, — решил добить я. — Ты думаешь, он не оценит? — саркастически спросил Макс из мозгов. — Мне кажется, оценит. И ухмыльнулся, сволочь. — И это может быть не так уж приятно, — выдал я запасенный напоследок козырь. — Да не плевать ли тебе, бывший владелец меча Менина, таскавший его в собственной груди, какие там неприятные ощущения у тебя возникнут, когда тобой будет наслаждаться любимый человек, а ты будешь наслаждаться им?! — рявкнуло второе «я». Я задрал голову и уставился в потолок, под которым еще звенело эхо моего проникновенного рявканья. Все хорошо, Макс, без паники, ты все-таки сказал это вслух, пусть даже собственному бассейну — или собственному второму «я». Разговаривать и с тем и с другим есть признак не слишком здоровой психики. Я лениво ударил рукой по воде — руке внезапно стало спокойно.***
Страдания возобновились вечером. Нет, не так: вечером на меня нахлынул такой мандраж, что я явился, куда собирался, практически притащив себя за шкирку. Собираясь, я нервничал. В принципе, реакция у него могла быть какая угодно. Он в последнее время такие странные вещи совершал, что предугадать ее было не так уж просто. «А ты, Макс, вел себя так естественно, что дальше некуда», — сообщил я самому себе. По дороге взвинченность начала казаться мне нездоровой. Он мог сказать что-то вроде «Макс, оставим прошлое в прошлом, потому что прошлому место в прошлом» или еще какую-нибудь заумь, опротестовать которую будет сложно любому, кто не является доктором философских наук. Когда я оказался возле его калитки, меня охватила самая настоящая внутренняя дрожь. Я чувствовал себя идиотом, потому что внятных причин для нее не было. Сначала я старался полностью расслабиться. Не помогло, зато из головы вылетели последние мысли. Я еще раз понадеялся на дыхательную гимнастику. Черта с два, достаточно было вспомнить, кто меня научил, и все возвращалось на круги своя. Я уселся на землю и вслух приказал себе успокоиться. Вопли в голове притихли. На пару минут. Я понял, что это безнадежно, с деланной уверенностью поднялся, повернулся к калитке и некоторое время пытался заставить себя протянуть к ней руку. Проверенный метод «сделай вид, что тебе не страшно» не работал! Это было какое-то безумие. Я глубоко вдохнул и решил, что надо прогуляться. И отправился медленным шагом вокруг дома. После первого же круга наткнулся возле калитки на Шурфа. — Хороший вечер, Макс, — мягко сказал он. Исчезнувшее от неожиданности волнение вернулось снова. — Хороший вечер, Шурф. — Может, все-таки зайдешь? Я определенно собирался все-таки зайти, поэтому последовал за ним по дорожке к дому. Я был уверен, что он понял, зачем я пришел, скорее всего отлично знает про мое волнение, не исключено, что в курсе и всего остального. Тот факт, что в гостиной он просто остановился, только подтверждал это. А потом он повернулся ко мне. — Ты что-то хотел? И я моментально понял, что ему, возможно, было еще хуже, чем мне. Мы чуть ли не впервые после инцидента в его кабинете оказались наедине, и я отчетливо понимал, что он хочет подойти ближе, но ни за что не станет этого делать. Он просто стоял передо мной — великолепный, виртуозный Мастер пресекающий ненужные жизни, сильный и чувствительный, на самом деле куда более чувствительный, чем я, и до меня стало доходить, что его мое «да, нет, не знаю, прости» могло ранить намного сильнее, чем меня самого. И мне стало стыдно, действительно стыдно, и совершенно не за то, за что, как я полагал, мне стыдно должно было стать. А за «то» — не было ни капельки. — Хотел. — Что? И я мог бы сейчас рассказать ему о том, что посчитал нужным изменить отношение к произошедшему. Мог бы объяснить, что в моем мире отношения между мужчинами часто считаются неприемлемыми, поэтому я привык всегда играть в отношениях активную роль, а тут появился он и нарушил мою картину мира, напугав меня тем, что я должен быть кем-то полностью противоположным. Мог бы рассказать, как мне без него плохо. Но либо он и так это знал, либо ему это было незачем. Поэтому я честно сказал: — Тебя. Легкое колыхание полы лоохи — и я внезапно представил, какие ноги оно должно скрывать. Сказать, что мне хотелось увидеть и дотронуться до этих ног, — ничего не сказать. Так что, не давая ему время на рассуждения, я кристально честно уточнил: — До одури. Почему мне никогда не приходило в голову мысленно его раздеть? Я сейчас попробовал это сделать и понял, что такое занятие чревато серьезными последствиями. Лучше бы я для начала попрактиковал это удовольствие наедине с собой: меньше риска для жизни. Сейчас мне откровенно хотелось где-нибудь прямо здесь его завалить, и, что самое ужасное, я был готов это сделать. Чтобы увеличить свои шансы на выживание в случае нападения на Шурфа Лонли-Локли, я решил предоставить еще одно веское обоснование потенциального нападения: — Я так и не разобрался, какая там у меня ориентация — бисексуальная или нет, потому что на данный момент она исключительно шурфосексуальная. Это на случай, если ты решишь, что я мог бы не морочить тебе голову и попросить меня оттрахать кого-нибудь другого. Поскольку Шурф по-прежнему не двигался, я решил выдать все — какая разница! — Потому что я понял, что влюбился в-тебя-Шурф-что-ты-делаешь?! Признание в любви вышло несколько скомканным, потому что Шурф за секунду до него взял мою руку и, закрыв глаза, с нежностью, от которой у меня перехватило дыхание, поцеловал ее. Примерно тогда я забыл как говорить, иначе выдал бы еще парочку признаний разной степени пошлости. — Макс, тебе никогда не приходило в голову, что секс между мужчинами предполагает снизу только кого-то одного? И что твоя позиция не является нижней по умолчанию? Это он так предлагает мне его трахнуть? Его? Нет, некоторое время назад этот вариант, наверное, я бы рассмотрел с интересом. Но сейчас, когда он вот так стоял передо мной, выглядящий неожиданно уязвимым, с руками, от одного взгляда на которые хотелось вручить себя целиком, я вообще не представлял и не хотел ничего подобного. — Шурф, ты ведь в действительности совершенство, Джуффин абсолютно не ошибся. Тебе… хочется довериться. В тебе хочется потеряться. Тебе хочется отдаться целиком, потому что кому вообще еще, если не тебе? Так легко говорить, если забыть о том, кто ты такой, и помнить только о том по-настоящему правильном, что совпадает с твоими желаниями. На самом деле, никогда не имело значения то, кем считал себя я — простым парнем Максом, которому гордость не позволяет подчиняться, грозным колдуном, которому подчиняться не положено: ни одна моя выдуманная ипостась не имела ни малейшего права голоса, потому что я все равно был кем-то другим. А кем я был, я сам не знал; на мой взгляд, эта информация не имела особого значения. Отсутствие конкретики давало свободу быть кем угодно. Поэтому я позволил своей едва держащейся крыше окончательно слететь. И, подхваченный порывом ветра от ее полета, блаженствуя от свободы собственного сумасшествия, придвинулся к нему близко-близко и зашептал ему на ухо: — Скажи «да», скажи «да», скажи же мне «да», Шурф. А он был так близко, смотрел таким взглядом, что хотелось принадлежать ему не только сейчас, а вообще всегда. Если я обниму его, мы окажемся на полу прямо под этим диваном, и меня это полностью устроит. Он не позволил. Взял меня за руку, увлекая за собой. — Пойдем в спальню, пока хотя бы я способен держать себя в руках. — Это ведь значит «да»? — уточнил я, не выпуская его ладонь. — Ты в самом деле предполагаешь, что я мог бы сказать «нет»?***
Я смотрел ему в глаза, положив руки куда-то ему на ребра и улыбался, наслаждаясь властью над собственным телом. Тело откровенно ныло, требовало потереться, убрать одежду и сделать что-нибудь. Шурф гладил мои плечи и, по всей видимости, тоже наслаждался то ли моей властью над моим телом, то ли своей — над ним же. Проверяет, надолго ли меня хватит? Мне проверять не хотелось, поэтому я подался вперед и скользнул раскрытыми губами по его губам, провел по ним языком, снова посмотрел ему в глаза. Он смотрел на меня с легким прищуром. Точно чего-то ждал, но не соизволил посвятить меня в свои ожидания. Я не стал долго думать, прижался к его паху и потерся о него, млея от удовольствия. Никакой реакции, если не считать реакцией его затвердевший член. Я прикусил его губу. Уголки его рта дрогнули в знакомом подобии улыбки. — Кусаться? — поднял бровь я. — Ты же понимаешь, что, если будешь так стоять, я просто кончу, когда еще раз потрусь о тебя? Он внезапно повалил меня на одеяла, нависая сверху. — Меня можно просто попросить. Как ты мог заметить, это довольно эффективный способ со мной договориться. — А ты… злопамятный, — еле выговорил я, прижимая его к себе и пытаясь справиться с захлестнувшей волной жара. Проклятая ткань невыносимо мешала, и я принялся от нее избавляться. — Отчасти во мне присутствует эта черта, — согласился Шурф, с вожделением глядя на мои лихорадочные метания. Или вид моего обнаженного тела вызывал у него такие искры в глазах — поди разбери. Когда я устранил риск задохнуться в слоях одежды и свободно вдохнул, лежа перед ним, он медленно, явно смакуя каждое движение, провел руками по моим плечам, груди, животу, спустился к паху и собственническим движением обхватил напряженный член. Со стоном я подался к нему, притянул его на себя, яростно толкнулся бедрами в ладонь, развел ноги и успел увидеть соблазнительные приоткрытые губы и алчный, горящий взгляд, прежде чем меня накрыл оргазм. Кажется, он продолжал гладить мое бедро; а может, наслаждение просто ассоциировалось у меня с его руками. Когда я открыл глаза, он раздевался. Видимо, в моем взгляде ясно отразилось то, что я думал по поводу раздевающегося Шурфа, потому что он лукаво улыбнулся одними уголками губ, закончил свое занятие с невероятной неспешностью и лег рядом. Я с предвкушением проследил за этой завлекательной последовательностью действий. Понятия не имею, что я предвкушал: мое тело все еще считало, что одного оргазма ему достаточно. Очень самоуверенно со стороны тела. — Насчет того, смогу ли я доставить тебе удовольствие, у меня сомнений больше нет, — заметил он, захватывая пальцем с моего живота каплю и слизывая ее со своей руки. Как и следовало ожидать, тело мгновенно встрепенулось. Я перевел взгляд на его налитой член. Обнаруживать в себе желания, точь-в-точь соответствующие имеющимся у меня сведениям о геях, было все еще странно. Но я, кажется, не отказался бы попробовать его на вкус. Совсем не отказался бы, если честно. — Нет, давай этот эксперимент мы проведем в другой раз, Макс. — Какой эксперимент? — О котором ты явно только что думал. Я рассматривал его глаза: желания в них было более чем достаточно. — Я тоже не железный, Макс. Боюсь, если на мне окажутся твои губы, времени мне понадобится очень немного. — А что в этом плохого? — У тебя же были другие желания, насколько я помню. Или ты уже передумал? — прищурился он. — Нет! — рванулся я к нему, сам не ожидая от себя такой прыти. — Я сдохну, если не выйду отсюда с ощущением, что был с тобой так близко, как это вообще физически возможно. Дай мне только немного очухаться, твои руки — это какая-то совершенно невероятная вещь, хотя да, что бы ты иначе в Сыске делал… — Успокойся, — нежно прервал он мою бессмысленную болтовню, укладывая меня обратно на спину и целуя мои скулы. — Я просто спросил. Я успокоился, но на всякий случай обнял его. И потянулся к его губам. Он мгновенно ответил на поцелуй в своей полуигривой манере, и я подполз под его тело, прикрывая глаза от удовольствия, подыгрывая ему и в упоении лаская его спину. Пока я блаженствовал под его языком, под меня подгребли подушку и незаметным образом уложили на нее мою поясницу. Опомнился я только тогда, когда пальцы Шурфа пробрались между ягодиц, ласково погладили, надавили… Ч-черт. Я открыл глаза. Шурф внимательно на меня смотрел. — «Да»? — Определенно «да», — пробормотал я, пытаясь потереться о его пальцы сзади. Мне хотелось, чтобы он сделал так еще раз. — Если будет неприятно, скажи. — Ум-м, — я неразборчиво поцеловал его, приподнимая бедра, чтобы ему было удобней. — Полагаю, тебе будет очень непривычно, но неприятно не должно быть. Макс, ты слышишь меня? — Слышу, — отозвался я, нехотя отрываясь от его шеи. — Я уже говорил, что плевал я на боль, когда речь идет о наслаждении любимым человеком. А, то я не тебе говорил, а себе. Неважно. Теперь говорю тебе. Он на мгновение затих. Я в недоумении открыл глаза — и успел увидеть в его взгляде такую отчаянную любовь, такое чистое сверкающее безумие, что у меня перехватило дыхание. Через секунду все исчезло. — Какие интересные беседы ты ведешь с собой, однако, — невозмутимо сказал он. А я пытался прийти в себя, потому что знал: мне не померещилось. Можно было даже испугаться, если бы какая-то часть меня не подозревала, что в глубине своих неразгаданных чувств я найду нечто очень похожее. — Шурф! — поймал я его и принялся целовать куда придется. Застонал от невыносимого желания оказаться еще ближе, обнять еще плотнее, прижаться еще теснее, хотя теснее и ближе было некуда. Шептал что-то о том, как он мне нужен, как я его люблю, как хочу, какой я дурак, просил прощения и требовал немедленно взять меня. Шурф, конечно же, не послушался, всеми силами пытался меня успокоить, нежно целовал и гладил волосы. Выдохшись от собственных стонов, я глубоко вдохнул и почувствовал, что меня уже хотя бы не трясет. Возбуждение, правда, вернулось с новой силой, но на него, по крайней мере, была управа, в отличие от чувств. — Я сумасшедший, да? — жалобно спросил я, пытаясь представить, как моя истерика выглядела со стороны. Шурф смотрел на меня серьезно. — Не больше, чем я. И настойчиво, властно поцеловал, одновременно пробираясь рукой между моих ног и проскальзывая пальцами внутрь меня. Кажется, он пришел к выводу, что чрезмерная бережность сейчас — не лучшая тактика. Я с наслаждением прижался к нему, всячески одобряя его действия. Удовольствие было таким сильным, что я растворялся в пространстве, двигаясь на осторожных пальцах Шурфа, и странным образом чувствовал его неожиданно близко, хотя он, наоборот, слегка отстранился, растягивая, хотя скорее уже медленно трахая меня пальцами. Внезапно одних пальцев стало недоставать. — Шурф, — позвал я, — когда я сказал, что мне нравятся твои руки, я не имел в виду, что ими нужно заменять все остальные части тела. Твой член мне тоже нравится, как мы выяснили, — добавил я и открыл глаза, проверяя, почему ничего не происходит. Он смотрел с восхищением. Откровенным и горячим. Вынул пальцы, навис сверху, восхищенный взгляд потемнел, превращаясь в слегка безумный, и я остро почувствовал, что он хочет меня — именно меня. И что он так хочет, что едва сдерживается. — Макс, — пробормотал он, и я, кажется, никогда не слышал у него настолько близкого к стону голоса. — Я тебя обожаю, — выдохнул я навстречу этому полустону и попытался как-нибудь поудобнее обхватить его ногами. В следующий же миг стало очевидно, что это не нужно: он подхватил меня под бедра и с совершенно невероятным выражением наслаждения и отчаяния на лице осторожно вошел в мое тело. Я не знаю, зачем вцепился в его плечи. Не было больно, не было даже неприятно — было, как он сказал, непривычно, но так же хорошо, как от его пальцев. Было близко. Кто угодно мог рядом с ним стоять, разговаривать, его касаться, но я знал, что очень немногие чувствовали его настолько близко, насколько чувствовал сейчас я. И этот факт делал меня ненормально, чертовски, абсолютно счастливым. Я сейчас хотел только одного — его еще ближе, так, как он не был ни с кем и никогда. Только со мной. Только мой. Мой — и я подался на его член. Мой. — Макс… — предупреждающе прошипел он и повел плечами, за которые я крепко его держал. Я с силой потянул его на себя за плечи, сжал. — Что «Макс»? Хватит жалеть меня, сэр Лонли-Локли, дай мне Шурфа во всей красе! Он глухо застонал мне в шею и тут же с силой толкнулся в меня, провоцируя головокружительную смесь возбуждения и ощущения чужой силы внутри. Тело напряглось в предвкушении еще одной такой же волны, оно требовало ее снова. Я провел ладонями по его плечам вниз, надеясь, что он разберет в моем движении поощрение. Он разобрал, в меня вжались крепкие ноги. Еще несколько резких движений — и я почти задохнулся от раскаленного жара сзади и такого же раскаленного желания спереди, член наливался почти болезненным возбуждением от каждого толчка внутри. Сил держаться за Шурфа больше не было, и я отпустил его плечи, рухнул на постель, одновременно подаваясь навстречу и выгибаясь так, чтобы ему было удобнее держать мои бедра. Он вошел в меня целиком — яйца скользнули по коже, и еще раз, еще; я подстроился под его ритм и не хотел с него сходить, не останавливайся, Шурф, только не останавливайся, только еще… Я понимал, что мои собственные действия выходят из-под контроля и неизвестно, находится ли в пределах контроля Шурфа: я его не видел, только чувствовал его мучительное желание, сильные движения и подступающее наслаждение. Внезапно его рука обхватила мой член, и я тут же толкнулся в сильные пальцы, забился в них, расписанных рунами, я едва ли верил, что это пальцы Шурфа, и одновременно понимал, что это он творил со мной это все, это он дрожал во мне от оргазма, это он так стонал, так шептал мое имя… По телу хлынула тягучая, долгая, острая волна наслаждения. Когда она сошла, оставляя сладкое и все еще невыносимо острое послевкусие, я понял, что чувствую чужое дыхание почти у лица: Шурф упирался в постель надо мной. Не открывая глаз, я потянул его на себя. Усилий прилагать вообще не пришлось: он рухнул на меня мгновенно. — Мой, — уверенно заявил я. Шурф только размеренно дышал, лежа на мне. Шевелить не хотелось ни одним мускулом, но я заставил себя закинуть руки ему на поясницу. Вот теперь все было правильно, и я готов был пролежать в таком положении минимум десять вечностей подряд. Если Шурф захочет. — Если тебе тяжело, то сбрасывать меня тебе придется самому, я ничем помочь тебе не смогу, — пробормотал он мне в плечо. — Нет уж, — отозвался я, крепче прижимая его к себе. Глаза закрывались от удовольствия и усталости.***
Я мчался сквозь пронизанный свежестью и солнцем лес, в горах дружелюбно шумели цветные водопады, образуя каскады поющих среди буйной зелени озер. Я испокон веков знал о своем присутствии в этом звенящем чистом мире, насыщенном беспечными играми красок. Мы с ним возникли так давно, что сами не помнили, как и когда это произошло; казалось, и я все больше в этом уверялся, что мы существовали всегда. Этот мир жил во мне от макушки до кончиков пальцев, я весь был наполнен им. Я звенел его настроениями, его песнями, его дыханием. И я знал, что мир воспринимает меня так же; я жил в каждой капле цветной воды, в каждой жилке зеленого листа, в каждом порыве теплого ветра. Мы сплелись с этим миром, как две лианы в том тропическом лесу, через который я летел. Я вдыхал чистое, незамутненное счастье, из которого состоял здешний воздух. Это был мир, в котором я возник и в котором исчезну. Я был этим миром, а он был мной. В какой-то момент мир попытался от меня отделиться, но я не дал ему это сделать, потянувшись за ним всем своим существом. Я догнал его, поймал и снова растворился в нем целиком. Серый свет заливал незнакомую комнату, а я все еще купался в лучах тропического солнца. Кажется, у меня в голове смешалось несколько миров: чувствовался диссонанс. Заставив себя проснуться в мире с серым светом, я попробовал оценить обстановку. Меня согревало теплое тело, обнимали крепкие руки, а у шеи чувствовалось горячее дыхание. Шурф. Я мгновенно вспомнил, при каких обстоятельствах очутился в этой комнате. Вот кто был моим тропическим солнечным миром… Задница слегка таки побаливала, липкая кожа мешала, но мне настолько не хотелось двигаться и менять положение в объятиях Шурфа, что я решил проигнорировать эти неудобства. Когда мне еще доведется проснуться в руках целого мира? А ощущение из сна решительно не исчезало, и я вовсю наслаждался им, лениво фантазируя то ли о руках, которые меня обнимали, то ли о счастливом воздухе в свежем лесу. Все мои ощущения наперебой требовали признать — в первую очередь перед собой — официальный статус своей любви к Шурфу и желания остаться рядом с ним. Видимо, мне просто нужно было с этим смириться. Небо видит, я не выбирал его, но что делать, если отсутствие продуманного и сознательного выбора — единственный аргумент против идеи остаться с ним навсегда? Слабый аргумент. Я уютнее прижался к Шурфу. Мужчина так мужчина. Мне было слишком хорошо, чтобы думать о каких-то иллюзорных половых несоответствиях. Мне всегда с ним было хорошо. Да и никаких половых несоответствий я вчера вечером не заметил. Я усмехнулся и сделал то, что мне хотелось сделать с самого пробуждения, — поцеловал его бровь. Не знаю, почему именно бровь, но она влекла меня сильнейшим образом. Правда, после того как я реализовал свое желание, выяснилось, что другие части его лица влекут не меньше. Я одернул себя, сказав своим желаниям, что если поддамся им, то разбужу его. Желания не имели ни капли совести. В конце концов мы сошлись на компромиссном легком поцелуе в скулу. Шурф зашевелился и открыл один глаз. — Прости, — покаялся я, — я не хотел тебя будить. И поцеловал еще и висок: все равно он уже не спит. — Не могу сказать, что разочарован пробуждением, — пробормотал он, отвечая на мои поцелуи и явно пытаясь проснуться окончательно. А меня несло: я безостановочно целовал его лицо, шею, забрался губами за его ухо и пару раз укусил его. — У меня жестокая ломка по поцелуям с тобой, — объяснил я покусанному уху свои действия. — Только по поцелуям? — промурлыкал Шурф в ответ, и я почувствовал, как бедра сжали крепкие руки. Пришлось признать, что не только.***
Мы сходили с ума. Точнее, с ума сходил я, а Шурф всячески способствовал этому. Пару дюжин дней назад мне казалось издевательством то, что он невзначай прикасается ко мне и ловит меня изредка в коридорах. Так вот, я тогда ничего не знал об издевательствах Шурфа. Объятия в коридоре были не цветочками, а невинными бутончиками по сравнению с тем, что он творил в коридорах сейчас. Нет, он даже не пытался поймать меня на ходу. Я сам тормозил, увидев его, словно пойманный врасплох воришка, а он подходил ко мне и с силой проводил руками по моему телу. Я замирал, всеми мыслимыми способами убеждая себя не сделать то же самое, а у него разгорался взгляд, когда он видел мою реакцию. Иногда мы даже до его кабинета не доходили. Он просто зажимал меня в каком-нибудь темном углу и, призывая стонать тише, в считанные минуты доводил до оргазма. Однажды я не выдержал и решил отплатить ему тем же, подкараулив его, когда он выходил из своего кабинета, и прижав в ответвлении коридора в разгар рабочего дня. Он не протестовал, а сдерживать стоны ему, очевидно, было намного проще, чем мне. Еще хуже было, когда он проходил мимо меня. То есть как — «проходил мимо». Для остальных присутствующих он именно что проходил мимо. А ко мне прикасался крайне недвусмысленно в момент приближения. Стоит ли говорить, что я отвечал ему тем же. Правда, он лидировал с заметным отрывом за счет своего невероятного нахальства: мне бы, например, не хватило ловкости выбрать момент, когда все отвернутся, и не просто обнять за плечи, а еще и потереться возбужденным членом о его задницу. А ему хватило. — Ты считаешь, мне недостаточно снесло крышу? — поинтересовался я, образовываясь вскоре после этого инцидента в его кабинете. — Я считаю, что, пока сэр Мелифаро собирает информацию во дворце, мы вынуждены как минимум два часа ждать и вполне имеем право провести это время так, как посчитаем нужным, если не будем покидать Управление. Но я не вижу причин его покидать. Что можно возразить в ответ на столь веские доводы? Кабинет Шурфа был надежным убежищем. По крайней мере, среди всех прочих в Управлении он выигрывал. Шурф заколдовывал дверь, и мы могли заниматься там чем угодно. Мы и занимались. Поскольку график работы у нас не совпадал, я сплошь и рядом появлялся в Управлении немного раньше, чем следовало, и шел прямиком к нему в кабинет, где он с наслаждением трахал меня на собственном столе. Или я его там же. Или не там же. Или… В общем, вариантов хватало. Со сном на рабочем месте у меня теперь проблем не возникало. Апофеозом сумасшествия был минет в доме Старшего магистра Рахаи Лунды, который был уличен в изготовлении ядов и которого мы поджидали в засаде. Шурфу показалось, что просто так сидеть в засаде скучно, поэтому он решил развлечь меня самостоятельно созданной классификацией моих же стонов во время секса. Классификация произвела совсем не то впечатление, какое производили на меня обычно озвучиваемые им классификации, например, тех же ядов. Я сильно подозревал, что это была месть за мою невнимательность к ядам. Сложнее всего было сделать после этого классический вид вернувшегося с задания Тайного Сыщика. А когда Шурф в ответ на расспросы Джуффина сказал: «Пусть Макс сам рассказывает, у него это лучше получится», я не выдержал и с помощью Безмолвной речи высказал ему все, что намерен с ним сделать, когда мы окажемся вдвоем. Плохо было то, что моя молчаливая речь произвела эффект и на меня. Отчет вышел довольно скомканным. «Макс, ты где?» — прислал мне зов Джуффин как-то раз поздно вечером, когда я уже появился в Управлении, но решил проверить, не ушел ли еще Шурф. Шурф, как выяснилось, не ушел. Так что зов Джуффина настиг меня тогда, когда я, полуодетый, тяжело опирался на подоконник в кабинете Шурфа, пытаясь отдышаться после оргазма. Спасибо, конечно, что не несколькими минутами раньше. Тогда бы я вряд ли смог ответить, а сейчас даже умудрился кое-как сконцентрироваться. «В Управлении. К Шурфу заглянул». «К Шурфу заглянул? — переспросил шеф. — Ну да. Так. Зайди ко мне. И Шурфа прихвати». «Хорошо». Я попытался максимально быстро вернуться в существующую действительность. — Нас Джуффин зовет. — В самом деле? Пойдем, в таком случае. Разумеется, этот черт уже был в полном порядке, словно не он терся о меня полуголой грудью несколько минут назад. Я более или менее поправил одежду и кое-как пригладил волосы, хотя последнее точно не имело смысла. — Интересно, что Джуффину нужно на ночь глядя? Тем более от тебя? — Посмотрим. Джуффин скармливал Курушу орехи и вид имел весьма озорной. Увидев нас, он попытался придать своему лицу выражение серьезности и строгости. — Садитесь. Он повернулся, сцепил пальцы рук и принял вид крайне недовольного начальника. — Вот что, господа. Сначала я вас никуда не мог вдвоем отправить, потому что между вами возникли какие-то разногласия. Ладно, решил я, раз в несколько лет между моими сотрудниками может пробежать кошка, вы — люди разумные, сами разберетесь. Судя по всему, вы разобрались, — Джуффин пару раз царапнул ногтем лежащую под ним табличку. И замолчал. Я почувствовал, что краснею, и срочно попытался сделать что-нибудь с этим явлением. Получалось не очень. На Шурфа, судя по всему, эта речь не произвела никакого впечатления: он вопросительно смотрел на Джуффина, мол, да, разобрались, и что? — Отправлять вас куда-то вдвоем легче не стало. Я представить боюсь, что вы можете натворить однажды, случись какая-нибудь неожиданность. В какой-нибудь неподходящий момент. Полагаю, теперь у меня покраснели не только лицо, а и уши, и шея. Глупо было думать, что Джуффин ничего не заметит. Он замечал то, что творилось в моей голове, и, конечно, он не мог не заметить, что двое коллег у него под носом занимаются черт знает чем. — Поэтому я решил: убирайтесь-ка вы оба в отпуск. Я уставился на Джуффина, забыв о своем смущении: уж сколько я его знал — мог бы привыкнуть к внезапным выходкам, но все равно каждый раз попадался на крючок. Я не сомневался, что эпизод был разыгран для меня — и для того, чтобы развлечь себя моей реакцией. Невыносимость моего шефа иногда зашкаливала. — Видеть не могу ваши довольные рожи. И не хочу видеть… Хм… Дюжины дней вам хватит? Я сглотнул и посмотрел на Шурфа. Хватит ли мне дюжины дней, чтобы целиком им насладиться? Это предположение выглядело настолько нелепым, что я чуть не фыркнул вслух. Шурф, судя по его взгляду на меня, имел мнение сходное. Во всяком случае, его вид вдохновлял. — Так, — откашлялся Джуффин, — не хватит, я понял. Хорошо. Идите отсюда и не появляйтесь, пока не угомонитесь оба. — Джуффин, я правильно понимаю, что вы отправляете меня и Макса в бессрочный отпуск и предоставляете самостоятельно решать, когда следует выходить на работу? — невозмутимо уточнил Шурф. — Именно так. Правда, я предпочел бы думать, что решать это будешь все-таки ты. Хотя, учитывая обозначившееся влияние Макса на тебя, я чувствую, что и эта мысль меня не успокаивает. — Макс имеет влияние на меня в ограниченных сферах. Ах, вот оно что. Посмотрим же. — Надеюсь на это. — Наш отпуск начинается непосредственно с данной минуты или следует считать его началом другое время? — С данной минуты. Исчезните. Мы дружно встали и направились к двери. Как только она захлопнулась, я повернулся к Шурфу с намерением высказать ему свои планы на первую ночь нашего отпуска, желательно так, чтобы он решил, что идти пешком к его дому не стоит. Но не успел: меня сгребли в охапку и впились в мои губы поцелуем. Тоже, впрочем, вполне ничего себе сообщение о планах, поэтому я поспешил изъявить согласие, прижимая к себе его задницу. — Грешные Магистры, вы и двух минут подождать не можете? — дверь открылась, и на пороге появился Джуффин. Я кое-как оторвался от Шурфа. Джуффин прошел мимо нас по направлению к выходу, что-то бурча себе под нос, хотя особого недовольства я в его бурчании не услышал. — Между прочим, если вы мне понадобитесь, я все равно позову вас, имейте в виду, — объявил он, оборачиваясь у выхода. — Разумеется, — кивнул Шурф. А через мгновение, когда входная дверь захлопнулась, продолжил прерванное, в процессе увлекая меня Темным путем к себе домой.***
— Я не думал, что Джуффин так быстро сдастся. По моим представлениям, он еще как минимум дюжину дней должен был делать вид, что ничего особенного не происходит, — заметил Шурф, когда мы лежали у окна в его спальне и я лениво целовал его плечо, наслаждаясь свежим воздухом и запахами из сада. — Ты что, знал, что он решит отправить нас гулять в свое удовольствие? — Разумеется, — Шурф посмотрел на меня удивленно. — Мы же всячески способствовали этому. До меня не сразу дошел смысл его слов. — Погоди, так ты специально набрасывался на меня в Управлении и во время заданий? — Конечно. Я думал, ты сразу это понял, раз так рьяно поддерживал эту деятельность. — Ни черта я не понял, а поддерживал рьяно, потому что ты дьявольски возбуждаешь меня. — Это весомый аргумент. — А зачем так сложно? Почему сразу не попросить было Джуффина отпустить нас? Мне кажется, он бы отпустил. — Вероятнее всего. Но, полагаю, не больше чем на дюжину дней. А переубеждать его было бы утомительно. Твой вид в тот момент, когда ты затуманенным от удовлетворения взглядом пытаешься сфокусироваться на окружающих предметах или когда ты возбужден, а я нахожусь рядом, гораздо лучше убеждает в том, что отпуск нужен именно бессрочный, — невозмутимо сообщил Шурф. — Ты… ты… — Давай ты мне выскажешь свое возмущение — или восхищение, или что там у тебя — другим способом? У меня не нашлось возражений.