Антитеза

— Кёнсу-я? — справившись с секундным замешательством, спросил Чанёль, в то же время чувствуя спиной, как напряглись мышцы стоявшего позади него Чонина. Сам Кёнсу также выглядел, как натянутая струна: плечи слишком расправлены и напряжены, руки спрятаны в карманы, капюшон натянут по самые брови. Если бы Чанёль не знал этого человека так хорошо, то принял бы это напускное безразличие за обычное, ничем непримечательное поведение замершего от холодного ветра человека. Если бы. — Бэкхён уехал на конференцию по лингвистике в Пусан на неделю и просил передать, что ему очень жаль... За то, что не предупредил заранее, жаль вдвойне. Поэтому я здесь, — как-то даже почти неловко пожал плечами омега, словно извинясь перед Чанёлем за доставленные неудобства, хоть и был в этом по меньшей мере не виноват. Всю дорогу до квартиры этих двоих он сомневался в каждом сделанном им навстречу шаге. Возможно, простого телефонного звонка было бы достаточно, чтобы объяснить Паку отсутствие Бэкхёна? Но проект сдавать через неделю, как раз к выходу Бёна с его "больничного", так что с Чанёлем ему рано или поздно встретиться всё-таки придется, и откладывать неизбежное более чем бессмысленно. Но что он ему скажет? У Бэкхёна, знаешь ли, тараканы немного тупорылые в голове бегают, поэтому он тебя к себе подпускать боится? Грубо. Да и не совсем правда. То есть совсем неправда — тот факт, что Бэкхён не запрыгивает в койку к первому понравившемуся альфе, как раз подтверждает то, что тараканы у него в голове как раз таки вполне себе адекватные. По крайней мере, адекватнее, чем у самого Кёнсу, чьи отношения с альфой вообще отношениями-то можно было назвать лишь с большой натяжкой. Однако придумать что-то всё же нужно... чтобы вопросов возникало меньше и ненужные недопонимания не испортили только зарождающиеся чувства. Пройдя с половину дороги он придумал два вполне себе неплохих варианта причины отсутствия старшего омеги. Первый — поехал в Пучон проведать родителей. Второй — отправили на конференцию, на которую на самом деле Бён ездил год тому назад, но Чанёлю же об этом неизвестно, так что звучало бы вполне правдоподобно. Так, решив, что в неожиданную ссылку по учебным делам Пак поверит быстрее, чем во внезапно обострившиеся нежные чувства к родителям, Кёнсу остановился на втором варианте. Однако, было ещё кое-что, точнее — кое-кто, кто очень, очень, смущал До во всей этой затее. Чонин. Пересекаться с ним не хотелось настолько, что ноги сами по себе запинались. Грела лишь мысль, что Кима в квартире может не оказаться, ведь у него столько дел — по университету же бегает уйма омег, с которыми он ещё не трахался. Кёнсу мысленно дал себе пощечину за свою тупую, непрошеную ревность. «Первое, — мысленно напомнил он самому себе, — тебе должно быть всё равно. Второе — ты, так или иначе, собираешься закончить эти недоотнешения, так что ревность более неуместна». — Ладно, ты справишься, Кёнсу, — стоя около знакомой входной двери, омега продолжал то поднимать, то вновь опускать палец над дверным звонком. — Это всего лишь невинная ложь во спасение и только предполагаемая неприятная встреча. Переживёшь пару часов, — сделав последний вздох, он, наконец, нажал на звонок. — Кёнсу-я? — абсолютно игнорируя удивленный голос Чанёля, взгляд До сам собой зацепился за стоящую позади вышеупомянутого альфы фигуру. Значит, неприятной встрече таки быть. Пролепетав придуманную заранее отговорку, омега прошел в прихожую, не дожидаясь, пока кто-либо из хозяев отомрет и наступит неловкое молчание. Также не дожидаясь приглашения, он разулся, снял куртку, цепляя её за свободный крючок на вешалку, после чего направляется в комнату альф. Не то чтобы Кёнсу чувствовал себя здесь как дома — подобное априори было невозможно, но он довольно часто бывал здесь, приходя по приглашению Чанёля, и естественно — только при отсутствии Чонина в радиусе километра. Гостиная — она же спальня, она же столовая, и кухня зачастую тоже она — выглядела довольно неплохо. Вещи не валялись на полу, конспекты и учебная литература на письменном столе были разложены по двум аккуратным стопочкам по его краям, единственная кровать застелена, а с дивана, на котором они спят по очереди, убрано постельное бельё. Сколько бы раз Кёнсу ни наведывался бы сюда, он не уставал удивляться чистоплотности этих двух холостяков-альф. И если раньше он думал, что это Чанёль приводит квартиру в порядок перед его приходом, то теперь понял, что содержание их жилища в чистоте от него ни коим образом не зависело. Дождавшись, пока нерадивые хозяева проследуют за ним из коридора в комнату, он разложил на столе стопку бумаг, которую достал из сумки. Чанёль, не говоря ни слова, позаимствовал стул, стоящий в другом конце комнаты, предварительно скинув с него джинсы Чонина, которые тут же полетели в их же владельца. Ловя свои вещи на лету, Ким демонстративно занял место посередине дивана, не сводя пристального взгляда с омеги. До просто терпеть не мог такой взгляд альфы из-за его абсолютной нечитаемости. Именно из-за этого взгляда Кёнсу терялся и не знал, куда себя деть. А ведь он так надеялся, что альфа, увидев его, тут же смоется из квартиры под каким-либо предлогом. Судя по всему, надеялся зря. Секундное замешательство До прошло, стоило Чанёлю с грохотом приземлиться на несчастный стул и начать разглядывать разложенные на столе записи. — Раз Бэкхён теперь навряд ли сможет помочь, то нам придётся самим это разгребать, — слегка дрожащим голосом пробормотал Кёнсу, после чего сел на рядом стоящий стул, рвано выдыхая. Пак незамедлительно положил свою руку ему на плечи. Ему даже не стоило ничего говорить — омега понял его без слов. "Спасибо, что пришел, что не развернулся и не убежал, увидев Чонина. Спасибо, что переступаешь через себя ради меня". До кивнул и расправил плечи, пытаясь привести в порядок мысли и сконцентрироваться на хаотично разбросанных статьях и записях, которые Бэкхён исполосовал разноцветными линиями, распределяя по значимости. — Так, сначала у нас идет Сервантес, потом Боккачо, верно? — выуживая несколько листов, спросил омега. — Нет, наоборот, — покачал головой Пак, меняя листы в руках Кёнсу местами. — Это ещё почему? — Потому что ты не можешь сначала рассказывать об авторе эпохи возрождения, а потом перескакивать на средневековую литературу. Нам нужно сохранить хронологическую логику, иначе оценка будет снижена, — младший насупился, понимая, что данное исправление понесет за собой ещё тысячу в дальнейшем, но отмечая, что общение с Бэкхёном пошло альфе на пользу. Однако править ещё половину работы из-за смены хронологии так чертовски не хотелось. — Ну, чего ты хмуришься? — Сложновато, знаешь ли, переспорить человека, который опирается на факты. Я в тупике. — Я знаю, что из-за этого придется вносить ещё сотню корректив, но, Су... — Да, оценка будет снижена, я слышал. Ладно. Чанёль улыбнулся, откладывая бумагу на край стола и натыкаясь взглядом на статью, около текста которой стоял большой знак вопроса. — А что "Фауст" Гете тут делает? До него же ещё целых два века, — Пак передал вырезку Кёнсу, который быстро пробежался по ней взглядом, нахмурившись ещё больше. — Хороший вопрос, — наконец выдал омега, продолжая выискивать в тексте хоть что-то, за что можно было зацепиться. — У меня плохих не бывает, — испустив смешок, сказал Чанёль. — Впервые хороший вопрос, — парировал До, но тоже усмехнулся. — Очень продуктивно работаете, — впервые подал голос сидящий позади Чонин. Он не поменял позы, также неотрывно следя за каждым действием омеги. Голос — такой же нечитаемый, как и взгляд, — вмиг выбил землю из-под ног Кёнсу. Пытаясь сделать вид, что ничего не произошло, До пролепетал, не совсем отдавая себе отчет о том, что именно говорит: — Скорее бы Бэкхён вернулся от родителей из Пучона... Лишь спустя секунду он осознал, что именно сказал. Прикусив язык, он решил сделать вид, что ничего не произошло, и потянулся за следующей порцией статей, но его руку немедленно перехватили. — Ты разве не сказал, что Бэкхён на конференции в Пусане? — лицо ещё недавно усмехающегося Чанёля мгновенно преобразилось, принимая настороженный вид. Не укрылось от Кёнсу и то, как вверх потянулся уголок губ Кима. Его ложь была раскрыта, и самое обидное — раскрыта так нелепо. — Да, я что-то заговорился просто, — попытка к отступлению тут же была признана самим До провальной, стоило ему только встретиться взглядом со старшим альфой. — До Кёнсу, ты же знаешь, я ненавижу, когда ты лжешь, — не отпуская запястья младшего, сказал Чанёль. — Чанёр-а, это не мой секрет... На несколько мгновений Пак ослабляет захват из-за резкого щемления в груди. На самом деле, имел ли он право знать? Кто он такой, чтобы лезть в жизнь Бэкхёна? Но, встряхнув головой, он вновь сжал руку омеги в своей. Если сейчас он сдастся, то никогда и не станет человеком, имеющим право знать и быть частью его жизни. — Расскажи мне. Тон Пака был настойчивым и безапелляционным, без лишних слов дающим понять, что если ему не расскажут, он всё равно узнает сам. Кёнсу потребовалось пару минут, чтобы подобрать нужные формулировки. Что конкретно стоило рассказать Паку? Отмахнуться от него простым "У Бэкхёна течка обычная, вот и всё, просто он боится"? Последующие за этим заявлением вопросы были бы вполне логичны: "Чего он боится? Меня? Почему он боится? Я что-то сделал не так?". Но Кёнсу был абсолютно не готов на них отвечать. И стоило ли в таком случае упоминать их истинность? И тут до омеги, наконец, доходит. Бэкхён боится. Он боится, что привяжет Чанёля только истинностью. И дело даже не в том, что он ставит под сомнение благородство Пака, дело в отсутствии у омеги какого-либо опыта. Да и откуда бы ему взяться? Как будто истинных можно пачками на улицах встречать. Но Кёнсу, познавший все прелести этих "созданных природой уз", мог с уверенностью сказать, что никакая истинность не заставит альфу остаться с омегой без сопутствующих этому светлых чувств. Вот что он должен был рассказать Бэкхёну ещё тогда, когда пришел к нему немногим раньше, а не плестись к Чанёлю и глупо врать. Он мог бы ещё час стоять и подбирать слова, но последовавший затем вопрос Пака непроизвольно подсказал, с чего начать. — Почему у Бэкхёна нет запаха? — У Бэкхёна никогда не было отношений, Чанёль, и для вас, альф, он является более чем лакомым кусочком. И чтобы не быть изнасилованным первым встречным с признаками спермотоксикоза, ему приходится пить блокаторы. Это специальные таблетки, блокирующие запах и приглушающие различные синдромы течки... — Это те, что ваше здоровье гробят? — вновь подал голос Чонин, соскакивая с дивана. Его глаза почернели, а грудь стала вздыматься выше из-за глубоких и частых вдохов. В последний раз Кёнсу видел его таким только... Только в тот злополучный день, когда его втоптали в грязь и нарекли шлюхой, в тот день, когда их отношения стали "свободными". — И ты ими тоже пользуешься? Кёнсу перевел неуверенный взгляд обратно на Чанёля, безмолвно прося поддержки. — Ответь только на первый вопрос, — Пак с готовностью принял разъяренный взгляд Чонина и выдержал его, из-за чего младшему пришлось отступить. — По статистике, если омега принимает их на протяжении десяти лет непрерывно, то с вероятностью в восемьдесят процентов, это отразится на здоровье как самого омеги, так и на его потомстве, — пришлось признать Кёнсу под пристальным взглядом двух мягко говоря не радостных альф. Чонин опрокинул рядом стоящий стул. Тот, с грохотом приземлившись на пол, заставил омегу зажмуриться. Чанёль же отвернулся, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Внезапно чужая ладонь исчезла с запястья До, что заставило его вновь открыть глаза. Пак, быстро справившись с обувью, уже накидывал на себя куртку и собирался, очевидно, покинуть квартиру. Кёнсу дёрнулся было за альфой, но так и продолжил стоять, прекрасно понимая, что не сможет сейчас его ни убедить в чем-либо, ни, тем более, остановить. Да и должен ли он его останавливать? Возможно, всего лишь возможно, он дал такой необходимый этим двоим толчок? Или, возможно, он просто пытался заглушить этими мыслями то невыносимое чувство вины, образовавшееся в груди. — Так ты не подпустил меня к себе в прошлую течку, решив побаловаться этими таблетками? — вновь обращая внимание омеги на себя, подал голос Чонин. Он стоял спиной к Кёнсу, но старший буквально физически ощущал то, как напряжены были мышцы Кима. Ему необязательно было видеть лицо альфы, чтобы знать, что там сейчас смешались злость, непонимание и желание задеть. Такова была его защитная реакция, и Кёнсу к ней почти уже привык. В голове сами собой всплыли слова Сехуна: "Если он ещё раз заговорит о течке, скажи, что теперь это моё дело, и его больше не касается". Как будто прочитав мысли До, Чонин продолжил свою мысль: — Или дело в этом стойком аромате сандала, который принадлежит определенно не омеге? В миг все невысказанные слова; все невыплаканные слёзы; все "Я тебе не игрушка, так что прекрати так поступать со мной", "Я не шлюха, чтобы состоять в свободных отношениях", "Я люблю тебя, поэтому, пожалуйста, прекрати делать мне больно", "Я так больше не могу", "Давай расстанемся"; вся боль, копившаяся в сердце огромное количество времени, вылились в одно тихое, усталое, но все равно уверенное, лаконичное и безапелляционное: — Катись ты к чертовой матери, Ким Чонин.