Золотая богиня счастья

Л-е-о-н-а. Ямазаки знал ее. Помнил. Когда-то точно помнил, но… Забыл — не по собственной воле, конечно, хотя и думал раньше, до того, как все завертелось, что воспоминания о ней никогда не сотрутся из его памяти. Она ведь… Леона была светом его жизни, смыслом, и любой его поступок так или иначе был связан с ней. Для него она была смыслом всего. Единственной причиной. Леона. Он любил ее, и только рядом с ней мир обретал очертания, а она смеялась, резко поворачивала голову, отчего ее волосы взлетали вверх светлыми лучами, и смеялась — так, как умела смеяться она одна: искренне, открыто. От ее смеха веяло счастьем. Про себя Ямазаки в шутку называл ее своей личной «золотой богиней счастья» и в самом деле верил, что только с ней он может быть абсолютно счастлив и удачлив. Встреча с ней — его главная удача. Совместное прошлое — лучшее, что случилось в его жизни. И всего этого — драгоценного, главного, ее — он лишился в один момент только из-за того, что их поиски «ведьм» зашли очень далеко. Когда он забыл ее… Нет, не так: когда его заставили забыть о ней, Ямазаки чувствовал, что лишился в жизни чего-то очень важного. Самого важного. И вместо радостного смеха, азарта и любопытства, так свойственного им прежде, остался лишь холодный расчет, лисья хитрость и отрешенность, будто его и вовсе ничто уже не способно было по-настоящему задеть. Он не жил. Так, существовал просто, неосознанно преследуя собственные воспоминания о ней и срываясь за ними, сломя голову, как сумасшедший, отчаянный псих. Будто в мире ничего больше не было. Будто весь его мир — она — исчезла, пропала, оказалась стерта и… Ямазаки не думал о ней, иногда только задавался вопросом, почему эта ученица упорно игнорирует школьное расписание, и думал о том, чтобы послать к ней кого-нибудь из студсовета. Но все завертелось — слишком быстро и слишком сильно. «Клуб сверхъестественного». «Ведьмы». Сердце сжималось, и память напрягалась, изо всех сил пытаясь вспомнить. Он тогда что-то подозревал, о чем-то догадывался, но пазлы — кусочки мозаики — все никак не сходились в одной точке, не становились цельной, единой картиной. Он что-то подозревал. О чем-то догадывался. Л-е-о-н-а. Ее имя всегда казалось ему бесконечно значимым — ровно настолько, чтобы одобрить церемонию лишь после того, как случайно встретил ее в школьном коридоре. — Я тоже хочу вернуть свои воспоминания. — Я тоже хочу вспомнить. И ради этого стоило рискнуть. Определенно, стоило! Сейчас Леона обедает вместе с ним, а сам он ни на шаг от нее не отходит, словно боясь снова потерять. Леона звонко смеется над какой-то его шуткой, и Ямазаки улыбается в ответ. Как раньше. Как если бы ничего не случилось, и они не бегали друг за другом (друг от друга) долгие месяцы в тщетной попытке найти и догнать. Ухватить в последний момент, удержать, когда силы уже будут на исходе, а впереди — тупик. Удержать. И никогда не отпускать. Но времени на эту гонку они потратили неоправданно много. Настолько, что кажется: еще чуть-чуть — и было бы слишком поздно. Они бежали друг за другом долгие месяцы — много долгих месяцев, чересчур много, — чтобы теперь делать вид, будто все хорошо. Ямазаки теперь часто задумывается о том, как жилось Леоне без него все это время, и не может представить, что бы чувствовал, если бы однажды уже она его не вспомнила. Наверное, это был бы ад. Точно, ад! Беспросветный и полный отчаяния. Ад… — Не забывай меня больше, ладно? — У меня к тебе та же просьба. Не забывать — ни одному из них. — Леона, я никогда тебя не забуду, а если все же… Клянусь, что сделаю все, чтобы заново узнать и вспомнить тебя. Потому что лишь с ней одной в его жизни есть хоть какой-то смысл. Потому что с ней он чувствует радость. Он всем сердцем любит ее. Она — его свет и смысл всего, его счастье и его главная удача. И Ямазаки совсем не хочет вспоминать, каким он был без нее.  — Всегда вместе, да? — Вместе навсегда. Иначе и быть не может: иначе и он — не он, и она — не она. Ведь они могут быть самими собой только вместе. Без вариантов — навсегда.