Личный отряд Поттера.

На другое утро Гарри проснулся первым в спальне. Он немного полежал, глядя, как плавает пыль в солнечном луче, проникшем через щель в пологе, и радуясь тому, что сегодня суббота. Первая неделя занятий казалась бесконечно долгой, как один сплошной урок истории магии. Судя по сонной тишине и свежести солнечного луча, солнце взошло совсем недавно. Он раздвинул полог кровати, встал и начал одеваться. Кроме птичьего щебета вдали да мерного, глубокого дыхания соседей-гриффиндорцев, ничего не было слышно. Он тихо открыл свою сумку, вытащил пергамент и перо и пошел в общую гостиную. Направившись прямо к своему любимому мягкому креслу возле камина, давно погасшего, Гарри сел поудобнее, развернул пергамент и огляделся. Обычного мусора, накапливающегося здесь к концу дня — скомканных клочков пергамента, старых плюй-камней, конфетных оберток и пустых пузырьков из-под ингредиентов, — сегодня не было. Не было и шапок, связанных Гермионой для эльфов. Лениво подумав о том, сколько эльфов уже отпущено на свободу, хотели они ее или нет, Гарри откупорил чернила, обмакнул перо и, занеся его над гладким желтоватым пергаментом, глубоко задумался. Он сидел, глядя в пустой камин, и решительно не знал, что ему написать. Хотелось написать о многом: об Амбридж и ее недавнем наказании, где он был вынужден вырезать на своем запястье «Я не буду лгать», о случившемся в спальне старосты Слизерина, рассказать о своих волнениях по этому поводу и о постоянных мыслях, крутившихся вокруг сына Пожирателя Смерти, а еще, самое важное, о чем он хотел поведать, тот случай в кабинете Амбридж во время отбывания наказания - когда та коснулась его руки, его шрам вспыхнул неожиданной болью. Теперь он понял, насколько трудно было Рону и Гермионе писать ему летом письма. Как рассказать Сириусу обо всем, что случилось за неделю, и задать вопросы, не дававшие покоя, но так, чтобы не поняли те, кто может перехватить письмо? Он долго сидел, уставясь в камин, но наконец пришел к решению и, снова окунув перо, начал писать: «Дорогой Бродяга! Надеюсь, что ты здоров; первая неделя здесь была ужасной, и я рад, что она кончилась. У нас новый преподаватель защиты от Темных искусств, профессор Амбридж. Она почти такая же милая, как твоя мамочка. Последнее время в голове появляются странные мысли и желания. Хотелось бы поговорить с тобой об этом. Ничего серьезного. Скорее все из-за переходного возраста. Уверен, что ты так бы и сказал. А пишу тебе потому, что то, про что писал тебе прошлым летом, опять случилось вчера вечером, когда я отбывал наказание у Амбридж. Скучаю. Пожалуйста, ответь скорее. Всего хорошего.

Гарри».

Он несколько раз перечитал письмо, пытаясь увидеть его глазами постороннего. Кажется, из него нельзя понять, о чем здесь говорится и кому оно адресовано. Письмо, хотя и очень короткое, писалось долго: за это время солнце обогнуло чуть ли не половину гостиной, а в спальнях наверху уже слышалось движение. Аккуратно запечатав пергамент, он выбрался через портретную дверь и медленно направился в Башню Сов. Солнце уже стояло высоко, и, когда Гарри вошел в совятник, окна без стекол ослепили его: широкие серебристые снопы солнечного света насквозь пронизывали круглое помещение, где сидели на балках сотни сов, несколько обеспокоенных ярким светом, — некоторые, похоже, только что вернулись с охоты. Отыскивая глазами Буклю, Гарри шел, задрав голову, и устланный соломой пол похрустывал под ногами, когда он наступал на косточки маленьких животных. - Вот ты где, - сказал он, увидев ее почти на самом верху сводчатого потолка. - Давай сюда. Тут у меня письмо. Тихо ухнув, она расправила большие белые крылья и спустилась к нему на плечо. - Ну да, тут написано: «Бродяга», - сказал он, вкладывая ей в клюв письмо, и, сам не зная зачем, шепотом добавил: - Но оно для Сириуса, ясно? Букля мигнула желтыми глазами, и это означало, что она поняла. - Тогда счастливого полета. Гарри поднес ее к одному из окон, и, оттолкнувшись от его руки, Букля взмыла в ослепительно яркое небо. Он смотрел ей вслед, пока она не превратилась в черную точку и не исчезла. Верхушки деревьев в Запретном лесу раскачивал ветерок. Гарри смотрел на них, радуясь свежему воздуху, обвевавшему лицо, думая, что скоро квиддич... Позади открылась дверь. Он вздрогнул от неожиданности и, обернувшись, увидел Драко Малфоя с письмом в руке. - О, Поттер… - усмехнулся блондин, подходя к жёрдочке, на которой сидела его сова. Ее угольно-черные перья чуть переливали синевой, и для Гарри это было немного удивительно. Черный никак не сочетался с Малфоем, бледным ублюдком. Брюнет вдруг вспомнил короткие черные волоски на его лобке и густо покраснел. «О чем я думаю вообще?.. Это же Малфой!» Драко ухмыльнулся, заметив этот румянец и поняв, о чем тот примерно думает. Гарри сжал челюсть и решил ничего не отвечать, чтобы просто в следующую секунду выскочить из Башни и не видеть этого гаденыша, что последнее время заполняет все его мысли. Но, похоже, этому не суждено было сбыться. Гарри почувствовал боль в запястье, что причинила ему хватка Малфоя, и оказался прижатым к захлопнувшейся перед его носом двери. - Что ты делаешь, Малфой? – процедил Гарри, ощущая горячее дыхание юноши на своих губах. Сердце колотилось и готово было вот-вот выпрыгнуть из груди, а в глазах плескался страх. Да, Гарри боялся, что блондин знает обо всем. Ведь тогда ночью он мог стонать его имя, как во сне. А если Малфой это слышал… - Ты такой чувствительный, Поттер! – ухмыльнулся Драко и опустил ладонь на выпирающий бугорок на джинсах Гарри. А ведь гриффиндорец даже и не понял, что эта ситуация действительно его возбудила. – Ты извращенец, Потти! «Почему я не сомневаюсь в его словах?» - обреченно подумал брюнет и попытался выбраться. Ладонь Малфоя на его джинсах, под которыми пульсировал стоящий колом член, находящиеся в недопустимой близости его губы, теплота его горячего тела, спокойное дыхание и серебристые глаза, блестевшие каким-то интересом и интригой. Все это сводило Гарри с ума. Всю неделю после той ночи его преследовал образ слизеринца, его обнаженное тело, и Поттер мог, не укрывая, сказать, что несколько раз хотел быть придавленным к кровати этим телом, почувствовать его тяжесть. Всякий раз он краснел, думая об этом. Такие желания пугали его, а душа терзалась в сомнениях. А ведь все началось с того нелепого извращенного сна. - Инкарцеро. – Невидимые веревки связали Гарри руки и ноги, и он не мог даже пошевелиться, не то, чтобы выбраться. Драко вытащил из его заднего кармана палочку и откинул в сторону. – Я покажу тебе настоящее извращение, Поттер… Он небрежно кинул Гарри на пол помещения и тот тихо шикнул – мелкие косточки мышей и крыс, которых предпочитали совы, впивались ему в спину, создавая ужасный дискомфорт. - Ты что делаешь, Малфой? – зло прошипел Поттер, все еще безуспешно пытаясь выбраться. Драко не ответил ему, он лишь извращенно ухмыльнулся и слабо дернул палочкой, отчего штаны и трусы парня мигом слетели и отлетели к одной из сов. Та сердито ухнула, а в это время Драко повел палочкой в сторону – веревки скрутили ноги Гарри и оттянули их в сторону, отчего Малфой мог с наслаждением оглядывать напряженную плоть гриффиндорца, лежащую у него на животе, и сжатое колечко мышц. Слизеринец почувствовал, как собственный член стал наливаться желанием, и хмыкнул, подходя к Поттеру и присаживаясь перед ним. Гарри не мог вымолвить ни слова, будто все, что он хотел сказать, застряло в горле большим комом. Эта ситуация смутно напоминала ему о том сне, отчего по телу пробежала новая волна возбуждения. Он знал одну очень важную вещь, из-за которой, возможно, он ничего и не говорил – что бы Гарри ни сказал, Драко бы не остановился. Гриффиндорцу казалось, что сейчас он и не хотел, чтобы тот передумал. Желание, возникавшее к Драко каждый раз, когда он вспоминал сон, уже стало привычным и естественным для Гарри, а сейчас был редкий шанс воплотить его желания в реальность. Поттер на секунду прикрыл глаза, напряженно выдохнув. Хотелось вытереть пот с лица, лечь поудобнее, но, похоже, тут никто не собирается выполнять его мелкие прихоти. Тем временем, Малфой наклонился и, не говоря ни слова, коснулся языком кончика его головки, слизнув капельку прозрачной смазки. Бедра Поттера дернулись ближе к нему, и это заставило Драко довольно ухмыльнуться. Он ликовал, ведь сейчас Гарри и сам желал этого. - Что, Поттер, дергаешься? – растягивая гласные пропел блондин. – Так не терпится, чтобы я отсосал у тебя? Настолько прямой вопрос заставил Гарри смутиться. - Заткнись, Малфой! Как только я выберусь, я..! - Что ты сделаешь, Поттер? – он подождал какое-то время, но Гарри ему так ничего и не ответил, лишь до скрежета сжав зубы. – Разве я делаю что-то, что тебе не нравится, а? Малфой лизнул кожицу члена, слабо натягивая ее на покрасневшую головку, коснулся холодными пальцами, в одно время мягких, но в то же время немного твердых внутри, яичек и, чуть сжав их в своей руке, заглотил горячую плоть до основания, чувствуя, как головка упирается в его горло, лаская гланды. Гарри выдохнул легкий стон, который он усердно собирался сдержать, и тот потонул среди всех других, когда губы слизеринца плотно сжатым кольцом ласкали его стоящий член. Перед глазами становилось то темно, то слишком ярко, заставляя его зажмуриться; совы вокруг угукали, перелетая с места на место и наблюдая за творившимися на их территории извращениями, а Драко, почмокивая, сосал член Гарри Поттера, словно самую вкусную в мире конфетку. Когда световые галлюцинации гриффиндорца сменились ярким будоражащим оргазмом. Малфой отстранился, смотря, как горячая сперма брызгает на слегка оголенный плоский живот с дорожкой волос от самого пупка до паха и на смятую старую кофту, поднятую до самой груди. Все это сопровождалось громкими стонами и судорогами в теле. Драко поднял палочку и веревки, связывающие Гарри, исчезли. - Ты наверно о таком и мечтать не мог, да, Поттер? Ты же у нас первый девственник на округе. Это все же лучше, чем гонять в кулак? Радуйся, пока можешь, Поттер, пока об этом не узнал весь Хогвартс! – с этими словами он выскочил из Башни, оставив Гарри наедине со своими мыслями. Неужели Малфой и правда расскажет всем? За спиной и так постоянно шепчутся, а после этого так вообще никогда не сможет появляться им на глаза. А что скажут Рон с Гермионой? Наверно, они самые первые отвернутся от него. Он представлял лицо довольной Амбридж, когда эти сведения дойдут до нее, и содрогнулся всем телом. «Какого черта я виню себя? Будто у меня был другой выбор, как подчиниться Малфою!» Гарри сел, используя на себе очищающее заклинание и натягивая штаны. Вдруг в его голову пришла мысль, что, возможно, если бы выбор у него и был, то произошедшее здесь все равно бы произошло. Он мысленно дал себе по зубам и, забрав палочку из дальнего угла, вышел на улицу. Мимо пролетела стайка маленьких щебечущих птиц, грациозно и синхронно, будто подчиняясь одному сознанию, взмыла в воздух, вырисовывая непонятные фигуры.