Сахар со льдом

      Раньше я никогда не понимал смысл выражения "серые будни". Но, к сожалению, только так можно было описать эту неделю.       Каждый день был практически полной копией предыдущего. Те же скучные уроки в школе, те же тупые шутки моих одноклассников. Меня пугало это жуткое дежавю, когда я приходил домой и видел ту же толстую пачку денег, как и вчера лежащую на столе. Я к ней до этого никогда не прикасался, но однажды просто подвинул ее в противоположную часть стола, чтобы глаза не мозолила. Каково же было мое удивление, когда на утро я обнаружил ее на прежнем месте...       Меня раздражало буквально все. Напор воды в душе был слишком сильным, лампочка в моей комнате светила слишком тускло, а мои джинсы были слишком синими. Со мной творилось что-то непонятное, и раньше я считал, что все в порядке. Но позавчера я случайно порвал свою любимую футболку, и я не знаю, что на меня нашло... Я вмазал кулаком по стене.       Не сильно, да и следов никаких не осталось, но сам факт меня уже пугал. Тогда-то до меня и дошло, что все нихрена не в порядке. А вчера я рисовал чертежи для домашнего задания, и у меня сломался карандаш. Я расплакался. Громко так, навзрыд. Я понимал, что это, блять, просто сущий пустяк, ерунда, не стоящая внимания, но слезы все лились из глаз и я не мог остановиться. В последний раз я плакал на похоронах отца. Это было больше десяти лет назад, но я прекрасно помнил, что проронил всего пару скупых слезинок. А тут на ровном месте разрыдался, как девчонка. Стыдно.       Все это наводило меня на мысли, что я медленно схожу с ума. Я даже всерьез подумывал сходить к психологу, чтобы тот поработал дезинсектором для тараканов в моей голове. Но решил, что эти симптомы - недостаточно серьезный повод для визита к мозгоправу.       Единственной вещью, что хоть как-то менялась, была стряпня Томаса. Если бы не это, то я бы точно потерял счет времени. Серьезно, я различал дни недели по приготовленным им блюдам, который мне особенно понравились. Например, позавчера была среда, а вчера - четверг, но мой мозг упорно называл предыдущие дни грибным супом и тыквенным пирогом.       Со времени, когда была устроена вечеринка, прошло пять дней.       Каждое утро проходило одинаково. Стоило мне появиться на кухне, как Адам тут же уходил в другую комнату, даже не повернув голову в мою сторону. Никакого приветствия, никаких вопросов, никакой вежливости. Ладно, к последнему я уже привык. Я бы вообще забил, если бы это не продолжалось так долго.       Более того, если мы с братом пересекались в коридоре, то он тут же дергал ручку первой попавшейся на глаза двери и скрывался за ней. Однажды он так даже в мою комнату зашел, но тут же пулей вылетел оттуда. Это не огорчало меня. Мне просто было любопытно.       Вчера я нес в свою комнату чашку крепкого кофе, планируя заниматься учебой большую часть ночи. Со сном у меня в последнее время были проблемы, а мозг то и дело генерировал странные мысли, касающиеся брата, поэтому я старался запихать в свою голову как можно больше знаний, в надежде, что это сможет меня отвлечь. Получалось неважно.       Его я заметил издалека. Он убрал за ухо прядь светлых волос, не отрывая взгляда холодных серых глаз от потрепанной толстой книги, которую он так крепко сжимал в руках. Книга была открыта на середине, ближе к концу. Надо же. Этот раздолбай умеет читать.       Я так и застыл в проеме с этой чашкой в руке, а Адам, кажется, совершенно меня не замечал, настолько был увлечен. С каждой секундой он все больше приближался ко мне. — Почему ты меня избегаешь? — спросил я, слегка запнувшись на первом слове.       Сейчас он никак не отвертится, ему придется все объяснить!       Адам резко перевел взгляд на меня с таким видом, будто его поймали на горячем. Наши взгляды пересеклись, и он скорчил такую мину, будто в дерьмо наступил, честное слово. Затем брат просто развернулся и пошел в обратном направлении. Молча. — Какого хрена? Что я сделал? — чем дальше он уходил, тем больше мне становилось любопытно. В конце концов, я сорвался на крик. — Чего ты молчишь, придурок?!       Это веселило меня. Его неприкрытое избегание дарило мне массу преимуществ. Я мог жить без его подколов и бесконечного стеба. А еще я мог делать все, что хочу.       Именно с такой мыслью я проснулся этим утром. Впервые за долгое время, с улыбкой.       Я встретил его на кухне. Он, как обычно, только услышав мои шаги, поспешил удалиться. Томас пожелал мне доброго утра, а его чайные глаза так и светились теплотой. Все это в точности повторялось уже шестой раз.       На столе стояла тарелка с горячими блинчиками, от запаха которых урчало в животе, и бутылек с кленовым сиропом. — Том, нужно поговорить, — заявил я, садясь за стол и двигая тарелку с едой в свою сторону. — Конечно, — тут же спохватился он, поставив передо мной кружку горячего чая, — ты джем будешь? — Не сейчас. Нам нужно серьезно поговорить, — пояснил я, задумчиво переплетая пальцы под подбородком.       Томас сел напротив, а затем принялся задумчиво вглядываться в мое лицо, будто пытаясь угадать, о чем я хочу поговорить. — Почему Адам избегает меня? Что я сделал? — наконец спросил я. Этот вопрос так долго меня мучил, что, в конце концов, я переступил гордость и спросил об этом у Тома, показав, что этот идиот мне не настолько безразличен, чтобы я не замечал его странного поведения. — Ах, ты об этом, — он махнул рукой и улыбнулся одними уголками рта, — это я его попросил. — Зачем? — все еще не понимал я. Для чего весь этот спектакль? — Я сказал ему, что ты натурал. А он ответил что-то вроде… как же он там сказал... «это херня, меня он все равно не интересует». Я и подумал, что раз ты его не интересуешь, то он легко сможет с тобой не общаться.       Голос у Тома тихий, успокаивающий, действующий на меня как снотворное. Он будто мурлычет каждое слово. — Бред. Почему он тебя послушался? — сказанное им никак не укладывалось в голове. Адам — самодовольный павлин, который никогда не будет потакать другим. Тем более, слугам. — Я ему пригрозил, что покажу тебе его кладовку, а он поверил. Боится тебя спугнуть, наверное, — у меня блин встал комом в горле. — Ты так и не ответил, зачем тебе все это, — напомнил я. Мне этот разговор не нравился. Совсем не нравился. — Ну, ты ведь еще не определился, натурал ты или все же нет, — я хотел было возразить, но он подвинул мне банку с джемом, и это сбило меня с мысли, — поэтому я решил, что будет лучше, если в нужный момент Адам не сможет протянуть к тебе свои грязные руки. А без рукоприкладства этот мерзавец с людьми разговаривать не умеет, вот я и заставил его побегать. — Как заботливо с твоей стороны, — я пытался быть вежливым, но звучало это все равно как плохо скрываемый сарказм. — Но какая тебе с этого польза? — Не могу сказать, — он широко улыбнулся, продемонстрировав ряд ровных белых зубов, — не один Адам боится тебя спугнуть.       Куда я попал?