«Череда загадочных убийств у скамейки. Ночные посетители проигнорировали заявления полиции о небезопасности посещения парковых аллей в тёмное время суток»
Газета была озаглавлена просто и лаконично: «Ежедневный некролог». По стечению обстоятельств, она, имея сравнительно небольшой тираж, занимала ведущее место по количеству проданных экземпляров, опережая даже легкомысленно сплетничающие журналы, для проформы снабжённые прогнозом погоды. От грязно-серых листов въедливо пахло мокрой бумагой и типографской краской. Никем не тронутый вдвое сложенный номер был будто случайно оставлен на скамье. Накрапывал хмурый лондонский дождь, и «Некролог» изрядно отсырел прежде, чем был свален порывом ветра на дорожку бульвара. Почти беззвучный хлопок и мокрый шелест страниц спровоцировали едва слышное гортанное ворчание и негромкий треск веток. Интенсивно хлещущий ливень усилился и шипение до омерзения стылых капель слилось в единый шум. Испещрённый бороздами гнутый ствол вяза почернел и набух, а его шарообразно выстриженная крона потяжелела от влаги. Она мелко тряслась и трепетала листвой, разбрызгивая воду, но порывистый ветер то тактично затихал, то снова принимался за своё, морозя имевших несчастье продрогнуть до костей. Штормило. Старый фонарь замигал бледным жёлтым светом, силясь вырвать из густо-сиреневого ночного мрака скамью. Рябящие прерывистые вспышки и электрическое жужжание дополняли гнетущую своим равнодушием атмосферу, недружелюбную и отторгающую. Грозовые тучи нависали над городом неестественно низко: казалось, что клубящаяся и громыхающая мгла ощутима физически. Она обрушивалась на городской парк изнуряющими потоками, иссякшими вскоре, но ещё мелко клокотавшими в отдалении. Из-за рваной дымки показался огромный, пугающий собственной зловещей бледностью диск луны.«Экспертиза озадачена: еженощное полнолуние?»
Несколько дней кряду луна, достигшая пика нарастания, находилась в зените. Короткий отчёт, подкреплённый чёрно-белой фотографией, был на первой полосе «Некролога», в последнее время публиковавшего заметки едва ли не обо всех минувших событиях. В кадр попал тот самый старый фонарь с треснутой лампой и облупившейся чёрной краской. Парк привлекал туристов и репортёров, то ли рвущихся произвести фурор сенсацией, то ли стремящихся, искушая судьбу, пощекотать нервы. Один из них, сиротливо озираясь и держа в дрожащих руках старую фотокамеру раньше прочих объявился на злополучном бульваре. Он трепетал, он замирал от каждого звука, но, пересиливая себя, подступал к скамье, появление заметки о которой в прессе вызвало бурную, едва ли не скандальную реакцию, что не могло не ознаменоваться успехом для редакции издания. Он был весьма многообещающим журналистом. Успев растерять остатки нелепого инстинктивного страха, он оглядывался уже с профессиональной привычкой, мысленно обдумывая будущий заголовок для репортёрского расследования. Он жаждал запечатлеть то, что, по слухам, обосновалось здесь: это необъяснимое что-то — взбесившийся волк? заблудшая дворняга? — обвинялось следователями в исчезновении не менее трёх человек. Журналист терял терпение. Было слишком темно, и в окулярах отображались только хаотичные пятна. После дождя объектив не успевал сфокусироваться на излишне подвижных предметах, но репортёр, цинично хмыкнув, отключил нагревшийся аппарат, сберегая заряд: ничего достойного съёмки не происходило. Он даже негромко крикнул что-то в темноту, будто в насмешку отступившему испугу. Простояв так минуту-другую, он развернулся.В нём было без малого восемь футов.
Существо, сгорбившись, стояло на дыбах, растопырив длинные лапы с крючковатыми чёрными когтями на цепких пальцах. Горящие глаза без зрачков вперились в человека, вызывая парализующий страх. Широколобая морда прямоходящего волка едва ли не сталкивалась с запотевшим объективом: репортёр ощущал горячий смрад хищного дыхания. Волк осклабился, откровенно наслаждаясь беспомощностью жертвы: брыли приподнялись, показав мокрую чёрную губу и ряды кривых жёлтых зубов. Ватные ноги едва держали, перед глазами поплыли круги: мужчину мутило. Сердце пропустило два такта, а затем застучало в бешеном ритме, силясь пробить рёберную клетку. Кровь ударила в голову, и мужчина, опомнившись, закричал, вырывая из лёгких последний воздух. Выдох вышел немым и сиплым, но внутри волка тут же что-то заклекотало. Тот ощерился и с утробным рыком бросился на репортёра, и с силой боднув его лбом под дых, подбросил его, подхватил зубами за шиворот, разрывая трещащий пиджак. Он мотал того из стороны в сторону, встряхивая, как тряпичную куклу: голова мужчины безвольно подскакивала на сломанной шее, но тот ещё был в сознании: он вращал остекленевшими от боли глазами и захлёбывался собственной кровью и слюной. Он был ещё жив, когда зверюга с размаху впечатала в скамью его сползшее и глухо опавшее на асфальт тело, сломав хребет и несколько рёбер. Он слепо пялился и надрывался беззвучными воплями, заживо растёрзываемый жадно вгрызающимся в горячую плоть чудовищем, уже пожирающим его изнутри. Шлепок тяжёлой лапы перевернул бьющееся в предсмертной агонии тело на выпотрошенное брюхо. Волк, насквозь пропахший свежим трупом, гниющей кровью и желчью, замер, тупо уставившись вперёд. Он был оглушён и ослеплён десятками вспышек: его обступила гомонящая людская толпа. Кто-то что-то кричал, некоторых от ужаса и омерзения стошнило прямо на землю, одного от увиденного хватил сердечный приступ, но бледные как полотна лица со всех сторон окружили кровавую расправу. Свалявшаяся грязно-бурая шерсть на волчьем загривке вздыбилась. Густо вымазанная во внутренностях шкура на морде собралась в складки, оттопырив в оскале губы и обнажая сверкающую смешанной с кровью и клочьями мяса слюной пасть. Волк с жутким рёвом, раздирающим барабанные перепонки, разорвал кольцо и разметал репортёров, туристов, зевак. Он в осатанелой свирепости и ярости задирал людей как скот. Он набрасывался, хватал, вырывал целые куски плоти. Бульвар был залит смешавшейся горячей кровью и брызгами мозгов, всюду беспорядочно валялись трупы. У некоторых были отхвачены руки и ноги, у обезглавленных наружу торчали шейные позвонки, а остальные были изуродованы до такой степени, что напоминали бесформенный кровяной бифштекс в ошмётках ткани. Белые пальцы мёртвой хваткой сжимали фотоаппараты.«В чудовищной ночной резне обвинён волк-оборотень. Скандальное предположение, вызвавшее массовую истерию, привлекает к себе всё больше людского внимания.»
Свет фонаря мелко зарябил, угас и на мгновение вспыхнул режущим глаз белым светом, после чего стекло разлетелось тысячами мелких раскалённых брызг. Парк погрузился во тьму.