"- Ты Баки видишь? - Нет. - И я не вижу. А он тесть".
- Как ты, говоришь, в «Гидру» вляпался? – спросил я у Жеки, пытаясь оторвать запасное колесо с «уазика» с помощью подручных средств, в лице, собственно, Жеки и лома. Колесо не отрывалось, вопреки законам физики и логики прикручиваясь все сильнее. Я плюнул на это неблагодарное дело и поступил, как любой ненормальный человек. Я нассал в радиатор. Жека с ужасом наблюдал за моими действиями. - Чё? – я невозмутимо поправил штаны. – У нас все так делают. - Пиздец, - неуверенно ответил Жека. – Я прав? - Абсолютли, друг мой. Ну так с «Гидрой» что? И тогда рассказал мне друган армейский, как над ним опыты проводили нацисты поганые, и как бежал он от фашистов. Я не особо верил подобным байкам, но в случае Жеки не верить было трудно. Даже если он где-то и приукрасил, то морды, иногда пытавшиеся выцарапать его из части всеми правдами и пиздежами, не давали шансов на сомнения. А еще Жека часто вспоминал своего друга-капитана. Я сначала не мог понять, что не так было с его интонацией в эти моменты, но потом смекнул: так обычно говорят про любимую девушку. Или вот не девушку. Жека был хорошим другом. Поэтому я не стал ничего делать с внезапно осознанной информацией. - Гена, что это за хрень?! – товарищ вцепился в мою руку. Я меланхолично проследил за его испуганным взором и сделал умирающее лицо: - Покайся! Ибо древнее зло пробудилось. И придет царствие его, и править будет оно вечно… Я патетически подвывал и закатывал глаза. - Все нормально? – Жека не знал, что ему делать. - Валим отсюда, говорю. Прапорщик проснулся и бежит нас убивать. Кажется, он увидел, что я надругался над его «уазом». И если он нас поймает – а он нас обязательно поймает, - на этих словах товарищ содрогнулся, - то заставит убираться в сортире. Ты когда-нибудь слышал про Черный Туалет? Этот вопрос я задавал уже на бегу, делая вид, что не слышу воплей прапора. Жека отрицательно мотал башкой в такт бега. - Говорят, в этом туалете последний раз убирались, когда его строили. А потом все, кто пытался его помыть, исчезали навсегда. У друга было такое лицо, словно он сейчас или помрет, или помру я, а он приложит к этому все усилия. Мы свернули за казармы и синхронно остановились. Древнее зло пронеслось мимо, ругаясь всеми непотребными словами. Чего уж - любые слова, которые однажды проговаривал прапорщик, становились непотребными. Вы спросите, что плохого в словах «апельсин», «расческа» или «напильник», но, главное, не спрашивайте у прапора – он обязательно докажет вам, что это весьма неприличная лексика. - Он ведь не успокоится? – грустно вопросил Жека, неопределенно кивнув в сторону. - Не-а, - радостно сообщил я. – Но его можно успокоить… упокоить. - Вот вы где, уроды, - пизд… прапорщик подкрался незаметно. - Думаешь, обоссать мою машину – это смешно? - Думаю, да…аастаточно сказать, что я просто увидел, что вашей системе охлаждения пришел конец… - начал было я, но прапор в ярости меня перебил: - Я, блять, видел твой конец! - Сочувствую, - почти искренне ответил я. – Но зачем вы смотрели на мой конец? - Потому что твой конец смотрел на мою машину! – на удивление логично заорал прапорщик. - Так вот, в свое оправдание скажу, что ваша система охлаждения перегрелась. И я ее охладил. Кажется, Жеке было очень плохо. Он прислонился к дереву и истерично всхлипывал. - Товарищ прапорщик, ему нехорошо. Давайте я отведу его в санчасть, - и, не дождавшись ответа от прапора, который осмысливал информацию про перегрев системы, я схватил Жеку за плечи и потащил прочь. - Бобков! Какой, ебаться-колебаться, перегрев?! Машина не ехала! Мотор глухой! Но я вновь успешно косил под придурка. Куда успешнее, чем от армии. *"Тут казармы недавно горели. Так мы помогали, чем могли – кто дизель принес, кто ракетное топливо…"
Вообще, сержант Евгений Бакин был очень спокойным человеком. Казалось, все, что могло его удивить или напугать, давно удивило или напугало. Так он думал, пока в очередной раз куда-нибудь вместе со мной не вляпывался. - Ты когда-нибудь пил медведя? – невозмутимо спросил я, поудобнее перехватив лом. Прапорщик все-таки не простил нам радиатор, и заставил подметать плац. Нет, не метлой. - Медведя? – Жека всегда очень забавно удивлялся, пытаясь постигнуть «мистериос рашн соул». - Ну да, а чё ты думал, медведи лапу сосут? У них там водяра спрятана, которую злые русские кэгэбэшники прячут от честных тружеников. Жека дослужился до сержанта. Научился ругаться матом и курить. Но понять, когда я шучу, а когда – нет, до сих пор не мог. - Медведь же злой, - беспомощно пожал он плечами. Товарищ все еще негодовал по поводу того, что вместо метлы ему дали лом. - А ты думаешь, честные труженики, у которых отобрали водку, добрые? – я воодушевленно размахивал руками, рискую проломить Жеке голову. – Они, знаешь, злее Косолапыча будут. - У тебя, Гена, совсем ничего святого нет, - неодобрительно покачал головой друг. Он всегда звал меня только по имени, пренебрегая прозвищем. Я всегда звал его только прозвищем – так было безопасней. - Потому что бога нет, – авторитетно заявил я. – По крайней мере, его существование не доказано. А вот существование группы «Воровайки», к сожалению, доказано. Я ни на что не намекаю, но… Жека однозначно не понял даже половину из того, что я хотел сказать. - Стригись отсюда, - буркнул товарищ, восхитив меня таким дивным оборотом. Я даже не стал ничего отвечать, просто отмахнулся. Ломом.