Не иллюзия

Она скорее поверила бы, что изначально Зецу был милым комнатным растением, которому просто не хватило любви и ласки. Если бы кто-то дал ей выбирать между двумя измерениями, где лишь одна действительно реальна, то она точно не выбрала бы эту. Очевидно же, это его гендзюцу. Когда Саске уходил из деревни, едва минули сутки после массовых похорон, она поняла, что на ней остался его знак собственности. Сакура не обманывалась. Он не притрагивается к чужим вещам. Он вернется, и она будет его. Затем он уйдет снова. А как все это будет выглядеть, ее не занимало. Как-то будет. Брак? Это такая шутка? Нет, он не умеет шутить. К глупости ее или к скромности, но Сакура действительно ни разу не помышляла о бытии частью клана Учиха. В ее понимании их с Саске отношения были предельно просты – он путешественник, у которого есть пристанище. Он уходит и возвращается, а оно все там же – ждет его и впускает с немой преданностью. Он может не вернуться однажды, но пристанище всё равно будет ему принадлежать. Она будет носить его фамилию? Что ж, Сакура не против. Впервые за долгие годы в ней пробуждается слабая, ею самой еще не замеченная надежда. Пробуждается, не поднимая головы. Его последний рейд длится вот уже больше года. Что примечательно, иногда он присылал сокола с письмом. Неумелые, нескладные извинения. Если сложить этот год вместе со временем до его начала, то уже около двух лет она бродит по пустынным коридорам заброшенной усадьбы и ненавязчиво возвращает им жизнь. Недавно в главной комнате она взяла на руки светловолосый кричащий сверток. У Хинаты начались роды, когда Сакура захлопнула дверцу духового шкафа с вишневым пирогом внутри. У сына Хокаге были мощные легкие. Держа новорожденного на руках, Сакура улыбалась, чувствуя, что сосущее чувство скорби в ней почти выносимо. После потери ее собственного ребенка на четвертом месяце, Цунаде сочла, что ни к чему бежать от неизбежного. Это был сын. Его у Сакуры больше не будет. Она ходит в госпиталь с выражением умиротворенности на лице, слушает милую глупую болтовню медперсонала и улыбается, когда во время чайных посиделок заговаривают о её жизни в новом доме. Законсервировав свои эмоции, ирьенин ведет быт в соответствии с традициями. Она держит себя как в лучшие времена, у нее рабочая запись на недели вперед. Сакура ведет себя как достойная Учиха. Разрушается изнутри. Неприхотливость отсутствующей семейной жизни ей нравилась. До тех пор, пока Саске не возвращался на пару дней в деревню. Он взламывал все замки, на которые она запиралась и беспощадно рвал ее сердце на куски, не шевеля при этом ни пальцем. В редкие моменты его пребывания дома, Сакура как никогда ощущала себя чужой. Словно бы она вторглась в жизнь, которая ей не принадлежит. И, несмотря на статус, она не его жена. Просто женщина. Хозяева вещам не собственность. Она не строила иллюзий. Он никогда ей не принадлежал, как не принадлежала ей ни одна вещь в их доме. Да и Сакура не претендовала ни на что, до тех пор, пока он не отдал ей ребенка. Тем безлунным вечером она завершила осмотр трехмесячного Боруто, температуру у которого никак не могли сбить. В коридорах дома по-прежнему было до тошноты спокойно. Саске сидел у дверей во внутренний сад, отвернувшись от нее. На расстеленном у стены футоне лежало огромное одеяло, из которого доносилось тихое посапывание. Его сиплый голос звучал как из другого мира. - Ее зовут Сарада. Сакуре не нужно было больших объяснений. Едва был отвёрнут край одеяла, маленькое бледное лицо ребенка исказилось. Девочка открыла глаза и сфокусировала взгляд на Сакуре. Далекая мысль словно передалась из блестящей темноты в изумрудную зелень ее глаз. Боль появилась как электрический разряд и исчезла, нарушив работу отлаженной системы. Задраенные люки сорвало с петель и эмоции затопили пустоту души. Сакура задыхалась. - Меня не волнует, кто выносил ее. Она моя. Моя и ничья больше. На лице Саске не отразилось ничего. Ведь он не ждал от этой женщины меньшего. Учиха Сакура никогда не строила себе иллюзий. Они были для общества. Но одно в ее жизни не подвергалось сомнениям, какие бы истоки не имело. Маленькая черноволосая девочка, стоящая во втором ряду на фотографии со вступительной церемонии в Академию – ее дочь. И никакая не иллюзия.