Блюз

      Кагура часто заговаривала о маме, вспоминая её рассказы, цитаты. И вот что-то сжималось в груди юного самурая. Нет, Шинпачи не задавался глупыми вопросами типа "не зависть ли? не ревность ли?" - нет. Совсем не то, что испытывал Шимура. Он знал, что за чувство заставляет ныть его мысленно, кричать, и просто иголками впивается и в без того расшатанные нервы - тоска.       К удивлению, тоска не старается его поглотить и всякое такое. Ощущение, будто она идёт с тобою следом, не отдаляясь, не приближаясь. Вот верная женщина!       Куда бы ни пошёл - она там. Где бы ни спрятался от неё - она всё равно настигнет.       Юноша не пытался её подавить - принял, как есть, и живёт, и радуется жизни, и не забывает отвешивать звиздюлей, играя при этом роль цуккоми. Она принята как должное и уже... будто срослась с ним, став сиамским близнецом. Невидимым таким, ощущаемым и при этом собственным.       Шинпачи ни с кем не делился ею: ни с сестрой, ни с Така-чином, ни с Кагурой-чан, ни с Гин-саном... вообще ни с кем. Никому не мог доверить её. Ведь если он раскроется, он не знает, станет ли ему хуже или наоборот, но рисковать бы не предпочёл. Но знал точно - он не сдержится.       Говорить ли о том, была ли красива или неприметна эта женщина - сказать трудно. Как-никак, отец редко упоминал его внешнюю схожесть с матерью. Шин-чан ещё тогда не дорос до первого класса, и многое позабыл с того момента.       В памяти еле отдаётся её образ и запах молока. Обычного, а не которое пьёт Гин-сан. И этот образ каждую ночь всплывает, заставляя ныть грудь ещё сильнее. Интересно, а Кагура тоже чувствует подобное при одном даже вспоминание о своей матери? Наверное, да, судя по печальному блеску в сапфирового оттенка глазах. У него самого такой же взгляд... наверное.       Она не выделялась ничем таким примечательным, всегда улыбалась и была открытой. Не стеснялась неудач и оставляла их в прошлом. Была даже очень строгой, и хоть слово вставь - она тебе два. Он точно помнил, что она никогда не приходила к насилию или тяжским мерам - слаба для этого была. Но голос зычный, наполненный упреком и заботой, заставлял содрогнуться и почувствовать себя неловко иногда. Но оскорблять она была неспособна.       Если случалось что - он и сестра всегда обращались к ней за поддержкой, смело говорили о проблемах. Она тихо смеялась и говорила истории из своей жизни, которые подходили на их проблему. Она опиралась на свой жизненный опыт и на жизненный опыт отца. Маленький Шин с удовольствием слушал, иногда смеялся с нею, и даже немного они дурачились.       Тае тоже слушала и вникала. Она хотела научиться быть такой же открытой, как и мама, и не бояться проблем. Шинпачи подметил, что сестра к восемнадцати годам добилась желаемого, но характер совсем не тот. А женщиной мама была хозяйственной, поэтому учила детей основам домохозяйства.       Однажды, придя домой со школы, он подметил некоторые изменения: вымученное бледное лицо, еле заметные круги под глазами и растрёпанные воронные волосы. Была зимняя пора; она глядела на иней на пороге додзё, улыбаясь и прикрываясь шарфом. Маленький Шин не на шутку перепугался. Он быстро затащил в дом несопротивляющююся мать и закрыл сёдзи. Она стояла лицом к ним, улыбаясь и не думая сходить с места.       Это пугало...       Потом начала она бредить о недолгой жизни. Она старалась об этом тихо говорить, чтобы её не услышали дети. Молочный запах постепенно растворялся, уступая месту морозному. Руки с каждым днём холоднели и холоднели.       Врач поставил диагноз: рейбайши - болезнь из космоса, от которой и спасения нет. Это было страшно на слух, но, позже узнав, что это за болезнь, стало ещё страшнее. Обычно заболевали беременные женщины в зимнюю пору, чаще женщины физически слабые. Болезнь развивается долго и безболезненно, однако всё чаще будет тянут к зимнему лесу или льду. Нередко женщины так самоубийством кончали. За это женщины получили прозвище юки-онны, снежные девы. Детям, которым повезло родиться, были стойки к большинству болезней... Шинпачи с ужасом надеялся, что обойдётся, что мама выдержит. Ведь она жена и мать двоих самураев! Это было слишком громко сказано, а маленький Шин ещё не понимал и не знал о серьёзных последствиях. Чисто наивный ребёнок, каким и должен быть в семь лет.       Однажды, подходя к дому, Шин обнаружил, как она медленно, босиком ступает по снегу, направляясь в сторону леса. Он хочет за ней побежать и крикнуть, но слышит отчётливое "Не ходить!" от мамы. Она оборачивается и улыбается. Бледная, словно смерть, глаза и волосы чернее ночи, и белое кимоно. Воистину Юки-онна, только не пугающая. "Иди Домой", - поворачивает она голову в сторону леса и идёт. Шинпачи заходит в дом - он не хочет расстраивать маму. Возле порога оборачивается, и начинает дуть. Быстрее забегает и смотрит из окна. Фигура матери растворилась в снежном вихре.       Проснувшись, Шинпачи встаёт и вытирает рукавом холодный пот со лба. Взгляд поникший. Он уже позабыл её черты лица, и лишь запах молока ностальгией отдавал в носу. И морозный запах тоже. Потом вспоминается, что после этого случая отец не менялся. Не менялся ради неё, ради них: всё тот же занятой старикашка, засевший в долгах по уши. И он всё время напоминал Шин-чану их внешнюю схожесть.       Закутавшись в жёлтый шарф, он сидел под лунным светом и смотрел вникуда, теребя пальцами левой руки краешек шарфа. Тоска не унимается, да и он не спешит от неё избавляться. Пусть остаётся.       Среди своих размышлений он не замечает, как к нему сзади подходят двое и садятся рядом по обе стороны. Что случилось с их мамами, он предпочитает не знать, также предпочитает, чтоб о его матери не знали они.       Трое на крыше молчат и глядят на звёздное небо. Среди созвездий выделяется созвездие стрельца, будто что-то символизируя. Но нет, это всего-то совпадение.       ...И они кладут свои руки на его плечи, говоря, что он не один такой, и он может поделиться своими страданьями, слёзами, тоской. И он делится ими безмолвно, ничего не говоря.       Тоска не думает затихать, не думает уйти - зачем? Они и так неплохо ладят.       Шинпачи слегка улыбается и шевелит губами "спасибо". Краем зрением Гин-сан и Кагура замечают эту мимику и тоже улыбаются, начиная трындеть что-то о своём.