Милосердный эгоист

Пара месяцев прошло с того дня, когда моя щека зарделась от удара кулака Чиаки. Пара месяцев прошло с того момента, когда Чиаки, настойчиво уводя от меня Хатори, бросил в мою сторону «Я позвоню» с сожалением, но всё же сухостью в голосе. А я, как листок осеннего дерева, старающийся удержаться на своём месте под напором яростного ветра, дружелюбно улыбнулся ему, кивнув в ответ. Мы остались работать вместе, хотя, когда специально, когда просто по стечению обстоятельств, недели три после случившегося почти не виделись. Обстановка начала разряжаться, когда по всей редакции разнёсся слух о том, что Янасе Юу, вечно неприступный и холодный, стал встречаться с какой-то девушкой из отдела. И представьте, это правда! Девушка довольна мила, наверное, даже красива, но тупа неимоверно, если подумала, что я и правда мог разделить её чувства. Да, да, это именно та девушка, что покрывалась при мне пятнами, когда её верные подруги всяческими способами пытались нас свести, а Чиаки представлял себе, как бы хороши мы смотрелись вместе, после чего я недоумевающее озлоблялся на его умение забывать сказанные мною слова и огрызался на его просто бешеное мастерство переворачивать мои признания о любви к нему в шутки. Девушка была просто в восторге, когда я, с присущей мне галантностью, заявил ей о том, что буду с ней встречаться в свои свободные от важных дел часы, если она не будет меня более доставать своими подругами, что вечно трутся вокруг меня, подпихивая её «в нужное время в мои руки» и, тем более, никогда(слышишь, НИКОГДА) не будет писать мне смс или звонить мне, чтобы отвлечь от важных дел своей пустой болтовнёй голосом бедного, прирученного щеночка. Уже полтора месяца длятся эти встречи раз в неделю( по воскресеньям) и урчания милых влюблённых, трепетно держащих друг друга за руки, когда Чиаки (или Хатори, что не менее важно) заглядывают в отдел, чтобы попросить помощи с набросками или просто верный Хатори забегает повидать своего Ёшино. Я, быть может, рассказал бы вам что-нибудь про мою девушку, но, увы, мозг настойчиво отвергает всю информацию, которую она выливает на меня во время наших дорогих минут наедине, да и имя её я вспоминаю редко, хотя мне это даже на руку, т.к. стоит мне, снова упустив имя из памяти, назвать её «моя милая», как девушка смущённо утыкается взглядом в пол и только сильнее обвивает своими цепкими пальчиками моё плечо, честно сказать, уже побаливающее от повисшего на нём груза. Итак, эти отношения (а, поверьте мне, в умах работников редакции, в числе которых были Хатори и Чиаки, это были именно «отношения», построенные на молодой, пламенной любви, и ещё с кучей подробностей, о которых я, спасибо Всевышним, даже не подозревал и, думаю, покраснел бы до кончиков волос, если бы поднял завесу тайны) ,эти лживые, построенные на моей наглости отношения оказались просто отличным катализатором для наших отношений с Чиаки. Он, с его врождённой верой во всяческие парадоксы, был чрезвычайно рад тому, что я смог, «так же как и он», найти себе любимого человека. Когда он с блеском в глазах мне это заявил, я проглотил ком в горле, натянул что ни на есть счастливую улыбку, похлопал его по плечу и сказал, что и сам безумно рад такой находке. Что уж говорить, даже Хатори стал реагировать на моё присутствие в обществе Ёшино по- иному: пропали нахмуренные брови, напряжённые мускулы лица и соперническая, даже вражеская, нотка в голосе. Ещё пара недель и я полностью восстановился на месте «друг Ёшино со школьной скамьи». Наличие девушки теперь потеряло всякий смысл, и воскресенья в моём графике освободились. Я знал, что ещё немного и мне представится ещё один шанс завоевать Ёшино, но, честно сказать, не думал, что он случится так скоро. Он пригласил меня к себе под предлогом помощи с рукописью (да, ведь на работе этим заниматься уже не интересно), а на самом деле до глубокой ночи вещал мне о проблемах в его общении с Хатори: его парень-труженик только и знал, что говорить с ним о работе. «Знаешь, Юу, недавно я потянулся к нему, чтобы поцеловать, а он, кажется, даже не обращая на это внимание, заявил мне, что рукописи обязательно нужно переделать прямо сейчас, - говорил Чиаки. – Понимаешь, я редко могу так открыто проявлять свои чувства, а после такого пропадает всякое желание…» С одной стороны мне льстило то, что он решил поговорить на эту личную тему именно со мной – быть доверенным лицом совсем не плохо, но с другой стороны, в воображении всплывают эти картины: его губы, которые тянутся к губам Хатори… Встав из-за небольшого, захламлённого листами рукописи стола, за которым мы, кстати, и восседали весь вечер, я прошёл к телефону и заказал немного еды и что-нибудь выпить(нет, мой план не состоял только из пункта «напоить Ёшино и делать с ним всё, что заблагорассудится»). Через четверть часа листы рукописи были запачканы соевым соусом, рисом и где-то даже пивом, на что Ёшино, чьи реакции уже немного замедлились, а в глазах появился мутный огонёк, (который, возможно, я сам себе придумал), было глубоко наплевать. Я благородно решил подождать, когда алкоголь в голове Чиаки немного поутихнет, прежде чем предпринимать какие-то действия, но когда он, перегнувшись через стол, что-то стряхнул с моих волос, бережно взяв в свои безумно привлекательные, тонкие пальцы маленькую прядь, а потом как-то странно улыбнулся, заглянув в мои глаза, моё терпение кончилось. - Ёшино… - начал я, встретившись с его вопрошающим взглядом, - ты не думал, что ты можешь попробовать с другим человеком? Хатори, пора уже давно было понять, тебе не подходит. Парень, опустился на своё место, и тут же исчез всяческий след от алкоголя в его движениях, мимике и словах. - Нет, я не…Юу… - парень отрицательно покачал головой, приняв пристыжённый вид. – Хатори надёжный и верный. Я не найду другого такого, - заключил он более уверенно. -Найди такого, кто будет думать о твоих губах, а не о каком-то барахле, когда ты захочешь его поцеловать, - бросил я раздражённо. Ёшино растерянно пробежался взглядом по комнате, скользнул по столу и, в конце концов, немного нахмурившись, что придало ему ещё больше очарования, посмотрел прямо на меня. Я обошёл стол и сел рядом с ним на пол, на колени. – Ёшино, мы можем только попробовать. Только поцелуй, - прошептали мои губы слова, в которые не верил даже сам я. Чиаки всё смотрел в мои глаза своими сине - серыми глазами, которые от света лампы, стоявшей в углу комнаты, получали нежный фиолетовый оттенок и вдруг молча кивнул. Я приблизился к нему ещё немного и, облокотившись одной рукой на пол, а другой слегка дотронувшись до воротника его рубашки, нежно коснулся его губ. Он был полностью расслаблен и, когда я совсем на мгновение раскрыл глаза, увидел, что его глаза были закрыты, а на трепещущих ресницах играл тёплый свет лампы. Поцелуй можно было бы считать целомудренным, если бы я не проник языком в его рот, спустив руку на поясницу и обняв ещё крепче, что сразу же получило результат: Ёшино напрягся и, оттолкнув меня рукой, прервал поцелуй. Увы, я на этом прекращать не собирался и, толкнув его, пытающегося что-то сказать через затруднённое дыхание, на пол, навис над ним и снова впился в его губы, на этот раз не обращая внимания на руку, с силой упирающуюся в мою грудь. -Юу, пожалуйста, - прохрипел он, когда я, прижимая одной рукой его руки к полу, над головой, а второй расстёгивая пуговицы на его рубашке, освободил его губы, ещё чувствуя пламя, скажем, сражения на своих. В комнате, наполненной тяжёлым, прерывистым дыханием, послышался ещё и звук, с которым непослушные пуговицы ударялись и катились по деревянной поверхности холодного пола, немного остужающего наши тела. Ёшино предпринял ещё одну попытку освободиться из моих рук, но тщётно: я уже прокладывал языком влажную дорожку от его губ, мочки уха, шеи, ключицы, всё ниже и ниже. Он то, от перехватившего дыхания, еле говорил что-то шёпотом, то неожиданно вскрикивал, немного прогибаясь в спине, но всё, что я мог более – менее разборчиво понять это его «нет», хотя показалось мне или это правда сорвалось с его губ, но один раз, всхлипнув, он прошептал «только не так», что и заставило меня остановиться. Осталось пол сантиметра до джинс, пуговицу которых я безрезультатно пытался расстегнуть одной рукой, когда он это сказал, и я не смог переступить через этот умоляющий взгляд, наполненный слезами, поймавший мои глаза, оторванные от красоты линий его обнажённого тела. Я снова оставил власть над его руками, уже потерявшими прежнюю силу, одной руке, сжимающей его запястья, и поднялся к его лицу. В его глазах была мольба, страх, возможно, даже не передо мной, а перед собой, хотя бы на мгновение почувствовавшим удовольствие и забывшим о своём «надёжном и верном». Мои губы еле коснулись его; он ответил на поцелуй, но, когда я, даже боясь дотронуться до его лица свободной рукой, почувствовал влагу на ладони, всё же трепетно коснувшейся его подбородка, отпрянул сам. Его слёзы до сих пор не оставляют меня в покое. Катились ли они по его лицу из-за моего желания и эгоизма, или он всё же оплакивал своё предательство Хатори, увлечённый моими прикосновениями – но я поднялся, сгрёб в руку куртку и вышел вон, захлопнув за собой дверь и оставив его наедине с собой. Скорее всего, это был мой самый милосердный поступок в жизни. А на то он и «самый», что единственный, и на второй Ёшино может не надеяться.