Are u Monster?

      Киичи, радостно улыбаясь, захлопала в ладоши, заставляя Аято, сидящего напротив, закрыть лицо рукой. Только вот бурных оваций ему здесь и не хватало.       Он, уставший, вымотанный как физически, так и морально, просто хотел провалиться сквозь землю и спрятаться там на долгое-долгое время. Только он и долгожданный покой, который в действительности теперь ему только снится.       — Аято-кун теперь третьегодка! — продолжала вопить и хлопать Куроно. Но, внезапно прекратив, она склонила голову и театрально вздохнула. — Ох, как быстро летит время! Совсем скоро забудешь ты о бедной старушке Киичи!       — Да о тебе попробуй забыть, — усмехнулся подросток, заставляя подругу растянуться в довольной улыбке.       Всё правильно. Спустя долгие дни и ночи зубрёжки, чтения учебных материалов и перерывания статей в интернете с пропущенными (точнее, проспанными) уроками, Аято смог сдать итоговые годовые тесты.       То было трудно, несомненно. Особенно при учёте того, что в последнее время Киришима не очень-то и сильно заботился об учёбе как таковой: пропускал занятия, не делал домашние работы, не читал материалы и просто отлынивал.       Отличник, на какое-то время он потерял данный статус, отчего пришлось навёрстывать упущенное в обнимку с учебником и чашкой горячего кофе, умело приготовленного Тоукой. Но он справился. И это, несомненно, не могло не радовать.       И теперь, после просмотра итоговых результатов, Аято пришёл к Киичи, которая дожидалась его, чтобы узнать, прошёл ли он. Конечно, сомневаться было бы глупо, но подруга часто подкалывала его тем, что он, такой ленивый и распустившийся в последнее время, обязательно завалит даже первый, самый лёгкий вопрос. И радость, которую девушка сейчас испытывала, была искренней, и хоть и громкой, но не так сильно раздражающей вымотанного морально Аято.       — Ну что, Аято-кун? — довольно протянула Киичи, подвигаясь ближе к другу и буквально наваливаясь на того плечом. Аято распахнул глаза, удивлённо глянув на свою подругу. — Как ты намерен праздновать это дело?       — Праздновать? Зачем мне это? — поинтересовался Киришима, вызывая недоумение со стороны собеседницы. — Тут и праздновать нечего, буду проводить этот день так же, как и в том году. Ну, или почти.       — Ты такой скучный, Аято! — она взмахнула руками. — Взял бы выходной, сходил на свидание. Ой, ну вот не отмахивайся! Я знаю, тебе пришло на днях письмо! Почему бы не ответить на него?       — Всё ещё пытаешься меня сосватать, да? Тебе того раза не хватило?       Заметив то, как Киичи вспыхивает, точно сочный помидор, подросток невольно усмехнулся.       Да, Киичи знала о том случае с Такацуки. И о том, что она сделала с Аято. Конечно, то повергло бедную медсестру в шок. Хотя, мало сказать, что просто в шок: кажется, Куроно вначале подумала, что это такая шутка, и засмеялась. Однако смех её стал истеричным, когда она разглядела все раны на теле своего друга, а зашитая дыра в запястье…       «Я до конца жизни надеялась, что в практике мне такого не встретится», — честно призналась Киичи, выражая искренние соболезнования и извиняясь невесть за что.       Все решили, что обязательно должны извиниться перед Аято, и хотя тот первое время отмахивался, говоря, чтобы не занимались ненужными вещами, то по отношению к подруге он часто это использовал.       К примеру, когда та пыталась свести его с какой-нибудь девчонкой. А было это, сказать честно, не редкостью, особенно в последнее время.       Аято Киришима — умник, «крутой» парень, хулиган, так ещё и сколько раз сбегал из лап смерти! За последние месяцы сказать то, что он стал популярным — ничего не сказать. Все вдруг решили, что вместе с везучестью к нему пришла доброта, которой так не хватало нелюдимому парнишке, и от этого решили с ним сблизиться. Хотя бы попытались.       Однако Аято не утратил своего пылкого нрава и отмахивался от любой попытки с ним заговорить. Как показала практика, на друзей ему чертовски не везёт. Он теряет абсолютно всех. И более не может их вернуть.       Киичи смерила своего приятеля полным недовольства взглядом и взмахнула руками.       — Я не виновата! — сказала она. — Кто же знал, что Сэн-тян окажется гулем! Такая милая девочка, ты вообще видел её? Конечно, видел! Просто куколка, вот знаешь, если бы…       — Киичи-кун, — внезапно перебил её Аято, выходя из размышлений.       Та замерла, похлопав большими глазами.       — Чегось? — спросила девушка.       — А ведь ты не гуль?       — Мм? Хочешь проверить?       — Это ещё как? — он изогнул бровь. — Укусишь меня?       — Нет. Давай сюда свой обед. Я его с таким аппетитом съем, что мало того, что гуль — любой смертный позавидует!       Куроно залилась громким смехом, по всей видимости восторгаясь собственной шутке. Это не могло не заставить Аято растянуться в улыбке, кидая тихое «Дура» и одаряя девушку коротким ударом кулака в плечо. Та тихо ойкнула и, хихикая, выпрямилась, глядя на то, как парень поднялся со своего места.       — Ты куда это? — спросила тогда Киичи.       — Мне уже пора. Ты видишь время? — он кивнул в сторону настенных часов.       — Погоди, я с тобой! Посижу, кофе попью, если ты мне его сделаешь. Сейчас, только… Только вещи возьму!       — Со мной? — переспросил Аято, глядя на то, как та бегает по кабинету, скидывая с ног сменную обувь в угол с середины кабинета и натягивая на себя кофту вместо привычного белого халата. — Разве тебе не нужно домой? Как же Томо?       — Томо, она… — девушка выдохнула, справившись с вывернутым рукавом. — Она у мамы Такеши. Что? — Куроно скрестила руки. — Я уже не могу отправить внучку к бабушке на пару деньков?       — Ты — можешь.       — Ты представляешь, — затараторила тогда медсестра, вышагивая с подростком по коридору, — пока Томо нет, я успела себе такой левак в игре набить!..       — По тебе заметно, — Аято хмыкнул, а собеседница продолжила говорить о том, что парню, собственно говоря, было совершенно непонятно.       Со дня его выписки из больницы прошло около трёх месяцев и за это время успело произойти много всего. Конечно, помимо того, что Аято ушёл в подготовку к тестам с головой, были и иные просветы, которые как-то разбавляли однообразные дни из книг и информативного текста по тому или иному предмету.       К примеру, не так давно приезжал Арата. Правда, ненадолго — на жалкую неделю, за которую Аято говорил с ним от силы раза три-четыре. Подросток не держал на отца зла, конечно же, нет! И даже был рад его приезду, но не привыкший обращаться с ним по-дружески, как сын и отец, парень просто не знал, что ему нужно делать. Отчего и сбегал всякий раз, стоило им остаться одним, без присутствия Тоуки.       В какой-то степени ему было стыдно. Но даже сестра понимала и пыталась поддержать его. А что Аято? Так и упрямился вплоть до отъезда Араты, не успев с ним толком поговорить; не успев рассказать так много, что скопилось у него за последние недели, месяцы, годы. За всё то время, пока подросток боялся рассказать.       Но то было не единственное, что произошло с Аято. Решив, что хоть он ещё и является подростком старшей школы, но сидеть без дела — это совсем не то, что ему нужно, он начал упорно искать себе работу. Только вот ничего не мог найти, сколько бы не старался. Везде либо уже набрали, либо слишком высокие требования. Не подходят часы работы, слишком много людей, с которыми Киришима-младший точно не поладит. Ему не нравился ни один вариант, и тогда на помощь пришла Тоука, которая, завидев упорство своего брата, решилась тому помочь.       «У нас в Антейку как раз сейчас есть место и смен не хватает. Ну, после ухода Кена, понимаешь?»       И каким бы странным не казалось предложение девушки, Аято был вынужден согласиться. Конечно, заменять Канеки ему не то, что не хотелось — было просто как-то не по себе от этого. Но он понимал, что это лучший из представленных вариантов, и согласился. И теперь ходил вместе с Тоукой в Антейку, отрабатывая с ней одни смены, чтобы та могла следить за ним, а он в свою очередь за ней.       Но ему всё равно было как-то не по себе.       Кен пропал. Исчез. Оставил какие-то воспоминания и жалкую записку и просто вычеркнул себя из жизни каждого: дорогой подруги Тоуки, приятелей по работе в Антейку и самого Аято. Ничего не сказал, не подал весточку о том, что он просто жив. Хотя Киришима понимал, что это, скорее всего, далеко не так.       «Даже ценой собственной жизни», — так он, кажется, сказал тогда? Оно и ясно, раз Кен решил встать не против одной Сэн — против всего двенадцатого района. И что теперь с ним, Аято мог только гадать. Точнее, гадать о том, какой из смертей он умер: быстрой или мучительной?       Все смирились с тем, что такого человека, как Канеки Кен, больше нет среди них. Смирились его друзья, смирилась Тоука. Не смирился один Аято, винивший себя во всём случившемся. И эти бесконечные «Если бы», крутящиеся в голове, не давали покоя ни днём, ни ночью, ни тогда, когда он один, ни в толпе людей. Отговорки, которыми парень тешился, не помогали, и помощи было просить не у кого. Никто не поймёт. Никто не примет поступков Киришимы, говоря, что только он и виноват, раз держал подобное «существо» рядом с собой. И на все его отговорки махнут рукой, на каждую попытку донести то, что он намного человечнее многих из них.       Именно поэтому Аято хранил всё в себе, надеясь на то, что когда-нибудь наваждение пройдёт и он тоже сможет… забыть.       По дороге к Антейку пришлось выслушать сотни историй от Куроно о том, как она вместе со своим «альянсом» прошли подземелье главного босса в измерении какого-то там мира и как потом они же пошли в виртуальный трактир, забивая это дело пиксельным элем, а затем до самого утра проболтались по лесам, убивая «мобов низких уровней». «Как орешки щёлкали!» — восторженно говорила Киичи, зевая с периодичностью в несколько минут. Не выспавшаяся, с кругами под глазами, но довольной улыбкой. Словно в самом деле провела всю ночь не за компьютером, а в каком-то баре.       «И куда только Такеши смотрит?» — подумалось тогда Аято, покачавшему головой на какой-то невнятный ему вопрос.       Колокольчик тихо оповестил о новых посетителях, привлекая внимание работников. Тоука, вышедшая из двери, тотчас устремила свой взгляд на брата, улыбаясь ему, но удивлённо приподнимая брови, замечая рядом с ним такую необычную… и в самом деле неожиданную особу в виде Куроно-сенсея, медсестры её бывшей школы.       На немой вопрос Киичи замахала руками, заговорив голосом отчаянного пьяницы, уставшего ото всего:       — Я тут на чашечку кофе, не обессудьте.       — Ничего себе у тебя друзья, Аято-кун, — усмехнулся проходящий мимо Нишики, кивая в сторону девушки, шествующей в сторону одного из свободных столиков и стягивающей с себя по пути жаркую, по её мнению, шерстяную кофту.       — Это долгая история, и я потом всё расскажу, — махнул рукой младший Киришима, проходя мимо сестры.       Та, улыбнувшись, тихо хохотнула и кивнула, вновь принимаясь за работу.       Нельзя было сказать, что Аято справлялся с работой идеально, но и то, что он плох, было бы ложью. Да, подросток не очень хорошо ладил с посетителями: не мог им улыбаться, как тот же угрюмый Нишики, не мог любезничать, как Тоука, или желать приятного аппетита, подобно Ирими-сан. Он, нахохленный, кривившийся не то в улыбке, не то в оскале, разносил заказы за свои столики, желая «Приятного» сквозь сжатые зубы и после выслушивая соболезнования со стороны старшей сестры.       Но, к великому удивлению, то совсем не распугивало приходящих, а наоборот, им нравилось смотреть на такие старания. Не все, но некоторые даже пытались подбодрить новичка, отчего тот и вовсе терялся. То была далеко не ненависть к людям — он просто не умел с ними общаться. И как же радовало то, что находились понимающие, которые не шикали на него и не кривили в отвращении носы, начиная грубить в ответ. Такие, кажется, в подобное заведение вообще никогда не приходили.       Почти каждые пять-десять минут Аято к себе подзывала Киичи, которой становилось скучно. Она, взбодрённая вкусным кофе, — вкусный он или нет всё ещё находилось под вопросом, ибо младший Киришима, как-никак, учится, и подруге, возможно, просто не хотелось его обижать, — не могла спокойно усидеть на месте.       Складывая оригами из салфеток, выстраивая домики из зубочисток, она, словно малое дитя, спешила показать свои «поделки» другу, махая руками так интенсивно, что любой вертолёт позавидует ей. Именно из-за этого больше всего времени подросток проводил рядом со столом Куроно, нередко получая замечания от Нишио, но тут же замечая отмашку рукой Тоуки.       Время медленно клонилось к четырём часам, и тогда на входе в кафе была повешена табличка, с выведенным на ней «Закрыто». Персонал Антейку мог, наконец, отдохнуть перед скорым приходом второй смены. Аято, убрав поднос на стойку и стянув с себя душный фартук, подсел к Куроно, которая, кажется, вновь пыталась что-то выстроить, но теперь сразу и из салфеток, и из зубочисток.       — Ну что? Как вы тут? — спросила подошедшая к ним Тоука, отодвигая стул и усаживаясь рядом.       По всей видимости, она решила оставить компанию Нишики и Ирими, и пришла к брату и его подруге, своей давней знакомой. А затем, не дождавшись ответа на первый вопрос, задала следующий:       — Значит, вы друзья? Аято и вы, Куроно-семпай?       — Да к чему эти «семпай»! — отмахнулась медсестра, отламывая кусок бутерброда прямо у Аято из рук, отчего тот даже замер, отведя свой обед ото рта. — Просто «Киичи-кун», Тоука-чан.       — Ну, хорошо… Киичи-кун, — неуверенно проговорила старшая Киришима, уже успев подзабыть о бойком нраве этой особы.       Девушка, откусив кусок своего обеда, быстро прожевала его, наблюдая за тем, как братец пытается отвести свою еду от Киичи, убирая руки то вверх, то в сторону, то назад, отчего медсестра возмущённо надувалась, всем видом показывая, насколько обижает её подобное поведение со стороны парня.       Эта картина заставила Тоуку коротко усмехнуться, но тут же спрятать улыбку за ладонью.       — И давно вы так… дружите? — повторила свой вопрос старшая Киришима. — Аято никогда не упоминал об этом.       — Аято-кун тот ещё стесняшка! — улыбнулась Киичи, хлопнув того по плечу, отчего хулиган подавился кусочком хлеба. — Уже третий год идёт, как мы стали друзьями!       — Не совсем третий, вообще-то… — начал было Аято, на что медсестра пару раз махнула рукой.       — Да-да, давай, заводи шарманку о точных датах и расчётах, тебя всё равно никто не слушает!       — Я поражена, Аято! — сказала Тоука, с искренней радостью глянув на младшего, заставляя того смутиться. — Но приятно поражена. Очень рада, что у тебя есть друг. Хотя, то, что вы сдружились… Никогда бы не подумала.       — Я бы тоже никогда не подумала! — ответила ей Киичи, воодушевляясь ещё пуще, завидев то, что у неё появился новый слушатель. — Знаешь, всё началось с расшибленного лба…       — О боги, началось, — тихо взвыл младший Киришима, готовясь выслушать эту историю раз в двадцатый.       Куроно всегда любила говорить, понять это можно было только познакомившись с ней. И никакие немые жесты от Аято не помогли приостановить этот выплеск эмоционального потока слов, и Тоуке просто пришлось выслушать эту кажущуюся длинной историю, на которую медсестра потратила всего лишь десять-пятнадцать минут.       Однако это время казалось невероятно долгим и тянущим, да так, что обоим Киришимам даже еда в горло не лезла. Киичи не была надоедлива, нет! Её харизматичности многие актёры позавидуют!       Но не в двадцатый раз.       После эдакого выплеска эмоций Тоука извинилась, говоря, что перед открытием ей ещё нужно сделать пару вещей, поэтому оставила брата и его подругу наедине, а сама отправилась к стойке, относя заодно и всю посуду. Аято же ещё какое-то время пришлось слушать радостный лепет Куроно, хотя то ему не надоедало: даже веселило.       — Наконец-то я смогла поговорить с Тоукой-чан! — тихо хлопнув в ладошки, проговорила Киичи, чтобы та её не услышала. — Знаешь, я думала, что она не воспримет нашу дружбу так спокойно. Всё же, такая старуха, как я, да и с таким заядлым хулиганом! Знаешь, про нас можно фильм снимать. Вот смотри, представь, мы эдакие секретные агенты под прикрытием, вычисляем страшных типчиков, подозрительных. Ты весь такой силач, а я такая вижу людей насквозь, как рентгеновским зрением! А потом, знаешь, что… Пото… м…       — Ты чего, Киичи-кун? — Аято изогнул бровь в недоумении, глядя на то, как подруга внезапно замолкла, громко хлопнув челюстями и глядя в сторону входа.       Только теперь Киришима уловил тихий звон колокольчика, а звук битой посуды заставил его вздрогнуть и, развернувшись, напрочь замереть на месте.       «Живой», — подумалось тогда Аято, когда взгляд его пал на белобрысого гостя. Ровно стоящего на ногах, дышащего, глядящего на всех взглядом единственного, неприкрытого повязкой глаза.       Кен предстал на пороге Антейку как гром среди ясного неба, заставив удивиться и замереть на месте всех без исключения. Тоука от неверия выронила чашку из рук — именно её звук и привлёк младшего брата, а Ирими и вовсе забыла про то, что перед ней, в кофеварке, закипает кофе. И, только унюхав запах палёного, та внезапно подорвалась, снимая подгоревший напиток с маленькой стойки и дуя на тот, думая, что так перестанет идти дым. Это и заставило всех прийти в себя и начать двигаться.       Первой «оживилась» Тоука. Она, злостно сощурившись, переступила через осколки и, сжав ладони в кулаки, грозно посмотрела в сторону Канеки, начиная тыкать в него пальцем и, скрипя зубами, поливать его словами ругательств. Какой он идиот, что пропал на столько времени, что ничего не сказал, а перед тем, как исчезнуть, наговорил полнейший бред!       Спустя минуту таких изречений девушка начала вздрагивать плечами, а затем и вовсе разревелась, утыкаясь в грудь старого знакомого, но не переставая того ругать.       — Полнейший идиот! — проговорила тогда Тоука, отстранившись и глянув на Кена, потрепавшего её по голове.       — Думаю, мне стоило тебе обо всём рассказать. Я поступил неправильно, мне жаль, — ответил он, а затем выпрямился, заслышав удар ножек стула о деревянный пол.       — Аято-кун… — тихо позвала его Куроно, когда тот, резко поднявшись с места, буквально впился взглядом в белобрысого.       Взгляд младшего Киришимы был полон удивления: такое чувство, что он увидел перед собой воскресшего мертвеца. Колкое сомнение о том, что это не его миражи, вызванные постоянным самобичеванием, зародились в самом сердце, но всё же подросток сделал шаг навстречу, за ним второй. А затем, остановившись в двух шагах от возвратившегося, ещё с минуту просто стоял и смотрел на него, не зная, что говорить, что делать, как себя вести.       Три месяца… Три месяца его не было. Ни весточки, ни намёка на то, что он, мать его, жив! И после этого он может так просто прийти сюда, встать здесь, развести руками и с улыбкой сказать…       — Я вернулся.       Именно это, пожалуй, и стало последний каплей в терпении Аято.       Удивлённая Тоука внезапно отпрянула от старого приятеля, когда её брат, замахнувшись, попытался ударить того в лицо. Кен, чудом успевший увернуться, выгнулся назад, чуть ли не ударяясь затылком о поверхность двери, но и это не заставило подростка остановиться.       Он, замахиваясь рукой, пытался ударить его в грудь, живот, по лицу, сделать подсечку или хоть бы просто задеть! Ему нужно было выместить злость, нужно было выплеснуть огонь, плещущийся в груди, и лучшего способа он просто не знал. И каждая попытка его ударить сопровождалась гневными высказываниями, вырывающимися из глотки обрывочными, громкими и переполненными злобой и раздражением фразами.       — Вернулся?! Пришёл и сказал это с такой слащавой улыбкой, думая, что тебе, ублюдок, тут будет кто-то рад?!       Очередной замах, кулак нацелился прямиком в лицо. И Аято был уверен, что Кен не сможет увернуться. Но, как оказалось, тот и не собирался этого делать: он просто перехватил атаку, выставляя перед собой ладонь и сжимая ею руку Киришимы. Растерявшись, тот не смог устоять на ногах, когда его, потянув вперёд, внезапно прижали к себе, ухватывая руками за плечи.       Удивлённо распахнув глаза, Аято попытался тотчас отстраниться, упираясь руками в грудь белобрысого, скаля на него зубы и стараясь произнести так и норовящие вырваться из глотки слова проклятий, но он, обессиленный как морально, так и физически, просто смирился. И, уткнувшись в Канеки лбом, замер, не в силах более пошевелиться.       Щёки запылали, обжигая кожу на лице. Сердце забилось в груди, как заведённое. В горле встал противный ком, не позволяющий и лишнего слова сказать: слишком много эмоций, слишком большое потрясение. Он верил, что Кена больше нет. Верил, но надеялся, что это не так. Однако теперь, когда всё обернулось подобным образом… он был бессилен. Просто растерялся.       — Я тебя ненавижу, — только и сказал Аято, вызывая широкую улыбку у Канеки.       — Прости, что заставил переживать, — ответил ему белобрысый куда-то в самую макушку.       Его дыхание щекотало, а близость тела согревала. Под своими руками парень чувствовал сильную грудь, отчего самому становилось несколько не по себе. По сравнению с Кеном он слаб, жалок, никчёмен. Неспособный выстоять, защитить даже себя, смириться и принять. Но сейчас от осознания этого не становилось тошно и противно. Словно это было естественно, чувствовать себя так в объятьях крепких рук вроде бы монстра. И Аято уже почти расслабился, почти успокоился, пока не услышал позади тихий кашель, который прошёлся током по самому позвоночнику.       Они же, чёрт подери, здесь не одни.       Стоявшие рядом люди просто молча наблюдали за такой… весьма странной, но интересной картиной. Тоука, вроде бы подозревавшая об этом, всё же замерла, не в силах что-то сказать, как-то разгладить ситуацию. Ирими-сан вообще была не от мира сего — молчала, стоя по ту сторону барной стойки, и даже перестала оттирать кофеварку. Куроно поднявшаяся с места, чтобы вроде как угомонить «дикость» своего друга, так и замерла на полусогнутых, раскрывая от изумления рот.       И только Нишики, молчавший с минуту, решил подать голос.       Повернувшись к поражённой Киичи, Нишио приставил ладонь к своему рту, а затем вроде бы тихо, но оглушающе громко в устоявшейся ситуации сказал:       — Мне стоит это как-то прокомментировать, или всё нормально?       Его слова будто бы оживили медсестру, которая, выпрямляя ноги, внезапно громко расхохоталась. Весело, искренне, так, как никогда, наверное, не хохотала. На уголках её больших тёмных глаз проступили прозрачные капли слёз, которые те девушка быстро стряхнула одними пальцами, и, продолжая так же задорно улыбаться, Киичи, сквозь смех, сказала:       — Ох, Аято-кун! Какой же ты у нас всё же…       — Нишики, даже не думай! — прикрикнула на него Тоука, замечая, как тот уже было раскрыл рот, дабы перебить Куроно своей фразой, но внезапно с громким щелчком захлопнул челюсть.       Парень выставил перед собой руки, показывая тем самым, что, мол, ничего он и не собирался делать; всё нормально.       Все собравшиеся в кафе подхватили ту нотку смешинки, которую разнесла по помещению Киичи, и от этого, кажется, даже уши Аято запылали. Он, смущённый до безобразия, чуть развернулся и исподлобья оглядел коллег по работе и подругу, пытаясь, наверное, прожечь в них по одной дыре как минимум. Но, заслышав смех позади, — лёгкий, тёплый, — унял свой пыл.       И, вроде бы, даже перестал злиться.