В первый же миг, как увидела Нада у подножия своей башни его, поняла, что он – ее настоящая любовь. С первой минуты и до последнего своего вздоха она знала это.
Башня тянулась к облакам, и мужчина у ее подножия был тёмен и остр. В подоле его плаща плясали языки пламени, а в глазах — звёзды.
Но смертным не дано сочетаться браком с Вечными, ибо тогда произойдет ужасное. Любовь создана не для снов, она живет в царстве Страсти. А Страсть жестока. Ни в мире снов, ни в любом другом не могли они быть вместе и идти рука об руку, как возлюбленные.
И смертная царица отвергла Повелителя снов, и бежала от него в обитель Бабушки Смерти.
Но и там он настиг ее.
…А Страсть из своего замка следила за ними через гладь озера. Томясь, ждала Страсть своего часа.
Погруженная в тягучую, засасывающую в свою утробу скуку бессмертия, уставшая от проступков богов и вожделения смертных, Страсть наблюдала, скалясь победно.
Разочаровала ее царица своей смертью и своим падением.
Но однажды царица уже пустила страсть в свое сердце, взлелеяла там ее семена и поддалась желанию. А там, где страсть пустила свои корни, нет места здравому смыслу и рассудку.
Скрылся стеклянный город, истлел в лучах палящего Солнца, разозленного тем, что смертная любится с вечным. То лишь первые плоды замышленного…
Последний раз Повелитель снов просил Наду стать его супругой. Но безответно. И раскрыл он уста, собираясь ее проклясть. Нада шла по тропе, над которой не светит солнце, в объятия милостивой смерти, а Морфей шел за ней, вторя следам ее шагов. Он поймал ее запястье и крепко сжал, и Нада ощутила его прикосновение, полное нежности и боли.
Он держал ее руку в своей, пылали его ладони. Ничего не ответила Нада, когда спросил он в последний раз, но не сделала больше ни шага по тропе в обитель Смерти. Морфей поймал ее улетающей жар-птицей в свой плащ, и оба они исчезли.
Страсть изумилась, вглядываясь в озеро, но ничего не могла увидеть. И лишь две звезды сверкали на поверхности воды.
Страсть зарыдала, закрыла ладонями лицо, которое не покроют морщины. Смех изрыгало ее тело и слезы, будто захлебывалась она, поглощенная противоречивыми чувствами, и неясно было, смеется Бесконечная или плачет.
Затих ее порыв. Уселась Страсть у берега из стекла и погрузила ноги в прорубь озера, в которую еще недавно глядела.
Значит, Морфей перехитрил ее. Узнав, что это ее рук дело, он придет за своим отмщением, и негде ей будет укрыться. Ибо игры с чувствами Вечных не проходят даром, ибо Морфей горделив и злопамятен.
Но чья-то ладонь мягко легла ей на плечо, и Страсть повернулась, чтобы увидеть собственное лицо, глаза и губы, сияющие в мягкой улыбке.
— Разве ты не знала, брат-сестра, что настоящая Любовь сильнее судьбы и не имеет со страстью ничего общего?
И Смерть, похожая на нее как две капли воды, привлекла ее к себе и шептала слова успокаивающие и жестокие, мягко перебирая ее волосы.
***
Повелитель снов шел по прекрасному полю, усеянному маковыми цветами, и полы его плаща стелились по траве, приминая бутоны.
Ветер доносил до него мягкий аромат трав и цветов, и приносил вместе с тем покой и избавление.
Где-то вдали виднелись башни из стекла, растущие ввысь.
— Почему ты не поселишься в моем замке?
Девушка, с глазами теплыми и чистыми, как безоблачное небо летним днем, взглянула на него украдкой и продолжила поливать цветы мака из серебристого ковша.
— Это твое царство, Морфей, мне не быть в нем королевой.
Она поставила ковш на траву. Обернулась с грустной улыбкой на лице и протянула ему руку.
Песочный человек с языками пламени в полах плаща и звездами в глазах обнял ее, зарываясь пальцами в темные волосы.
То был личный сон Морфея. То было горчащее счастье Нады.
Вечным тоже порой хочется забыться в грёзах. И, когда Морфей приходил в ее царство, смертным снились поле, безоблачное небо и покой. И запах ее волос, и башни стеклянного города вдали.
***
— Есть сказки, которые женщины рассказывают друг другу на своем языке. Детей мужского пола ему не учат, а старики слишком мудры, чтобы пытаться его понять. Любовь сильнее смерти, дитя, это самое прекрасное из чувств. Но и бессмертная любовь может обернуться оковами.
— Я слышала другую историю. Какая из них правдива?
— Кто знает, дитя. То мужская сказка, и она жестока. Пойдем, огонь догорел, скоро покажется солнце. Ты рассталась со своей невинностью и выслушала сказку. Так рассказывала моя бабушка мне, а ей — ее мать. Быть может, и ты когда-нибудь расскажешь ее своей дочери.
Это сказка, и, как и всякую сказку, ее рассказывают в назидание.
