Без права на отказ

Это оказалось неожиданно тяжело: проснуться с хорошим настроением, бодро улыбаться всем и каждому, кто завалился в твою комнату с утра пораньше, и при этом никого не прибить. Причём в этом смысле пробуждение Мисаки и Такуми было абсолютно идентичным. Только в комнате девушки вместо довольного дедушки и гордого Аюдзавы-старшего хозяйничали неповоротливая старушка, взволнованная и время от времени пускающая трогательную слезу мама и дружелюбная швея. Между комнатами, расположенными в разных концах коридора, бегала юркая девочка с фотоаппаратом в руках, грозящая сбить с ног кого-нибудь из многочисленных слуг. — Маленькая госпожа, — не выдержал в конце концов Юкимура. Судзуна замерла по стойке смирно, медленно поворачивая голову в его сторону, — вы не могли бы… — Юкимура! — строго заметила девочка и упрямо топнула ножкой. — Я делаю драгоценные снимки со дня свадьбы братика и сестрёнки! — Маленькая госпожа, — устало вздохнул мужчина, — мы позвали фотографа, с которым семья Волкеров сотрудничает уже… — Юкимура! Как же ты не понимаешь?! Это, — она показала пальцем куда-то в конец коридора (вероятно, на абстрактного фотографа), — профессионал, и фотографии будут постановочные! А это, — потрясла фотоаппаратом в руках, — живая фотосъёмка! Я пролезу туда, куда вашего фотографа даже не пустят! — Это уже не фотографирование, а вмешательство в частную жизнь, — хмыкнул Юкимура вслед убегающей девочке. Судзуна забежала в комнату сестры, предварительно осмотревшись. — Ва-ау… — выдохнула она, глядя на девушку, облачённую в длинное белое платье. Лиф, расшитый множеством витиеватых узоров, блестел, отражая солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь задёрнутые шторы. Белые длинные перчатки придавали тонким рукам изящества. Когда Мисаки отвернулась от зеркала, пышный подол закружился, напоминая множество полупрозрачных снежинок, которые словно специально приземлились на платье, чтобы придать ему магическое, почти нереальное свечение. Швея попросила Мисаки встать боком и провела рукой по шифону, разглаживая его. Судзуна, как завороженная, подняла фотоаппарат и нажала на кнопку. Щёлк! — Кажется, у меня всё больше кадров, за которые братик свозит меня в Диснейленд, — чуть слышно прошептала девочка, а потом добавила уже громче: — Ты такая красивая сестрёнка! Мисаки посмотрела на неё, нервно улыбаясь. Провалиться бы сейчас под землю! — Спасибо, солнышко… — Всё. Вы готовы, — швея критически осмотрела свою работу и удовлетворённо выдохнула. Минако в очередной раз поднесла к глазам платочек. Бабуля погладила её по плечу. — Ну-с, дамы, мы уже… — дедушка замер на полуслове и потрясённо открыл рот. — Красивая, да? Сестрёнка как принцесса! Мужчина подошёл к ней и сжал её руки в своих. Мисаки заметила, что и у него сегодня глаза на мокром месте. — Дедушка, ну вы чего?.. — она растрогано улыбнулась и шмыгнула носом. — Не обращай внимания, дорогая, — у него срывался голос. — Если бы ты знала, как я счастлив… Как я счастлив… Девушка аккуратно обняла его (швея внимательно следила за тем, чтобы наряд нигде не помялся и впадать в немилость этой строгой женщины не очень хотелось). — Спасибо Вам, — вот и всё, вот и сказала. Давно хотела, но что-то мешало постоянно, а вот теперь — сказала. Странным казалось благодарить людей, которые использовали тебя как ставку в покере… Но, кажется, ставка одного человека в тот день всё-таки оказалась удачной… «Просто один очень заботливый дедушка боялся, что его внук останется один после его смерти… — мысленно вздохнула Мисаки, разрывая объятия. — Просто один хитрый блондин вовремя увидел «чунга-чангу» в коридоре… Просто одна неугомонная девочка мечтает стать феей… Просто… Я так соскучилась по нему…» Мисаки, воспользовавшись тем, что дедушка отвлёкся на разговор с «дамами», подошла к Судзуне и тихо спросила: — А ты… — она запнулась и сконфуженно закончила: — Такуми снимала? Сестра заговорщически подмигнула и пролистала несколько фотографий. Мисаки удивлённо раскрыла глаза. — Он тоже сегодня весьма хорош собой, да? — Судзуна хихикнула. А Мисаки заворожённо кивнула. Он действительно удивительно хорош в своём костюме… А ещё у этого парня сегодня непривычно серьёзный взгляд. — Давай попросим маму сфоткать нас вместе? — Конечно, — мягко улыбнулась Мисаки. После «фотосессии» с сестрой в комнату зашла первая гостья. — Где здесь счастливые невесты проживают? — Субару! — радостно воскликнула Мисаки, обнимая подругу. Швея облегченно вздохнула: платье каким-то чудом осталось в порядке. В голове невесты даже мелькает мысль о том, что зря эта женщина так нервничает из-за этого — в конце концов не думает же она, что Волкер будет целомудренно стоять в сторонке и ограничиться только тем, что будет держать её за руку? Впрочем, до общей семейной фотографии действительно стоило поберечь наряд. Дедушка тем временем вспоминает, что им вообще-то надо бы поторопиться — жених уже ждёт, и начинает всех выталкивать из комнаты. Если бы не Судзуна, которой было запрещено приближаться к букету, Мисаки ушла бы без него. По дороге во двор, где уже собрались гости и их ждёт взволнованный отец, который весь день только и говорил о том, что сегодня лично поведёт свою милую дочурку к алтарю, Мисаки удаётся выровнять дыхание и немного успокоиться. В конце концов, что за паника? Свадьба бывает один раз в жизни! Если, конечно, не напортачить с выбором второй половинки… Но успокоение (пусть слабое и шаткое) длится всё-таки недолго. Когда до гостей остаётся один поворот, и мама с бабулей отходят в сторону, а дедушка, подмигнув исчезает где-то впереди, Субару слегка наклоняется к подруге и шепчет, чтобы не услышала Судзуна: — Под таким красивым платьем наверняка скрывается потрясное бельишко! О. Мой. Бог. Мисаки запнулась на ровном месте и точно упала бы, если бы подруга её не придержала. Она настолько боялась сегодняшнего дня, что совсем забыла о том, что будет ночью! Чёрт возьми, эти смущение и страх совсем не вовремя! — Что такое, подруга? — усмехнулась Субару и шутливо толкнула её в бок. — Учти, отступать уже поздно. Мисаки сглотнула. А точно поздно? Она неуверенно посмотрела на девушку. — Так-так-так, пошли быстрее! — рассмеялась Субару. — А то Волкер меня убьёт, если узнает, что из-за меня ты чуть не сбежала со свадьбы. Мисаки сделала глубокий вдох. — Сестрёнка, фату опусти! Полупрозрачная ткань оказалась спасением. Она полностью скрыла её лицо от гостей. Мисаки, едва дыша, взяла отца за руку. — Ну что, милая? Пошли? — они сделали первый шаг. — У тебя дрожат руки… — Девушка прикусила губу. — Прямо как у твоей мамы перед свадьбой. Мисаки удивлённо распахнула глаза. — Она очень нервничала. И я тоже, — папа нервно усмехнулся. — И твой жених переживает. Может, другим и не видно, но мы ведь его знаем, да? Они остановились, и Мисаки сквозь белесую ткань увидела, как Такуми протягивает к ней руку. Отец незамедлительно вложил её ладонь в ладонь жениха и удалился. Парень слегка сжал её пальцы, и Мисаки поднялась вместе с ним к алтарю, где их ждал священник. Папа прав, думалось ей, Такуми тоже волнуется и (о ужас!), что бы он подумал, если бы смог прочитать её мысли! И ей действительно очень страшно. Вдруг она сделает что-то не так? Она же ещё ни разу не… О. Мой. Бог. Помогите! Она изо всех сил сжала мужскую ладонь. Такуми удивлённо вздрогнул и искоса посмотрел на неё. Из-за дурацкой фаты он не мог разобрать её лица. С ней всё хорошо? Священник выразительно посмотрел на него. — Согласен. Мисаки почувствовала, лёгкое успокаивающее поглаживание на руке. И вдруг буря в душе успокоилась. Да, ей страшно. Да, она не знает, что будет дальше. Вот только это же не кто-то, а Такуми. А это значит, что всё будет хорошо. — Согласна, — на выдохе ответила она, и им разрешили обменяться кольцами. У него такие длинные пальцы, Господи… Мисаки сглотнула и покраснела. Очевидно, скоро страх и волнение вернутся с двойной силой, но пока… Волкер медленно поднимает фату и мягко улыбается. Его глаза излучают непривычное тепло и блестят, обволакивая восхищённым завороженным взглядом… — Они так и будут пялиться друг на друга или всё-таки поцелуются? — недовольно пробурчала Судзуна себе под нос, потому что держать камеру в одном положении становится не очень-то просто. …Мисаки в этом взгляде безудержно тонет и смущённо опускает глаза. А потом чувствует, как к щеке прикасается рука, обтянутая в перчатку из той же ткани, что и её. Зелёные глаза оказываются совсем близко. — Миса-а, я сейчас в обморок от твоей красоты упаду, — шепчет парень, и она чувствует горячее дыхание на губах, за секунду до их первого поцелуя в статусе «женатиков». И если бы дыхания хватило (а его катастрофически не хватало), то она бы ответила: «Я тоже сейчас упаду». Потому что ноги моментально подкосились. Но отсутствие возможности произнести это никак не повлияло на то, что в конце концов она покраснела ещё сильнее, чем до этого. Букет невесты словила Патриция. Причём вышло это совершенно случайно: она совсем не собиралась сражаться за «этот веник» с толпой «гормонально нестабильных девиц». Но так уж получилось, что официант, разносивший её любимое шампанское стоял неподалёку от этой самой толпы. А любовь к шампанскому была сильнее чувства самосохранения. Чёрт возьми. А потом новобрачные открыли танцы вальсом. Когда полилась спокойная музыка, и они сделали первый поворот, Такуми вдруг ухмыльнулся: — Ты даже не представляешь, как я по тебе соскучился! Мисаки фыркнула: — Да что ты говоришь! — Ещё скажи, что ты по мне не скучала? — Такуми подмигнул ей и покрасневших щёк для него было достаточно. — Ещё бы. Целый день нельзя было увидеться! — Полдня, — поправила Мисаки. — Я еле сдержался, чтобы фату не поднять сразу, — его голос изменился, в нём появились нервозные нотки, и он всё-таки спросил: — Ты сильно волновалась? Девушка промолчала, сделала поворот и оказалась прижата спиной к мужу. — М-м-м? — и, не дождавшись ответа, он скользнул губами по её виску. Это длилось всего мгновенье. Следующим движением они разошлись на вытянутые руки и сошлись лицом к лицу. Мисаки вспыхнула, возмущённо глядя в хитрые глаза. — На нас же смотрят! — Никто не смотрит, — спокойно парировал Такуми. Рука, лежавшая на талии, заскользила по спине вверх, добравшись до обнажённой кожи, и мягко нажала, что заставило Мисаки придвинуться ближе. Шалость удалась. — Я боялся, что ты сбежишь. Мисаки посмотрела ему в глаза и по их выражению поняла, что парень не врёт. Ей хотелось убедить его в том, что ему не о чем было беспокоиться, но как это сделать она не знала. «Я действительно чуть не сбежала, но не потому что не хочу выходить за тебя, а потому что слишком боюсь, что…» Что? Даже если понять, какой страх среди прочих был главным, такой ответ вряд ли успокоит Такуми. Скорее, заставит ещё больше переживать. Её рука медленно, как-то неуверенно заскользила по мужскому плечу, переместилась на крепкую шею. На секунду у Такуми сбилось дыхание. А когда Мисаки остановилась и, привстав на цыпочки, прижалась к его губам, он и вовсе забыл, как дышать. — Дурак, — сдавленно прошептала она, не дожидаясь, когда ошарашенный муж выйдет из оцепенения. Весь оставшийся танец не поднимала на него взгляд. Она была слишком смущена и могла только надеяться, что никто не заметил её внезапного порыва. Но если бы она всё-таки решилась посмотреть на своего партнёра, то поняла бы, что он смущён не меньше её самой. И, пожалуй, это было единственной причиной, по которой он так и не сказал: «Можешь сделать так ещё раз?»

***

— Да чёрт возьми… — выплюнула Патриция, глядя на букет, лежащий рядом с ней на столе. Празднование шло полным ходом. Племянник смеялся со своей жёнушкой, усевшись в укромном уголочке за самым неприглядным столиком. Весь вечер к ним подходили гости, желавшие поздравить пару лично. В основном это были, конечно же, деловые партнёры Волкера. Ох и утомили же они не в меру смущённую Мисаки и слишком раздражённого Такуми, который, очевидно, был бы не против провести весь этот день, запрыгнув со своей женой на яхту, где были бы только они вдвоём. Но не судьба. Из-за плеча вылезла тарелочка с пирожным и бокал шампанского. «Та-ак… — хмыкнула про себя Патриция. — Кажется, я схожу с ума». — Вот, — прерывая её размышления сказала Судзуна и поставила приборы рядом с женщиной. — Ты чего это, мелкая? — Патриция выгнула бровь и с опаской посмотрела на еду. Девочка вздохнула и ответила: — Ты, конечно, та ещё ведьма, — Патриция закатила глаза. — Но Такуми сказал, что магию мы создаём сами, — Судзуна замолчала на секунду, чтобы придать своим словам значимости. — Поэтому давай вместе создадим магию дружбы. На лице Патриции появилось подобие улыбки. Звучало, конечно, мило. Но больно уж эта фраза напоминала ей речи персонажей из мультиков. — Короче, ты хочешь подержать этот букет, — усмехнувшись, констатировала женщина. Скрестив руки на груди, Судзуна вздохнула: — Не буду отрицать. Патриция весело расхохоталась. А потом боковым зрением заметила, как к Мисаки, которая (неожиданно) сидела совсем одна, подошла какая-то девушка…

***

Мисаки нервно улыбнулась симпатичной блондинке. Её уже настолько вымотали все эти разговоры и поздравления, что она бы не удивилась, если бы этой ночью единственно возможным времяпрепровождением оказался только сон. — Лили… — говорит блондинка каким-то странным бесцветным голосом и нервно сжимает бокал с какой-то красной жидкостью. Скорее всего, это вино. — Лили Гранди. — Приятно познакомиться. Мисаки старается незаметно осмотреться (где же этот Такуми?), и у неё это получается. Потому что девушка, представившаяся Лили Гранди, кажется, волнуется гораздо больше, чем она сама. Блондинка дышит глубоко, но как-то рвано, и без остановки кусает губу. — Я просто хотела… Просто… — её голос постоянно обрывается. Лили Гранди — очень красивая. У неё тонкие брови, чётко очерченные и в меру подкрашенные алым губы, которые почему-то дрожат. Бездонные, почти голубые глаза смотрят на Мисаки с тоской и почти презрением. Безумно элегантное платье сидит на изящной фигуре, как влитое. Оно тоже алое. Как губы. Как туфли. Как маникюр на тонких пальчиках. — Почему… — по лицу девушки пробегает судорога, и из бездонных глаз начинают течь слёзы. Мисаки подрывается и делает шаг, но Лили Гранди, само очарование, машет головой и, словно защищаясь, дёргает рукой. Красная жидкость (и теперь Мисаки уверена в том, что это всё-таки вино) разливается одним большим пятном на блестящем подоле и несколькими маленькими брызгами на вышитом лифе. Мисаки просто стоит, удивлённо глядя на свой новый стиль. Это было слишком неожиданно. Лили шумно вздрагивает и смотрит на неё в каком-то безотчётном испуге. Долго ждать реакции не приходится. Хоть и исходит она по итогу совсем не от жертвы. — Ты что это делаешь? — Ведьма! — Судзуна в бешенстве смотрит на Лили, как на самую настоящую злодейку. Патриция останавливает девочку за секунду до того, как та собирается толкнуть блондинку. И Судзуна, к удивлению Патриции, слушается: продолжает посылать Лили молнии из глаз, кулачки не разжимает, но покорно стоит, не двигаясь. — Я… Я… — Лили растеряна, напугана и совсем беспомощна. — Я не хотела, простите меня, — она хватает Мисаки за руки в отчаянном жесте, но тут же отпускает, и через секунду становится понятно, почему. Голос Волкера сосредоточенный и даже злой: — Что здесь происходит? Под взглядом зелёных глаз с лица Лили пропадают все краски, она вмиг становится совсем бледной, бесцветной тенью. Заламывает пальцы и опускает голову. Мисаки приходит в себя. Она быстро понимает, что происходит. Новоиспечённая Волкер мягко улыбается, и эта улыбка, понимающая и совсем не раздраженная, действует на Такуми, как ушат с холодной водой. — Ничего страшного, с кем не бывает? — Мисаки всё-таки подходит к Лили и берёт её безвольную слабую руку, которая всё ещё держит бокал. — Пойдём, Вы ведь хотели со мной поговорить? Пойдём. И они действительно уходят. Ошарашенное выражение на лице Такуми сменяется гордым. Похоже, он всё-таки не так уж хорошо знает свою жену. Впервые за вечер его руки тянутся к карманам, но внимательная Патриция издаёт недовольный звук, и парень тут же останавливается. Он подмигивает Судзуне и уходит на поиски отца Лили. Уже достаточно поздно, и гости потихоньку расходятся, так что никто и не заметил этой неожиданной неприятности. И хорошо, что удалось отвязаться от журналистов до свадьбы, а то была бы им сенсация.

***

Пятно на платье не приносит никаких беспокойств — наряд и до этого особым удобством не отличался, да и слоёв ткани достаточно, чтобы влага не достала до тела. Разве что явный приторный запах напоминал о себе. Интересно, отстирать удастся? — Я влюбилась в него с первой встречи… Мисаки чуть не фыркнула. Это ж какой дурой надо быть, чтобы влюбиться в этого балбеса с первой встречи? Но говорить этого вслух она не стала. Лили итак выглядела безумно подавленной, нервно мяла лист, сорванный с дерева, под которым они сидели, и не смела даже взгляд на Мисаки поднять. — Простите меня, — Лили всхлипнула. — Простите. Я правда не хотела… Я просто… Я и пришла-то с отцом только, чтобы увидеть, с кем… Такуми Волкер — он такой… Он ни на кого никогда не обращал больше внимания, чем следует по этикету. Мне казалось, что он и не женится-то никогда, — девушка тяжело вздохнула. — Как-то так… Мисаки умиротворённо смотрит на свои руки. Кольцо блестит в сумерках и, если уж на то пошло, ей уже становится прохладно. И она официально ненавидит своё платье. — Вы правы, Лили, — неожиданно для самой себя соглашается Мисаки и с улыбкой встречает недоумённый взгляд «девушки-которая-всё-ещё-влюблена-в-её-мужа», между прочим. — Он действительно не обращает ни на кого слишком много внимания. — Но теперь есть Вы… — впервые за вечер Лили улыбается слабой вымученной улыбкой. — Есть я, — кивает Мисаки. — И иногда мне очень сложно от него спрятаться. Вообще-то, он жуткий надоеда. Лили смотрит на неё широко распахнутыми глазами несколько секунд, а потом они одновременно смеются. — Простите… — Нет-нет, всё хорошо, — Лили вытирает слёзы и непонятно — это всё ещё слёзы от грусти или уже слёзы от смеха. — Я не думаю, что Вы меня сейчас обидеть пытались. Я понимаю… Я его понимаю. Мисаки едва ли могла согласиться, что Такуми может кто-то понять. Ей казалось, что и сам Такуми не всегда себя понимает. Впрочем, как и все люди. Всегда. — Я его понимаю, — ещё раз повторила Лили. — Вы необычная девушка. И сейчас я понимаю, что… Вы знаете, вначале вечера я была очень зла и думала, что это несправедливо и… — она глубоко вздохнула. — Но сейчас я его понимаю. В Вас невозможно не влюбиться… По крайней мере, когда тебя постоянно окружают девушки другого типа. — Другого — это побогаче, покрасивей и со статусом? Лили посмотрела на неё удивлённо. — Другого — это… Если бы мистер Волкер женился на ком-то из окружения, эта девица вцепилась бы мне в волосы за испорченное, пусть и ненароком, платье. И была бы абсолютно права, наверное. — У меня сегодня и без того слишком много переживаний было. Не хотелось бы заканчивать этот день на такой ноте, — честно призналась Мисаки. — Да и мы не выбираем, кого любить… Если бы мне несколько месяцев назад сказали, что я выйду замуж за этого парня, вряд ли я поверила бы… Тем более несколько месяцев назад я даже не знала, кто он такой. Девушки снова засмеялись. Лили положила свою руку на руку Мисаки: — Спасибо. Большое спасибо. Подул холодный ветер, девушки поёжились. — Позаботьтесь о нём, пожалуйста, — добавила блондинка совсем тихо. А десять минут спустя Лили Гранди уехала вместе со своим отцом.

***

Немного позже, когда разъезжаются остальные гости, выясняется, что платье не спасти. Можно заменить несколько слоёв юбок новой тканью, отпороть старую и пришить новую вышивку. Но стирка (при звуке этого слова швея чуть не упала в обморок) сделает только хуже. И Мисаки такой исход даже порадовал, но женщине, которая так трудилась над всем этим великолепием, конечно, она так и не призналась в своём счастье. Девушку, конечно же, сразу отвели в спальню, чтобы её не заметили собирающиеся домой деловые партнёры мужа. Платье унесли, причёску Мисаки разобрала сама. Говорите, счастье — это момент, когда пальца касается ободок обручального кольца? Как бы не так! Освобождение от раздражающего платья, туфель, красивой, но такой неудобной причёски — вот оно истинное счастье! Особенно, когда после всего этого сидишь в тёплой ванне, полностью расслабляясь… Единственно верным и логичным показалось надеть ночнушку и сверху халат. Последнее девушка аргументировала тем, что «кто знает, когда он придёт, а я ещё замёрзну». Хотя, вскоре она поняла, что шёлковый халат из комплекта не очень-то согревает. Но кутаться тоже не хотелось, как и бродить по комнате. И в конце концов Мисаки просто присела на край кровати и стала ждать, когда же паника снова накроет её с головой. Но паники не было. Зато вернулось волнение вместе с вошедшим в комнату Такуми. Он совершенно обыденно, словно делал тоже самое уже лет десять, бросил пиджак на стул, сел на кровать рядом с Мисаки и крепко её обнял, положив, подбородок на плечо. По спине, прижатой к крепкой груди тут же побежали мурашки. — Ты… Ты же ничего не сказал её отцу? Почему-то жизненно важным казалось выяснить эту деталь. Лили показалась ей совсем не плохой девушкой, и было бы несправедливо, если бы ей из-за всего этого досталось. — Не-ет, — со вздохом протянул Такуми. — Я просто сказал, что его дочь устала и попросила меня найти его. — Хорошо… Повисла тишина. Мисаки сглотнула, когда почувствовала, что хватка ослабла и повернулась лицом к мужу. Боже, помоги мне… Стук сердца заглушал все звуки вокруг и замер, когда раздался любимый голос: — Знаешь… Мне кажется, это даже к лучшему, — Мисаки едва заметно дёрнулась, когда мужская рука медленным, выверенным движением откинула тёмные волосы и легла на плечо, заставляя придвинуться ближе, — платье было бы сложнее снять. Сначала на лице Мисаки отразилось недоумение, а потом она тихо засмеялась. Парень мягко улыбнулся, чувствуя, как девушка в его руках начинает расслабляться. — Ты дурак, — шепчет Мисаки с затаенной нежностью и обнимает его за шею, тонкие пальцы зарываются в светлые волосы. Он целует её: сначала сдержанно, едва ощутимо, а затем с таким напором, словно хочет съесть. Она наклоняется и падает на прохладную простынь. Волнение полностью сходит на нет. Поцелуй длится невозможно долго… «Я сама тебя съем», — с этой мыслью Мисаки стягивает с него рубашку. Её халат уже давно валяется где-то на полу. Она немного неуверенно касается широких плеч, сдавленно охает, когда его рука сжимает грудь через тонкую ткань ночнушки. — Первый, — выдыхает ей в губы муж. Мисаки неосознанно поправляет: — Нулевой. Такуми качает головой, но спорить не хочет и в знак протеста легонько кусает её за шею. Мисаки вскрикивает и краснеет окончательно. Те самые пальцы, которые днём показались ей очень длинными, проникают под подол, касаются внутренней стороны бедра, поднимаются всё выше и выше…

***

Дверь в комнату новобрачных определённо заперта. Никак предусмотрительный братик постарался. Судзуна недовольно вздыхает и отпускает круглую дверную ручку. — Мелкая, что ты здесь забыла? — Патриция, вернувшаяся за забытым кошельком, смотрит на Судзуну, как минимум, изумлённо. — Ты уже давно спать должна! — А как же компромат? — Ты порнографию решила снимать? — женщина выгибает бровь. — Порно-что? — Судзуна озадаченно хмурится. — Ты знаешь слово «компромат», но не знаешь, что такое «порнография», прекрасно, — Патриция вздыхает. — Впрочем, это логично… Прекрати дёргать дверь! Иди спать. Судзуна хочет что-то ответить, но в эту самую секунду за дверью раздаётся протяжный стон. Девочка недоумённо смотрит на блестящую ручку с замысловатым узором. Патриция снова вздыхает и прикрывает лицо рукой. Чёрт возьми. — Пошли-пошли, посмотрим твои мультики, — едва ли не силком тащит она за собой ребёнка. — А что они там делают? — Не знаю. Но явно что-то очень приятное… В конце концов, Патриция отменяет такси и, несмотря на усталость, выдерживает три серии какой-то розово-волшебной ерунды. А потом, к её большой радости, во всём доме отключается электричество, и разбираться, в чём дело, она не идёт. Поскорее укладывает Судзуну и засыпает рядом с ней. М-да, не так она представляла себе эту ночь. А что касается электричества… Дворецкий встал около шести часов утра и обнаружил, что всё достаточно прозаично: выбило пробки. А ведь он предупреждал, что если одновременно будет работать столько гирлянд — напряжение может не выдержать!

***

Мисаки открыла глаза. Её голова лежала на руке мужа. Она осторожно приподнялась на локтях, боясь разбудить его. На лице расцвела мягкая улыбка. Кажется, теперь её любимым занятием будет утреннее разглядывание спящего Такуми. Рука сама потянулась убрать упавшие на лоб волосы. Со стороны двери послышался щелчок. Мисаки закатила глаза. — Судзуна! — возмущённо прошептала она, глядя на хихикающую девочку. Ну зачем папа подарил ей этот фотоаппарат? — Что-то случилось? — сонно пробормотал Такуми, щуря хитрые глаза. Он, как и Мисаки, лёг на локти и посмотрел на вход. — О, доброе утро, Судзуна, — выдал равнодушное. — Доброе, братик! — радостно помахала рукой девочка и выбежала, закрыв за собой дверь. Тёплые губы прикоснулись к шее, оставляя нежный поцелуй. Мисаки посмотрела на мужа из-под опущенных ресниц. — С добрым утром, — голос после сна был хриплым, парень откашлялся. — С добрым, — улыбнулась Мисаки, краснея. Внимательные глаза пробежались по плечам и груди, закрытым от взгляда белой тканью. — Моя рубашка тебе удивительно к лицу, — нарочито задумчиво заметил Такуми. Мисаки смущённо отвела взгляд, пытаясь сдержать смех. Серьёзное лицо парня совсем не вязалось с тем, что сейчас творили его пальцы в попытке расстегнуть мелкие блестящие пуговки…

***

На завтрак молодожёны явились вовремя. Дедушка мучился от похмелья и поприветствовал их слабым поднятием руки. Господин Аюдзава и его жена всё ещё спали (они легли позже всех). Патриция уехала на встречу рано утром, а Судзуна преспокойненько уплетала свой завтрак. Никто ни у кого ничего не спрашивал. И это было хорошо. Только после завтрака Такуми попросил Судзуну пойти вместе с ним в кабинет. — Фотографии на стол, — заявил он, как только Мисаки закрыла дверь. — А что мне за это будет? Мисаки засмеялась. Очевидно, Такуми выполнит любое желание этой егозы. Или просто отберёт фотоаппарат. В общей сложности фотографий было около ста. И строго говоря каждая из них была в сто раз дороже фотографий, сделанных профессиональным фотографом, с которым семья Волкеров сотрудничает уже много лет.