Все повторится

Вечер. Снежные хлопья - давно улеглись в свои далеко не мягкие постели из земли, асфальта, металла. Холод. Полумрак. Оуэн. Он не был одинок. В кармане его пуховика была целая компания его друзей. Сладких, фруктовых конфет в блестящих обертках. На снегу они особенно блистали. Вроде бы и соревнуясь с ним в блеске, а вроде и используя его для контраста. Снег был фоном. Голым, нелепым фоном, ждущим свою картину. Своего художника. Того кто оставит яркие мазки, разорвет белую бесконечность на неровные ячейки. Проложит призрачные следы, вмятины на хрупком теле из снежинок. Выльет вязкие, но весьма въедливые, красочные подтеки. Мальчик всматривался в снег. Так понимающе, будто бы видел за этой структурированной водой нечто большее. И в это особенное молчание, в размеренные звуки тихого дворика ворвался слишком типичный, слишком нормальный для такой картины женский голос. - Оуэн!! ... - дальше мальчик не слышал. Не слушал. Отключил в себе такую возможность. Он итак почти наизусть знал все, что могла сказать мать. Торопливо закопал обертки в снег. Неохотно расставаясь с очарованием улицы, вошел в подъезд. Бегом поднялся по лестнице. Вошел. Истеричные крики пополам с заботливыми улыбками и нежностью. Мать сводила с ума своей двойственностью. Но ее эгоизм не позволял полюбить ее по-настоящему. Даже в моменты ее спокойствия. Ее религиозность так довела его отца, что он подал на развод. У мальчика такой возможности не было. По крайней мере, он не знал, как развестись с мамой. Да и не уверен был, что готов ее бросить в этом мире. В своем же он давно не оставил для нее места. Он все еще не мог понять, кто он. Вся скрытая внутри сущность протестовала, опровергала это унизительное "девчонка". Но стоило агрессии и злобе одноклассников облепить его невидимыми путами, как та же сущность сжималась в нем, сковывала. Это не было страхом. Это было чем-то большим. Чем-то таким, что он не в силах был объяснить. Постепенно в нем самом росло что-то темное. Гораздо темнее наивных поползновений грубых мальчишек. Стоя перед зеркалом в маске, Оуэн видел шокированные глаза хулиганов. Буквально слышал, чувствовал их дрожь. Собственный голос звучал насмешливо и покровительственно. Хотя в реальности наверняка все было иначе. Но кому нужна эта скучная, несправедливая реальность? Театрализованные расправы над врагами согревали его душу. Душу, в которой детство было зажато со всех сторон ледяными глыбами. Но продолжало дышать и жить. И в такие моменты в ней теплилось и грело чувство справедливости, гармонии, завершенности. Иногда он сам себя, не узнавая, замирал, бросал нож, долго всматривался в холодные стеклянные глаза своего отражения. Своего зеркального двойника. И не верил, что они одно целое. Но двойник побеждал, и на детских, трогательно крупных губах появлялась чудовищно не соответствующая им ухмылка. Удовлетворение. Неожиданные капли уверенности для заблудившегося в своих фантазиях мальчишки, как капли воды для заплутавшего в пустыне путника.