Дно моего сердца

      Уэйд стягивает маску с лица и перчатки с рук и кидает куда-то на спинку дивана, отбросив в сторону катаны, он садится, весь побитый — снова; снова эта ненавистная красная жидкость тягуче медленно ползёт из свежих и неприкрытых тканью порезов. Костюм хоть на свалку выбрасывай, сжечь его со всеми воспоминаниями.       Голоса молчат — молчит и Уэйд.       Опрокинув голову на мягкую обивку, начал чего-то для себя ждать, то ли когда затянутся раны и он приступит к новой миссии, где обязательно кто-нибудь кроме него погибнет, то ли когда хоть на минуту сердце перестанет так громко стучать или же остановится навсегда — жаль, что это невозможно.       В дверь постучали, Уэйд решил, что это звук в его голове — такой редкий, но чёткий звук, который он слышит вот уже четвёртый раз. «Кажется, у нас гости...»       Он встал и на шатающихся ногах пошёл встречать незнакомца, не прихватив с собой оружие. Зачем ему оно? Ведь он сам для себя наполненный пулями пистолет, имеющий с собой всегда дополнительную обойму. Открыв, ничуть не удивился и не испугался.       — Медлишь, Уэйд, — произнесла девушка, облачённая в чёрный и длинный балахон. Капюшон не до конца скрывал её белый и без единой царапинки череп, который заменял ей лицо. Она, казалось, улыбалась или возмущалась неторопливости хозяина квартиры. — На тебе живого места нет. Опять насильно вытаскивал неповинные и повинные души из их материальной оболочки?       Возвращаясь назад к тёплому, но не греющему дивану, отвечает ей:       — Да, был на деле, — наёмник принял то же положение, что было до прихода Леди.       — Ты не меняешься, — девушка присела рядом, поджала правую ногу под себя, Уэйд тут же прилёг на её бедро и одной рукой приобнял её колено, а другой ладонью уперся себе в лицо. Леди не говорит ничего, только свою костлявую руку кладёт ему на голый висок и гладит против часовой стрелки, успокаивая обессиленного убийцу.       Внизу живота будто кишки запутались меж собой, завязались на множество узлов и желали так распутаться, чтобы не навредить себе и не порваться, и после продолжить служить человеку как обычно. Ржавые гвозди превратили в решето левую часть груди, он запаниковал и быстрым движением положил на сердце руку — всё цело, это больное воображение никак не прекращает подкидывать в мозг страшные мысли. Солёные капли так непривычно для него скатывались по переносице на ткань балахона, он втирал их ладонью в лицо до невидимых капель, чтобы никто не узнал, что плакал.       — Ты, наконец, пришла за мной, Смерть? — произнёс тихо, так, чтобы только она слышала.       — Нет, Уэйд, — она слабо, не причиняя боли, провела когтями по изуродованной коже, — твоё время ещё не пришло.       — Оно и не придёт, да?       Девушка не ответила, ведь убийца и так знал ответ. Нет нужды его разочаровывать.       — Поспи, тебе следует отдохнуть.       Уэйд редко кого слушается, но Леди для него исключение, однако это не означало, что он пойдёт на поводу у любого её приказа или просьбы. Он просто устал, и даже если бы девушка не сидела сейчас с ним, он сам бы уснул, перед этим выпив смертельную дозу снотворного — всё равно ничего не произойдёт, и опасность опять минует.       Этот стук в дверь — сегодня как никогда много гостей. Уэйд лениво поднялся, натянул маску и так же, безоружный, пошёл открывать незнакомцу. Приходу только одному ему видимой Смерти он не удивлялся, ведь это для него не что-то такое из ряда вон, а вот приход Человека-паука в его неизменном обличии наёмник не предвидел. Не зря напялил маску, он не должен видеть его уродливого лица, а про руки соврёт, что на задании был и они обгорели, если тот спросит его, конечно. Уэйд не сказать, что стеснялся своей внешности, просто парню себя показывать не желал, и соль ещё полностью не высохла на его глазах.       — Паучок, какими судьбами? — убийца отходит, пропуская гостя вперёд, и Питер принимает его приглашение.       — Я ненадолго, — говорит, осматривая жилище, но кроме квартиры, увязшей в мусоре, ничего здесь нет. — Я узнал, что ты опять приехал в Нью-Йорк, и потому решил посмотреть, не наделал ли ты глупостей.       — О, Паучок, ты обо мне беспокоишься? — Уэйд оббежал Паркера и взял его за руку. — Ты не представляешь, как я польщён этим! Сам герой обо мне беспокоится! — был бы он псом, завилял бы хвостиком, но, так как при рождении эта часть тела не досталась, то он вилял задницей, — Паучок, а откуда ты узнал, что я приехал? Неужели опять Щ.И.Т. тебе сказал?       — Неважно, — высвобождая руку из чужих пальцев, сказал парень. — Я удостоверился, что всё нормально, теперь пойду домой. — Питер развернулся, и собрался было покинуть квартиру, но Уэйд его остановил.       — Не уходи, Паучок, — голос его хрипел, отчего пришлось откашляться.       Паркер винил себя за свою излишнюю доброту, за душу, что так просто открыта нараспашку перед врагом, и совесть не позволяла покинуть этого человека. Стоило бы винить это чувство, вся эта жалость происходит не без её участия.       — С тобой всё хорошо, Дэдпул?       — Да, хорошо. Подавился.       Парень видит, что он врёт, но и расспрашивать он не вправе.       — Ладно. Я пойду тогда?       — Нет. Знаешь, я приготовил огромнейшую кучу блинов, но разделить эту радость мне не с кем. Может быть, ты отведаешь их со мной?       Человек-паук вспоминает, винил ли себя за свою доброту? Ну да, конечно, винил, но почему-то она уйти всё равно не позволяет... Да, и совесть он винил.       — Хорошо, только недолго.       Уэйд приобнял его за плечи и повёл на кухню, а Питер сделал вид, что не ощутил этого.       — О, ты не пожалеешь, у меня блинчики лучше всех! Вот ты с чем любишь? С мясом, с вареньем, со сгущенкой? Правда, с мясом дольше готовить, и мяса у меня нет...       Леди ушла, она ещё не раз нагрянет к Уэйду, позволит вот так лежать на коленях и плакать, но сейчас она ему не нужна, ведь он нашёл ей замену... на время.

Конец.