Bash

- Лив! – рявкает Себастьян с заднего сиденья. – Черт, ты можешь ехать быстрее? - Прости, - хрипло отзывается Оливия, сжимая зубы, голосом таким громким, что, кажется, он разрывает барабанные перепонки, когда машина впереди резко тормозит, и она едва не въезжает в ее заднюю часть. – Я долгое время не ездила в городе, Себ! - Ну, просто… просто… давай! Себастьян ударяет кулаком спинку сиденья Оливии и откидывается назад. Он закрывает лицо ладонями и глубоко вдыхает, стараясь сохранять спокойствие. Пока он не может паниковать – не сейчас, когда он еще не знает все детали, когда еще не знает, насколько серьезны повреждения. Ему нужно продержаться еще немного дольше. Он начинает мысленно считать от нуля, стараясь найти хоть что-то, чтобы отвлечься от непрекращающейся спирали «Себастьян Смайт? Я доктор Рэнд. Курт Хаммел был доставлен в отделение скорой помощи. Я звоню Вам, потому что Ваш номер записан у него как экстренный…» Себастьян получил этот звонок, когда был в аэропорту, ожидая Курта, который должен был приехать, чтобы забрать его. Это был чертовски длинный перелет – три пересадки, два ожидания, неприятный спор с пятидесятисемилетним бизнесменом, который пытался занять место Себастьяна в первом классе. Прождав своего парня больше часа, не получив вежливого звонка, где бы говорилось, почему тот задерживался (а Курт всегда звонил, даже если опаздывал на пять минут), Себастьян буквально начал проклинать Курта. Он отсутствовал две недели, и ему было необходимо увидеть Курта. Ему было необходимо дотронуться до него, поцеловать его. Курт был необходим ему, чтобы он снова почувствовал себя дома. Этот город – не дом для Себастьяна. Курт – его дом. Сидя на заднем сиденье Лексуса своей сестры, беспрестанно попадая в устойчиво двигающиеся, но предательски серьезные пробки, Себастьян не может расслабиться. Он не может избавиться от картины, которую вообразил: Курт лежит в больнице, сломленный во всех смыслах этого слова, под ножом хирурга, с воткнутыми в него иглами и трубками… Себастьян мотает головой. Нет. Стоп. Пока нет. У него нет информации о том, почему Курт оказался в больнице, и это делает ситуацию в тысячу раз хуже. Врач, позвонивший Себастьяну, сказал, что из-за политики конфиденциальности не может раскрыть информацию по телефону и что Себастьян узнает обо всем, когда приедет в больницу. Все, что он мог сказать, было то, что Курт был «доставлен без сознания и немедленно отправлен в хирургию». Без сознания и хирургия. Без сознания и хирургия. Что, черт подери, Курт натворил, что оказался без сознания и с повреждениями? Его задача была чертовски проста – заехать в подземную парковку, сесть в Мустанг Себастьяна и доехать до аэропорта. На парковке были камеры, охранники, яркое освещение. Она могла бы быть безопаснее, да только некуда. А что если он поскользнулся и упал в ванной? Разве какие-то исследования не говорят, что ванная – самая опасная комната в доме? Или что если он… Себастьян сглатывает, когда следующая мысль приходит ему в голову, среди прочих истощающих «а что, если», которые продолжали появляться. Что, если проблемы со здоровьем у отца Курта – генетические, а не приобретенные? Что, если у Курта такая же ишемическая болезнь, только она проявилась раньше? Что, если у Курта был сердечный приступ из ниоткуда, совсем как у его отца, и теперь он в коме? Что, если врачи не успели и теперь он никогда не проснется? Себастьян не осознает, что он весь белый и трясется. Он не видит себя так, как его видит Брайан. Когда его зять оборачивается, чтобы проверить, как он, то слышит, как Себастьян нервно бормочет о том, что у Курта какие-то непоправимые повреждения. Брайан сжимает колено Себастьяна рукой. - Все будет хорошо, - произносит он тем голосом, который Себастьян обычно шутливо называет «отцовским», но, когда Себастьян слышит этот голос сейчас, у него нет ни малейшего желания шутить. Этот голос такой мягкий и успокаивающий и так напоминает ему о его собственном отце, что его сердце начинает биться чуть медленнее. – Курт сильный. Что бы с ним ни случилось, он справится. Он поправится. Тебе нужно верить в это. Первая реакция Себастьяна – желание возразить. Он не может изменить это. Это в его крови – играть адвоката дьявола. Он хочет поделиться своими страхами с Брайаном – всеми его ужасными, кошмарными, пожирающими сердце страхами - но, если он даст им голос, он даст им жизнь, а он не может этого сделать. Он должен защитить Курта от своих собственных страхов. Он провалился, стараясь защитить его от всего остального. Так что его единственный отклик – это кивок и заикающееся«л-ладно». Себастьян снова закрывает лицо ладонями и задерживает дыхание, зная, что не сможет дышать нормально, пока не увидит Курта снова. Нагромождение из машин на улицах превращает тридцатидевятиминутное путешествие в один час и сорок три минуты душераздирающей пытки. Когда они приезжают в госпиталь, машин не становится меньше, и это заставляет их пройти от парковки рядом с отделением скорой помощи (где Лив изначально планировала оставить Себастьяна, чтобы тот нашел Курта, пока она ищет место для машины) к парковке на крыше. Оттуда лифт спускается вниз к главному холлу, пересекая два разных этажа, больше напоминающих лабиринты, и только оттуда приходит к отделению скорой помощи. Это совершенно ненужная трата времени, и с каждым этажом, который они проезжают, напряженная головная боль сеет хаос в мозгу Себастьяна, превращая его в единственный нерв – оголенный и изношенный. Он не срывается на каждого, кто смотрит на него, лишь потому, что крепко сжимает челюсти и кричит внутри своей головы, кричит, пока его череп не отзывается эхом, кричит, пока грохот в его голове не заглушает изображения Курта, не очнувшегося после операции. Себастьян, Оливия и Брайан входят в толпу людей, ищущих своих родственников после аварии; некоторые из них были в тупике из-за нехватки английского словарного запаса. К тому времени, когда Себастьян наконец-таки достигает окна, где сидит медсестра, он почти готов закричать. - Я ищу Курта Хаммела, - говорит он, удивляясь, что ему удалось произнести целое предложение, не дав словам застрять в горле. – Меня зовут Себастьян Смайт. Доктор Рэнд звонил мне. Медсестра вздыхает и набирает имя на клавиатуре – наверное, трехсотое за этот вечер – и переводит взгляд на троих людей, ожидающих ее ответа. - Он только что из хирургии, - сообщает им медсестра. – Я позову врача, он выйдет и поговорит с вами. - Ну… не могли бы вы сказать мне, где он? – спрашивает Себастьян, крутя пальцами на столешнице; его способность соображать висит на очень тоненькой нитке. - Мне жаль, - говорит медсестра без тени улыбки. – Только ближайшие родственники. Себастьян роняет челюсть. Он должен был предвидеть это, но не предвидел. На пути в больницу в его голове не было и мысли о том, что что-то может не пустить его к Курту. Все, что ему нужно было сделать – добраться до больницы, и все, он бы снова получил своего парня. На долю секунды он не знает, что делать. Он смотрит на Оливию и Брайана, глазами тихо умоляя о помощи. - Но мне нужно увидеть его… - повторяет Себастьян, надеясь, что в этот раз его слова что-то изменят, даже если это и было бы безумием. Брайан, не видимый медсестре, работает быстро, снимая обручальное кольцо с пальца, и украдкой отдает его жене. Она, удивленно нахмурившись, надевает его на безымянный палец на левой руке брата. Даже с его знанием законов Брайан уверен, что аргументы, которые он подготавливает, сработают. Кольцо велико на полразмера, но это нормально. Кольцо не было предназначено для Себастьяна. - Только ближайшие родственники, - повторяет медсестра, уже поглядывая на людей в очереди за ними. - Но я… - …его муж, - договаривает Лив, кладя руку своего брата перед медсестрой; кольцо бесцеремонно сверкает под лампами. – И я его сестра, - она специально оставляет этот аргумент расплывчатым. Каковы шансы того, что медсестра спросит, чья она сестра? - А я ее муж, - добавляет Брайан. – А еще я адвокат. Медсестра оглядывает на всех троих с усталым выражением лица. Что-то в ее глазах говорит Себастьяну, что она не целиком покупается на всю их историю, но, скорее всего, она не вправе спорить с ним дальше. Или она просто не хочет, у нее нет сил, не с длинной очередью позади, тянущейся до самой двери и выходящей наружу. К тому же, она, наверное, не такая бесчувственная, какой кажется. Кто знает, сколько она была в больнице? Это мог быть ее пятнадцатый час в двадцатичетырехчасовую смену. Себастьяну на данный момент откровенно все равно. Он может посочувствовать людям, которых не знает, как-нибудь в другой раз, после того, как увидит Курта. - Палата 617. Отделение реанимации. - Спасибо, - говорит Себастьян и бежит к лифту так быстро, что Оливия и Брайан еле поспевают за ним. – Спасибо! Себастьян нажимает на кнопку лифта, идущего вверх. Она загорается красным, но, кроме этого, ничего не происходит – никакого лифта, никакого сигнала, ничего, показывающего, что лифт скоро подойдет. - Черт! – орет Себастьян. - Себастьян, успокойся, - говорит Оливия, кладя руку на плечо брата. – Он подойдет. Подожди минутку. Себастьян кивает, но не выглядит менее взволнованным, его взгляд метается в разные стороны, он оглядывается в поисках другого, доступного лифта. Он нажимает на кнопку еще дюжину раз, но все еще ничего не происходит. - Черт! – снова орет он, ударяя кулаком по кнопке. - Себастьян… - Оливия пытается помочь, но Брайан все понимает. Он помнит, как Лив родила на три недели раньше, чем планировалось – их ребенок страдал, а кровяное давление Оливии выходило из-под контроля. В тот день он был в Статен-Айленде с клиентом. В час-пик ему потребовалось больше двух часов, чтобы попасть обратно в город. Несмотря на то, что он знал, что с Лив все хорошо, подниматься с парковки, регистрироваться, ждать лифт было чертовски сложно. Так что, когда Брайан замечает дверь, ведущую к служебной лестнице, он сжимает плечо Себастьяна и указывает на нее. Себастьян тоже видит ее, его глаза широко открываются. - Спасибо, чувак, - благодарит он и, толкая дверь со всей силы, стремглав бежит вверх. Как только Себастьян пропадает из виду, раздается звон, и двери лифта открываются. Оливия смотрит сначала на лифт, потом на своего мужа. - Ставлю десять баксов на то, что он окажется наверху раньше нас, - хмыкает Брайан, проходя в лифт после жены и нажимая кнопку шестого этажа. *** - 617, 617, 617, 617… Себастьян повторяет номер палаты снова и снова, чтобы, по каким-либо непонятным причинам, не забыть его. Эта мысль смешивается с переигровкой состоявшихся разговоров – Себастьян Смайт? Я доктор Рэнд. Курт Хаммел был доставлен в отделение скорой помощи. Я звоню Вам, потому что Ваш номер записан у него как экстренный… доставлен без сознания и немедленно отправлен в хирургию… Только ближайшие родственники… его муж… Скоро все мысли превращаются в одну смесь звука, от которой Себастьян не может скрыться. Внезапно все, что он слышит – это их разговоры, некоторые недавние, некоторые из прошлого, оскорбления, ссоры. Все разы, когда он называл Курта «принцессой», все разы, когда он принижал его, все разы, когда он заигрывал с Блейном прямо перед ним… Все, о чем он будет жалеть до конца своей жизни, если что-то пойдет не так и Курт умрет этим вечером. Себастьян подбирается от безумного состояния к состоянию абсолютной беспомощности, когда наконец-таки доходит до шестого этажа – он задыхается, в горле пересохло, в боку колет, по щекам текут реки слез. Себастьян даже не может вспомнить, когда в последний раз плакал хоть над чем-то, но сейчас, думая о Курте, он не может прекратить. Себастьян толкает дверь, еле держась прямо на ногах, которые словно стали ватными. Он чувствует, как пол медленно уходит из-под ног, унося его все дальше и дальше от места, где он должен быть – все дальше и дальше от Курта. Он подходит к медсестре за стойкой и, не задумываясь, использует идеальную ложь своей сестры. - Я ищу Курта Хаммела, палата 617. Я Себастьян Смайт. Я его муж. Муж. Его муж. Себастьян знает, что сейчас не время, что он должен думать не об этом, но он должен признать, что ему нравится так говорить. Боже, Боже, Боже, пожалуйста, дай мне шанс сделать это реальностью. Медсестра – молодая женщина в ярко-розовой медицинской форме, с куда боле благоприятным настроением, чем медсестра на первом этаже – смотрит на экран компьютера и улыбается. - Курт Хаммел, 617? – уточняет она. – По этому коридору… - она встает со стула и наклоняется, указывая на коридор. – Потом налево, примерно пятая дверь. - Спасибо. – Себастьян старается не бежать. Повсюду медицинское оборудование, в организованном беспорядке коридора серьезно выглядящие посетители мешкают перед закрытыми дверьми – они не ближайшие родственники, ожидающие новостей о своих любимых. В эту секунду Себастьян не может быть более благодарен своим быстро соображающим сестре и зятю. - 609, 611, 613, 615… 617… - Себастьян стоит напротив двери, проводя пальцами по выгравированным цифрам, медленно и глубоко дыша и стараясь замедлить свое сердцебиение, прежде чем он заходит внутрь. Ему нужно быть спокойным. Ему нужно не сломаться, когда он увидит Курта. Ему нужно быть готовым, что, когда он откроет дверь, Курт может выглядеть как угодно – с ужасными синяками… или даже больше. Себастьян поворачивает ручку и открывает дверь. Когда Себастьян вспоминает этот вечер – когда это воспоминание пробирается в его сознание и не дает спать – он предпочитает думать, что первым делом посмотрел на Курта, но это не так. Он начинает с пола и пристально разглядывает каждую деталь – блестящий белый кафель, однообразные серые стены, запасное оборудование в углу, громоздкая кровать в центре, синие тканые одеяла на абсолютно белых простынях… и вот и он. Себастьян видит его. Курт с закрытыми глазами лежит на кровати, абсолютно закрытый от всего мира. Себастьян старательно гонит из головы слово «мертвый». - Курт? – мягко говорит Себастьян, надеясь, что тот откроет глаза, увидит его, и улыбка заиграет на его потрескавшихся губах. Потрескавшихся губах. Себастьян замечает синяки. Все лицо Курта испещрено ими – подбитый глаз, глубокая рана на скуле, треснувшая губа, порезы, на которые уже были наложены швы. Но, несмотря на все это, он все еще видит Курта. - Курт? – повторяет Себастьян, на этот раз громче и, прочищая горло, приближается еще на один шаг. – Курт? Я здесь, детка. Ты… ты спишь? - Все еще, - раздается незнакомый голос. Себастьян поднимает глаза, и появляется доктор – может быть, он был здесь все это время, но Себастьян не замечал его. – Я доктор Эмери. А вы… - Я Себастьян, - с трудом отвечает он. – Я… муж Курта, - Себастьян поднимает руку, чтобы показать врачу кольцо. Он чувствует себя нелепо в ту же секунду, словно он играет в продуманную игру притворства. Он притворяется, что он муж Курта, что он взрослый, что у него хватит сил всего выдержать. - Приятно познакомиться, - говорит доктор Эмери, пожимая руку Себастьяна, и делает паузу, предоставляя Себастьяну шанс задать неизбежный вопрос. - Как он, доктор? С ним… с ним все будет хорошо? - Он поправится, - говорит доктор с такой заботливой улыбкой, словно это лучшие чертовы новости, какие Себастьян когда-либо слышал. Ладно, в эту секунду так и есть, но Курта вообще не должно быть здесь. Курта не должно быть в больнице, и он не должен выглядеть так, как будто его растоптал носорог. - У него несколько довольно неприятных ран, - продолжает доктор, - но ни одна из них не угрожает жизни. У него было сотрясение мозга, есть незначительные ушибы. Два ребра сломаны, также у него трещина в черепе, вызванная ударом по голове чем-то тяжелым – возможно, камнем или кирпичом… Камнем или кирпичом. Все тело Себастьяна немеет. - …и ссадины на коже. Себастьян слышит далеко не все, что говорит врач, когда его снова начинает трясти. Он старается удержаться на ногах, но его тело не подчиняется. Доктор хватает его за локоть. - Почему бы вам не присесть, - предлагает он, проводя Себастьяна к кровати Курта и подавая ему стул. Себастьян плюхается вниз, даже не проверяя, что стул действительно там. - Полиция была здесь раньше. Они, скорее всего, заглянут снова и поговорят с вашим мужем, когда он проснется. Полиция – это слово достаточно серьезное, чтобы вернуть Себастьяна к жизни. - Они знают что-нибудь о том, что случилось? – Себастьян пристально смотрит на лицо Курта – его прекрасное, сильное, побитое лицо – и не может отвести глаз. - Обычно я бы попросил вас подождать и поговорить с полицией, но, думаю, вам будет важно знать, - врач переходит к противоположной стороне кровати Курта и настраивает капельницу. – В полиции упоминали, что они получили анонимный звонок от свидетеля, который утверждал, что видел, как двое мужчин избивали другого в переулке. Как было рассказано, Курт вмешался, там была драка, первая жертва убежала, потом два мужчины сели в грузовик и уехали. Полицейские подозревают, что это было преступление на почве ненависти. Я не знаю, есть ли у них больше информации, но это все, что они сказали нам. - Когда он проснется? – голос Себастьяна чуть громче шепота. - Ну, он сейчас на морфии из-за боли. Он может проснуться в любое время, но лучше всего дать ему отдохнуть как можно дольше. Себастьян не отвечает. Ему больше нечего сказать, не осталось слов, чтобы выразить его шок и злость. Преступление на почве ненависти. Курт был жертвой преступления на почве ненависти. Курт, человек, которого Себастьян любил больше, чем себя, единственный, ради которого он бы вывернул мир наизнанку, был избит бандитами в переулке, стараясь спасти жизнь другого человека. Человека, который быстро сбежал, оставляя Курта на избиение, давая шанс этим головорезам сломать его и побить камнем или кирпичом. Нет, нет никаких слов, которыми Себастьян мог бы передать, как сильно он ненавидит человечество и как все и всё, что не имеет прямого отношения к нему, может идти прямо в чертов ад. - Я ценю все, что вы сделали для него, - говорит он, сильно укусив свою щеку. Доктор хлопает Себастьяна по спине, но тот не реагирует. Он не может оторвать взгляд от Курта. Он боится, что, если отвернется, Курт ускользнет от него. - Его жизненно важные органы сильные. У него нет серьезных отеков в черепе. Утром мы сделаем несколько снимков, но я не думаю, что мы увидим неизлечимые раны, - уверяет его врач. – Ему очень повезло. С вашим мужем все будет хорошо. Повезло. Курт пытался спасти жизнь какой-то сволочи. Он стал незапланированной жертвой гнусного преступления на почве ненависти. Его побили камнем или кирпичом… и ему еще повезло. Себастьян начинает выключаться. Он больше не может слушать. Он мог бы перестать слушать, когда он узнал, что с Куртом все в порядке, но не сделал этого. Он уже жалел об этом, потому что картины в его голове стали только хуже. Теперь он знает, что это было не какое-то случайное происшествие, и не ранняя атака унаследованной болезни. Где-то в этом городе есть два мужчины, которые пытались убить его парня. Двое мужчин, которых Себастьян хочет загнать в угол и разорвать на куски, оторвать каждую конечность голыми руками. Он может так поступить, не так ли? У него хватает денег. Он мог бы найти этих ребят и избить их до полусмерти – в темной, грязной подворотне, камнем или кирпичом… так, как они сделали с Куртом. Он должен сделать что-то большее, чем просто сидеть и пялиться, надеясь, что доктор прав и что нет никаких неизлечимых ран. Никаких неизлечимых телесных ран. Но эмоциональные должны быть. Доктор выходит из палаты, а Оливия и Брайан заходят, поспешно предупреждая Себастьяна, что они знают все, что знает он – что они стояли под дверью, слушая каждое слово – и он рад этому. Нет никаких шансов, что он может открыть рот и пересказать все, что сказал врач. - Родители уже в пути, - объявляет Оливия дрожащим голосом, спрятанным за маской фальшивой уверенности. – Они будут здесь утром. Отец Курта выезжает этой ночью. Джулиан скоро будет. Он привезет Купера, но они не смогут подождать в холле, если… - Я боялся, что он будет не похож на себя, - перебивает Себастьян. Если честно, он совсем не слушал Оливию. Он проводит рукой по щеке Курта, боясь, что, если дотронется до него, то сломает еще больше. Его кончики пальцев доходят до черно-синего пятна под глазом Курта и останавливаются. – Знаешь, другой парень по соседству был избит, и его лицо было порядком искалечено. Его звали Росс… или Расс… как-то так. Черт. Курт бы знал. Курт бы знал, потому что он интересуется таким дерьмом. Я… Я ублюдок. Мне все равно. - Не говори так, - мягко ругает его Оливия. – Ты бы поступил точно так же на его месте. - Ты так думаешь? – Себастьян поворачивается и смотрит на нее глазами, в которых полыхает пламя, не предназначенное для нее. – Потому что сейчас я не хочу только найти и убить тех парней, что избили его. Я хочу найти того чертова труса, которого он защищал, который сбежал и бросил его, - Себастьян мотает головой, поворачиваясь обратно к Курту. – Нет, это все. Мы собираемся переехать, - решает он. – Я найду место лучше. Место безопаснее. - Вы живете на восточной стороне. Безопаснее места не найти. Что ты собираешься делать, Себ? – тихо спрашивает Оливия. – Ты собираешься охранять его от всего Нью-Йорка? Такие вещи случаются. Это просто ужасно, и люди проводят всю жизнь, молясь, чтобы что-то подобное не случилось с ними или с теми, кого они… кого они любят, - она запинается, и Брайан берет ее за руку. – Но иногда такое случается. Просто… будь благодарен, что с ним все хорошо. Будь благодарен, что не случилось ничего худшего. - Нет, - говорит Себастьян, и это единственное слово означает всю его злость, его недоумение, его подавляющую беспомощность; его горло словно душит его. – Я… я увезу его в другое место. Мы уедем из Нью-Йорка. Например, в Париж. - Себастьян, ты думаешь, во Франции нет преступлений на почве ненависти? Ты что, не смотришь новости? Себастьян что-то пренебрежительно бормочет, но знает, что его сестра права. Он не может сбежать от жестокости, скача с одного континента на другой. Она всегда будет, в той или иной форме, куда бы они ни поехали. Тем более, он не может принять это решение за Курта; он не может заставить Курта переехать. У Курта в Нью-Йорке жизнь – жизнь, ради которой он тяжело работал, жизнь, в которую он вложил душу и сердце. Он бы не бросил все из-за этого. У него куда более сильный характер. Он будет стоять на своем до последнего – он всегда так делал. - Я знаю, что тебе страшно, Себ, - говорит Оливия, кладя руку на плечо своего брата и стараясь быть сильнее ради него – ради них обоих, - но ты должен гордиться. Твой мужчина – герой. Себастьян смотрит на свою старшую сестру, чувствуя себя намного младше и гораздо более измученным, чем несколько часов назад. Он старается улыбнуться изо всех сил, но эта гримаса все еще плохо напоминает улыбку. - Я горжусь, - произносит он. – Я горжусь. *** Часы показывают почти 2:30 утра, когда Себастьян открывает глаза, внезапно понимая, что уснул. Он сидел рядом с Куртом, держа его за руки, когда все волнение дня обрушилось на него, словно волна, унося его за собой. Брайан ушел домой, к детям, а Оливия осталась сидеть в кресле. Себастьян поворачивает голову – его шея затекла и не желает двигаться. Оливия все еще сидит, но она спит; ее голова склонена набок. Рядом с ней, на слишком короткой и жесткой для него раскладушке, лежит вернувшийся Брайан. Себастьян чувствует себя виноватым – из-за него эти двое торчат в холодной, депрессивной палате больницы, спят раздельно на неудобной мебели, проводят ночь далеко от своих детей. В то же время он не мог быть счастливее, что они с ним. Он найдет возможность отблагодарить их за это. Себастьян садится, моргает, зевает, потягивается, осматривается и снова смотрит на Курта, проверяя, не изменилось ли что-нибудь. Кое-что изменилось. Его глаза открыты, и он смотрит на Себастьяна со смутной улыбкой на губах. Их глаза встречаются. Себастьян колеблется, думает, что он спит или у него галлюцинации из-за раздражающей лампы и чистого кислорода. Курт сдавленно смеется, скрипуче, но пронзительно – очень в его стиле. - Эй, - говорит Себастьян, поднимаясь со своего стула, чтобы поцеловать Курта в лоб. – Как ты себя чувствуешь? - Могло быть лучше, - отвечает Курт с еще одним болезненно-звучащим смехом, посылая поцелуй своему парню. – Прости, что я не приехал в аэропорт, чтобы забрать тебя. Я так по тебе скучал. - Я тоже по тебе скучал. Очень сильно, - произносит Себастьян, снова садясь на стул, он просто физически не может больше стоять. – Я, я… - Себастьян закрывает рот, когда не может найти правильные слова, он сглатывает слезы. Внутри него целые вулканы эмоций, которые не могут определиться и согласиться, в каком направлении пойти. Тот, что извергается первым, это явно не тот, который он бы выбрал, но, как и со многими вещами этим вечером, выбора у него нет. – Я… так… злюсь на тебя, Курт! – восклицает он, запуская руку в волосы Курта. Повысившийся тон его голоса будит Оливию и Брайана. Они оба вздрагивают, бормоча «Что случилось?» и «Что не так?», панически переглядываясь. – Что ты пытался сделать, влезая в эту драку в переулке? Ты хотел стать чертовым супергероем? Возможно, это побочный эффект от морфия, или это из-за того, что Курт знал Себастьяна, любил Себастьяна столько лет, что он принимает эту вспышку гнева на ходу, несмотря на то, что у него было полное право обидеться. Ведь это он был тем, кто лежал на кровати в больнице. - Я думал, тебя привлекают супергерои, - поддразнивает Курт, звуча немного неразборчиво. Себастьян издает странный звук, не то смешок, не то усталый вздох, наполненный доверху раздражением и недоверием. - Я соврал, ясно? – говорит он, с трудом борясь с желанием вскочить и начать расхаживать по палате. – Глупые, самоотверженные благодетели. Я не хочу, чтобы ты был супергероем. Я хочу, чтобы ты был эгоистичным, Курт. Эгоистичным, эгоцентричным ублюдком, вроде меня. - В мире не хватит места для двух людей вроде тебя, Себастьян, - усмехается Курт, но Себастьян не позволяет ему сменить тему. Он не позволяет Курту превратить худшую ночь его жизни в шутку. - Ты помнишь то первое лето в доме на пляже? – многозначительно спрашивает Себастьян, делая паузу, чтобы смахнуть слезу с щеки. – Помнишь, ты сказал, что иногда забываешь, что в мире есть другие люди? Что мы были так счастливы, что никто кроме нас не существовал? Ты был прав, Курт, - Себастьян икает, но ему все равно, что слезы катятся по щекам все быстрее. – Никто, кроме нас, и не существует. Только ты и я. Так что т-тебе придется прекратить делать дурацкие вещи, рискуя своей жизнью ради людей, которые не имеют значения, Курт. Курт вздыхает и мотает головой. - Бас… - Ты в меня «Басом» не кидайся, Курт! – кричит Себастьян. – Тебя могли… да ты мог… - Мог, но я этого не сделал, - Курт вздыхает, ища рукой руку Себастьяна. Тот реагирует на автомате и берет его за руку. Это даже не осознанное решение, и оно никогда таким не будет. Рука Себастьяна в хватке Курта трясется, и Курт сжимает ее сильнее – настолько, насколько ему позволяют лекарства, сделавшие его мускулы медленными и отказывающимися работать. - Тебе нужно было позвонить 911, Курт. Ты не можешь… нельзя просто взять и ввязаться в опасность и стать жертвой. - Себастьян… - Курт пытается вставить хоть слово, но Себастьян решительно мотает головой. - Ты должен был… ты должен был подождать, ясно? – продолжает Себастьян. – Если ты хочешь изображать Капитана Героического, ты должен подождать до тех пор, когда я буду рядом. Черт, твой отец бы согласился со мной! Он бы сказал то же самое! - Они бы убили его, - объясняет Курт. – Я не мог ждать, Бас. Я не мог упустить шанса. Мир не останавливается ради меня. - Ему следует останавливаться ради тебя, Курт, - голос Себастьяна ломается. – Черт, он должен прогибаться под тебя, Курт. Господи боже! Себастьян кладет голову на живот Курта, осторожно сжимая его руки своими. Курт шипит от боли, когда Себастьян, переплетая их пальцы, случайно задевает распухшие суставы. Себастьян пытается отстраниться, но Курт хватается за его руку, прежде чем тот отходит далеко. - Просто, не делай этого снова, Курт, - бормочет Себастьян, приглушенно всхлипывая. – Не будь таким глупым и смелым, и замечательным, и глупым снова, хорошо? Детка? Пожалуйста? - Я подумаю над этим, - говорит Курт, улыбаясь Оливии; она прижимает ладонь ко рту, утирая слезу одним пальцем. Курт не может сказать большего. Он может пообещать Себастьяну, что больше не будет пытаться помочь кому-либо еще, но это была бы ложь. Он не может этого сделать. Он не может стоять в стороне, пока кого-то избивают, особенно с такой причиной, за которую досталось ему. И он не может лгать Себастьяну. Но это аргумент для другого раза. Ему не нужно записывать его, не нужно волноваться, что он уйдет вместе с действием морфия. Он знает, что Себастьян запомнит. Он знает, что однажды он снова всплывет. Курт никак не может дождаться этого. Большой палец Курта останавливается на кольце у Себастьяна на пальце. Он оглаживает его, чувствуя металл, и поднимает бровь. - Ты… ты что, вышел замуж по пути сюда? – спрашивает Курт, закашливаясь от смеха. - Ага, - кивает Себастьян, целуя руку Курта. – Он тебе понравится. Он настоящая задница. Кажется, тебя такие привлекают.