Судьба

Кушина вынула шпильки из волос и встряхнула ими. Помассировала кожу и блаженно застонала. — Какие же у тебя волосы, — с лёгкой завистью выдохнула Микото и отпила из чашки. В реплике слышалось что-то иное, тоскливое, не про Кушину, что-то новое и неизвестное. Это ей очень не понравилось, но, может, просто показалось? — Да, с такими только в разведку, — буркнула Кушина. С хенге у неё были некоторые проблемы: не могла долго его удержать, хотя чакры хватало и на техники посложнее. Но вот что-то не ладилось. Приходилось осваивать маскировку, и не сказать, чтобы тут ей очень везло. Кушина и не любила отсиживаться в кустах. Лучшая защита — нападение, считала она. Микото смущённо рассмеялась и неосознанным движением заправила прядь за ухо. Отвела почему-то глаза. Кушина нахмурилась, но отвлеклась на солнечный зайчик, вспыхнувший в волосах, и залюбовалась. Каре очень шло Микото. Чудесные, иссиня-чёрные волосы, густые и тяжёлые, казалось, источали прохладу и спокойствие. Для Кушины подобрать в причёску свои волосы было сущим адом — они жили своей жизнью. Именно из-за них с детства её звали то Помидором, то Кровавой Хабанеро. А вот в волосы Микото так и хотелось запустить пальцы, такими послушными, мягкими и густыми они выглядели. Она недавно получила звание джонина и постриглась как раз в честь этого. Война только-только закончилась, и джонинов остро не хватало. Кушина пока ходила в чунинах, хотя и ей обещали повышение, но волосы ей не позволил бы отрезать Минато, да и Микото была против. Кажется, они так оберегали её, а может, наоборот, себя и свой мир. Думать о войне в тёплой компании Микото не хотелось. Хотелось смотреть на пальцы, обнимающие тонкостенную бежевую чашку с ветками сливы, пить освежающий чай, уютно молчать и ловить тёмный взгляд. Маленький Итачи спал в соседней комнате, Фугаку тренировался с бокеном во внутреннем дворе — через раскрытое окно до них доносились его резкие выкрики, и это выдёргивало из ленивой неги, медленно, но неотвратимо заводило Кушину. Пока Минато пропадал на фронте, ей очень не хватало живого тепла, ласки, нежных губ и рук на своём теле. А Фугаку был хорошим шиноби, главой клана и мужем, но не понимал желаний Микото. Кушина узнала это, когда первый раз переспала с ней. Такая была та жадная, изголодавшаяся, отзывчивая. Расплакалась под конец, напугав. Сказала — от счастья. Микото бросила быстрый взгляд на окно, отставила чашку и медленно провела по губам кончиками пальцев, задумчиво и нежно глядя на неё, и незримая, но ощутимая ласка заскользила по коже. Кушина едва удержалась от того, чтобы хлопнуть себя по горящим щекам, как часто делала, чтобы успокоиться. От физически ощутимого чужого желания соски закололо мелкими иголочками, по спине колючими струйками скатилось возбуждение, растеклось вязкой жаркой волной в ягодицах. — Иди сюда, — попросила Микото, ласково улыбаясь и протягивая ей руку. Кушина покосилась на распахнутое окно — ветер всколыхнул занавеску, выглянуло солнце из-за облаков, выхватывая лучами пылинки в воздухе, трещинки на деревянном полу, ярким бликом всплыло на поверхности чая и горячо вспыхнуло в волосах. Как желание Кушины. Она глубоко вздохнула, перебралась к Микото поближе, положила голову ей на колени и ещё раз вздохнула. Потёрлась щекой о бедро. Микото была старше, разумнее и уравновешенней, Кушина ей доверяла: та не сделает ничего предосудительного, не опозорит её прилюдно, не поддастся своим желаниям невовремя. Хотя и подозревала, что Микото иногда не хватает остроты ощущений, встряски. Не таких, как на войне или миссиях, после них больше ценишь спокойные дни. Но будни пресны, и так и тянет добавить ярких специй. Микото с нежностью говорила, что нашла свой жгучий красный перец. Кушина погладила щиколотку Микото, обвела пальцем пятку, линию стопы. Задрала юбку повыше и горячо выдохнула на внутреннюю сторону бедра. Поймала губами мелкую дрожь Микото, целуя чуть выше колена, а затем проводя по коже языком снизу вверх, к подолу юбки. Рядом с Микото Кушина ощущала себя пацанкой. Плоской, неженственной и неуклюжей. Микото называла её глупенькой, необидно посмеивалась и говорила, что у неё всё ещё впереди. Кушина любила Минато. И любила Микото. Так по-разному и сильно. Она бы не смогла выбрать. Хорошо, что и не приходилось: у Микото были муж и сын, у неё — Минато. С ним было иначе, чем с Микото. С ней всё начиналось легким увлечением, а потом захватило сильно. Жаль, что Микото никогда не говорила о своих чувствах. Кушина по-детски боялась ей надоесть. Понимала, как это глупо, кусала себя за пальцы и шла метать кунаи. Итачи даже как-то увязался за ней, пришлось его учить. Он оказался способным учеником, и это в три года… Она подняла взгляд и медленно облизнулась. Юбка Микото сбилась складками вокруг талии, и картина, как Кушина заваливает её на пол, устраивается между ног и трахает, как мужчина, а та выгибается, мечется под ней и стонет, бесстыдно и сладко, обожгла сознание. От этих фантазий как кипятком ошпарило, и Кушина остро пожалела, что у неё нет члена. Может, стоило купить игрушку? И как к этому отнесётся Микото, позволит ублажить себя так? А Минато? Он бы позволил Кушине поиграть с собой? — Э-эй, — нежно позвала Микото, — ты где-то не здесь. Кушина залилась удушающим жаром стыда. Подтянулась на руках, обхватила Микото за шею ладонью, прижав прядь волос пальцами, и жадно поцеловала. Легонько прикусила верхнюю губу, провела языком по сомкнутым зубам и залезла им внутрь, когда Микото застонала в рот Кушине, одновременно сжимая её грудь руками и мягко поглаживая соски сквозь сарафан подушечками больших пальцев. — Встань, — прошептала Микото, очерчивая кромку трусов сквозь ткань. Кушина поднялась, смущённо улыбнулась и сразу же отвернулась. Сжав ткань на бёдрах, медленно опустила руки и потянула подол вверх. — У тебя очень красивые ноги, — руки Микото заскользили по голени, икрам, всё выше и выше, — и попа. Такая круглая и аккуратная. Я говорила? Кушина счастливо улыбнулась. Так приятно было слышать это после многих лет сплошных насмешек и оскорблений. Минато смотрел на неё влюблённым взглядом, иногда прятал руки за спину и отводил глаза, но не решался озвучивать вслух свои желания и мысли. Распущенные волосы щекотали ягодицы, пальцы Микото блуждали под кружевом её трусиков — их Кушина надела специально для Микото, знала, что та оценит. Солнце било в окно и приходилось щуриться, голос Фугаку заставлял сжиматься, его звук сворачивался холодком в животе, и Кушина поёжилась, передёрнула лопатками. А в следующую минуту уже извивалась, желая сорвать с себя трусики и насадиться на пальцы Микото, настойчиво, дразняще потирающие её меж ягодиц. А потом Микото встала и подтолкнула её к подоконнику, развернула лицом к себе. И сдёрнула трусики к щиколоткам. Смотрела при этом так, что горели уже шея и грудь. Кушина вдохнула глубоко, выровнять дыхание, но запнулась и нервно облизала губы. — Разденешься для меня, Микото? Микото расстегнула блузку и лифчик, покатала свои соски между пальцев. Кушина обожала их вылизывать, легонько покусывая. У Микото была такая чувствительная грудь, что однажды от ласк та кончила. Растрепанная, с блестящими глазами, раскрасневшаяся, она была дивно хороша. Кажется, тогда Кушина окончательно влюбилась. Микото надавила на плечи, усаживая её на подоконник. Быстро поцеловала, но от этого горько-страстного поцелуя, полного неясного отчаяния, бросило в горячий озноб. Кушина задохнулась, поймала Микото за плечи и поцеловала жадно и вдумчиво, лаская рот языком. Отстранилась и опустила глаза, не в силах смотреть Микото в лицо. Забралась на подоконник с ногами, упираясь в край пятками, и раздвинула пальцами влажную щель. Безумство, на которое её вдруг подталкивала Микото, обычно к этому не склонная, влилось в кровь Кушины и захватывало её саму. — А если твой муж увидит? — Он не имеет привычки отвлекаться от своей тренировки, чтобы поглазеть по сторонам. В отличие от некоторых, — с улыбкой добавила Микото. Кушина возмутилась и едва не навернулась вниз. Микото прижала её к себе, погладила по спине и скользнула пальцами внутрь. Подвигала ими, а потом самыми кончиками невесомо погладила по чувствительному месту, и Кушину подбросило. Она зажала рот ладонью, чтобы не начать кричать, не стонать в голос. Елозила, напрягала бёдра, сжималась и тяжело дышала. Пальцы двигались в ней с хлюпаньем — звук казался оглушающим, непристойным, сладким; перед глазами мутнело, ресницы слиплись от пота, и она зажмурилась, вцепившись зубами в ткань блузки. — Вот так, моя хорошая, — зашептала Микото. — Не стоит сдерживаться. Твои эмоции и чувства — твоё богатство, не стесняйся их. Ты такая красавица. Не спорь! — оборвала Кушину, когда она протестующе вскинулась. — Даже немного неуклюжей. Даже с демоном внутри. И даже с дичайшего цвета волосами — я люблю тебя. Люблю такой, какая ты есть. И в этом я не одинока. Ты же знаешь. Прими себя… Оргазм подступил внезапно, приглушил все запахи и звуки и на время лишил зрения. Первым вернулся звук собственного дыхания. Потом ощущение затёкших ног и шеи, а потом лёгкая саднящая пульсация в промежности. Микото что-то шептала на ухо, гладила по голове, а Кушине хотелось растянуться на полу и заснуть. Микото натянула на неё трусики, оправила сарафан и вновь уложила к себе на колени. — А ты? — вяло воспротивилась Кушина. — Если действительно хочешь, оставайся на ночь. Точно, Фугаку сегодня дежурит. Лёгкий укол вины испортил ощущение неги, текущей по телу. Микото вновь выглядела задумчивой, за непроницаемым взглядом что-то таилось, тёмное, беспокойное, но по лицу Учих редко что можно было прочитать, и Микото не была исключением. Кушина чувствовала — даже спроси она напрямую, не получит ответа, Микото улыбнётся и уйдёт от разговора. Но, был шанс, признается, что её терзает, после хорошего секса. — Я останусь, — решительно согласилась Кушина. Вечер настал незаметно. Итачи они уложили спать, а сами немного выпили и поели сладостей, купленных им Фугаку перед уходом на дежурство. Кормили друг друга с рук, смеялись, измазываясь в ореховой присыпке, в креме адзу, в шоколадном соусе для данго. Потом совместно мыли посуду, оставшуюся после ужина. Микото пела, а Кушина кружилась по кухне с тарелкой и полотенцем, которым ту вытирала, и всё казалось простым и понятным. Поднимались по ступенькам, хохоча над анекдотом, пытаясь друг друга защекотать. Кушина упиралась ладонями в спину Микото, та наваливалась на руки всем весом и сопротивлялась. — А ну-ка, донеси меня до спальни, будущий хокаге! Кушина фыркала — вот же вспомнила это её дурацкое заявление! Наверное, Минато проговорился, когда они вдвоём были у Учиха в гостях. И толкала Микото дальше, к спальне. Как только они в неё вошли, веселье оборвалось, будто отрезало. Кушина потянула к себе Микото, приспустила блузку с плеч и облизала сосок Микото сквозь кружевную ткань лифчика, такой нежный, твердеющий под губами, такого тёмного вишнёвого цвета — глаз не оторвать. И ответом ей был сладкий выдох над головой. Он отозвался дрожью в теле, томлением, горячей золой осыпающейся в низ живота. Микото под руками была прохладная, обманчиво мягкая, но под нежной упругой кожей чувствовались жёсткие мышцы. Кушина мечтала быть такой же. Она исследовала спину Микото кончиками пальцев, находила по памяти родинки: одну на лопатке, две на рёбрах, крошечную, едва ощутимую, на позвоночной линии. Микото выгибалась, прикусывала губу, улыбалась или вдруг вздрагивала и распахивала глаза. Кушина прикрывала их ладонью, целовала Микото в щеку, в мочку уха, в шею — прядь волос защекотала нос, и она едва не чихнула. Сползла к коленям, провела языком от пупка к грудине, оставляя влажный след, и прижалась губами к ямочке между ключицами. Микото встряхнула волосами, тушью расчертившими плечи, и поцеловала ладонь Кушины. Микото что-то беспокоило, это виделось в напряжённой позе, в тревожном взгляде, в морщинке, залёгшей в уголке рта. Она и днём была молчаливая и тихая даже по своим меркам, но эта сцена на подоконнике? Микото никогда не была столь безрассудна. Кушина раздражённо фыркнула, отмахиваясь от навязчивых мыслей. Она опрокинула Микото на футон, раздвинула её колени и потеребила языком набухший клитор. Микото казалась терпкой, как гранат, как хорошее вино, которым однажды её угостил Джирайя… Кушина сжала щиколотки Микото, мечущейся под ней, уже в голос кричащей. Нежные лепестки складок наливались кровью и становились почти малиновыми, блестели от слюны. Кушина вдыхала теплый запах и проталкивала язык в розовую горячую щель, доводя Микото до исступления и сама впадая от того, что делала, то в озноб, то в какое-то буйство. Через несколько минут они лежали рядом, переплетали пальцы и остывали. На кончике языка вертелся сотня и один вопрос. Кушина приподнялась на локте и сказала то, о чём думала давно: — Ты удивительная. Я бы хотела быть похожей на тебя. Микото покачала головой. Улыбнулась почему-то печально. — Удивительная — ты. Будь сама собой. И я не склонна к самолюбованию, — она тихонько рассмеялась, убрала прядь с лица и опустила ресницы. Кушина забыла, как дышать, таким нежным было это лицо, светящееся изнутри мягким светом, который многие не замечали. Фугаку неспроста выбрал именно её. Удивительно, как такая женщина могла хладнокровно убивать. Не любила этого, но всегда выполняла свой долг. Кушина ею восхищалась. После первого своего убийства ниндзя из Камня у неё случилась истерика, и именно Микото помогла ей это пережить. Так они и познакомились. — Возможно, я скоро умру, — задумчиво произнесла Микото и тут же вновь улыбнулась, ткнула пальцами в лоб Кушину, застывшую от страха. — Не думай об этом. Мне просто приснился дурной сон. Кушина сжала её ладонь и произнесла быстрее, чем подумала: — Я заберу твою смерть. Не отдам тебя ей, клянусь чакрой Девятихвостого! Микото долго смотрела на неё испуганно. Потом покачала головой и медленно вынула руку из её хватки. — Во сне я видела лезвие, проткнувшее меня со спины насквозь. И так же умер мой муж. Если это был вещий сон, а не простой кошмар, то так тому и быть. А ты брось эти глупости. У тебя другая судьба. «Другая судьба, да?» — печально усмехнулась про себя Кушина, когда её и Минато проткнул насквозь когтем Девятихвостый демон Лис. «Судьба, да», — с горечью подумала бы она, узнав, что Итачи своими руками убил Микото и вырезал весь клан. Тот сон оказался всё-таки вещим. «Наша судьба», — добавила бы с иронией, глядя, как неподвижная, вся в крови, Микото окоченевшей куклой лежит на холодных досках пола, приподняв уголки посиневших губ. Но она только широко улыбнулась, протягивая к Микото руки, когда та смогла пойти ей навстречу.