***
Джон проснулся резко, как обычно просыпаются от испуга. Он застыл, опёршись на локте, и посмотрел вниз: ему показалось, что звонит телефон. Однако экран темнел где-то на полу, ясно давая понять, что никто не беспокоит его звонком. Тревожное чувство в груди настойчиво указывало доктору на что-то, что разбудило его, но он, сколько ни старался, не слышал ни звука. Тяжело вздохнув, Джон всё-таки пошарил рукой в темноте в поисках телефона, чтобы хотя бы узнать, который час. Плотные шторы мешали навскидку определить время, а вероятность того, что он проспал раннее утро, была велика. Четыре ноль три. Джон удивленно вскинул брови и повалился на спину, чтобы возобновить так странно прерванный сон. Он с упоением зевнул, чувствуя, что глаза слипаются с таким усердием, будто кто-то требовательно придавливает веки подушечками пальцев. Только тело начало наливаться остатками усталости, накопившейся в течении минувшего дня, а голова - приклеиваться к подушке под её тяжестью, как на кухне послышался звук открываемого окна. Чертыхнувшись, Джон снова приподнялся над кроватью и услышал, как чьи-то стопы размеренно отрываются от липкого пола всё в той же комнате. Тихие и медленные шаги сбивали с толку. Любопытство заставило Джона вынырнуть из дрёмы. Всеми силами стараясь не скрипеть полом, Ватсон пошёл на звук. Глаза постепенно привыкали к темноте и вступали в сотрудничество с похлопывающими по стене руками, шаркающими ногами и соприкасающимися с холодной стеной плечом и бедром. Выйдя в тускло освещенный коридор, доктор для верности потёр глаза и с мастерством инвалида добрался до кухни. Навыки Ватсона-шпиона оставляли желать лучшего, положение спасло лишь то, что объект слежки был занят чем-то. И это что-то затягивало его с такой силой, что даже проезжающий мимо самосвал не заставил бы его обернуться. Закутанный в простыню, босой, совершенно лохматый Шерлок сидел на корточках перед открытой духовкой. С первого взгляда могло показаться, что он оценивает степень поджаренности того или иного блюда, но готовкой в этой комнате даже не пахло. Детектив-консультант не был похож на кулинара, скрывающего свои пристрастия, а если бы и был, то миссис Хадсон давно рассказала бы об этом Джону под видом нелепой шуточки. Шерлок осторожно вытащил из духового шкафа что-то, завёрнутое в бумагу для запекания. Оно было слишком маленьким, чтобы быть едой. Перекладывая загадочное нечто на тумбу и закрывая шкаф, мужчина не выглядел воровато и боязливо, а так, как обычно, будто нет на часах четырёх утра. Он загадочно пошуршал бумагой, щелкнул зажигалкой, заранее положенной рядом, и отошёл к окну. Комната наполнилась терпким запахом травки для бедра. Отметая даже мысль о том, чтобы влететь внутрь и убедить друга не курить, а довериться пластырям, Джон завороженно наблюдал за Шерлоком, который выдыхал дым, прикрыв глаза. Он явно делал это регулярно, иначе его движения не были бы столь отточенными. Раскуривая сигарету за сигаретой, детектив неторопливо создавал горку пепла на блюдце. Иногда его губы касались маленькой чашки, после чего кадык на его шее двигался мановением глотка. В какой-то момент, Джон увидел, как Шерлок пристально смотрит на вазу с увядшими цветами, но не придал этому значения. Когда его друг поднял руку в воздухе и сжал что-то невидимое, склонив при этом голову к плечу, доктор неуверенно подумал, что у того галлюцинации. Судя по тому, как тщательно Шерлок отгибает запястье от себя, опускает руку и тянется другой к пустому подоконнику за каким-то предметом, Джон допустил мысль, что детектив вообразил, что в его руках настоящая скрипка и её спутник - смычок. Наблюдая, как Шерлок стоит посреди комнаты, красноречиво сжимая пальцы, Джон рассуждал, насколько верны его догадки. Все сомнения рассеялись, когда воображаемый смычок ударил по струнам. Нет движения, подобного тому, как бегают пальцы по четырём струнам, зажимая их, и взмаха руки, при котором кисть так грациозно и эстетично замирает. Джон даже не мог представить, что играет скрипач, не имея ни музыкального образования, ни опыта самоучки. Однако некоторые азы психологии были ему известны, а мимика - для любого не секрет. Судя по напряженным бровям и закушенной губе, Шерлок играл что-то неприятное ему. Или это было нормальным способом проявить эмоции для человека, который в принципе никаких чувств проявлять не желал... Шерлок Холмс играл увлеченно, отдаваясь игре полностью, как это делают профессионалы. Джон не мог судить об игре своего друга объективно. Он считал, что играет тот необыкновенно. Правда, кто сказал, что субъективное мнение есть ложное? Во всяком случае, наблюдая за действиями, которым не было отзыва, Джон буквально поражался, как красиво выглядит это искусство видеть и слышать то, чего нет. В движениях друга не было нелепости, как это обычно бывает у детей, которые играют с воображаемыми друзьями и предметами. Было что-то высокое и непередаваемое словами, как божественное знание. Неизвестно, как долго продолжалась эта игра в иной мир, но в какой-то момент Шерлок зарылся пальцами в свои самобытные, будто имеющие еще более тяжелый характер, чем у хозяина, кудри, а Ватсон помчался вверх по лестнице.***
Шерлок перевёл осуждающий взгляд с мёртвых цветов на Джона, потревожившего идеальное для социопата единение с собой и со своими соображениями, чувствами, воображаемой скрипкой. - Что? Джон не мог смотреть в эти укоряющие, будто силой указывающие ему его место, глаза. - Твоя скрипка, - Джон протянул вперед футляр, смотря в пол. - Впрочем, ты неплохо играл и без неё. Шерлок молчал и даже не прикоснулся к протянутой ему вещи. Удивленный доктор был вынужден посмотреть выше, чем на пол, чтобы убедиться в том, что детектив не покинул помещение, несмотря на то, что ноги его маячили перед глазами. Холмс встретил рассеянный безмолвный вопрос пристальным вниманием без намёка на укор. - Рад, что отсутствие отвлекающих факторов обострило твою наблюдательность. - Если это благодарность, - Джон положил футляр на тумбу, отчего инструмент приглушённо тренькнул, - то не за что. Шерлок подошёл к тумбе и положил пальцы на прохладную кожу маленького гробика для своей подопечной. Он не любил хоронить её, но приходилось. Для облегчения положения милой - укладывал в просторный шкаф с регулируемой влажностью. Загадочно щелкнув, гробик впустил скрипача в свой маленький мирок, с недоверием рассматривая его своей потускневшей внутренностью из изумрудного сукна. Бросив последний взгляд на отсыревшие георгины, пренебрегая подушечками и мостиками, Шерлок приложил скрипку к плечу, зажал в тисках подбородком. До боли впиваясь в шею, инструмент молил о том, чтобы на нём сыграли. Методично настроив все струны, мужчина неожиданно для негустой публики заиграл надрывно и импульсивно. Джон застыл в проёме, кожей чувствуя, как музыка пронзает тишину. Так полно, так громко и так чувственно лилась нота за нотой, будто это поёт не скрипка в руках Шерлока, а сердце детектива-консультанта, которое ласкают чьи-то руки, осведомлённые о каждом сосудике и сгустке крови внутри. Шерлок Холмс играл бесконечно, впервые исполняя в комнате перед Джоном мелодию, которую никто никогда не слышал. Ту, самую искреннюю, нежную, которую он придумывал месяцами, пробуя звук за звуком на берегу воображаемого моря на глазах страстных и любящих, принадлежавших Той Самой Женщине.