Consummation / Исход

Мои руки упали на колени. Я надеялся, что галстук был завязан ровно. Он начал быстро подниматься и опускаться при звуке открываемой двери. — Мэтт, все ждут только тебя, пошли. Я сильнее схватился за покрывало. — Да-да, ты иди, я почти готов. — Ты уже готов, — сказал он, прислонившись к дверному проёму. Я посмотрел на его ноги, заведённые одна за другую, на руки, так же скрещённые, пока он ждал. Терпеливый, как и всегда. — Ладно, — я ответил раздражённо. — Я сейчас спущусь. Он улыбнулся, как улыбался только мне, и на его лице залегли такие знакомые складки. Когда-то он улыбался иначе. Как странно: с годами с лица изглаживаются все выражения, пока не появляется человек, записанный у тебя под кожей. Я задавался вопросом, кем этот человек мог бы стать для меня — тот, кого бы можно было выгравировать на сердце, будь у меня другие инструменты. — Я слышал, это жениху положено волноваться. Я неловко изобразил для него улыбку. — Со всей серьёзностью исполняю обязанности шафера, дружище. Беспокоюсь обо всём, о чём следует беспокоиться. Так что тебе не о чем переживать. — Я и не переживаю. — Вот видишь? У меня получается. Он тряхнул головой, усмехнувшись, и закрыл дверь за своей спиной. Я пересилил себя, чтобы не придвинуться к нему, когда он сел рядом со мной на кровать. — Не верится, что это всё-таки происходит, — выдохнул он, остановив взгляд на закрытой двери, словно всматривался в своё будущее. Этим будущим, я полагаю, он был для меня. Я молча кивнул. В груди становилось жарче с каждой секундой, что его глаза оставались прикованными к двери, а не ко мне, доводя температуру до обжигающей отметки. В конце концов он снова повернулся ко мне, но я тут же пожалел об этом. Мой внутренний пожар был потушен, и я снова улыбнулся ему. — Я искренне счастлив за тебя, дружище. Его лицо просветлело. — Спасибо. Я… очень рад, что ты согласился на это. Имею в виду, быть моим шафером. Я… не уверен, что смог бы пройти через всё это, не будь здесь тебя. Я кивнул, только в середине жеста вспоминая улыбнуться. — Кто-то должен быть рядом, чтобы ты не заблудился по пути к алтарю. Улыбаясь, он тряхнул головой. — Да. Верно. Будь мне нужен кто-то, кто в этом по-настоящему преуспел, я бы попросил Криса. Но я выбрал тебя. — Потому что… — начал я, изгибая бровь, пока пытался сообразить, в чём же это я всегда был лучшим. — Потому что ты можешь так всё испоганить, что никто уже не заметит, если я что-то сделаю не так. Я толкнул его, и он хохотнул, но я перенял его искренность, когда наши взгляды встретились — всего на мгновение дольше, чем полагалось. Затем он поднялся, чтобы уйти. Накануне вечером я лежал в постели, глядя в потолок и заставляя себя свято пообещать ни при каких обстоятельствах не совершать того, что вознамерился совершить. Это был тот же обет, что я давал предыдущей ночью и ночью ранее, и каждую из ночей с тех пор, как мне сообщили «радостную новость». Но когда он взялся за дверную ручку, я ничего не смог с собой поделать. Потому что он обернулся. — Дом… Он обернулся — в последний раз — и все жалкие, призрачные препятствия между моим разумом и моими словами рухнули с ужасающей готовностью. — Не делай этого. Бесконечная борьба в моём сознании возобновилась, и попранная, истекающая кровью совесть воспрянула, издав боевой клич, который никогда не достигнет его ушей: «Уходи; беги сейчас же. Пожалуйста, отвернись от меня и никогда больше не смотри на меня, потому что я сижу здесь и не предлагаю ничего, кроме страха и неутолимой боли». — Не надо… не делай этого. Он смотрел на меня, изучая выражение моего лица и делая неуверенный шаг в мою сторону так осторожно, как я приближался бы к дикому животному, сбитому мной на шоссе. Он хотел помочь мне, но не знал, как сильно я был ранен. Он остерегался, не был ли я всё ещё способен укусить. — Ты… ты не можешь, — продолжил я настойчиво. — К чему всё это? Ну, на самом деле? Мрачнея, он наблюдал, как я простираю к нему руки. — О чём ты? — Что, серьёзно? Ты намерен пройти через это? Дом, подумай. Просто обдумай всё. Не делай этого. Уловив осуждение в моём тоне, он сощурил глаза, и вместе с нахмуренными бровями это довершило выражение такой горечи на его лице, какую редко можно было заметить у него. — Ты тоже. Я поднялся с кровати: — Я серьёзно. — И я. Ты не делай этого. Он развернулся, чтобы снова взяться за ручку, но я встал перед ним. Я не осмеливался остановить его руку или попытаться удерживать дверь закрытой, но мне этого и не требовалось. Он ждал. — Послушай меня. — Слушаю. Я провёл рукой, убирая волосы со лба и замочив пальцы пОтом. — Не подумай, что я не желаю тебе счастья. Ты знаешь, что желаю. Просто я не могу видеть тебя связанным с кем-то другим… навсегда. Ты понимаешь? Он медленно кивнул. — С каких это пор? — Так было всегда. Он коротко фыркнул, сложив руки на груди. — Что-то с трудом в это верится. Его сомнения в моей искренности могли бы меня разозлить, не будь они совершенно обоснованными. — По крайней мере, уже очень давно, — пояснил я. — И я просто больше не могу мириться с этим. То есть… видеть тебя с кем-то другим. Я не могу справиться с этим. Знать, что мне никогда не удастся… — я был вынужден отвести взгляд от его глаз. Я никогда не был способен говорить подобные вещи ему в лицо и не имел понятия, как мне решиться сейчас. Он наклонил голову, мягко спросив: — Не удастся чего? Нет ничего такого, что мы бы не делали. — Перестань. Ты знаешь, что я пытаюсь сказать. Я не могу представить, каково мне будет видеть тебя с кем-то другим и знать, что мы не можем… — я пытался продолжить фразу, но слова просто замерли, встали комом у меня в горле. Он тряхнул головой, изгиб его губ стал угрожающе близок к улыбке. — Ты даже не представляешь, как смехотворно это звучит. Я слегка повысил голос от злости. — Мне на самом деле трудно это говорить. — О, неужели? — вся его мягкость внезапно испарилась, будто мои слова были порывом ветра, сдувшим пелену терпимости, которую он копил для меня до сих пор. Он приблизился. — Чёрт, прости. Я и понятия не имел, как это тяжело для тебя. Это уязвило меня. Я, конечно, знал, что делаю этот и без того тревожный день ещё труднее для него. Я также знал, что если кто и понимает, каково быть отвергнутым, то это он. И какая-то часть моей души сознавала, что я заслуживаю исключительно такого же отношения от него. Но та часть меня, которая сейчас говорила, отказывалась принять это. Только не от него. Только не от Доминика. Я задержал дыхание, пытаясь придумать, что сказать. Я только хотел, чтобы он понял. — Ты мой лучший друг. Он пробежал взглядом по моему лицу, пытаясь отыскать какой-нибудь намёк на шутку. Не найдя, он снова затих. — Чего ты хочешь, Мэтт? Просто скажи это. Объясни мне. Я ничего не мог объяснить ему, потому что не существовало слов, чтобы выразить, чего я хотел. Я приник к его губам, с шумным вдохом притягивая его к себе. Мои пальцы с обеих сторон крепко ухватили его за талию через пиджак. Его свадебный костюм пахнул розами и полиролем для мебели — неплохой, в общем-то, запах. Но его собственный аромат опьянил меня, тёплый и чистый. Так много времени прошло с тех пор, как он в последний раз наполнял мои лёгкие. Казалось, я впервые за долгие годы снова начал дышать. Он прижался ко мне, мягко скользя ладонями по моим рукам. Я не мог понять, хотел ли он оттолкнуть меня или обнять крепче. Внезапно я почувствовал, как мои подколенки упёрлись в кровать, и догадался, что он каким-то образом оттеснил меня сюда через всю комнату. Я сел, притягивая его на меня сверху, не прерывая поцелуй. Он обхватил меня ногами и уложил на кровать, вжимая губы в мои. Он оторвался от меня, чтобы сделать вдох, но мои губы последовали за его, и мы снова соединялись в поцелуях, прерывисто дыша. Я попытался говорить. — Боже… Я… Чёрт возьми, я так скучал по тебе… Его губы замедлились, затем остановились. Я настаивал на продолжении, мягко, но требовательно прикасаясь к нему поцелуями. — Я тоже скучал по тебе. Всё это время. Мне не хотелось открывать глаза, но я понял, что у меня не было выбора. Он сидел на мне верхом, тяжело дыша, с закрытыми глазами. — Я не могу опять так поступить. — Дом… — Нет, я серьёзно. Не втягивай меня в это снова, Мэтт. Прошу тебя. В его широко открытых глазах читался испуг. — Нет… не поднимайся, ну же… Он соскользнул с меня, перекатившись по кровати, чтобы снова сесть на край. Мой рассудок захлестнула дикая паника, но я не смел подать виду. Я сел рядом с ним. Я знал, что от следующего момента зависело многое. Мне нельзя было выразиться неправильно. Поэтому я сказал то единственное, что совершенно точно не было ложью. — Я люблю тебя. Я всегда тебя любил. И клянусь, Дом, я всегда буду любить тебя. Его увлажнившийся взгляд встретил мой. — Я… я думаю… — он едва заметно покачал головой, так плотно сдвинув брови, что не оставалось места для сомнений. — Не важно, что я думаю. Я… Бог ты мой, Мэтт!.. Я женюсь! Я должен идти. Я ухватился за его запястье, зная, что это не могло остановить его, но будучи не в силах переубедить моё тело. Его рука выскользнула. Кто-то невидимый пришёл и забрал мою душу. Когда он поднялся, моё сердце глухо стукнуло, как кирпич об пол, и перестало биться. — Прости, — эхом отдалось в моём мозгу, когда за ним закрылась дверь. Я уставился в стену, пытаясь ощутить границы того нового человека, которым стал теперь. Пустота, покрытая кожей; большим пальцем вожу по мягкой простыни возле меня.