***
Тот, кто сталкивается с разрушительной силой воды, видит воочию её беспощадность к бросившим ей вызов, и поэтому начинает сильнее ценить жизнь. Жизнь морского странника, рассекающего водные просторы на небольшом корабле, капитана Пака, под угрозой. Он не хочет умирать и больше всего на свете мечтает о луче света среди тьмы, что за бортом. Шторм уже порядочно истрепал судно. Ещё чуть-чуть, и крушение неизбежно. Ещё немного, и капитан вместе с судном пойдёт ко дну. Люди с земли поклоняются языческим богам, управляющим стихиями. Чанёль не пытается задобрить морских покровителей. Он не верит в них, зато верит в независимость природных сил от всяких выдуманных бестелесных субстанций. Море — это живой природный механизм, который властвует над вопросом жизни и смерти моряков. И всё, на что можно рассчитывать, это удача – мигающий огонёк среди водно-воздушной штормовой гущи. Жизнь, что есть у альфы – единственная ценность. Он сможет сохранить её, если удача не обманывает ожиданий и направляет в сторону суши. Небо уже несколько дней беспросветно скрыто за чёрными тучами, скопом набежавшими будто со всего света. Никогда ещё не было такого затяжного шторма. Непогода прячет звёзды-проводники. Капитан сбился с курса, а скрип хилой мачты всё свирепее, и солёная вода заливается через борт. Чанёль устал бороться. Натощак находить силы ещё сложнее. Провизия закончилась пару дней назад. Но о голоде, скручивающем желудок, думать некогда, дикие волны-великаны чёрной стеной врезаются в корму и гонят в неизвестном направлении - на смерть? Но неужели нет? Мираж? - Нет. Пак ведь не в пустыне. Но разве может огонёк, мелькающий невдалеке, быть реальностью? Наконец видно впереди не только чёрные волны и бурое грозовое небо, но и крохотный огонёчек. Удача действительно оправдала ожидания. Почему она после стольких дней вдруг даровала спасение? Переменчивая. Собиралась завести в тупик или уморить голодом до приближения к земле, но в последний момент передумала. Решила, что хватит с бедняги и дала послабление. Всё еще не веря в свою удачу, Чанёль думал, как бы причалить и в каком месте. Корабль не спасти в любом случае. В шторм причаливать нельзя - судно разобьётся. Ожидание окончания шторма влечёт за собой голодную смерть. Выбор очевиден. Направить ветхую посудину в наиболее безопасное место не получится. Его и не видно. Придётся довериться случаю. Возможно он сядет на мель или налетит на скалы, окружающие маяк. Мужчина уже отчётливо видит его. Страшный как сама непогода. Такой же чёрный. Высокие волны слегка затапливают стилобат. Но внутри тепло. Точно теплее и суше, чем на корабле. А ещё там кто-то есть. Этот человек уже зажёг сигнал и спас жизнь, а если он ещё и накормит, то Чанёль ничего не пожалеет для него. Между тем судно несёт прямо на скалы. Капитан видит их впереди и думает, что совсем скоро столкнётся с ними. Но это происходит гораздо быстрее. Внезапно слышится гулкий звук удара и треск ломающегося корпуса. Подводные скалы протаранили нос судна, и он медленно начинает погружаться. Капитану уже приходилось попадать в экстремальные ситуации. Пока время есть, он концентрирует остатки сил на последнем рывке и с огромным желанием остаться в живых перелезает на покорёженный нос, а затем на виднеющийся участок камня, торчащий из воды. Изранив о камни всё тело, отчаянный альфа добирается до каменного вала, огораживающего стилобат, и, забравшись на самый высокий выступ скалы, перебирается через ограждение и валится на узкую площадку недалеко от ступенек, ведущих к двери. Сил уже не осталось. Их остатки утекли как вода из-под его ног, сбивающая с камня и заставляющая падать на острые угловатые выступы. Жажда жизни заставляла каждый раз хвататься за что придётся и не позволять утащить себя в бурлящие объятия смерти; заставляла подниматься и ползти дальше, несмотря на кровоточащие раны, и, как кажется, безуспешность попыток пробраться вперёд. Но вот, каменная гряда, огораживающая стилобат позади. Альфа лежал, распластанный на мокрой щебёнке. Она врезалась в раны и раздражала их. Но альфа этого не ощущал. Боль притупилась, тело будто чужое. Страшно. Кажется, он мёртв уже. Как можно не чувствовать боли? Ему точно должно быть больно, ведь кровь пропитала остатки одежды и чёрным пятном распространялась вокруг его тела. Может, она уже вся вытекла? Жизнь была так близко. На расстоянии пятнадцати метров вдоль ступеней до двери маяка. Бэкхён не планировал покидать своё надёжное каменное укрытие и уже ложился спать. Даже переоделся для сна, но вдруг что-то в его сознании всколыхнулось, затрепетало. Появилось ощущение, что с ним самим случится что-то неотвратимое и страшное, если не выйти за порог. Шестое чувство. Он отчётливо понимал, что в маяке находится в безопасности, но не сопротивлялся невидимой руке, что вела его в шторм. И среди шторма он нашёл холодное израненное тело, казалось, уже свободное от души. Если шансы на спасение и были, то утекали с каждой минутой. Поэтому омега без раздумий стал пытаться закинуть на себя этого могучего альфу. Но первые трудности возникли сразу же - одна расслабленная рука уже оказалась неподъёмной. Неизвестно, что помогло маячнику в этот момент, но он дотащил человеческий груз на своей хрупкой омежьей спине. Взобрался по ступеням до двери и в самом маяке дотащил до жилой комнаты, после чего вместе со спасённым завалился на кровать. А потом, немного восстановив силы, начал суетиться вокруг альфы. Сначала убедился в том, что тащил не мёртвое тело, потом поднёс к его рту кружку с водой. Изголодавший, мучающийся жаждой мужчина слегка пришёл в сознание, когда чистая питьевая вода коснулась его губ, и смог наконец-то попить. Он не осознавал себя в этот момент. Его тело лишь повиновалось инстинкту и делало то, что нужно для поддержания жизни. Серая каменная кладка стен, огонь в камельке и запах еды стали первыми немыми незнакомцами, встретившими его по пробуждению. Полностью придя в сознание, альфа стал оглядываться в поисках спасителя. Жизнь была такой желанной и близкой, что он легко поверил в счастливый исход, и первая мысль его была – «Боже, я жив». - Господин, Вы бы не шевелились пока, а то потревожите раны. - Откуда-то со стороны. Альфе не видно говорящего. Он осматривается, насколько позволяет ноющая шея. Интересно, сколько времени он так лежит. Так или иначе, этого времени не хватило, чтобы восстановить силы. Как же его истрепало это плавание. Капитану всегда везло раньше. Между собой люди моря шутили, что помимо силы и опыта в их деле большую роль играет удача. Удача – единственная желанная гостья женского пола на борту. Гостья с переменчивым настроением. В этот раз она решила испытать своего любимчика. Убедила капитана Пака в неизбежности смерти и в самый последний момент выкинула на зубатые скалы – последнее препятствие. Пак всё выдержал и был спасён. Но тёплых чувств к Удаче больше не осталось. Изменщицу придадут забвению и больше вслух не упомянут. Капитан скажет спасибо не ей, а маленькому омеге-маячнику. Бэкхён вывернул из закутка с кухонной зоной. Серый как стены его жилища. Он мог бы показаться Чанёлю непривлекательным, но альфа был очарован его лицом. Нет, он не его истинный омега, а просто сама жизнь – прямое воплощение. Немного неубедительно, правда. Жизнь ведь не может быть землистого цвета с тёмной кожей вокруг глаз на измождённом лице, затопленном одиночеством. Оказывается – может. Одинокий огонёк в море. Теплота посреди влажной стужи. - Господин, Вы бы не шевелились пока, а то потревожите раны. - Не страшно. Если я их потревожу, ты снова меня выручишь, правда же? – хотелось наплевать на раны, подскочить и закутать омегу в объятия благодарности, стиснуть до боли в рёбрах, а ещё, сделать что-нибудь такое, чем можно отблагодарить за спасённую жизнь. Конечно, вряд ли это возможно. - Дружочек, я наверно не смогу тебя отблагодарить за своё спасение. У меня теперь ничего нет. Всё что было, сейчас на дне морском. - А мне ничего и не надо. Просто пока отлёживаетесь, развлекайте меня, чтобы мне снова не начало казаться, что я один во всём мире. «Страшно, наверное, одному омеге жить в этой каменной махине». Чанёль задумался о том, как одиноко должно быть юноше и почему он выбрал себе такое занятие. Он же увядает здесь. Сливается со стенами, тускнеет под светом одной единственной лампы у потолка и умирает от одиночества. А как у него светятся глаза от одного только вида человека! Будто он провёл всю жизнь в подземелье и однажды поднялся на поверхность. Сердце больно сжалось, от одного взгляда на омегу. Омеги не должны быть одинокими. Их предназначение в другом - продолжать род. Но этот омега выполнил план. Вытащил капитана из объятий смерти. Скорее всего, ему не в первой спасать моряков. Так или иначе свет его маяка, спас не одного Пака. Раны заживали целую неделю. Вероятно, организм Пака сопротивлялся выздоровлению – лишь бы остаться в маяке и наблюдать за мельтешащим ожившим мальчиком. Цвет его лица стал привычен, а может, кожа действительно порозовела. И вроде бы, он перестал походить на привидение, и порхал как птичка. Носился с готовкой, накрывал на стол. А в первый день даже кормил своего пациента, не позволяя ему тратить силы. А особенно Чанёль ждал обработку ран, казалось бы, болезненную процедуру, которая на самом деле приносила колоссальное удовольствие мужчине, соскучившемуся по заботливым омежьим рукам. Он старался не подавать виду, и уверенно врал о том, что некоторые из ран необходимо помазать щиплющейся мазью повторно. Обычно это происходило так: Бэкхён откладывал мазь и, собираясь уходить, начинал подниматься со стула, но горячая рука (уже окрепшая) вдруг впивалась в его запястье, но тут же ослабляла хватку. Чанёль смущался, когда руки отказывались ему повиноваться, но потом заметил как Бэкки вздрагивает от прикосновений, и стал чаще к нему прикасаться. А вскоре отпала необходимость выдумывать недомогания, чтобы удержать омегу рядом. - Знаешь, дружочек, что-то я себя плохо чувствую. Приложись ушком к моей груди, послушай всё ли там в порядке. По-моему, у меня воспаление лёгких. – Дурацкая интонация, дурацкий «дружочек», дурацкий предлог. Как он может нести такое?! Бэкки ни черта не верит в воспаление лёгких, однако к груди приникает. - А как по мне, капитан Пак, у Вас воспаление хитрости. Раскрыли. Так даже лучше. - Ну, возможно и так... Но всё равно ведь воспаление. Лечить-то надо, может, знаешь, как? – Пак готов поклясться, что видит в глазах омеги желание вылечить это сомнительное воспаление. Желание вперемешку с неуверенностью и страхом. – Просто будь почаще рядом. Тогда моя хитрость перестанет воспаляться. - Мне нравится, когда она воспаляется. Наверное, самые нелепые слова, из тех что заставляли сердце капитана Пака метаться в грудной клетке. Такое бурлящее раскалённое как уголь в камельке. Того и гляди выскочит. По сути, что это сейчас было? Пожелание болеть? – О да, он болен и не желает выздоравливать.***
Альфа теплый. А ещё, он такой же сирота, как и Бэкхён. И эта общая деталь биографии сближает. Правда альфа привык считать море своим отцом-альфой. Попутный ветер для него - отец-омега, а Бэкхён даже не может принять маяк за отчий дом. Зато к своему постояльцу, с которым знаком всего несколько дней, прикипел всей душой. Больше не одиноко: есть кому рассмешить; помочь; составить компанию, чтобы скоротать вечер за душевным разговором. Так странно, но омега успел выболтать всю свою скудную историю жизни до маяка и выплакаться в плечо полюбившегося мужчины. Но глубокие раны на его теле зажили слишком быстро и волей-неволей ему нужно уходить, о чём он без утайки сказал. Сказал и попросил не грустить, зная, что его просьба невыполнима. А Бэкки обнял и сказал, что ему по-прежнему ничего не нужно от Чанёля. Только Чанёль сразу понял, что за этим смирением кроется большое горячее желание любить и быть любимым. Наверное, со стороны капитана, было большой ошибкой – давать юноше призрачную надежду. Бэкхён тоже мог бы не принимать тепло, которое ему предложили всего лишь на одну ночь, но не устоял. Неизвестное всегда влечёт. Зная, что одиночество станет ещё громче, подпусти он к себе альфу, Бэк всё равно ответил на горький поцелуй. Он чувствовал на кончике языка сострадание и желал не вызывать его. И в то же время, хватался за капитана, как за единственного мужчину способного дать ему тепло. Завтра он уйдёт и больше не вернётся. А Бэкхён сохранит воспоминания об этом легкомысленном контакте без отношений. Но разве это грех - желать хотя бы раз в жизни получить то, что все люди имеют каждый день? Для них это обыденность. Но разве Бэкки, изголодавшийся по любви и заботе, может просто так отказаться от сильного мужественного альфы? Эта ночь будет самой приятной ошибкой омеги. С уходом капитана их история закончится, жизнь вернётся в прежнее русло и когда-нибудь омега перестанет вспоминать красивого доброго капитана, когда-то остановившегося в его маяке. А пока что он насладится крепким мускулистым телом, прижимающим его к холодным простыням. Как омеге хотелось тепла, контраста температур! Низкий хриплый голос на ухо шепчет о том, что омега желанный. Кто ещё ему прошепчет это, да так нежно и страстно? Такой большой альфа оказывается ласковым любовником, заботящимся в первую очередь о партнёре. Он с чувством дарит наслаждение и заставляет забыть обо всём: о себе, о пугающей пустоте и последующем за ней одиночестве жизни. Маячнику неоткуда больше черпать тепло, кроме как от того, кто рядом. Сейчас с Бэкки рядом капитан Пак. Больше никого не было и не будет. Сам Бэкки не думает об одиночестве в минуты единения с Паком. Он вообще ни о чём не думает, а только растворяется в разрывающих его ощущениях. Тело горит от прикосновений. Бэкки буквально теряет ориентацию в пространстве, когда его поднимают как пушинку и сажают сверху, вжимаясь в узкую влажную дырочку. Без течки, но ощущения предвосхищают все ожидания, и кажется, лучше уже не может быть. Твёрдый, налитый кровью член, долбящий узкие стенки. Глубоко. Кажется Бэкки уже утонул. Он отдался быстрому горячему течению, вымывающему мысли, заставляющему хныкать от томящей тяжести, удерживающей в головокружительном водовороте. Сбывается глупая мечта - переплести пальцы и как истинные влюблённые схлестнуться в сладостном поцелуе. На долгие минуты погрязнуть в пучине похоти без шанса вернуться. Свежий глубокий запах альфы и его собственный земной запах свежескошенной травы и чего-то похожего на печёные яблоки – странное сочетание. Вжимаясь носиком в основание шеи, Бэкки втягивает аромат любовника и что-то в сознании разрывается на миллиарды капель, оседающих на всей поверхности тела, плавно перетекая в низ живота где движется плоть. Омега обхватывает ногами талию капитана и откидывается назад, утягивая его следом. Влажный язык скользит по шее, плечикам, оставляя за собой огненный путь. Чанёлю как никогда хочется делиться теплом. Настолько откровенное и в то же время чистое желание впервые его одолевает – запечатлеть своё трепетное отношение, чтобы оно оставалось в памяти как можно дольше; чтобы омега думал о нём, прикасаясь к своим губам. Поцелуи должны гореть на коже так, чтобы влажный морской ветер не унёс их в бесконечные километры водного пространства. Жизнь в нём – в этом маленьком одиноком мальчике, отчаянно нуждающемся в тепле. Чанёль дарит тепло с каждым уверенным толчком. Тепла так много, оно окутало обоих. Бэкки такой крохотный в руках альфы, расслабленный и нежный как морская медуза, и жалит в сердце, распространяя сладостный яд. Не оторваться от этого мальчика. Он отдается полностью, стонет громко и протяжно так, что грудь сдавливает покрепче, чем в сильнейший шторм, из которого, кстати, легче выйти живым. Бэкки же не оставит ни единого шанса на спокойную жизнь. С каждым надрывным стоном Чанёль понимает, что слышать это приятнее, чем завывания ветра, водить по омежьему члену лучше, чем по шершавым канатам, а натягивать аккуратную попку блаженнее, чем парус на мачту. Жизнь зародилась во всемирном океане, и сейчас она нашла себе воплощение. Капитан Пак догадывается в чём воплощается его жизнь. Мелкие волны, покачивающие тела, судорогами переходят в волны-гиганты, и солоноватая теплота выплёскивается на берег. Вот она - жизнь. - Ну-ну, жизнь моя, не плачь. Не думай о плохом. – Альфа догадывается, что Бэкки подумал об их расставании. Чанёлю и самому плохо. Но он чувствует, что не должен оставаться. А ещё он знает наверняка, что вернётся. Обязательно вернётся. Бэкки засыпает, глядя в умиротворяющие глаза, и плавясь в объятиях. Он забывает о холоде, бушующем за пределами постели. К утру холод настигает и постель. Омега просыпается один. Ночь любви кажется плодом фантазии. Ни один шорох не напоминает о присутствии капитана. Давящая тишина вернулась. Бэкки вылезает из под одеяла, накидывает плащ и идёт к двери. Понятное дело, за ней тоже никого нет. Макушку омеги припекает. Выглянуло солнце. В этот день впервые за долгое время была солнечная ясная погода, а холодные брызги не достигали поверхности стилобата.***
Капитан Пак любит жизнь, а ещё любит море, которое порой слишком сурово с ним. Самое страшное для альфы – бесследно исчезнуть. Ещё ужасно не хочется пропасть, так и не встретившись с одним юным омежкой, который однажды вдохнул в него жизнь. Бэкхён не был забыт, его образ нисколько не померк. Альфа по-прежнему грезил о нём и проклинал себя за любовь к скитаниям по открытому морю. «Интересно, как он там?», «Что я почувствую, когда увижу его?» - думал капитан, держа путь к пристани около маяка. «Он меня уже забыл, а я приехал зачем-то», «Наверняка, Бэкхён уехал отсюда, и меня встретит другой маячник» - были и такие дурацкие сомнения, терзающие любого человека, который боится не увидеть радости в глазах, по которым скучал. И вот цель поездки совсем близко. Должна быть за дверью, к которой он решительно приближается. Какая бы реакция ни была, кто бы ни открыл - он увидит омегу или узнает, что он уехал. Море сегодня на удивление спокойное, водная гладь чуть раскачивается и переливается на солнце. Прямо как в тот ужасный день три года назад, когда Чанёль покинул это место. Когда капитан начал стучать в дверь, то через несколько секунд услышал топот и детский голос, доносящийся изнутри. Ребёнок что-то лепетал, и дёргал за дверную ручку. Открывать замок, видимо, ещё не научился. Но скоро ему помогли. Чанёля встретил повзрослевший омега с малышом на руках, всё так же пахнущий свежескошенной травой и печёными яблоками. Пахнущий жизнью, спасший жизнь, подаривший жизнь. Пак боялся бесследно исчезнуть. Мягкий морской бриз унёс этот страх в неизвестном направлении очень-очень далеко, чтобы он больше не смог вернуться.