ID работы: 3375426

Тишина

Смешанная
R
Завершён
58
автор
Размер:
8 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
58 Нравится 9 Отзывы 20 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Издалека несет полынью. Ветер притаскивает откуда-то этот запах: назойливый, оседающий на языке отвратительным привкусом. Приходится часто пить воду, чтобы хотя бы попытаться избавиться от него, но это не так просто, как кажется. Никто давно уже не использует полынь: запасы ее подошли к концу еще в прошлом месяце, а выбраться из окружения не так-то просто. Приходится искать заменители, которые, конечно же, не действуют должным образом. Гермиона выходит из дряблой палатки, думая, что ее следует подтянуть. Где же Рон, когда нужна его помощь? Нет, он крутится здесь только тогда, когда все заняты и не могут уделить ему должного внимания. Он обижается, зная, что не смеет этого делать. Обижается и уходит, чтобы через пару часов вернуться и повторить заезженный проигрыш. На щеке у Гермионы – свежий шрам от шального заклинания, попавшего в нее рикошетом. Ее пальцы загрубели от порошков и зелий, подушечки желтоватые и странно пахнут, Гермиона не может заставить себя не нюхать их, словно она наркоманка. Волосы мылись две недели назад и небрежно связаны потрепанной лентой, которую Гермиона нашла в сумке Джинни. Одежда покрыта застарелой кровью, ее почти невозможно отстирать. Гермиона стоит, подставив лицо ненужной ласке ветра с запахом полыни, и ни о чем не думает. Где-то далеко слышатся раскаты грома, который не гром вовсе. Будь Гермиона обычным человеком, она никогда не узнала бы об этом. Быть человеком – это привилегия. И ей она давно недоступна. Впереди раскинулось вересковое поле, на многие мили, сколько хватает глаз. Сейчас вереск цветет, и это самое красивое из того, что Гермиона видела за последнее время. Вереск почему-то напоминает ей о прошлом, хотя в том прошлом вереска не было никогда, разве что из окна Хогвартс-экспресса примерная ученица Гермиона Грейнджер иногда любовалась им. Шрам чешется, Гермиона рассеянно почесывает его, потом отдергивает руку. Надо смазать, если она не хочет оставить его себе навсегда. А если хочет? Тогда надо почесать посильнее. - Гермиона! – Джинни зовет откуда-то издалека, а потом появляется прямо перед задумчивой Гермионой и проводит рукой у ее глаз, словно проверяя, не ослепла ли она. - Ты меня слышишь? Джинни выглядит хорошо. Она выглядит довольной, и Гермиона устало думает, что тоже могла бы быть довольна, сохрани они с Роном прежние отношения. У Джинни есть Гарри, она ждет его после каждого боя, а он спешит вернуться к ней, и лишь такое досадное недоразумение, как продолжающаяся война, мешает им находиться рядом двадцать четыре часа в сутки. Гермиона перестала ждать Рона через полгода. Сейчас на исходе двадцать третий месяц войны. Они думали, что справятся быстро. Они радовались каждой маленькой победе, считая, что из них без труда сложат одну большую, одну настоящую. Не сложили. Не смогли собрать целое из кучи фрагментов: им стоило упустить одну – лишь одну! – битву за крошечную переправу, после которой все пошло наперекосяк. Гермиона много читала про маггловские войны. Думала, что магическая война будет такой же. Но она оказалась еще хуже. После пары недель лихорадочных, торопливых схваток наступило время тишины. Начался магический голод, в то время как воевать по-маггловски до сих пор не умел никто, кроме пары участников всего этого хаоса. Бездумное использование магии привело к тому, что большинство заклятий теперь стали лишь простыми словами, срабатывающими один раз из десяти. Им некуда было наступать. Им некуда было убегать. Они сидели в кольце, вырваться из которого практически не представлялось возможным. Гарри говорил поначалу, что смерть Волдеморта заставит Пожирателей отступить, но она лишь обозлила их. И они заживо гноили авроров и тех, кто продолжал относить себя к армии Гарри Поттера. Или Дамблдора. Или еще кого-то с громким именем. - Гермиона. Джинни настойчива. Она берет Гермиону за руку и тянет за собой, в палатку, из которой так славно было выбраться. Гермиона не сопротивляется: ей почти больно смотреть на тот мир, что теперь им недоступен. Теперь мир для них сжался до пределов этого самого поля, над которым висит непроницаемый купол – результат общей работы старших магов. Купол закрывает от взора Пожирателей лагерь, куда возвращаются ночами Гарри, Рон и остальные. Куда приносят раненых и мертвых. Мертвых – чаще. Так часто, что раненым Гермиона неподдельно удивляется и невольно ждет, когда же и они перестанут дышать. Они хоронят своих мертвых прямо тут, неподалеку от спальных мест. Гарри высказывался за то, чтобы жечь трупы, но это был единственный раз, когда его не послушали: у магов не приняты крематории. Они не понимают, зачем все это делается. Они отправляют своих мертвецов в землю, чтобы напитать их магией, а после воспользоваться ею без зазрения совести. Этот тот случай, когда Гермиона на стороне Гарри. Она знает, что эпидемия распространяется быстро, и однажды Пожиратели могут додуматься и подкинуть ее вместе с очередным раненым, раз уж у них не получается справиться с противником привычными средствами. Остается надеяться, что до этого не дойдет. Или что они сумеют быстро распознать опасность. Пока что у них все получается, за тем исключением, что они сидят под куполом из остаточной магии, который в любой момент может взорваться, и не в состоянии покинуть его, потому что Пожиратели никого не выпустят. Пожиратели не могут войти, а они не могут выйти. Такая ирония. Гарри выходит. И другие солдаты – Гермиона зовет их солдатами, потому что как еще звать людей с оружием на войне? Они нападают на врага и пытаются оттеснить его максимально далеко, чтобы дать возможность Гермионе и остальным оставить купол и скрыться. Атаки тщетны, позиции остаются прежними. - Гермиона! – хмурится Джинни. Гермиона вздрагивает и тщательно моргает, потряхивая головой. - Что случилось? Джинни отодвигает в сторону полог палатки и предлагает Гермионе зайти первой. Та почему-то колеблется. Что за таинственность? В сердце вдруг стукается тревога. Рона ранили? Убили? И теперь он лежит там… Глупости. Джинни не была бы так спокойна. Она выла бы в голос и каталась бы по земле до прихода Гарри, а после всю ночь Гермиона слушала бы ее стенания. Джинни поступила именно так, когда погиб Артур. Даже Молли вела себя более пристойно. Возможно, это неверное слово, но Гермиона не может придумать никакого другого. Пристойно. Достойно. Достоинство. Гермиона думает, что она ведет себя с достоинством, хотя почти все ее друзья погибли на этой войне. Конечно, она плачет по ним, но никогда – у всех на виду. Для нее это словно снять штаны и помочиться при окружающих. Она всегда стыдилась своих эмоций, а сейчас война, и нет ни малейшего повода демонстрировать их, напоминая остальным, как все плохо. Гермиона набирает воздуха в грудь и наклоняется, проходя в палатку. Он сидит там. Посередине, на низеньком табурете. Ждет ее. И неспешно встает, когда видит Гермиону. - Мисс Грейнджер. Голос его – сама любезность. Взгляд устремлен на нее и только, ни малейшей искры внимания для стоящей за плечом Гермионы Джинни. Гермиона удивлена. Она не думала, что когда-нибудь встретит его еще раз. Ей казалось, что то их расставание ознаменовало сбой новую эру. Целую эпоху, в ходе которой Гермиона не увидит его больше еще и потому, что не захочет сама. - Мистер Малфой, - обращается она к нему столь же официально, как и он к ней, и это – их маленькая негласная договоренность. Она помнит, что умеет складывать губы в «Люциус», а его язык способен начертить «Гермиона». Этих знаний достаточно. Малфой кивает. Он явно доволен тем, что слышит, и тем, кого видит. В руках у него нет привычной трости, волосы собраны за спиной, сюртук не нов, хоть и тщательно отутюжен. Гермиона внезапно мстительно думает, кто же заботится о его одежде теперь, когда Нарцисса и Драко перешли на сторону авроров, а магия для Пожирателей перестала быть безграничной, и следует пользоваться ею как можно аккуратнее. Что Малфой забыл здесь? Кто пропустил его? Гермионе хочется задать все эти вопросы, но она молчит и выжидающе смотрит на неожиданного гостя, полагая, что рано или поздно он озвучит причину своего пребывания здесь. Так и есть: устав от молчания, Малфой делает один небольшой шаг по направлению к Гермионе и тихо говорит: - Мне нужна ваша помощь, мисс Грейнджер. Он фактически ничего не сказал, но Гермиона уже знает. Знает и чувствует, как холодок пробегает по спине, сверху вниз и обратно, забирается под волосы и обвивается вокруг шеи ледяным шарфом. Малфой едва улыбается, на лице его собираются морщинки. Раньше их там не было, они делают Малфоя более… человечным. Гермиона все смотрит на него, молча и с легким вызовом. - Я ничем не могу вам помочь, - говорит она, наконец. Малфой улыбается ей шире. - О, - говорит он вкрадчиво. – Еще как можете. - Что за помощь вам нужна? – влезает в разговор нетерпеливая Джинни, которой явно любопытно, что враг забыл на их территории. Еще более ей любопытно, должно быть, как Малфой сумел сюда пройти, если Пожирателям нет хода под купол. - Выйди, - резко говорит Гермиона, и Джинни только с повторного оклика понимает, что это относится к ней. Она обиженно выбегает – и вечером будет жаловаться Гарри, - но Гермионе все равно. Не сводя взгляда с улыбающегося Малфоя, она протягивает ему руку. Что-то трескается в его взгляде, когда он, помедлив, складывает свои пальцы в ее небольшую ладонь. Гермиона все еще смотрит на него, резко задирая рукав мантии. Малфой ахает, бледнея. Так и есть. Гермиона опускает глаза. Кожа на предплечье содрана чем-то острым. Большой кусок. Уродливая рана, на которую мерзко смотреть. Нет ни бинтов, ни остатков мази. Ничего. Только красное мясо в лохмотьях кожи, и у Гермионы бурчит в животе. Не от вида, нет. От мыслей. Она думает о мясе. Обычном - свином или курином. То, чего им так не хватает. Воды и еды. Они здесь на последнем истощении, а Малфой явно не голодает, как, наверное, и остальные Пожиратели. Гермиона хмыкает, не разжимая пальцев, не отпуская Малфоя. Пожиратели… Жрут. Пожирают. Сжирают. Набивают чрево. Гермиона непроизвольно стискивает пальцы, ногти впиваются в руку, лишенную кожи. Малфой сгибается и ахает, пытается освободиться, но Гермиона его не пускает. - Я ничем не помогу тебе, - шипит она зло, сверкая глазами и все сильнее вонзая ногти в покалеченную руку. – Ты его упустил. Ты сам его упустил! Ей хочется ударить Малфоя. Пустить ему кровь, сделать еще больнее, чем она делает сейчас. Лицо приближается к ее лицу, глаза Малфоя подернуты пеленой. Гермиона думает, что это боль, но больше всего эта дымка напоминает безумие. - Я покалечил себя, чтобы пробраться сюда, - шипит он в ответ, ничуть не удивляясь тому, что Гермиона не выказывает должного уважения к старшим. – Ты не смеешь мне отказывать! О, Гермиона смеет. Она много чего смеет, ей не тринадцать, не пятнадцать и даже не восемнадцать лет. Она слишком выросла с момента их последней встречи. Она научилась быть жесткой. Гермиона, наконец, отпускает чужую руку, и Малфой поспешно накидывает на нее мантию, морщась. Гермиона отстраненно думает, что это, наверное, было безумно больно: сдирать черную метку вместе с кожей. Неужели он настолько любит его? А она любит? Или она уже смирилась? - Я ничего не могу, - сухо говорит она. – Слишком мало магии. Слишком мало всего. Малфой выдыхает в ее сторону: - А если мы объединим силы? О таком Гермиона никогда не думала. Почему подумал он? Значит ли это, что он любит сильнее? Гермиона медлит перед тем, как кивнуть. Здесь, под куполом, в ожидании новой партии раненых, она может позволить себе немного надежды. Потому что тот, чьего возвращения пришел добиваться Малфой, унес с собой все разгадки этой войны.

-----

Как и полагалось любой третьекурснице, Гермиона была влюблена. О, все они там были такие: ее подруги, чужие подруги и не подруги вовсе. На первом курсе они влюблялись черт знает в кого, на втором вздыхали по Златопусту, на третьем… На третьем Гермиона научилась молчать. Потому что тот, в которого она влюбилась, мог вызывать лишь ненависть: настоящую, неприкрытую, такую свойственную подросткам. Профессор Северус Снейп понятия не имел, что в него может быть влюблена лучшая ученица Гриффиндора. Да и сама Гермиона долгое время отнекивалась от своих чувств, будучи в ужасе от открывшихся перспектив. Снейп был стар. Всего тридцать девять лет. Снейп был уродлив. Не так смазлив, как большинство признанных красавчиков. Снейп был врагом. От ненависти до любви… Гермионе нравились его пальцы: тонкие, изящные, покрытые отметинами от зелий, которые он и не думал сводить. Ей нравились его мантии, волнами огибающие тело, когда он стремительно шел куда-то. Ей нравились его глаза, умные и пронзительные, читающие людей насквозь. Будь Гермиона обычной девочкой, она бы видела в Снейпе лишь злобного преподавателя, любящего отравлять ученикам жизнь. Но она была слишком умной девочкой и смотрела немножко глубже. Чуть-чуть – и ей хватило, чтобы увязнуть. Она представить не могла, как велико будет ее разочарование, когда она узнает о Малфое. Старшем, разумеется. Младший был пафосен без причины, и пафос его раздражал Гермиону. Когда она врезала ему, то испытала невыразимое удовольствие. Возможно, что в тот день она врезала не только Драко, но и его отцу. Старший был статен. Он был богат. Он был красив, и все это с лихвой компенсировало недостаток в нем ума: Гермиона не могла не видеть, сколько усилий он прикладывает, чтобы держаться наравне с окружающими. Усилий, которые не требовались нескладному, бедному, некрасивому Снейпу. Вероятно, именно это и связало их, сложило, как два кусочка паззла. Гермиона узнала о них случайно: выбрала не тот момент, чтобы занести Снейпу свитки, переданные МакГонаггл. Они отпрянули друг от друга, едва она вошла, и черные волосы узлами связались с белыми, как в мире соединяются добро и зло. Конечно, Гермиона была умной, но все еще маленькой девочкой, и иногда мыслила слишком прямолинейно, забывая о множестве оттенков. Ей потребовалось много времени, чтобы пережить новые знания, а Снейпу – чтобы поверить, что Гермиона не собирается его выдавать. Иногда ей казалось, что он делает все возможное, чтобы выжать из нее дикий крик, а потом сказать с отвращением, что она не умеет хранить секреты. Она все сохранила. Но, встречаясь взглядом с Малфоем, когда он приезжал в Хогвартс, не отказывала себе в удовольствии слегка кивать ему при встрече, как равному. В конце концов, он украл у нее мечту. Малфой медлил, но всегда кивал в ответ, хотя ни разу никому не дал понять, что с Гермионой их может что-то связывать. Иногда Гермионе казалось, что у них любовный треугольник. Она почти верила в то, что была брошена Снейпом ради Малфоя, и эта вера долгое время грела ее: Малфой был всяко лучше какой-нибудь женщины. Пожалуй, Гермиона даже смогла бы разделить Снейпа с ним, если бы ей предложили. Но никто не предлагал, разумеется. Когда началась война, когда Гермиона побывала в руках Беллатрикс и сумела выбраться живой, Малфой соизволил заговорить с ней. Впервые за долгое время. - Ты знаешь, где Снейп? – спросил он, озираясь, боясь, что кто-нибудь увидит, как он разговаривает с грязнокровкой. Измученная, окровавленная, тонущая в боли Гермиона только покачала головой. Снейп ушел из Хогвартса сразу после гибели Дамблдора. Исчез так надежно, что ни один магический радар не мог его обнаружить. Все считали его предателем, и только Гермиона смутно чуяла, что что-то здесь не так. Что он не ушел бы так просто, не будь на то великой причины. Малфой долго смотрел на скорчившуюся на полу Гермиону, потом вдруг прошептал что-то и поспешно ушел. Звук его шагов еще не успел стихнуть, а боль от ударов и порезов уже прошла. Гермиона сумела сесть, понимая, что осталась одна. Малфой мог не помогать ей. Более того – он должен был не помогать. И все же помог. Гермиона не думала, что полюбит его в тот же миг, однако если бы ей случилось выбирать между ним и другим Пожирателем, теперь бы она без колебаний выбрала его. Он сделал это только потому, что она знала про него и Снейпа? Или по какой-то другой причине? Второй раз они столкнулись незадолго до сотворения купола над лагерем авроров. Гермиона тогда еще выходила в бой, хотя Гарри и Рон всячески противились этому, но сидеть в лагере и лечить раненых было слишком тяжело. Кроме того, Гермиона смутно понимала, что вскоре ее свобода будет ограничена, а потому хотела надышаться перед заключением хотя бы так. Магия кончалась и в ее палочке, но она посылала вперед заклинание за заклинанием, упорно, упрямо надеясь, что хотя бы некоторые из них достигнут цели. Она почти не видела противников – все вокруг застилал густой дым, из которого вдруг вынырнул Пожиратель. Гермиона замахнулась на него, готовя Аваду, и лишь какой-то счастливый случай заставил ее подавиться на вдохе при произнесении заклинания. Бледный, как смерть, Малфой сдернул маску и прошептал: - Его нигде нет. Гермиона безошибочно поняла, о ком он говорит, и только кивнула. Дым все еще надежно скрывал их от посторонних глаз можно было не бояться, что Гарри или Рон увидят ее с Малфоем. Его гибели Гермиона не хотела. Должно быть, оттого, что этого не захотел бы Снейп, предатель Снейп, кинувший всех и разом. - Зачем ты ищешь его? – спросила Гермиона, устало опустив палочку. Магия подрагивала где-то в руке. Малфой едва дышал и все еще был бледен. - У него ключ, - сказал он, словно наглотавшись того тумана, что вился повсюду. Гермиона пожала плечами. - Ключ? Конечно же, она не понимала. И не сомневалась, что Малфой вряд ли станет ей что-то разъяснять. Но у них, как оказалось, было слишком много времени. Он сказал ей, что Снейп знает, как все это прекратить. Что Дамблдор знал и передал ему этот секрет. Что Гарри, как и Пожиратели, ведут пустую войну, битву ни за что. А Снейп, исполнив последнюю волю хитрого старика, исчез, чтобы закончить начатое. - Но Волдеморт мертв, - устало напомнила Гермиона. – Все и так кончено. - Разве? – прошептал Малфой, склоняясь к ней. – Разве? От него почему-то пахло костром и застарелой кровью. Так же, как от любого аврора. Гермиона не смогла не согласиться, понимая, что война может кончиться только тотальным уничтожением. Уничтожением магии. Пока есть волшебство, пока есть темные и светлые волшебники, им всегда найдется, что делить. Всегда найдется, кого убивать. Волдеморт был одержим идеей уничтожения нечистокровных народов – Гитлер в мантии. Кто сменит его на посту мирового диктатора? С какими идеями возглавит он новую армию тьмы? Людские войны были ограничены ресурсами. При должной подпитке магия не иссякнет никогда, и кто знает, как скоро новый Волдеморт найдет этот источник. - Ты не можешь хотеть этого, - пробормотала Гермиона, с прищуром глядя на чуть порозовевшего Малфоя. – Это вся твоя жизнь. Она не верила ему. Хотела бы, но не могла. Малфои были чистокровными – разве кто-то из них сможет когда-нибудь взаправду отказаться от собственного могущества? Гермиона смогла бы. И Гарри. И, может быть, Уизли. Но остальные? Это как отрубить руку или ногу: можно жить и так, конечно, вот только как хороша будет эта жизнь? Малфой развел руками. - Я – нет, - отозвался он, отступая в туман. – А он – да. Гермиона осталась одна, гадая, врет ли ей Малфой или действительно ставит интересы и желания Снейпа на первый план. Она бы поставила. По крайней мере, в этом вопросе. Потому что она тоже знала историю жизни Снейпа.

----

На одном из множества рассветов Гермиона решается, наконец, исполнить то, что просит Малфой. Она оставляет палатку, воровато оглядываясь, убеждаясь, что все спят, что никто не пойдет за ней следом, не проследит и не остановит. Она собирается творить магию: темную, как самая мрачная ночь, страшную, как бездна, в которую будешь падать вечность. Гермионе ничего не нужно для этого ритуала – только сердце, которое она вырезала из груди очередного мертвеца, ведь ему оно уже без надобности. Из сердца еще капает кровь, отмечая тропинку, которую Гермиона протаптывает в вереске. Она будет взывать к иному миру. К миру теней, и Снейп, жив ли он или мертв, не сможет ее не услышать. Почему? Потому что либо он сам тень, либо все еще обладает ею. Гермиона – женщина, только им дозволена такая магия. Этой магии не учат ни в одной из школ, о ней не упоминают в светских беседах и не обсуждают за ужином. Гермиона узнала основы ее самостоятельно, в запрещенной секции библиотеки, куда, как водится, доступ ей был запрещен. Но она упрямо ходила, сжимая зубы и рискуя навсегда лишиться возможности колдовать: запрет был строжайшим. Теперь ей кажется, что Снейп знал, куда она ходит и что читает. Знал и оберегал ее секрет, как она оберегала его. Гермиона понятия не имеет, с чего она это взяла, но ей приятно так думать. Ей приятно знать, что в каком-то смысле она владеет двумя взрослыми мужчинами, которые ей – чего уж скрывать – вполне симпатичны. Враги врагами, но с Малфоем Гермиона была знакома и до всей этой ерунды, которую заварили окружающие. Иногда она позволяет себе забывать, что и Снейп, и Малфой оба участвовали в подготовке к войне, которую теперь никто не может закончить. Она опускается на колени, кладет на холодную сырую землю сердце и взрезает его ножом, затем тем же самым ножом надрезает ладонь себе и капает пару капель себя прямо в алую сердцевину. От сердца не идет пар, не отделяется зримая магия, кровь не начинает хлестать фонтаном, но все равно чувствуется: что-то принялось меняться. Что-то, что заставляет изгибаться воздух, что прокатывается мурашками по всему телу, дергает за волосы на голове и в других местах, покалывает ладони. Гермиона неотрывно смотрит на сердце, которое вдруг содрогается. Один раз. Всего лишь один раз. Но этого достаточно. Гермиона судорожно выдыхает и сжимает ладонь, чувствуя резь: она никогда не совершала ничего подобного. Это настоящее ведьмовство, пришедшее из тех смутных времен, когда магглы жгли ведьм на костре, а сами ведьмы практиковали куда как более мрачные и жуткие ритуалы. Иногда Гермионе хочется оказаться там, она думает, что тогда все было честнее. Неподалеку от нее начинает сгущаться воздух, Гермиона, не мигая, смотрит туда. Она не шевелится ровно до того момент, как воздух спрашивает ее знакомым голосом: - Не рискну предположить, чем вызвал ваш интерес к себе, мисс Грейнджер. Он жив, и выходит из сплетенных теней еще более худой, чем раньше. Гермиона смотрит на него снизу вверх, язык прилип к нёбу. Надо встать, и Снейп подает ей руку в своей изысканно-насмешливой манере. Что-то никогда не меняется. - Малфой, - начинает Гермиона, и Снейп перебивает ее: - Неужели он что-то вам рассказал? Он раздражен, Гермиона думает, что это из-за того, что сделал Малфой, но потом понимает. Снейп не хочет быть героем. Ему претит вся эта шумиха, он – закадровый персонаж и с удовольствием занимался бы банальной озвучкой. Малфой – другое дело. Но судьба распорядилась так, что они поменялись местами. Гермиона смеется и мотает головой. Смех ненадолго приносит ей облегчение. Снейп взирает на нее с недовольным любопытством. - Вы призвали меня, чтобы посмеяться? - спрашивает он, и Гермиона понимает: он действительно был в курсе ее ночных приключений в запретной секции, иначе первым делом поинтересовался бы, где она узнала, как правильно взывать к теням. - Вы должны вернуться. Должны. Она не может заставить себя перейти на «ты», хотя война давно уже сравняла всех и каждого. С Малфоем у нее получается лучше. Малфой, несмотря на все свое богатство, на свою холеность, на свою дерзость, намного проще Снейпа. Ближе к Гермионе, как бы ни претила ему мысль о близости к грязнокровке. Солнце встает все выше, скоро оно начнет не только светить, но и греть. Снейп отстраненно смотрит на горизонт, Гермиона следит за ним, не зная, что сказать. Она сделала свое дело. Видимо, больше никто не испытает в ней необходимость. Это тревожит ее ровно до того момента, как Снейп уверенно говорит: - Вы вызвали меня. Давайте же вызовем и Люциуса. Он криво улыбается Гермионе и разворачивается, направляясь прямиком к лагерю авроров. Гермиона, чуть помедлив, отправляется следом, предпочитая не думать ни о чем. Но что-то подсказывает ей, что Снейп разобрался в том, как следует прекратить эту никому ненужную войну. И, быть может, она еще пригодится им в колдовстве. Им обоим. Сердце наполняется радость предвкушения. Гермиона откуда-то знает, что с этими двоими она не заскучает никогда.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.