Жена по объявлению

Дни неумолимо становились длиннее, и февральская капель умиротворительно стучала по влажному асфальту за окном. Не менее убаюкивающе звучали и падающие с потолка капли подтаивающей воды в палате, давно не видевшей руки хорошего мастера. Капли звонко стукались о заботливо подставленный стальной таз времён СССР и стекали в единую лужу, в которую, по всей видимости, впоследствии добавлялась заварка и разливался ароматный чай для пребывающих в стационаре больницы. По крайней мере, так думалось Мише. Он лежал с закрытыми глазами, но отнюдь не спал. То и дело парень раздражённо морщился от наскучившей водяной трели. Возмущение по поводу условий проживания в палате «эконом-класса» нарастало с каждым днём — Миша, очевидно, привык к «бизнес» или хотя бы «люксу», но свои претензии высказывал редко и крайне осторожно. Он понимал, что чем быстрее он пойдёт на поправку, тем быстрее его переселят в ещё более плохие аппартаменты — общую камеру. Возможно, даже с соседями. А здесь, по крайней мере, он один, не считая периодически меняющегося конвоя из сотрудников правоохранительной службы. Но изображать из себя тяжелобольного с каждым днём было всё тяжелее — Миша уверенно шёл на поправку. Когда он очнулся, к нему приехала мать, но лишь затем, чтобы вправить мозги. Она кричала, что снаркоманившийся сын-криминальник больше ей не сын, что он — позор семьи, и что нужно было слушаться её и хорошо учиться, а не бесконечно играть «в эти ваши компьютеры». Естественно, когда непутёвое дитя попросило денег на адвоката, мать ему отказала, и с тех пор они не виделись. Мишу можно было бы даже пожалеть. В прошлом староста своей группы и перспективный студент, который мог добиться хороших результатов по учёбе и пойти работать по специальности. Но не захотел. И это было его решением — идти на поводу у своих мимолётных «хотелок», жить в удовольствие. Этот путь привёл его сюда — на больничную койку после тяжёлого пулевого ранения, которое чудом не убило парня. Ко всему прочему, он лишь наполовину жертва, а на другую половину — подозреваемый. Поэтому, пока ведётся следствие, Миша не отсвечивает и надеется на «авось». Вдруг против него так и не смогут найти доказательства? Сейчас парень подозревался в убийстве и в умышленной попытке причинения вреда здоровью, а также в содействии ряду других преступлений незаконной группировке. Нехилый послужной список. И из всех произошедших событий радовало только одно — Акулову тоже достанется. Даже ему будет сложно избежать уголовного наказания, и тогда про свою чёртову адвокатскую карьеру ему придётся забыть, даже если отделается условкой. Впрочем, разговаривать со следствием и давать какие-то показания парень не спешил — у него было право хранить молчание. Для начала он хотел проконсультироваться с адвокатом, назначенным ему государством. Пускай и бесплатным, но он обязан был помочь Мише. Возможно, получится даже обсудить стратегию и отмазаться от одного из преступлений, а то и ото всех. Существовал и ещё один вариант. Если к нему придёт Соня, может, выйдет с ней сговориться и выставить всё так, будто Миша пришёл к ней на помощь в обмен на умолчание о том, что именно Акулов его подстрелил. Ведь других свидетелей там не было. В коридоре послышалось шарканье и неразборчивый диалог. После этого в палату зашли четверо — двое из «охранного конвоя», а также какой-то дедуля в сопровождении паренька в очках с толстенными линзами в стиле явно забитого ботаника, что тащил за ним громоздкие папки с бумагами и чемодан. — К вам адвокат, — безучастливо сообщил «охранник», после слов которого Миша мигом открыл глаза и подвинулся к неудобной низкой спинке, стараясь занять сидячее положение. — Можем мы пообщаться наедине? — добродушно попросил дедуля, проходя в палату и даже не посмотрев на подзащитного. — А вы у нас… Аркадий? — уточнил он. — Михаил вообще-то, — поправил деда парень, но тот уже не слушал и объяснял помощнику, куда поставить папки. Парень пребывал в молчаливом негодовании. Что этот старпёр мог полезного ему сказать? Тем временем сотрудники полиции, как ни странно, без всяких проблем послушались адвоката и вышли из палаты, однако тени от их силуэтов виднелись из-под щели между дверью и полом. Сбежать не выйдет, разве что — в окно, но даже там путь преграждали решётки. А пока Миша обдумывал сложившуюся ситуацию, адвокат устроился напротив койки на стуле, услужливо подвинутым суетливым пареньком, и взял в руки свои бумаги. — Итак, Аркадий, пожалуй, и нам пора представиться. Я ваш адвокат — Семён Артёмович, а это мой помощник — Дима. Для начала я хотел бы, чтобы вы изложили свою версию произошедших с вами событий, а затем мы пообщаемся на предмет… — Извините, а можно мне додстер? — перебил его Миша. Густые брови Семёна поползли в сторону линии роста седых волос. — Простите, я вас не понял, Аркадий. Вы можете повторить? — попросил адвокат. — Да не Аркадий я, а Михаил! — возмущённо повысил он голос. — Додстер — это типа шаурмы из «До-до пиццы». Просто жрать хочется нереально, тут сплошными помоями кормят, — всё же разъяснил Миша и кивнул на копошащегося в папках Диму. — Ну вон пусть ваш помощник сбегает пока, она тут недалеко. Я деньги отдам. Он перевёл взгляд обратно на деда и обнаружил, что тот сидит с закрытыми глазами. В моменте Мишу охватила мелкая паника — подумалось, что старик помер. Но негромкий храп в следующую секунду перевёл эмоциональное состояние из испуга в недоумение пополам с гневом. — Эй, ты! Разбуди своего начальника! — скомандовал Миша, обращаясь к помощнику адвоката. — Это вообще нормально, что он так вырубается? Дима послушно отошёл от тумбы, оставив папки в покое, и подошёл к койке. Вот только вместо того, чтобы будить деда, он взял с его стопочки верхний лист, медленно скомкал его, попутно обойдя спящего начальника, и наклонился перед лицом Миши. Только сейчас, будучи так близко, он рассмотрел за толстыми очками и тёмно-русыми волосами лицо Димы. Который оказался никакой не Дима, а Акулов Александр Александрович собственной персоной. Едва Миша открыл рот, чтобы закричать, бывший преподаватель бесцеремонно запихал туда скомканный лист и сверху прикрыл всё это дело кулаком. — Додстер тебе, значит. Проголодался, бедненький, — сквозь зубы с недоброй ухмылкой, не обещающей ничего хорошего, процедил Саша. С какой-то вялой надеждой парень перевёл взгляд на адвоката, который продолжал себе мирно спать. Но даже если бы он проснулся, вряд ли бы стал вмешиваться — в конце концов, Семён с самого начала согласился посодействовать этой беседе, когда Акулов нарисовался с данной просьбой. Проблемы возникли только с полицией, и тут пришлось уж воспользоваться своим старым поддельным паспортом. — Значит так, додстер. Тебе крайне не повезло, что ты остался в живых, потому что если с этого момента вякнешь что-то неправильное, тебя ждёт что-то похуже, чем смерть или тюрьма, — адвокат не спешил убирать кулак, отчего Миша в скором времени стал закашливаться. — Прокапывание в платной поликлинике не поможет. С волками жить — по-волчьи выть. А с быдлом общаться на их языке. Мишу всё ещё было не жалко. Как самому парню немного ранее — не было жаль Соню, которая первым делом бросилась оказывать ему первую помощь, хотя сама только что едва не умерла от его рук. Но и с её стороны данные действия не были актом пресловутой жалости. Закончив с первой помощью, она принялась тереть пистолет снегом, постаравшись удалить с него отпечатки пальцев Саши и оставляя свои. Чтобы выставить это всё как самооборону. Акулов был против. Он прекрасно знал, что при таком раскладе суд будет состояться над Соней вместо него, а при превышении самообороны и нанесении тяжких увечий ей никак не избежать уголовного наказания. Даже условное — перечеркнёт её путь в карьеру прокурора. И Захарова мыслила так же, но уже в отношении Саши. Если из них двоих кому-то и придётся лишиться должности — пусть это будет она. В конце концов, Акулов не стрелял бы, не окажись девушка в этом положении. Он просто спасал её и не должен из-за этого поплатиться карьерой и делом всей жизни. Наверное, это был единственный раз, когда он согласился поступить не по-своему. Но если их ложь вскроется теперь, жертва Сони будет напрасна, и они оба не смогут работать в юриспруденции. Собственно, по этой причине адвокат доносил до Миши чрезвычайно важные ценные указания, а точнее — ту версию событий, которую несостоявшийся член банды Джонсона должен был излагать слово в слово. Благо, опыт вдалбливания в бо́шки нерадивых студентов важной информации у Акулова был колоссальный, тем более — при личной заинтересованности. В ночь после разъяснительной беседы с Мишей он долго не мог уснуть. Тревожили небезосновательные сомнения по поводу дальнейшего процесса суда, на котором Саша не мог быть адвокатом Сони, поскольку его призвали в качестве свидетеля. В целом вся эта тягомотина с судами только начиналась с Захаровой. Но всё, рано или поздно, подходит к концу. По крайней мере, Акулов надеялся на то, что череда мрачных событий с сегодняшним освобождением Сони из временного изолятора, наконец, завершится. Он ехал за рулём уже нового автомобиля, по-прежнему белого, но теперь — мерседеса, и, щурясь, смотрел на уже пересёкшее горизонт солнце, которое едва-едва начинало становиться весенним. В этом моменте предвкушения счастья хотелось задержаться, и адвокат немного опустил окно, вдыхая ещё прохладный, но пахнущий уже несколько иначе воздух. Когда Саша подъехал, девушка уже была на улице. Она остановилась на крыльце здания, с каким-то удивлением рассматривая облака. В один момент Соне показалось, что их можно потрогать, и она протянула ладонь к небу, но пальцы неуклюже захватили воздух и Захарова улыбнулась. Похоже, долгожданное освобождение, да ещё и в столь замечательную погоду — и правда не сон. Соня заметила адвоката лишь тогда, когда он вышел из автомобиля и остановился на краю тротуара напротив лестницы. Акулов смотрел на неё — уставшую за всё время расследования и пребывания в изоляции, но такую счастливую сейчас, и тоже чувствовал неисчерпаемую благодать. Любовался, пока брюнетка не встретилась с ним взглядом. Никто не решался сделать шаг. Что может быть лучше, чем лицо человека, которому ты доверяешь больше всего на свете? После всех событий и судов, в которых нужно было быть сильной, в присутствии Саши на глаза невольно накатили слёзы слабости. Однако Соня не хотела рушить такой момент своими переживаниями, проглотила комок в горле и слегка натянуто улыбнулась. Желание поплакать улетучилось к тому моменту, когда она спустилась со ступенек и остановилась в метре. — Я за тобой приехал, — неловко констатировал Акулов, впервые чувствуя какое-то дурацкое волнение рядом с девушкой, которое присуще, скорее, неопытному школьнику, чем ему. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он, опустив глаза. Захарова опять улыбнулась, но на этот раз искренне. Она взяла преподавателя за ладонь и приложила к своему животу в районе желудка. — Слышишь, как урчит? — спросила она. Через слой зимнего пальто, конечно, слышно не было, но мужчина поверил на слово. — Безумно хочу кушать! — продолжила Соня. — Чего-нибудь вредного, вроде бургеров, у тебя не припрятано? — она стала с интересом принюхиваться к карманам его куртки. Бургеров, как и наггетсов с картошкой фри, в этот раз почему-то не оказалось. — О чём речь? Любой каприз!.. За ваши деньги, — ухмыльнулся Саша, а когда Соня в шутку пригрозила кулаком, за локоть притянул её к себе и заточил к крепкие объятия. Такие уютные и мягкие, особенно в этой куртке, которую Захарова сжала на спине, ощущая под пальцами холод ткани. Она с удовольствием уткнулась в приоткрытый воротник, из которого выглядывал свитер, а затем потянулась за поцелуем. Он уже не был смущённым или осторожным. Он был голодным. Словно два путника, заблудившиеся в пустыне, нашли источник свежей колодезной воды. Их языки переплелись, нетерпеливо прощупывая друг друга и, казалось, это может длится вечность, если бы не внезапный железный вкус во рту у адвоката. Акулов отстранился, с беспокойством глянув на брюнетку. Из нижней губы сочилась тонкая струйка алой крови, тут же сворачиваясь на ещё прохладном воздухе. Соня ойкнула и вытерла губы ладонью, которые обсохли и потрескались за время пребывания в изоляторе. За плечом только сейчас она обратила внимание, что железный конь уже не тот, что прежде. — Тачки забугорные, значит, меняет как перчатки, а уж бургером даму угостить не может, — пробурчала Соня, тем не менее, без мешканья поспешив к пассажирскому сиденью, замёрзнув стоять, и Саша последовал её примеру. До ближайшего фудкорта в торгово-развлекательном центре было недалеко. Двое ехали и любовались городом, который, как и природа, готовился к уверенно наступающей весне. Только в моменты спокойствия можно замечать такие простые и прекрасные вещи и, что немаловажно — радоваться им. — Не жалеешь о своём решении? — первым нарушил тишину Акулов, на мгновение бросив взгляд на брюнетку. Этот вопрос, сформулированный без конкретики, беспокоил его уже не один день и наверняка будет продолжать беспокоить и дальше. Соня перевела взгляд с переднего окна на боковое, с интересом рассматривая машины в правой полосе и пешеходов за ними. — Нет, — просто ответила она, как есть. — Я пока не знаю, чем буду заниматься теперь, но для начала хочу дописать магистерскую диссертацию и защитить её. Только на это время мне снова придётся побыть твоей домохозяйкой «по объявлению» — усмехнулась Захарова. Акулов покосился на неё с неким подозрением на предмет серьёзности выданных слов. Ему казалось очевидным, что после всего произошедшего его долг — сделать так, чтобы она не нуждалась в деньгах даже при полном отсутствии работы. Не только долг, но и желание. Сама же Соня не имела намерений сидеть у него на шее… по крайней мере, не всегда. Взятие вины за нанесение тяжких увечий не было для неё верным способом повесить на адвоката ошейник и заставить его быть пожизненно обязанным. Даже если по какой-то причине они однажды разойдутся — она не будет жалеть. Но о далёком будущем сейчас действительно не хотелось размышлять. Хотя бы чуть-чуть требовалось пожить сегодняшним днём. Любоваться улицей и людьми, кушать вредные горячие бургеры, видеться с друзьями и заниматься учёбой. Верно. Просто жить.