Времена года

Началось все с того, что Лукаш шел с занятий домой, благо настроение было соответствующее, и погода позволяла насладиться пешей прогулкой после четырех часов учебы и сидения над книгами в библиотеке. Ничто, как говорится, не предвещало, и вдруг он услышал, что его зовут по имени. - Ох, дорогой ты мой Лукаш! – донесся до него вкрадчивый голос с непонятными ласковыми интонациями, которые заставили его настороженно замереть еще до того, как он понял, что обращаются к нему. Лукаш отучился в Дортмунде уже семестр, но приятелей у него было мало, поэтому он очень удивился. Звали именно его, сто пудов. И звал кто-то очень близкий и родной. Никто из его немецких знакомых не только не мог правильно выговорить его имя, но и не задумывался о том, как оно в принципе произносится. Большая часть местных на автопилоте обращалась к нему «Лукас», и он, можно сказать, им в этом не препятствовал. Преподаватели по этому вопросу не заморачивались, и первое время Лукаш всякий раз вздрагивал в ответ на «герр Пишек», как немцы интерпретировали для себя произношение его фамилии. А тут внезапно именно так, как нужно. Сто лет не слышал уже этого звука – что-то среднее между «л» и «в», с такой протянутой «у», что кажется, что первой буквы и нет совсем. Лукаш остановился и начал лихорадочно осматриваться, кто бы это мог его позвать. - Лукаш, ну? – в этой фразе смешались настойчивость и смутное отчаяние. Такому голосу очень хотелось ответить. Вот только с поиском источника звука явно были проблемы. – Ннну-у-у?.. Ну же, Лукаш! От этого обращения у Лукаша даже мурашки по спине пошли. Он не он будет, если пройдет мимо, сделав вид, что его это не касается. Он огляделся. По безлюдному проулку осенний ветер нес ярко-желтые кленовые листья. Лукаш шагнул навстречу неизвестному. - Лукаш, гаденыш ты гданьский, я тебя спрашиваю, – вопрошали откуда-то из ближайших кустов. – Где трубы? Что значит «Не успел»? Я тебя во сколько на склад послал? Склад до скольки работает? Сколько минут туда надо ехать? Где трубы, я тебя еще раз спрашиваю? Как у тебя с математикой, Лукаш? – ирония вопросов забавно сочеталась с искренним возмущением. - В свое время на отлично сдал, – признался Лукаш. Сердце громко билось в необъяснимом волнении. - Ну, так рассчитай неустойку, лопух. Вот теперь Лукаш понял, что разговаривали не с ним и звали не его. Видимо, незнакомец обращался к какому-то поляку-тезке, но отступиться он уже не мог. Это было бы вдвойне глупо – раз уж начал разговаривать с незнакомцами на улицах, так доведи дело до конца и познакомься. Такое разрешение возникшего недоразумения казалось ему логичным. - Что значит «завтра»?.. Мне они нужны были сегодня, понимаешь ты, зараза, – в голосе говорившего сквозила досада. - Простите… – не выдержал Лукаш. – А вы где? Раздался хлопок двери автомобиля. Из-за кустов, отделяющих проезжую часть от тротуара, вынырнул широкоплечий парень в синем рабочем комбинезоне. Он растерянно пялился на Лукаша, одной рукой почесывая волевой подбородок, а второй прижимая мобильник к уху. Вот теперь Лукашу стало по-настоящему неловко. - Лукаш – это я, – признался он и вздохнул. - Молодец, – недоуменно сказал парень. – А я – Якуб. Куба. Так они и познакомились. - Подожди, – велел Куба, выставив в его сторону растопыренную ладонь, и Лукаш замер, боясь дышать. – Так вот, значит, ладно, Лукаш. Повезло тебе, засранцу. Не иначе, как твой ангел-хранитель помог. Хорошо. Давай завтра. Но чтоб прям к девяти и ни минутой позже, соображаешь?.. Угу. Отбой. Куба, очевидно, нажал на «завершить разговор», отнял телефон от уха и принялся молча осматривать Лукаша. Лицо его при этом ничего не выражало. Даже было немного странно – столько эмоций в голосе и так мало мимики. Лукаш не шевелился, чтобы не спугнуть нового знакомого, и в свою очередь пристально разглядывал его. Ростом они оказались приблизительно одинаковы, да и внешне были очень похожи: светловолосые, светлоглазые, круглолицые. Единственным радикальным контрастом была одежда – Лукаш старался выглядеть в университете как можно более строго и поэтому надевал на учебу рубашку и пиджак, хоть и дополнял их демократичными джинсами. У Кубы вид был, что называется, рабочий. Но ему удивительно шла эта деловитость человека, занятого делом, в котором он разбирается и которое он любит. Впрочем, пока это были только какие-то невнятные догадки. Лукаш понятия не имел, чем все обернется. В воцарившейся между ними тишине было слышно, как на соседней улице проехал мотоцикл. - По пиву? – спросил Куба. – В честь знакомства? Лукаш смущенно пожал плечами и переложил папку с конспектами из одной руки в другую. Он был еще ни в чем не уверен, а Куба смотрел на него, не отводя взгляда, и было в этом нечто подкупающее, ради чего хотелось сделать что-то необычное. Например, бездумно согласиться. В конце концов, в том, чтобы выпить немного пива, нет ничего предосудительного, даже если сегодня еще только среда, а не пятница. Лукаш сдержанно кивнул и напролом продрался через кусты на дорогу. Куба ехидно хмыкнул, сел в машину и завел мотор. Лукаш пристегнулся и протянул ему руку. Куба пару секунд с улыбкой присматривался к его ладони и лишь потом крепко пожал. Это было приятное прикосновение. От него шли тепло и сила. - Ну, – начал Куба незатейливую беседу, – какими судьбами в Дортмунде? Чем занимаешься по жизни, Лукаш? – он с видимым удовольствием произносил это имя. - Институт философии и политических наук, – скромно отрекомендовался Лукаш. – Четвертый семестр. - А что не в Берлине? - А в Берлине были первые два, – ответил он. – Но там я всю теорию перелопатил, а тут один профессор практикой занимается, не совсем тем же самым, но достаточно близко… - Страны Восточной Европы в двадцать первом веке? – со знанием дела поинтересовался Куба. – Внутрирегиональные политические процессы на посткоммунистическом пространстве? Лукаш опять тяжко вздохнул и покосился на собеседника. Он не в первый раз это слышал. В общем-то, эта тема была модная, поэтому почти все сначала об этом думали. Правда, у него дела обстояли немного не так: - Космологические антиномии Иммануила Канта как предмет трансцендентного эмпиризма в постиндустриальном обществе. - Конечно, ясно, чего же тут неясного, – усмехнулся Куба, окинул его сомнительным взглядом и вдруг захохотал. Лукашу и самому стало смешно. - А ты? – спросил он. Заморачиваться вежливыми обращениями после такого ржача было как-то глупо, и он сразу перешел с новым знакомым на «ты», без прелюдий. Им навстречу сквозь по-осеннему прозрачно-стеклянный воздух неслись улицы, окрашенные медовыми лучами еще теплого солнца. - А я тут в Дорстфельде склады строю и торговый центр. Лукаш кивнул, и они обменялись понимающими ухмылками. Мол, не столь важно, главное, что мы теперь знакомы. Пивная оказалась вовсе и не пивной, а по-своему уютненькой забегаловкой с видом на Ревирпарк. Мебель в заведении была пластиковая, цветы на окнах – натуральные, тарелки – фаянсовые. Сочетание всего этого с большим плоским экраном на стене, который, как потом выяснилось, обычно показывал разные спортивные соревнования без звука (чаще всего футбол, но как-то они попали и на чемпионат по водным видам спорта, аккурат на женское синхронное плавание), создавало атмосферу непринужденности, а это было как раз то, что крайне подходило для установления контакта. Лукаш заказал жареную картошку, яичный салат и светлое, Куба выбрал шницель с гарниром и темное. Оба ерзали и осматривались. Первым свое любопытство решил удовлетворить Лукаш. - Часто тут бываешь? - Сегодня третий раз, – протянул Куба и медленно разложил и сложил обратно салфетку. – Мне тут сразу понравилось. Очень интересные окна, простое и при этом небанальное решение для экономии на освещении. - Давно в городе? – поморгал Лукаш. - Скоро два года. Сначала подрядился в Эссен на снос старой товарной станции возле университета, потом там же «Сатурн» строили, теперь вот здесь строим… – он равнодушно пожал плечами. Потом Лукаш узнал, что строительством Куба интересовался всю свою более-менее сознательную жизнь, да и происходил из строительно-рабочей семьи: дедушка по материнской линии занимался сооружением железных дорог, дедушка по отцовской строил ТЭЦ в Лодзи, родители имели какое-то отношение к производству специализированного дорожного покрытия, а старший брат работал в компании, которая возводила мост Миллениум во Вроцлаве. Гораздо позже, уже зимой, Лукаш выяснил, что Куба считается одним из самых опытных прорабов – прежде всего, потому что на стройках он работал с восемнадцати лет плюс, так или иначе, крутился там с пеленок. Но с виду ничего такого сказать по нему нельзя было. Разве что то, как придирчиво он проверил счет, указывало на дотошность в мелочах и привычку тщательно сверять документацию. Они тогда посидели-поговорили вроде как ни о чем, обменялись номерами телефонов, потом Куба отвез его к дому, и, договорившись еще как-нибудь пересечься, они разошлись. Но разошлись ненадолго. Ровно до пятницы. Куба по характеру на редкость соответствовал своему имени. Был он квадратно-кубический, спокойный и прочный, как скала, устойчивый к внешним влияниям и стихийным бедствиям. При нехватке кирпичей строить можно было прямо на нем, на качестве постройки это вряд ли сказалось бы. Из себя он выходил крайне редко, и, в случае чего, эти исключительные моменты также можно было бы использовать на пользу строительству, ибо извергаемый им в промышленных масштабах мат был поистине трехэтажным. Лукаш, который в общем и целом считал себя тихоней и нелюдимом, оказался на его фоне по иронии судьбы и из-за особенностей речи лукавым и местами даже игривым. Через пару месяцев их случайного знакомства, плавно переросшего в приятельство, именно он первым добродушно ткнул Кубу кулаком в плечо. Причиной их обоюдной радости было то, что местная «Боруссия» выиграла с разгромным счетом, и посетители забегаловки, где они традиционно встречались, находились в состоянии всеобщей эйфории, вот и они тоже почувствовали водоворот легкого возбуждения. Куба содрогнулся, что Лукаша несказанно удивило, но потом тоже одобрительно, как бы на пробу, похлопал его ладонью по колену мягким движением. Так они и подружились. И надо признать, это была довольно-таки необычная дружба, раньше у Лукаша такое происходило иначе. До Кубы дружба с другими людьми крошечной искоркой зарождалась где-то в глубине подсознания, медленно крепла и постепенно оформлялась в приятельские отношения. Это был долгий процесс, требовавший лично от него душевных сил и размышлений типа «уже друзья» или «еще знакомые». С Кубой все было не так – он как его увидел, так сразу почувствовал мгновенную и непреодолимую симпатию к этому человеку. Как будто его сердце, мозг, душа – или что там в таких случаях уместнее упоминать? – мгновенно приняли Кубу за своего, и Лукаш осознал «Я обязательно должен с ним подружиться, любой ценой!». Однако очевидна была определенная тщетность его попыток выковырять новоявленного приятеля из его скорлупы. Лукаш предполагал, что рано или поздно Куба сам вылезет, когда привыкнет. То, что ждать придется долго, это само собой разумеющийся факт – иначе с Кубой быть и не могло. Так что Лукаш смиренно ждал. Кубу к себе в гости он позвал как-то спонтанно. До этого они раз в неделю, как по расписанию, встречались в том маленьком ресторанчике, смотрели футбол на большом экране, жрали немудреный ужин и беседовали на родном языке о собственных обыденностях с перерывом на местные новости. Лукашу нравилось такое общение. По крайней мере, с поправкой на экспрессивность товарища, или точнее, ее практическое отсутствие большую часть времени, это оставалось напоминанием о том, что где-то, помимо библиотеки и семинаров по Шеллингу и Фихте, идет настоящая жизнь. И вот однажды в начале декабря Куба ему позвонил, чтобы сказать, что завтра на их традиционный ужин с футболом не придет, потому что будет занят до вечера. Лукаш потянулся, сидя на стуле, разминая затекшие конечности – звонок дал ему законную возможность сделать перерыв в тридцатишестичасовом марафоне по повторению немецкой классической философии перед контрольной работой: - Ммм… А заходи ко мне тогда под вечер. - Э? – сказал Куба. - У меня завтра контрольная, – стал рассказывать Лукаш. – И потом я планирую отсыпаться. А ты заглядывай, посидим у меня, расслабимся, все дела. - Не раньше девяти, – задумчиво протянул Куба. – Мне в Ганновер надо на встречу съездить, и я не знаю, когда оттуда вернусь. - Как будешь подъезжать, позвонишь. Поужинаем. Киношку какую-нибудь посмотрим. Ты какое кино любишь? – Лукаш сам пришел от своей идеи в восторг. - Всякое, – ответил Куба. По интонации его голоса это определенно означало согласие. – Выбери на свой вкус. А с меня пиво. - Отлично! Так они и сговорились. Куба позвонил в начале десятого, разбудив его своим звонком – Лукаш отсыпался после трудов праведных на благо мировой науки. Накануне он взял в прокате два первых попавшихся более-менее нашумевших боевика и закупился едой, поэтому оставалось только подняться, убрать постель и сунуть полуфабрикаты в микроволновку. Он сел на диване, откинул одеяло и поразился какой-то внезапной глухой тишине вокруг. Причина ее стала ясна тотчас же, стоило ему встать – оказывается, шел снег. Первый снег. Пока еще он сразу таял, опускаясь на землю, нежно поблескивая в свете уличных фонарей, но было очевидно, что такой снег – это всерьез и надолго. - Вот и зима пришла, – то были первые слова Кубы, когда минут через пятнадцать он подъехал и поднялся к Лукашу. - Проходи, – гостеприимно махнул рукой Лукаш. Куба с несколько испуганным видом замер в дверях, прижимая к груди бочонок с пивом. Наверно, можно было понять его неосознанный страх перед новым местом – особенно когда оно было очень небольшим. Лукаш на свой грант мог себе позволить не жить в общаге, а снимать двадцать шесть квадратных метров под крышей, считай, что на чердаке. Маленькая комнатка, где помещалось несколько самых необходимых предметов мебели, еще более крохотная кухонька, в которой вдвоем находиться было проблематично – но раньше Лукашу и не приходилось делить с кем-то свое личное пространство, – душевая, там же сортир, и коридорчик размером метр на полтора. Куба забился в угол дивана, пока Лукаш шнырял из комнаты в кухню и обратно, накрывая на стол, и то и дело поглядывал на крышу – потолка в общепринятом смысле в жилище Лукаша не было. Само место, где Лукаш обитал, было для студента очень даже козырное – буквально двадцать минут пешком до корпуса, чем Лукаш, собственно, иногда и пользовался при хорошей погоде, когда было не лень, и это как раз и было причиной их знакомства. За квартал останавливался один из маршрутов университетских автобусов, на нем Лукаш любил ездить с утра, и на нем же было удобно возвращаться из южной части университета вечерами. Спокойная часть города, и при этом локальный центр района – прямо через дорогу на маленькой площади, которую хорошо было видно из окна его комнаты, находилась и почта, и сберкасса, до ALDI и ReWe буквально десять минут по прямой. Стоящий наискосок на углу двух улиц дом упирался крыльцом в небольшой сквер с деревьями, и перед домом образовался маленький дворик. Окна комнаты выходили на запад, что Лукашу тоже нравилось – с утра солнце не светило в глаза, зато под вечер можно было наблюдать красивый закат. - Расскажи, что делал, – попросил Лукаш, чтобы разрядить обстановку. - Ездил договариваться насчет белого портланда на сорок два с половиной, – ответил Куба. - О да! Конечно, ясно, чего же тут неясного! – высказался Лукаш. Куба улыбнулся, снял свой серый вязаный джемпер, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки: - Помнишь, я тебе говорил, что у нас заказчик малясь с придурью? - По-моему, ты только об этом и говоришь, – бросил через плечо Лукаш, уходя в кухню. - Ну, значит, для тебя это не будет новостью! – продолжал Куба, повысив голос. – Так вот, склад складом, а для торгового центра ему вынь да положь белый цемент. Оно, говорит, красивше. - Н-ну? А в чем проблема? - А проблема в том, что по строительному стандарту для подобного рода сооружений нужно использовать портландцемент маркировки не ниже «CEM II 42,5». И фабрика в Эрвитте нам его исправно поставляла в нужных объемах. У нас был годовой автопродляемый контракт с «Шпеннер Цемент». - Но? – подбодрил Кубу Лукаш. - Но они не делают белый. Только серый. - Никогда не видел белого цемента, – Лукаш внес табуретку из кухни. - Да видел, только не обращал внимания. Кто вообще обращает внимание на цемент… - …кроме тебя, разумеется? - Не смешно! Ну, вот я и ищу нового поставщика, кто нам бы изготавливал белый портландцемент «CEM II N», а еще лучше «CEM II R» на каких-нибудь суперльготных условиях, потому что он, сцуко, дорогой... - И как успехи? - Пока не ахти. Но я только начал искать. Лукаш пододвинул Кубе тарелку печеной картошки и мясо с грибами. - А почему «портландцемент»? Чем он отличается от обычного? Что это за хрень? - Это из-за состава и технологического процесса производства. Проще говоря, в отличие от обычного, в помоле клинкера преобладают силикаты… Ну, короче, сорт такой. - А что значит «R»? – Лукаш поддерживал диалог. Ему было действительно интересно. - «Rapid» – очень быстрое застывание. «L» – медленное, «N» – нормальное. «Эрка» за два-три дня застывает так, как «элька» за десять дней. Для обычных жилых построек можно было бы обойтись «CEM I», но у нас-то не просто строительство, не ремонт, у нас-то железобетон, и желательно двадцатипроцентные добавки для умеренной экзотермии… Лукаш подпер щеку, поставив локоть на стол. Наблюдать за Кубой, с удовольствием вещающем о любимом деле, его тонкостях и специфике, было чрезвычайно занимательно. Обычно он, когда Лукаш спрашивал его про работу, отделывался чем-то более нейтральным, таким, как мелкие несчастные случаи, нарушения в документации, срыв сроков поставок и прочей рутинной бытовухой, а тут прям разговорился. - А что значит «сорок два с половиной»? - Это условное обозначение прочности: ньютон на квадратный миллиметр после двадцати восьми дней… – и тут они встретились глазами. – Ой, прости! – Куба поджал губы. – Гружу тебя всякой чепухой. А что ты за кино заготовил? Лукаш вздохнул и принялся устанавливать ноутбук и настраивать колонки. Атмосфера интимности была безвозвратно утеряна. Из киношек Куба выбрал «Юму». Первые минут двадцать просмотра прошли в тишине, потом Лукаш поставил кино на паузу, чтобы убрать со стола. Куба поднялся со стула, явно намереваясь ему помочь, но тут же отодвинулся и встал около окна – проще было не мешать, двигаться двоим одновременно все равно было затруднительно. Бросив посуду в раковину, Лукаш достал кружки, насыпал сухарики в мисочку и вынул из холодильника пиво. Куба смотрел в окно, и Лукаш, поставив миску прямо на диван, а бокалы и бочонок на пол, подошел к нему со спины и тоже посмотрел на улицу. На самом деле картина в целом представляла собой довольно романтичное, но вполне обыденное зрелище. - У тебя тут мило, красиво даже, – проговорил Куба, слегка повернувшись. - Обычно. Это просто первый снег, – пожал плечами Лукаш. - Скажешь тоже… - Тут удобно. Почта, банк, продуктовые – все рядом. Что еще надо? - И универ близко. - Близко. А вон в том окне, видишь, дом напротив, живет девчонка из Львова, на филологическом учится. Мы с ней несколько раз в неделю пересекаемся, когда на лекции едем, на один автобус садимся. Гулять пару раз вместе ходили. - Подкатывает? – с веселым любопытством спросил Куба. Лукаш смущенно рассмеялся. - Ну, наверно, можно и так считать. - А ты что? - А я вот, как видишь, с тобой тут киношку смотрю, – потупился Лукаш. На это Куба только покачал головой. Мол, что с тебя взять, с идиота, кроме анализов и цитат из Ницше. Кино они досматривали, лежа на диване, пристроив ноутбук на табуретку и выключив свет. Если честно, то фильм Лукашу не сказать что особенно нравился, скорее, он смотрел на автопилоте, свою роль сыграла и необходимость расслабить извилины после напряга по учебе. В какой-то момент, когда пиво в бокале кончилось, он немного задремал, а проснувшись, понял, что видео давно остановилось – у компа даже экран погас. Они лежали в темноте. Лукаш повернулся на подушке. - Спи, – прошептал Куба. – Все хорошо, ничего страшного. Его лицо было близко-близко, и Лукаш расслабленно потянулся к нему в непонятном приливе нежности, в непреодолимом желании тактильного контакта, и ткнулся носом в щеку. Куба изменил угол наклона головы, и их губы встретились. Сказать, что это было странно – это просто ничего не сказать. Они действительно целовались – горячий рот, настойчивое проникновение языка, сердце стучит часто и сильно, грозясь пробить ребра, пальцы скользят по чужой одежде, сжимают воротник рубашки, пауза, и вот теперь наоборот – Лукаш всасывает нижнюю губу, а Куба сдавленно ахает. То ли от того, что у него давно никого не было, то ли из-за этой очистительной темноты Лукаш не ощущает никакого страха или неудобства, нет, ничего подобного, только кровь быстрее бежит по кровеносным сосудам, когда он сползает с подушки на диван и ложится, обнимая Кубу за плечи. Рубашка последнего светлеет во тьме. Очередной поцелуй заканчивается тем, что Лукаш чувствует, как у него встает, и расстегивает домашние джинсы, открываясь, а Куба скользит жадным ртом вниз по его горлу. Рука Кубы приятно сжала его член через трусы, и он непроизвольно толкнулся в его ладонь, потираясь, подставляясь. В ответ донеслось приглушенное ругательство. Лукаш неожиданно для себя вдруг как-то болезненно и громко вдохнул. Получилось нечто среднее между стоном и вздохом – слишком тихое для первого и слишком эмоциональное для второго. Куба отстранился, замер в какой-то ломаной позе – на фоне чуть более светлого окна отчетливо вырисовался его профиль, – резко соскочил с дивана и, не успел разморенный ласками Лукаш приподняться, буквально выбежал из комнаты. Лукаш в совершенно офонаревшем состоянии попытался встать, хотя ноги его очень плохо слушались, не говоря уж о мозгах, но Куба, болезненно зашипев – не иначе как обо что-то приложился в узеньком коридорчике, – уже хлопнул дверью. Скорость его исчезновения заставляла предположить, что сбежал он прямо в одних носках. Лукаш поймал себя на том, что сидит на диване с расстегнутой ширинкой и гладит собственные губы, мокрые от поцелуев. Он подскочил к окну как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как машина Якуба, мигнув огоньками, стартует со стоянки, оставляя за собой черные полосы на свежевыпавшем снегу. Навалилась невыразимая безнадежность на грани с отчаянием. Он все испортил. Как вообще так получилось? Лукаш прикусил пальцы, рухнул обратно на диван спиной вперед и некоторое время не шевелился. Во-первых, каждое движение отдавалось в висках мгновенно накатившей болью. Во-вторых, оно требовало каких-то невероятных мышечных усилий, как будто все тело налилось свинцом, а все суставы оказались связаны тем самым хваленым цементом, о котором перед этим вещал ему Куба. В-третьих, все усилия мозга оказались направлены на осознание того, что произошло, и на физическую активность помимо адекватного поддержания процессов жизнедеятельности его попросту не хватало. Он сейчас целовался с парнем. Лукаш опять с каким-то странным наслаждением припомнил мимолетные прикосновения чужого рта к своей коже: на шее и на подбородке еще слегка горело, губы покалывало, и он то и дело облизывал их языком. От мыслей о Якубе и о том, как они целовались, в трусах стало горячо. Лукаш понял, что все это время лежал с закрытыми глазами, только после того как открыл их. Яркий свет луны широкой полосой падал на его живот, пока он остервенело дрочил, спуская в кулак злость на себя вместе с возбуждением. Так они и напугались. Наутро в углу обнаружился серый вязаный джемпер Кубы – немой свидетель случившегося. Лукаш аккуратно сложил его и повесил на спинку стула в качестве имитации эффекта присутствия. Этикетка «Calvin Klein» на внутренней стороне однозначно отметала версию об его уникальности и хэнд-мейдовском происхождении. По сути, не повод возвращаться. Скорее всего, Кубу он больше никогда не увидит, так что пусть считается трофеем после неудавшегося эротического приключения. Оставалось только смириться, и Лукаш старательно пытался это сделать все выходные. Но его принесло на стройку уже через три дня. Нет, он сам не знал, как он туда попал. Лукаш хорошо помнил, что вышел из библиотеки, вроде бы сел на автобус и даже поехал, скорее всего, домой, ну, куда ж еще-то, немного задумался по дороге, возможно, слишком ушел в себя, но обнаружил он себя именно у входа на стройку, а вовсе не у дверей своего дома. Он бывал здесь несколько раз, когда Куба заезжал на работу по дороге из их любимой забегаловки вместе с ним на борту – по причине срочных дел или так, на всякий случай. Рабочий день по идее подходил к концу, можно поискать машину Кубы на стоянке... Лукаш растерянно осмотрелся вокруг, как-то ностальгически погладил ворота, еще раз сказал себе, что да, он на стройке, это не галлюцинации, и не успел он всерьез задуматься о том, что теперь делать, как у него за спиной раздался автомобильный гудок. Лукаш обернулся навстречу здоровенному грузовику. Водила в лобовом стекле недвусмысленно тряс руками над рулем, мол, и чего ты встал посреди дороги?.. Лукаш бочком-бочком отошел в сторону, ворота раскрылись, и грузовик торжественно въехал вовнутрь. И Лукаш прошел за ним. Он действовал абсолютно без умысла. Это само собой получилось – он, как привязанный, последовал за машиной, сделал несколько шагов, отгоняя от лица клубы цементной пыли, и остановился. Тут же возле него выросли два мужика – один в рабочей форме и каске материализовался прямо из облака поднятой пыли, второй выскочил из будки возле ворот – наверно, кто-то навроде вахтера. - Охуел, парниша?! Стой, куда прешь?! - А ну пошел отсюда! - Я ищу… – и тут Лукаш понял, что понятия не имеет, как будет «прораб» по-немецки. – Извините! Я ищу… Мне нужен Куба… Ветер трепал его шарф, и он с трудом удерживался от того, чтобы не закашляться. Вахтер схватил его за локоть и поволок было обратно. Лукаш не нашел в себе сил хоть как-то сопротивляться и послушно сделал пару шагов к воротам, но тут метрах в двадцати возле каких-то железяк он увидел знакомый силуэт. - Куба! – совершенно по-идиотски заорал он, вырвал руку и бегом направился в ту сторону. Вахтер побежал за ним. - Мать твою, Лукаш, ты какого хрена тут делаешь? – сказал Куба. - Привет, – сказал Лукаш. - Матерь Божья! – глаза у Кубы стали квадратными. – Куда ж ты без каски-то прешь, ёпрст, на меня ж взыскание наложат за нарушение техники безопасности! Что ты вообще тут делаешь? Через забор, что ли, перелез? Михаэль, я сам разберусь, все в порядке! – Куба явно был убежден, что сейчас говорит по-немецки. Вахтер смотрел на них обоих, как на сумасшедших. Куба сунул папку под мышку и сам потащил Лукаша к выходу. - Через шлагбаум, – попытался ответить тот; пересохшие от волнения губы едва шевелились. Слава Богу, Куба спрашивал его «Как?» и не спрашивал «Зачем?». - Тебе делать нечего?! - Прости! – взвыл Лукаш. – Я больше не буду! - Слушай, раз ты такой умный, выручай! – Куба сунул руки в карманы. – Съезди ко мне домой, а? Я тут зашиваюсь. Или сейчас разбираться с этим, или потом штраф за неустойку платить… - А за то, что я на твоей тачке без прав и документов поеду, меня не посадят? – Лукаш остро ощущал, что ничего в этой жизни не понимает. Куба заметно нервничал. - Лукаш, вот женишься, тогда и поймешь, что легче отсидеть за угон машины, чем не сдержать обещание, данное жене. Последствий меньше. А документы и права в бардачке лежат, не кипишись. - И что ты ей пообещал?– медленно проговорил Лукаш, глядя ему в глаза. - Ох! – Куба опустил взгляд. – Самое страшное. У нас сегодня годовщина дня свадьбы, и я обещал закупиться в городе продуктами по списку и вернуться пораньше. Семейное праздничное застолье, все дела. Лукаш мог бы поспорить, что Куба загадочно улыбается во время этого объяснения – ну, так могла бы улыбаться бетономешалка: - Только не говори, что мне надо пойти вместо тебя в магазин! - Нет, в магазине я был и все купил сам, но вот с «прийти пораньше» у меня проблемы, как видишь, тут аврал с монтажом электропроводки… – и Куба посмотрел на него. Лукаш поймал себя на том, что безмерно благодарен ему за то, что он не спрашивает его о том, что случилось в пятницу, и вообще в целом ведет себя очень естественно. – Отвези ко мне домой продукты, а то жена меня самого съест вместо ужина. Ну? – Куба воровато оглянулся по сторонам. – Машину ты мою знаешь, выберешь в навигаторе «домой», про фотку на правах, если что, скажешь, что побрился и постригся. - А ты? – Лукаш еще чего-то упрямился. - А я потом приеду, как только освобожусь, – Куба уже совал ему в ладонь ключи. Откуда-то справа раздался металлический грохот, наверно, шла разгрузка. – Лукаш! Давай, выручай! – он развернул Лукаша спиной к себе и вытолкнул за ворота. Ехать пришлось в пригород. Лукаш давно не сидел за рулем, поэтому излишне нервничал. Вся ситуация была из ряда вон, то ли комедия, то ли трагедия. Но особо подумать над сложившимся положением Лукаш не мог – в голове не укладывалось, как быстро все происходило. За городом по обе стороны дороги открылись поля, затем слева неожиданно зазеленело – если судить по навигатору, то там располагался гольф-клуб, потом, после какого-то маленького отельчика с синей вывеской с неразборчивой надписью, техника попросила «Поверните направо», и Лукаш направил машину в жилой сектор. Смеркалось. Искомая улица была пуста – лишь ветер трепал в разные стороны изгороди из вечнозеленой туи. Лукаш припарковался, проверил фамилию на почтовом ящике, достал из багажника два увесистых пакета и позвонил. Только тут ему в голову пришла мысль о том, что он даже не представляет, что может увидеть внутри: до сегодняшнего дня о том, что Куба женат, говорило только обручальное кольцо на его пальце. Размышления Лукаша были скоро прерваны – дверь открыла симпатичная блондинка. - Здравствуйте! – сказал Лукаш по-польски. – А я вам тут продукты привез. - Чего? – недоуменно выкатила глаза та. – Ничего себе доставка на дом! - Я от Кубы… Он на стройке задержался… Я – Лукаш. - Агась! – понимающе сказала девушка. – Очень приятно, Лукаш. А я Агата. Проходи. И Лукаш вошел. Блондинка поманила его рукой, он подхватил свою ношу, последовал за ней и оказался в кухне. За большим кухонным столом на детском стульчике сидела маленькая кудрявая девочка в передничке с вышитым Микки-Маусом. Перед ней на столе стояла маленькая упаковка сока с торчащей пластиковой трубочкой, и тут же сидел средних размеров серый медведь с голубым носом, популярная игрушка. Сколько лет было ребенку, Лукаш сказать затруднялся, но вряд ли больше двух. - Привет! – сказал он. Девочка молча пристально следила за ним глазами. «До чего ж она похожа и на папу, и на маму одновременно», – удивился Лукаш. - Теперь понятно, – Агата начала выгружать продукты из пакетов на стол. – А то вот ведь какое дело: у Кубы на работе один водила есть, тоже из наших и тоже Лукаш. И вечно с ним какие-то приключения происходят. Не сказать, что Якуб много рассказывает про работу, ну, ты ж сам его видел, он у меня не особо разговорчивый по жизни, но про Лукаша может сказануть всякое. Так что когда он сказал, что у него теперь есть приятель Лукаш, я поначалу прифигела слегка. Тоже мне, думаю, приятель, которого ты раз в неделю минимум костеришь по всем падежам. А оно вон как все обстоит, оказывается. Говоря, Агата выудила из упаковки зеленых яблок одно, помыла, быстро обтерла и с помощью нарезалки для фруктов одним движением руки разрубила его на восемь частей. Свалив их в пластиковую миску, она поставила ее перед девочкой и сунула ей в ладошку один ломтик, и та медленным сосредоточенным движением руки отправила его в рот. - Значит, вот ты какой, Лукаш. А Куба ничего не сказал, когда освободится? Лукаш только и мог что пожать плечами в ответ: - Не-а. Сказал, что у него аврал, сам потом сразу приедет… - Если аврал, то до него теперь не дозвонишься, лучше не приставать, – покачала головой Агата. – Поможешь мне с ужином? Раз уж пришел, – она приветливо улыбнулась, – поучаствуешь в торжестве. Ты же из Дортмунда? Оставайся. - Как-то неудобно… - Неудобно штаны через голову надевать. И ехать от нас в Дортмунд общественным транспортом. Минут двадцать на остановке будешь куковать. Раздевайся, будешь гостем. «Ну и семейка!» – подумал Лукаш. – «Ловко же они берут меня в оборот!». Агата готовила, командовала, раздавала поцелуи дочке и угощала его всякими вкусняшками, не умолкая при этом ни на минуту. Лукашу казалось, что в эти полтора часа он узнал все про житье-бытье семейства за последние два года, но он жадно слушал, сдержанно отвечал на вопросы о себе и вежливо прикладывался к чашке с горячим чаем в ожидании мясного рагу. Девочка в детском стульчике рядом, вероятно, унаследовала папанино спокойствие и невозмутимость. Потому что, присушиваясь к щебетанию матери, она без излишнего интереса, но в то же время задумчиво косилась на Лукаша, а потом протянула ему кусочек яблока из мисочки. Лукаш поначалу даже испугался ее серьезности. Не сказать, что у него был большой опыт в общении с маленькими детьми, скорее, присутствовал какой-то страх сделать что-то неправильно, обидеть или напугать, но девочка своим поведением как бы убеждала его в обратном. Он осторожно, двумя пальцами, взял яблоко. Девочка неотрывно смотрела на него, словно контролируя, и, когда он проглотил угощение, радостно улыбнулась и негромко, но явно одобрительно застучала маленьким кулачком по столу. - Привет всем, – сказал вошедший Куба. Лукаш резко оглянулся. Голос показался ему натянутым, неискренним, но сам Куба выглядел настолько по-обычному спокойно, что он даже на миг поверил, будто между ними ничего не было. - А-а! – девочка тут же потянула к отцу руки. Этот просительный зов был первым звуком, который она издала за все это время. Лукаш автоматически бросил взгляд на часы – четверть девятого. - Ну, наконец-то! – Агата нежно обняла мужа. – А позвонить, значит, чтобы предупредить, никак нельзя было? - А че трезвонить лишний раз, вот он я сам, как смог, так и приехал! – Куба невозмутимо протянул руку Лукашу. Семейная идиллия Якуба выбила Лукаша из колеи наглухо. В конце концов, после праздничного ужина он заказал такси и уехал к себе совершенно разбитым. Куба все три часа вел себя максимально естественно, словно то, что с ними произошло несколькими днями раньше, – это вот вообще не повод о чем-то задуматься. Из-за этого Лукаш никак не мог избавиться от чувства, что все случившееся ему просто приснилось, приглючилось от передоза Гегеля в организме. Куба сам позвонил в пятницу. - «Боруссия» с «Гамбургом» сегодня играет. Придешь? – спросил он, посопев в трубку вместо приветствия. - Да, – так же немногословно ответил Лукаш. И все стало по-прежнему. Зима прошла тихо. Они постепенно врастали друг в друга, встречались регулярно, если не считать Рождественских каникул, когда Лукаш уехал на родину, и корпоратива по случаю сдачи одного из складов в эксплуатацию у Якуба. С наступлением весны они пару раз выползали на природу, а не только сидели вечерами в четырех стенах. На Пасху с семьей Кубы поехали на пикник на озеро. Дочка Якуба даже начала звать его робким «Уууаашш!». В общем, Лукаш стал практически другом семьи. Если бы не одно «но»… То, что случилось между ним и Кубой тогда – темное, тягучее, – он не мог выкинуть это из головы. Куба целовал его. Куба его трогал. И у него встало. Он тогда хотел… Может быть, и Куба чего-то хотел… Они никогда это не обсуждали, не вспоминали. Пока однажды Куба снова не позвонил, чтобы… Ну, да, ситуация повторилась один в один. - Привет, слуш, у меня сегодня загруз по работе, доклад заказчику, я, наверно, не… - А я торт купил! – невпопад ответил Лукаш. - Есть что праздновать? - Да, мне грант продлили, отчет приняли, результаты работы понравились комиссии. Они помолчали секунд десять, потом Лукаш обреченно вздохнул. - Я приду, приду, обещаю, – сказал Куба, и после этих слов они оба ощутили неловкость. Лукаш ждал его, открыв окно нараспашку, чтобы впустить в дом весенний ветерок с нагретой солнцем за день улицы, и любовался розоватым закатом. Было хорошо. По району отцветали вишни, на газонах торчали ярко-желтые одуванчики, шелестела листва, и все вокруг дышало тишиной и покоем. Настроение и так было отличное, а уж когда под деревом запарковался знакомый опель, сердце у Лукаша от радости сделало замысловатый кульбит в желудок и обратно в грудную клетку. Куба был гладко выбрит, в костюме и при галстуке. - Ты красивый, – объявил Лукаш, впуская его. Куба развалился звездочкой на диване: - Ты не представляешь, какой это был ужасный вечер. Меня там совсем за-дол-ба-ли. Я, кажется, наговорился на полгода вперед. - Так молчи и отдыхай, – Лукаш прилег рядом с ним, бок о бок. - Пожрать бы еще чего-нить посерьезнее торта для полного счастья, – глухо выдохнул Куба. - Лежи, – сказал Лукаш виновато. – Я сейчас котлеты разогрею. А что, на встрече с заказчиком не кормили? - Кормили обещаниями. И поили минералкой. - Не густо, – улыбнулся Лукаш. - Да ладно, не горит. Глянь лучше, там дождик, что ли, начался? Шуршит по листьям, или мне кажется? Лукаш приподнялся на диване, Куба тоже потянулся в ту сторону, его рука поехала по покрывалу, и он, приглушенно выматерившись, шлепнулся на Лукаша. Их животы прижались друг к другу. Лукаш было зашипел – все-таки падение чужого тела на его расслабленный организм было чувствительным, но тут же замер. В глазах у Кубы было что-то манящее и при этом лениво-довольное, как у сытого крокодила. Лукаш расценил это как намек и просяще приоткрыл рот. И его поняли правильно. Снова рука на животе, поглаживания по бокам, ласки, потирания друг о друга и поцелуй – блядский, мокрый, медленный. Сладкий. Потом Куба повернул его к себе и, оседлав, остервенело сдернул с шеи галстук. Смотрелось это не менее соблазнительно, чем в каком-нибудь стриптиз-баре, и многообещающе. Так они и сблизились. Целовались они долго, неторопливо – спешить больше было некуда, слова не нужны, пусть весь мир подождет. Потом Куба мягко боднул его лбом и отстранился: - Пойду, руки помою. Лукаш встал и полез в аптечку, а потом немного постоял перед узким зеркалом на шкафу, рассматривая себя. Был он весь такой гладкий, аккуратный, ровненький. Пай-мальчик. Куба выглядел на его фоне той рыбой, которая надувается и ощетинивается колючими шипами от малейшего намека на угрозу со стороны. Как там она называлась? Рыба-еж? - Что это там у тебя? – спросил вошедший Куба. - Вазелин, – ответил Лукаш. - Вазелин? – нахмурился тот. - Ты посмотри на себя, – предложил Лукаш. Куба тоже повернулся к зеркалу, но, кажется, ничего особенного в своем отражении не увидел. - А что со мной не так? - У тебя губа треснула. Неужели тебе не больно? Куба сделал пару решительных шагов к шкафу и оттопырил нижнюю губу. Выглядело это более чем забавно, и Лукаш не смог не улыбнуться. - Твоя правда, – пробасил Куба и облизнулся. - Иди сюда, – Лукаш провел указательным пальцем по его губе, щедро обляпывая ее вазелином. Невероятно интимный жест, непозволительная нежность. - И откуда у тебя что берется, Лукаш? – сказал Куба и игриво цапнул его зубами за палец. Лукаш испугался от неожиданности и тут же засмеялся. И тогда Куба толкнул его к стене и отнял у него тюбик с вазелином. Вазелин придал ощутимый химический привкус их очередному поцелую. Когда Лукаш лег животом на стол, плашмя, Куба громко сглотнул. Его пальцы жадно прошлись вдоль позвоночника, нырнули ниже. Лукаш попытался остановить дрожь. - Да? – спросил он каким-то не своим голосом, сам до конца не понимая, что имеет в виду этим вопросом. - Да. Для обретения уверенности этого было достаточно. Если и был на свете человек, с которым он был на одной волне, то это определенно был Куба. - Забавно, – пробормотал Лукаш и подавился своими словами, потому что Куба задрал на нем футболку, открывая спину. Нет, это были не поцелуи; Куба рассеянно водил раскрытым ртом по его коже, умудряясь при этом крепко держать его бедра, просто-таки до боли вжимать их в стол, наверняка потом останутся красные следы. Но в целом все казалось естественным. Лукаш не мог с достоверностью утверждать, что Куба сильнее, чем он, пожалуй, дело было в том, что это он сам позволял себя прогибать. Приятное ощущение подчинения. Полное нежелание сопротивляться. Хотелось большего. Большего. Того самого, о чем можно было бы думать долгими одинокими зимними вечерами, когда он засыпал с оригиналом Фейербаха в руках. То, чего Лукашу хотелось именно от Якуба. - Ну, держись, студент, – Куба обеими руками вслепую расстегивал его джинсы. - Подожди… – прошептал Лукаш, из последних сил превозмогая возбуждение. - Что? – Куба уютно пристроил подбородок у него на плече. - Дай я со стола уберу… Ебаться на Шопенгауэре, это было бы слишком… - Ебаться? – растерянно повторил Куба с такой интонацией, словно он не понимает значения этого слова. - Господи, Куба, у тебя вазелин в руках, ты что, слепой? – Лукаш попросту смахнул кипу бумаг и книг на пол, на большее его не хватило. – Тебе наша поза ничего не напоминает? – он раздвинул ноги шире, насколько позволяла мешающая одежда. - Бог ты ж мой, вазелин… как пóшло, – не удержался от ехидных комментариев Куба. Лукаш обернулся через плечо, когда почувствовал, что тот стягивает с него джинсы. Так они и переспали.