The end of the road

Дерек впервые встречает Стайлза в двенадцать, когда на его руках всё ещё чувствуется фантомная тяжесть тела умирающего отца и теплая кровь, стекающая по ладони вниз к запястью. Дерек моет руки в туалете каждого встречного придорожного кафе, в каждой высыхающей речке, в каждой чертовой луже, надеясь смыть с себя этот невидимый след, эти плотные оковы, оплетающие его руки и сжимающие его горло. Конечно, вода помогает только внешне — и Дерек гонит, гонит машину своего отца, за рулем которой учился водить, кажется, тысячу лет назад, но на деле не прошло и месяца — он гонит ее прочь, к уютному фермерскому дому, единственному месту, где его ещё ждут. Он не смотрит по сторонам и нигде не задерживается без надобности — ему всё ещё страшно, безумно страшно, и он знает, что это не зря. Что бы ни сделал отец, это не может остановить их надолго и тем более не может заставить их забыть, так что Дерек мчится по пустынному шоссе, отчаянно надеясь, что ни один из редко проезжающих мимо людей не окажется настолько внимательным, чтобы понять, что за рулем ребёнок. И если Дерек едет — то он едет быстро и не вылезает из машины до темноты, пока вокруг не становится совсем безлюдно. Он предпочитает тускло освещенные улочки, куда никто не заходит, — проще говоря, трущобы — и, несмотря ни на что, чувствует себя там в безопасности. Настолько, насколько он вообще может себя в ней чувствовать. У него в багажнике несколько тысяч долларов, а то и больше — он не пересчитывал — и это тоже заставляет его понервничать. За последнее время он стал свидетелем слишком многих убийств, чтобы верить, что хоть кто-то, кроме него самого, сможет ему помочь. Дерек останавливается в последний раз в ближайшем к ферме городе, найдя себе самую заброшенную и грязную улицу, которую только можно было в нём найти. Он бы хотел ехать без остановок, но это физически невозможно — ему совершенно необходимо поспать. Он ложится, не выходя из машины, даже несмотря на то, что живот крутит от голода. Это всё совершенно несущественные мелочи, и особенно они меркнут по сравнению с тем, что на улице так невыносимо темно - там может скрываться кто угодно. Дереку страшно, и он не стыдится этого — он знает, что не виноват. Он просыпается под утро, когда только-только светает. Вокруг нет ни души, так что он выбирается из машины ненадолго, чтобы размять затекшие мышцы и подготовиться к последнему рывку. Он слишком мал для этого, слишком мал для всего, что пережил, но сейчас это не имеет значения, потому что единственная важная цель — выжить. Дерек смотрит на начинающее светлеть небо и обещает себе, что не сдастся. Потом он опасливо оглядывается вокруг и замечает приземистое серое здание слева от себя, с разбитыми окнами и облупленной краской, такое же раздолбанное, как и всё вокруг. Оно окружено черным железным забором, который здесь, кажется, единственный сделан на славу: перемахнуть через такой не смог бы даже Дерек. Кого они здесь держат, заключенных? Дерек опускает глаза ниже и видит маленького мальчика лет шести, который стоит, чуть ли не вжавшись лицом в этот забор, и во все глаза смотрит на Дерека. Глазища у него огромные, губы пухлые, нос вздернутый, а на щеках родинки. Он напоминает Дереку Питера, хотя у того не было ничего из перечисленного. Сейчас все маленькие мальчики напоминают Дереку Питера. Мальчик замечает, что человек, за которым он столь пристально следил, смотрит на него, но не пугается и не уходит — наоборот, он только сильнее подается вперед, как будто желая врасти в эту решетку, стать с ней единым целым. Дерек снова оглядывается — все ещё никого — и неуверенно подходит ближе. Мальчик смотрит на него с неизмеримым интересом, как на пришельца из другого мира. Для него, очевидно, это так и есть. — Привет, — говорит Дерек и вздрагивает от звука собственного голоса. Он не слышал его с тех пор, как просил отца не умирать. — Не бойся, — успокаивающе говорит мальчик. Это вызывает у Дерека улыбку. Мальчик улыбается в ответ. Он просто очарователен, и Дерек, все ещё улыбаясь, чувствует, как из глаз текут слёзы. Он вспоминает, как Питер улыбался ему. Господи, что здесь делает этот ребёнок? Неожиданный шум заставляет Дерека подскочить на месте и кинуться к машине. Он выруливает на соседнюю улицу очень быстро и просто не успевает напоследок бросить взгляд в зеркало заднего вида. Он едет ещё девять часов, и всё это время эти слова, сказанные добрым детским голосом, не вылезают у него из головы. «Не бойся». Он чувствует себя так, будто его ангел-хранитель наконец вспомнил о нём, вернулся и дотронулся до плеча своим крылом. Когда он приезжает на ферму, ее обитатели встречают его с распростертыми объятиями, чему он несказанно рад. Мэри гладит его по голове, тактично не спрашивая ничего об отце, и только мягко говорит: — Мы рады, что ты теперь с нами, Майкл. И тогда Дерек объявляет ей своё решение: он больше не Майкл. Теперь он Дерек. Дерек Хейл. Второй раз Дерек видит Стайлза, когда думает — Чертов пропахший гарью город. Он выходит из машины, наплевав на то, что его ботинки чуть ли не по щиколотку погружаются в мерзкую жижу, покрывающую выщербленный асфальт. Он купит себе новые. Потом. Хорошо хоть, не поехал в своих любимых белых кроссовках. Чертов вывалянный в грязи город. Он захлопывает дверцу и идёт вперёд, глядя на еле видные номера домов справа от него, намалеванные размыто, неровно и таким цветом, что кажется, будто это чья-та кровь. Дерек бы не удивился, если бы это оказалось на самом деле так. Он успевает пройти шесть домов, когда вспоминает, что оставил в машине свой чемодан с медикаментами и приборами. Чёрт возьми, опять тащиться по грязи! Дерек останавливается, сжимает пальцами переносицу и старается успокоиться. Ничего страшного, всего лишь мелкие неприятности, раньше он даже не обращал на них внимания. Стареет? Дерек усмехается и сильно напрягает руку, чтобы почувствовать силу мышц, чтобы вспомнить, что он ещё молод и силён, что он больше не маленький испуганный мальчик и может справиться со всем. В том числе, и с гребаным стрессом, вызванным выматывающей работой. Всё нормально. Это его долг. Он устало выдыхает и чувствует себя лучше. Самовнушение — потрясающая вещь, потому что, кажется, даже ботинки на этот раз не прилипают к грязи так сильно, и чемодан оказывается там, где ему положено, и дом Дерек находит удивительно быстро, учитывая то, что здешние улочки больше похоже на переплетение разноцветных ниток, скатанных, даже, скорее, скомканных в один клубок, чем на хоть как-то упорядоченные линии. Внутри покосившегося дома, как всегда, стоит затхлый, неприятный запах, который напоминает о сотнях других таких домов. Дышать тяжело. Дерек не может сказать, что ненавидит эту часть города, но он определенно предпочитает проводить здесь как можно меньше времени. Впрочем, не ему выбирать, откуда приходить очередному вызову. Он входит внутрь, поднимается по опасно скрипящей лестнице и оказывается в маленькой комнатушке. Как это обычно и бывает, у живущих здесь людей количество детей обратно пропорционально возможности их прокормить. На Дерека тут же налетает какой-то малец с порванным мячом в руках. Дерек с трудом освобождает дорогу — потому что в этой комнате даже развернуться проблематично, а они живут здесь всей семьей — и мальчишка, бросив на него оценивающий взгляд, скатывается вниз по лестнице и исчезает в дверном проёме. Дерек вздыхает и, обернувшись, пытается понять, кто из присутствующих — его пациент. Взрослых в комнате нет, только дети возрастом от двух до четырнадцати, если он правильно определил. Он вдруг думает — а зачем, чёрт возьми, он стал врачом? Зачем он в шестнадцать уехал в этот дурацкий город, оставив людей, которые уже стали ему семьей? Он мог остаться там, работать на ферме всю жизнь, как и его второй отец, и не видеть больше людей, которым больно. Жить спокойной, размеренной жизнью, пропахивая землю и разводя свиней. Откуда-то сбоку появляется худощавая, высокая женщина с красными слезящимися глазами и мокрыми руками, на которых видны налитые кровью, непроходящие мозоли, покрытые белыми крупинками стирального порошка. Дерек представляется ей, она кивает, поворачивается и ведет его в дальний угол комнаты, параллельно раздавая указания детям, поправив чепчик тому, подав игрушку этому, а Дерек просто старается не наступить ни на кого из играющих на полу малышей. В конце концов они оказываются около разбитого окна, рядом с которым, на стуле, сидит рыжеволосая девочка лет тринадцати с разорванной к чертовой матери правой бровью. Дерек ругается про себя, видя, что это произошло не вчера и даже не позавчера — рана давняя, в нее могла попасть грязь, и он уже точно не сможет зашить ее так, чтобы не осталось заметного шрама. Хотя здесь это, наверное, не имеет значения. Девочка смотрит на него устало-безразлично, и Дерек понимает, что хотя бы с обычным детским сопротивлением врачу проблем не будет. — Почему вы не вызвали врача раньше? — спрашивает он, открывая чемоданчик на весу, потому что его просто некуда поставить. Женщина подает ему маленькую табуретку, он благодарно кивает и, поставив туда свою ношу, оборачивается к ней, ожидая ответа на свой вопрос. Женщина мнется и теребит морщинистыми от воды пальцами край драного домашнего платья. — Так получилось, — наконец говорит она, и голос ее неожиданно оказывается молодым, звонким, беззаботным. Дерек невольно задумывается, сколько же ей лет. Должно быть, совсем немного. — Хорошо, — кивает он и, видя, что женщина то и дело поглядывает в сторону, добавляет: — Спасибо, я позову Вас, когда закончу. Он достает инструменты и принимается за девочку, которая сидит неподвижно, как статуя, не шевельнув даже пальцем, когда его стерильная игла проникает ей под кожу. Он старается работать как можно аккуратнее - не только в плане своих движений: девочка потрясающе красивая, и он хочет сделать так, чтобы этот шрам не испортил ее прелестное личико. — Как это с тобой случилось? — спрашивает он, чтобы отвлечь ее, хотя она, кажется, в этом не нуждается. — Мальчишки, — она презрительно поджимает губы. — Их бесит, что, когда мы ходим по улицам, мне подают больше, чем им. Дерек вздрагивает и чуть не делает лишний стежок. Он берет салфетку, смачивает ее спиртом и промакивает кровь. — Ну, ничего, — неожиданно шипит девочка, и голос ее сочится от ненависти и радости мщения, — они ещё получат. Дерек достает из чемодана шприц и с ужасом думает, что они могут сделать с этой девочкой, если она станет мстить. Дерек по собственному опыту знает: месть — самый плохой выход из ситуации. — Повернись и сними футболку, поставлю тебе прививку от столбняка, — просит он и, не сдержавшись, добавляет: — И что ты собираешься делать? Девочка послушно разворачивается и стягивает предмет одежды. — Не я. Это... — дальше следует ещё какое-то слово, но Дерек не может разобрать из-за того, что голос заглушает ткань футболки. Он решает не переспрашивать. Ставит укол под правую лопатку, и девочка даже не вздрагивает. Дерек просто надеется, что у нее всё будет хорошо, хоть и понимает, что это глупо. — Позовешь маму? — улыбается он, и девочка фыркает, потому что эта фраза звучит слишком тем- голосом-которым-говорят-с-детьми. Дерек подавляет в себе желание извиниться за это. — Сейчас, — говорит она, соскакивая со стула. Дерек, собрав инструменты, проходит к входной двери, по дороге замечая, что наследил своими испачканными грязью ботинками, и ему становится ужасно стыдно. Мать семейства появляется через пару секунд и коротко благодарит его, но в этом «спасибо» слышится абсолютная искренность. А потом она лезет мокрой рукой в карман своего платья, достает оттуда потрепанные десять долларов и пытается вручить их Дереку. — Вы серьёзно? — слегка грубо отвечает Дерек, и звонкий голос этой женщины притихает, когда он берет ее за запястье и, глядя в глаза, твердо говорит: — Это моя обязанность. Она кивает, улыбается ему и уходит обратно в ванную. Дерек дожидается, пока она скроется из виду, достает кошелек и, вынув оттуда всё, что у него есть с собой, просто оставляет на невысоком шкафчике около двери. Прежде чем уйти, он последний раз оглядывает комнатку и замечает пристальный взгляд девочки, направленный прямо на него. Дерек смущается неизвестно чего, не в силах понять, что означает выражение ее лица. В конце концов она вдруг улыбается ему. Он кивает в ответ и выходит. — Аккуратней на лестнице! — слышит он вслед ее звонкий голос — такой же, как у ее матери. И, спускаясь по скользким, вымазанным не пойми чем ступеням, Дерек вспоминает, почему он выбрал именно эту профессию. Возможно, он не так часто спасает жизни, как ему бы хотелось, но это единственный способ, которым он может попытаться вернуть долг, не оплаченный его отцом. Дети всегда расплачиваются за грехи своих родителей. Дерек выходит на улицу и поворачивает в ближайшую улочку. Ему нужно пройтись. Конечно, эти места — не лучший вариант для спокойных прогулок, но почему-то Дереку сейчас очень не хочется садиться в душный салон Камаро: он ещё помнит себя, сидящего за рулем отцовской машины, и иногда ему кажется, будто крыша шевроле давит на голову, будто с каждой секундой она опускается всё ниже, стремясь раздавить его. Конечно, это всего лишь потому, что тогда, десять лет назад, его глаза были едва выше приборной панели. Мимо него с улюлюканьем проносятся группки оборванных детишек; над его головой их матери развешивают белье, переругиваясь через окна усталыми каркающими голосами; на ступеньках перед распахнутыми настежь дверьми сидят старики, провожая его блеклыми подслеповатыми глазами под седыми бровями; под темными арками, ведущими в крохотные дворики, стоят мужчины разных возрастов, неизменно сутулые, со скрытными, неприятными лицами, и торгуют наркотиками. Никто даже не думает их останавливать — к ним подходят, только если собираются покупать. Дерек случайно цепляется взглядом за одного из них: обычный, ничем не запоминающийся мужчина лет тридцати сует пакетик с колесами худому подростку с торчащими в разные стороны короткими волосами и слишком выступающими скулами: сразу видно, что он недоедает. Мужчина воровато оглядывается, пока его покупатель, не проявляя никаких признаков беспокойства, суёт товар в карман, и они расходятся в разные стороны: дилер — в пустоту светлеющего после арки двора, а парень — на улицу, посреди которой Дерек замер, как вкопанный. Ощущения сродни тем, как если бы вам дали по голове чем-то тяжелым, а она, вместо того чтобы расколоться, разразилась оглушающим звоном, как церковный колокол. Дерек шепчет сам себе: «Не может быть» — и идёт вслед за парнем, держась на таком расстоянии, чтобы остаться незамеченным. Да, он, взрослый человек, солидный врач, шпионит за мальчишкой, потому что он его узнал. Потому что это точно он — тот самый мальчик с вздернутым носом и несчетным количеством родинок, мальчик за стальными прутьями решетки, мальчик, который сказал «Не бойся». Мальчик, который вырос в нескладного, угловатого и совершенно прекрасного юношу. Дерек следит за тем, как парень, натянув на голову капюшон, засовывает руки в карманы и идёт вперёд быстрым шагом, иногда поглядывая по сторонам — наверняка исподлобья, хотя Дереку не очень хорошо видно. Погода теплая, несмотря на слякоть, так что эта штука с капюшоном — просто способ спрятаться, закрыться от мира и притвориться невидимкой. Так проще, Дерек знает. Парень хорошо знает этот район и уверенно поворачивает то на одну улочку, то на другую — Дерек старается не отставать, перепрыгивая через лужи и валяющиеся на дороге вещи, надеясь, что его старому знакомому не придёт в голову обернуться. На самом деле, это очень вероятно, учитывая условия здешней жизни, но Дереку везет — парень оборачивается, только когда окончательно останавливается, но к этому времени Хейл уже стоит под козырьком ближайшего подъезда, и его не видно за выступающим из массива дома бетонным блоком. Парень достает из кармана прозрачный пакетик, закидывает в рот пару таблеток и, подождав около минуты, стучит в дверь соседнего деревянного дома. Проходит ещё какое-то время — парень убивает его, пиная камушки носками кроссовок — и из подъезда вываливаются трое мальчишек: один примерно такого же возраста, а двое других — помладше. Очевидное сходство даёт Дереку понять, что они братья. — Чё надо? — с вызовом спрашивает старший. Его братья встают по обеим сторонам, глядя на него, как фанаты на своего кумира. — Оставьте Лидию в покое, — говорит пришедший; его голос хриплый и злой, в нём чувствуется закаленная жизнью сталь, и умный опытный человек опасался бы его, даже несмотря на хрупкое телосложение. Но эти трое — тупые подростки, и они ещё ни черта не понимают. Старший резко смеётся — младшие вторят ему ещё не сломавшимися голосами — и начинает наступать на парня. — Это наши улицы, недоносок! Пусть ищет себе другие точки, — он несильно толкает юношу в грудь, и тот отступает на шаг. Впрочем, в нём не видно ни страха, ни хоть намека на уступку. — Тебе-то что за дело? Она тебе никто! Или ты запал на неё что ли, педофил сраный? Один из младших братьев издаёт смешок, но тут же замолкает, поняв, что эта фраза не предполагала своей целью высмеять противника. Зато Дерек сразу понимает, к чему всё идёт. Слишком знакомая схема, такое можно увидеть сотни раз в самых разных социальных группах. — Я сказал, оставьте ее в покое, — всё так же жестко повторяет парень, по очереди заглянув в глаза каждому из троицы. Дерек может только догадываться, какие страшные муки сулит им этот взгляд. — Если я ещё раз увижу на ней хоть царапину... — Точно запал, — уверенно говорит старший, и губы его искривляются от предвкушения, когда он кивает братьям: — Надо его уделать, как следует. Чтоб неповадно было. Дерек чуть было не дёргается вперёд из своего укрытия, чтобы остановить поднявшуюся над его мальчиком руку, но тот не позволяет ей опуститься: он бьёт первым — одним точным, быстрым, резким движением, прямо в лицо — и из-за капюшона, который он так и не снял, вся картина, которую видит Дерек, похожа на кадр какого-нибудь фильма про уличных боксеров, сражающихся не за славу или деньги, а за то, что им дорого. Это завораживает Дерека. Настолько, что он пропускает тот момент, когда братья приходят в себя от неожиданности, и перевес логично оказывается на их стороне. Парень падает на землю в тот момент, когда Дерек срывается с места, и поэтому успевает получить пару ударов в живот до того, как Хейл оказывается рядом. — Стоп! — орёт Дерек. — Не смейте его трогать! И Лидию чтобы не трогали тоже! — именно в этот момент в голове Дерека собирается два и два, и он наконец понимает, кто эта самая Лидия. Братья, только бросив на него взгляд, молниеносно скрываются в доме. Он явно не местный, это видно, иначе бы они, скорее всего, послали бы его куда подальше — но он пришелец, он чужой, и они боятся с ним связываться — мало ли кем он может оказаться. Дерек тянется к лежащему на земле парню — хочет поднять его, осмотреть, обработать раны, и он осознает, что это не только профессионализм говорит в нём, но и что-то ещё, что-то совсем другое. Но юноша откатывается, переворачивается на спину и смотрит на него изучающе в течение пары секунд. Его лицо залито кровью, но Дерек с облегчением определяет, что ничего серьёзного нет. Он делает маленький, несмелый шаг навстречу, и парнишка тотчас подрывается, чуть не поскальзываясь, и убегает так быстро, что уже через секунду Дерек стоит совершенно один и понимает, что не сможет его догнать. Обратно Дерек старается идти тем же путем, что и пришел, но, конечно, всё равно теряется, и только через полчаса находит ту самую улицу, с которой начал своё нелепое преследование. Он хочет уже вернуться к машине, когда в голову приходит одна мысль. Он знает, что это неправильно – вмешиваться в чужую жизнь, но сейчас ему абсолютно плевать, так что он снова проходит до той самой арки, где впервые заметил парня, и, не задумываясь, ныряет внутрь. Дилер там, как по заказу, - сидит на покосившейся скамейке, и Дерек без объяснений хватает его за грудки, вздергивая наверх. — Около получаса назад ты стоял здесь с молодым парнем, у которого на лице родинки. Помнишь? – грозным голосом спрашивает Дерек и дожидается несмелого кивка. - Так вот, ещё хоть раз продашь ему наркотики, и я тебя живьём закопаю, ты понял? — рычит он, ударяя мужчину об стену. У того так искажено лицо, будто он увидел самого дьявола. Необязательно убивать людей, чтобы уметь напугать их до смерти. — Да т... ты что, — лепечет мужчина, нечетко выговаривая слова дрожащими губами, — паренек же только ин...иногда, по м-м-мелочи... — Мне плевать, — резко перебивает Дерек, хотя кто-то внутри воет от облегчения. — И дружкам своим то же передай, усек? Мужчина быстро кивает, и Дерек отпускает его. Хоть одним камнем на сердце меньше. Он наконец возвращается к машине, с удивлением думая, чем обернулась простая поездка по обычному вызову. Он залезает внутрь Камаро, откидывается на спинку сиденья и пару минут просто дышит, прикрыв глаза. На этот раз ему вовсе не кажется, что потолок ниже, чем ему полагается быть. В третий раз Дерек встречает Стайлза на рынке, и после этого он перестаёт эти встречи считать. Это происходит на следующий же день. Дома есть мясо, но нет овощей и фруктов, так что Дерек берет сумку и отправляется на самый более-менее приличный рынок в городе, где тебя если и обвесят, то хотя бы не за плохой товар. Он пробирается между рядами с яблоками и гранатами, помидорами и кабачками, аккуратно лавируя между огромным количеством людей, и неспешно выбирает то, что может ему пригодиться. Он подумывает о том, чтобы взять что-то сладкое, когда вдруг понимает, что на этот раз прижатый к нему спереди из-за столпотворения человек не кто иной, как тот самый парень, который совершенно чудесно ему улыбается, даже несмотря на то, что его губа разбита, а под левым глазом наливается синяк. Дерек замирает на секунду, завороженный этой улыбкой, а потом вдруг резко приходит в себя и быстро сует руку в задний карман джинс — как раз вовремя, чтобы столкнуться с пальцами парня, вытаскивающими его бумажник. Уголки губ паренька ползут вниз, и он отдергивает руку, намереваясь сбежать, но у Дерека с некоторых пор отменная реакция, так что он в последний момент ловит парня за запястье. — Ты меня не сдашь, — уверенно говорит этот уличный воришка, но в голосе его проскальзывает нервозность. Это почти смешно, но Дерек не то что не злится – он чувствует какую-то непонятную радость. Но надо сделать суровое лицо. — Имя, — безапелляционным тоном требует он, сводя брови. — Стайлз, — отвечает тот и тут же многозначительно смотрит на руку. Как будто цена его имени равносильна цене свободы. Дерек отпускает его. Но парень — Стайлз — задерживается ещё немного, чтобы спросить: — А твоё? — и украсть несколько красных яблок с ближайшего прилавка. — Дерек, — отвечает Дерек, когда Стайлз уже резко развернулся на пятках, чтобы слинять. Остаётся только надеяться, что он расслышал. — Твою мать! — раздаётся над ухом Дерека, и грузный рассерженный мужчина грозит в сторону Стайлза кулаком, выкрикивая проклятия. — Как же он мне надоел! Всё, с меня, мать вашу, хватит — я заявляю в полицию! — Я заплачу, — прерывает его тираду Дерек, и секунду мужчина недоуменно моргает заплывшими глазками, а потом довольно кивает. Дерек платит вдвое больше названной цены, которая и так, очевидно, была не только за яблоки, и бросает, уходя: — Угостите его в следующий раз чем-нибудь вкусным, - а потом подбирает свои сумки и идёт по направлению к дому. Просто поразительно, насколько этот Стайлз отличался от того человека, который защищал Лидию на грязных улицах. Насколько его чистый молодой голос отличается от того металла, в котором отчетливо слышалась ненависть и решимость. Насколько его смеющийся взгляд отличается от того, в котором можно было прочитать только лишь стремление выжить – любой ценой. Дерек радостно вздыхает, обшаривая карманы в поисках ключей, - это может значить только одно: в Стайлзе всё ещё остается человек. Почему следующие несколько дней он думает только об этом парне? Почему его не получается выкинуть из головы? Дерек не знает. Он напоминает себе о том, что может никогда его больше не увидеть. Наверняка, так и будет. Никогда. Когда у Дерека перед лицом сам по себе возникает пряник, он почти не удивляется. Почти. Ему необходима пара секунд, чтобы увидеть длинные пальцы, которые держат этот самый пряник, и тонкое запястье, уходящее куда-то Дереку за голову. — Хочешь? — говорит уже знакомый голос, и Дерек оборачивается, насколько это возможно сделать, сидя на скамейке. Сзади, за спинкой, стоит Стайлз и улыбается до ушей. Синяк под глазом почти сошел. В другой руке у него ещё один пряник, только надкушенный; он в бриджах из денима и в красной худи, а шею его оплетают, подобно лозам плюща, зеленые провода наушников. Солнце светит прямо за его головой, из-за чего кажется, что светится он сам, да ещё и брызги от расположенного совсем рядом фонтана капельками оседают на его щеке и шее, блестя на солнце, очевидно, желая составить конкуренцию его родинкам. Чертовски живописно. Стайлз суёт второй пряник в рот, опирается освободившейся рукой о спинку скамьи и одним махом перепрыгивает ее, приземляясь на пятую точку рядом с Дереком. Дерек задерживает дыхание. — Ну, так что? — Стайлз машет пряником, но Дерек отрицательно качает головой, мягко улыбаясь. Парень пожимает плечами и запихивает остатки второго себе в рот. Кусок довольно внушительный, поэтому его следующие слова трудно разобрать, но Дереку удается (потому что он очень старается): — Знаешь, кто мне их дал? Толстый Джо, — видя, что Дерек не знает, о ком речь, Стайлз поясняет: — Тот чувак, у которого я стырил яблоки. Дерек не уверен, что тому мужчине действительно подходит определение «чувак». — Обычно он орёт, когда видит меня, швыряется гранатами - в смысле, фруктами, слава тебе Господи - и грозит запихнуть их мне в задницу, — продолжает Стайлз, откусывая от оставшегося пряника. — Представляешь, в каком шоке я был, когда он вручил мне это? Да я чуть не родил! — Ты беременный?! — в притворном ужасе восклицает Дерек, и Стайлз заливисто смеется. — Нет, мамочка, я предохраняюсь. Дерек тоже усмехается. Да, давно он не смеялся над чьими-то шутками. Давно он не разговаривал с кем-то вне работы, если уж быть честным. — Ладно, а теперь серьёзно, — Стайлз перестаёт улыбаться и даже не откусывает очередной кусок. — Это же ты был, да? Там, когда братья Оусли самоутверждались за мой счёт? Ты, что, меня преследуешь? Дерек вздыхает. Неудивительно, что парень так подумал. — Да, это был я. Но я тебя не преследую. Просто мы уже встречались раньше. — Где? В твоих снах? — фыркает Стайлз. — Чувак, ко мне так тыщу раз подкатывали. Попробуй что-нибудь пооригинальней. — Мы на самом деле встречались, много лет назад, но ты этого, конечно, не вспомнишь. Стайлз смотрит на него заинтересованно, наконец окончательно приканчивая пряник. На его губах остаются крошки, он собирает их языком, и Дереку становится тяжело продолжать. Приходится срочно закашляться. — А ещё, — говорит Стайлз, — мой барыга отказался продавать мне подавляющие, аргументируя это тем, что какой-то брутальный мужик с двухнедельной щетиной напугал его до усрачки, запретив толкать мне товар. Ничего не хочешь сказать по этому поводу? Дерек делает вид, что кашель у него хронический. — Ты хоть понимаешь, что у меня СДВГ? — с легкой ноткой истерики спрашивает Стайлз, подскакивая на месте, как будто в доказательство своих слов. — Мне тяжело, и мне необходимо хоть какое-то лекарство. — Такое лекарство тебе не нужно, — категорично заявляет Дерек, наконец справившись с кашлем. — К тому же, не сомневаюсь, что ты найдешь себе нового дилера, если захочешь, хоть я очень не советую тебе это делать. — Уже нашел, — успокаивает его Стайлз. — Правда, слухи о страшном волосатом чудовище, оберегающем молодых мальчиков-наркоманов, уже успели разойтись слишком широко. Слушай, надеюсь, ты не какой-нибудь там мой двоюродный дядюшка, который пришёл забрать меня с улицы и перевоспитать, чтобы засунуть во фрак и посадить в своем родовом замке кланяться знакомым? Стайлз говорит всё это чуть ли не на одном дыхании, и тишина, которая возникает после того, как он замолкает, кажется даже слегка непривычной. Дерек решает не обращать внимание на то, как Стайлз его охарактеризовал, а наконец объяснить, почему он внезапно стал сталкерить подростков и пытаться улучшить их жизнь. — Нет, я не твой родственник, я... — Слава Богу, а то было бы неловко, — вставляет Стайлз. Дерек многозначительным взглядом просит его заткнуться. — Я видел тебя десять лет назад, когда ехал на ферму недалеко отсюда и заезжал в этот город. Ты был совсем маленьким, стоял во дворе какого-то дома, за железным забором, и... — Аааа, — перебивает Стайлз, — да, это местный детдом, я там жил какое-то время. Жуткое место. Но как ты меня узнал спустя столько лет? — По родинкам, — улыбается Дерек и только потом понимает, что это была слишком открытая улыбка. Стайлз закатывает глаза. — Избито! Штамп! Кли-ше! — выкрикивает он, а потом показательно трет щёку, будто пытаясь стереть коричневые пятнышки. Дерек, сам не зная, почему, неожиданно пугается и автоматически хватает его за руку. Стайлз смотрит на него, как на ненормального. Нет, не совсем так — Стайлз смотрит на него, как на ненормального, но словно ему это нравится. Он аккуратно вынимает руку из хватки Дерека и вдруг удивлённо распахивает глаза. — Стой, погоди, ты один ехал? (Дерек кивает.) Сколько тебе было лет? — Двенадцать. Стайлз присвистывает. А следующие пару секунд у него такой вид, будто он что-то прикидывает в уме. — Хмм... Значит, сейчас тебе двадцать два... Ладно. — Ладно? — смеётся Дерек. — Ладно, — с видом хозяина положения весело отвечает Стайлз, уперев руку в бок, как сварливая домохозяйка, и тут же охает и сгибается, обхватывая себя руками. — Что такое? — озабоченно спрашивает Дерек, придвигаясь ближе. — Мне ещё тогда пару раз... по ребрам прилетело, — скрипит Стайлз, снова охая. — Дай посмотреть, — просит Дерек. — Я врач. — Да там фигня... — Стайлз. — Окей, окей. Дерек почти гордится тем, что Стайлз так быстро его слушается. Тот стягивает худи, под которой ничего больше не оказывается, совершенно наплевав на то, что они находятся на центральной площади города и вокруг полным-полно людей. Обвитые вокруг его шеи наушники остаются на месте, и их тонкие зеленые провода нитью тянутся через его ключицы вниз, к тазобедренным косточкам, огибая их и скрываясь в заднем кармане. Дерек нервно сглатывает, неожиданно открыв в себе ценителя красивых метафор. И красивых мальчиков. Он смотрит на грудь Стайлза, стараясь собрать в кулак весь свой профессионализм. Под правым нижним ребром цветет немаленький кровоподтек, переливаясь цветами от фиолетового до зеленого. — Это ты поэтому шатался по нашим канавам? Тебя вызвали? — интересуется Стайлз, глядя, как Дерек рассматривает обычные для него украшения. — Да, — отвечает Дерек и протягивает руку к Стайлзу. — Можно, я..? — Конечно, — Стайлз широко ухмыляется и чуть выгибается, чтобы Дереку было лучше видно. Нельзя сказать, что Дереку это движение помогает. Он ощупывает кожу сначала вокруг синяка, а потом и ребро под ним, стараясь быть как можно осторожнее. Стайлз мужественно терпит, но в какой-то момент издаёт громкое «А!», и Дерек уже клянет себя, на чем свет стоит, когда оказывается, что этот возглас к осмотру совершенно не относится. — А! Так это ты заштопал Лидию! — Стайлз выглядит так, будто узнал тайну сотворения мира. — Да. — Я видел результат. Это очень круто. Спасибо. Дерек улыбается и убирает руки. Серьёзно, ему хотелось продолжить, но он и так позволил себе лишних полминуты уже после того, как поставил диагноз. Стайлз, кстати, выглядит слегка потерянным, но Дерек не даёт себе лишних поводов на что-то надеяться. — У тебя, скорее всего, трещина в ребре. — Пофиг, — беззаботно бросает Стайлз, натягивая худи. — Само зарастет. Дерек смотрит на него своим самым скептическим взглядом, но говорит совершенно не то, что можно было ожидать: — Ты молодец, что вступился за Лидию. Стайлз слегка розовеет и нарочито безразлично пожимает плечами. — Она мой друг. Какое-то время они сидят молча. Стайлз, очевидно, думает о Лидии, а Дерек — о том, будет ли это звучать странно, если он пригласит Стайлза посмотреть завтрашний матч. Потом Стайлз встряхивает головой, как собака, и снова принимается тараторить: — Вообще-то, Лидия способна сама за себя постоять. Серьёзно, она умеет заставить себя уважать, а эти недоумки прицепились к ней только потому, что они здесь недавно и ни хрена не знают, кретины херовы. Не удивлюсь, если их скоро загребут за попрошайничество, они слишком заметны и невнимательны, а у нас есть один коп, который ненавидит нас за то, что его прикрепили к нашему району, и поэтому ведет себя, словно зверь. Тот ублюдок ещё, правда, видел бы ты его жену, тут и удивляться не приходиться, что у чувака крыша едет... Слушай, я надеюсь, ты не какой-нибудь там маньяк-убийца, специализирующийся на тех, кого не станут искать? Дерек, слегка потерявший в процессе речи нить повествования, не сразу понимает вопрос. — Нет, — усмехается он. — Я специализируюсь на богатых и известных. — Ну, слава Богу, — облегченно выдыхает Стайлз и неожиданно резко вскакивает, сгребая в кулак наушники. — Мне пора. Дерек встаёт следом и собирается с духом, глядя, как Стайлз засовывает один наушник в левое ухо, и говорит прежде, чем тот совсем перестанет его слышать: — Стой, Стайлз. Не хочешь завтра посмотреть матч со мной? У меня стоит пара банок пива в холодильнике, но совершенно не с кем их выпить. Я, так и быть, закрою глаза на то, что ты несовершеннолетний, — да, Дерек так и не завел себе здесь друзей за все эти годы. Но они ему и не нужны. Он не комплексует по этому поводу, он вообще недолюбливает людей. Единственный минус его добровольного затворничества – он не имеет ни малейшего понятия, как правильно разговаривать и что в обществе считается нормальным, а что нет. Ладно, Дерек знает, что сейчас он действительно похож на маньяка. Стайлз смотрит на него настороженно и издаёт слегка напряженный смешок. — Решил меня споить? Я на такое не покупаюсь. — Я и не собираюсь тебя покупать. Стайлз замирает и раздумывает около минуты. Потом хитро улыбается. — Окей, давай, я не против. Только, чур, у меня. Наверное, Дерек выглядит слегка удивлённым, потому что Стайлз задорно смеётся. — Ты что, реально думал, что я на улице живу? Хах, ну ты дремучий! Дереку становится стыдно, хотя он, вообще-то, так не думал. Просто не ожидал, что Стайлз предложит приехать к нему. Впрочем, Дереку все равно, потому что дело не в помещении, не в пиве и даже не в матче — дело в Стайлзе. — Хорошо, — просто отвечает он, и на этот раз удивленным выглядит Стайлз. Приятно удивленным. — Отлично. Бумажку и ручку, — требует он и, дождавшись названных вещей от Дерека, выудившего их из своего чемодана, корявым почерком записывает свой адрес и номер телефона. — Кстати, у тебя же есть тачка, да? Потому что телик тебе придётся привезти. Во сколько там этот матч? — Я буду завтра в три, — лаконично подводит итог Дерек, и Стайлз ослепительно улыбается. — До завтра. И тут же растворяется в толпе, оставляя Дерека гадать, существовал ли он на самом деле или нет. Зачем он это сделал? Зачем ему вообще это нужно? Ему было хорошо и в одиночестве. Зачем ему такой, как Стайлз, и зачем Стайлзу такой, как он? Возможно, Дерек знает ответ на все эти вопросы, но просто отказывается себе в этом признаться. По пути к Стайлзу Дерек заезжает в магазин — купить обещанное пиво, которого в холодильнике, на самом деле, не было — и в аптеку. Немного не за тем, за чем бы ему хотелось. Он толкает стеклянную дверь, думая о том, как ему вести себя со Стайлзом, и только когда та не поддается, замечает табличку «На себя». И, как бы Дерек это ни отрицал, но столь очевидный факт плачевной невнимательности, которая должна быть вообще несвойственна человеку его профессии, говорит о многом. Внутри абсолютно пусто, не считая девушки в белом халате, стоящей за прилавком. Ее светлый хвостик затянут так туго, что волосы кажутся прилизанными, а на носу толстенные очки, которые обыкновенно носят женщины в три раза старше неё. Уголки ее губ, слегка приподнятые, — очевидно, заметила манипуляции Дерека с дверцей — тут же опускаются, когда она замечает его взгляд. Подходя ближе, Дерек думает, что, если распустить ей волосы и надеть линзы, она может стать красивой. — Здравствуйте, — вежливо говорит он, игнорируя выставленные рядом с прилавком презервативы. Как будто специально, честное слово. — Что у вас есть из препаратов, принимаемых при СДВГ? Девушка задумчиво сводит брови, припоминая, и, пробив что-то по компьютеру, говорит: — Есть Декседрин, Аддерал и Веллбутрин. — Дайте посмотреть, — просит Дерек и следующие полчаса тщательно изучает инструкции, пытаясь вникнуть в сложные медицинские названия и угадать, какие из противопоказаний могут относиться к Стайлзу. Он усмехается, пробежав глазами пункт «Противопоказано беременным женщинам», и в конце концов останавливается на аддерале. Выходя, он опять открывает дверь не в ту сторону. Несмотря на задержку и то, что Дерек не сразу разбирается в расположении домов и улиц — район тот же самый, но Дерек слишком много думает, чтобы сосредоточиться — он все равно приезжает вовремя. Хейл паркует машину около соседнего по адресу дома, очень-очень надеясь, что с его крыши ничего не свалится и не испортит его малышку, выходит и сразу видит Стайлза, поднимающегося с ближайшей скамейки. Он в тех же бриджах и в серой футболке с надписью «Нирвана». Выглядит он довольно нервным — Дерек списывает это на то, что ему больше не продают колеса. — Привет, — здоровается Дерек, направляясь к багажнику, но Стайлз ему не отвечает: он врос в землю, как заколдованный, и огромными завороженными глазами смотрит на Камаро. — Нравится? — довольно ухмыляется Дерек, поднимая крышку багажника и вынимая оттуда упаковку пива. — Дааа, — благоговейно стонет Стайлз, подходя ближе, и от этого звука по шее Дерека проходят мурашки — от затылка к плечам. — У меня был когда-то джип, — с явной любовью говорит Стайлз, поглаживая капот шевроле. — Был, да... Пришлось его продать. — Жаль, — сочувственно откликается Дерек. — Возьмешь пиво? Мне рук не хватит. Стайлз неохотно отрывается от рассматривания самого себя в лобовом стекле и принимает из рук Дерека упаковку, глядя, как сам Дерек аккуратно достаёт телевизор вкупе с мотком проводов и захлопывает багажник. Когда он оборачивается, подхватывая технику так, чтобы не уронить, то видит, что Стайлз ухмыляется. — Я до сих пор не верю, что ты приехал. И куда — сюда! На этой своей тачке! Капец, — Стайлз шокированно качает головой. Дереку почему-то становится весело, когда он видит его чуть резкие жесты и хаотичные всплески руками. — Но ещё больше меня поражает то, что я сам позвал тебя! Мои инстинкты самосохранения просто воют от такой безалаберности. Не помню, как мы встретились тогда, но, видимо, это сильно отложилось в моей башке, раз я так спокойно на всё это согласился. Стайлз наконец выдыхает и пару секунд смотрит на польщенного Дерека, только изредка моргая. А потом разворачивается на носках и машет ему рукой: — Ну, ладно. Это было лирическое отступление. Пошли. И Дерек идёт следом, совершенно не зная, что думать. Стайлз неожиданно оказывается ярым футбольным болельщиком. Они смотрят матч «Челси»-«Ливерпуль», и Стайлз орёт чуть ли не на каждой атаке — причем, неважно, с чьей стороны. После каждого его яростного или, наоборот, радостного крика тонкая левая стенка содрогается от ударов кулака и чьих-то страшных проклятий. (Стайлз после первого из них сразу же заявляет Дереку, что, если сосед придёт выяснять отношения, он, Стайлз, спрячется за своим дорогим гостем. «Не волнуйся», — добавляет он, — «старина Мэттью всегда либо бухой, либо обдолбан. Ты его одной левой». Ну, теперь Дерек спокоен.) Из-за стены справа доносятся звуки работающего пылесоса, миксера, дрели и бензопилы одновременно, но Стайлз объясняет, что это музыка. В этой комнате постоянно сменяются владельцы, но они все из одной тусовки, поэтому шум не прекращается даже ночью. Сверху тоже доносятся какие-то жуткие, душераздирающие крики — там живёт влюбленная парочка, которая расходится чаще, чем трахается. (Стайлз так говорит. Он считает, в этом их основная проблема.) Дерек смотрит одним глазом, потому что он больше любит играть сам, чем смотреть, как играют другие. Поэтому он следит за тем, чтобы Стайлз в очередном воодушевленном прыжке не свалился с дивана и не облился пивом, и заодно осматривает его жилище. Это маленькая комнатушка, ещё меньше той, в которой живёт семья Лидии; из всей мебели здесь только узкая железная кровать, небольшая тумбочка, газовая плита, стоящая около окна, и низкий диванчик, на котором они и сидят. Стайлз сказал, что уже несколько лет снимает эту комнату у одной сварливой старухи, которая по совместительству является, если можно так выразиться, настоятельницей местного борделя, и уже много раз пыталась привлечь Стайлза в этот увлекательный бизнес. Дерек не сомневается, что так оно и есть, и безумно рад, что Стайлз не поддается на ее уговоры. Когда матч заканчивается, а сосед так и не приходит («Трусит», — говорит Стайлз. — «Видел, как ты сюда заходил»), Стайлз откидывается на спинку дивана, проглатывая остатки пива, и косится на Дерека. — Ты не такой уж фанат, да? Дерек качает головой. — Больше люблю сам бегать. А ты меня удивил. Стайлз пожимает плечами. — Всё из-за СДВГ. Не могу ничего поделать, когда возбуждаюсь. А так я ни за кого не болею, даже имен футболистов не знаю. Договорив, Стайлз понимает, что выразился как-то неправильно, и неожиданно ярко краснеет, покрываясь неровными пятнами. Это выглядит мило и немного странно: прежде, упоминая о сексе, Стайлз так не реагировал. — Кстати, — вспоминает Дерек. — Я привез тебе кое-что. — Цветы! — театрально ахает Стайлз, чтобы скрыть смущение, всплескивая руками и прикладывая их груди, и картинно машет ресницами. — Ну что ты, не стоило! — Нет, — смеётся Дерек. — Вот. Он достаёт из кармана висящей на краешке дивана кожанки аддерал и протягивает его Стайлзу. — Надеюсь, это хоть в какой-то мере восполнит тот непоправимый урон, который я нанес твоему здоровью, запретив продавать тебе наркотики. — Вряд ли, — бурчит Стайлз, но берет лекарство и долго вертит в руках, будто это может сказать ему, подействует ли оно. Наконец он открывает упаковку и закидывает пару таблеток в рот. — Стой! — пытается Дерек, но уже поздно. — Ты бы хоть инструкцию прочел! — Нафига? — недоумевает Стайлз, оставляя лекарство в сторону. — Оно либо поможет, либо нет. И, сделав небольшую паузу, прибавляет: — Но, в любом случае... спасибо. — Не за что. После этого они недолго молчат: Стайлз сидит, чуть наклонив голову набок и сомкнув глаза, как будто прислушиваясь к себе, а Дерек просто наблюдает за ним, подавляя в себе желание прикоснуться ладонью к бледной щеке. Стайлз так резко открывает глаза и вскидывается, что Дерек чуть не подпрыгивает на месте. - Ни хрена не понятно, - радостно заявляет Стайлз. – Оно и не удивительно: эта штука не могла подействовать так быстро. Всё-таки, не герыч, чтобы сразу в голову бить. Дерек уже открывает рот для гневной тирады с налётом строжайшего отцовского запрета, но Стайлз перебивает его ещё до её начала: - Да ладно, ладно тебе. Один-то раз всего было, и то два года назад! И хоть Дерек видел многое, он оказывается совершенно не готов к принятию того факта, что подростки, почти дети, ширяются героином и потом говорят об этом так спокойно, будто ничего необычного в этом нет. Для Стайлза – на самом деле нет, и Дерек прекрасно это осознает, но это ни в коей мере не помогает ему с этим фактом смириться. - Ещё хоть раз… - угрожающе начинает он, но Стайлз на это только досадливо машет рукой: - Успокойся, не собираюсь. К тому же, мне всё равно теперь никто не толкнёт, спасибо неизвестной доброй фее-крёстной. Кстати, давно хотел спросить: какого члена, Дерек? Зачем ты записался мне в няньки? Знаешь, это выглядит как минимум подозрительно, - Стайлз чуть ли не ощеривается, произнося эти слова, и Дерек понимает, что тому вовсе не нравится такая гиперопека. Что ж, ничего удивительного в этом нет – парень давно привык не принимать ничего за чистую монету. Но Дерек слишком отвлечён на то, что Стайлз чуть ли не впервые с их знакомства назвал его по имени, чтобы обращать на претензии много внимания. Однако недовольство Стайлза только возрастает, когда Дерек игнорирует его вопрос. - Ты же сюда не просто так пришёл, верно? –с какой-то непонятной горечью в голосе спрашивает Стайлз, и этот вопрос Дерек уже не может оставить без ответа. - Нет, Стайлз, - он берёт парня за плечо, чуть сжимает, заставляя повернуться к себе лицом, и твёрдо говорит: - Я пришёл сюда посмотреть с тобой футбол. Всё. Стайлз пару секунд всматривается в его лицо, а потом шумно выдыхает и молниеносно расслабляется, возвращаясь в свой режим несу-сам-не-знаю-что. - Ну, тогда я рад. А то знаешь, бывают всякие… Напарывался пару раз. На самом деле, это странно, что я до сих пор такой доверчивый. - Это ты зря, - говорит Дерек, хотя это явно не звучит как аргумент в пользу его присутствия здесь. Но он советует Стайлзу то, что считает правильным, и не сильно расстроится, если тот прислушается и попросит его уйти. Наглая ложь. Сильно расстроится. Но Стайлз, слава Богу, этого не делает. — Да, всякое бывало. Однажды я трахался с парнем, — говорит Стайлз как бы между делом, а может, и действительно между делом, — и всё было хорошо. До тех пор, пока он не вручил мне деньги, когда я собирался уходить. Мудак. — Ты ударил его? — интересуется Дерек. — Спрашиваешь, — ухмыляется Стайлз и игриво стреляет глазами. Дереку хочется его поцеловать. Снова ложь – ему хотелось этого всё это время, просто сейчас это желание стало ещё сильнее. - Ладно, я… - Стайлз неловко трёт рукой шею. – Я бы очень рад ещё с тобой поболтать, но мне нужно идти. Дерек понимающе кивает и поднимается. — Слушай, Дерек, - окликает его Стайлз, подхватывая с другой стороны дивана свою худи. - Ты ведь любишь играть, да? Мы с друзьями через пару дней собираемся поиграть. Не хочешь с нами? Да, Стайлз действительно удивительно доверчивый. Он знает Дерека от силы три дня, но уже зовёт знакомиться со своими друзьями. Хотя, наверное, доверчивый – неподходящее слово. Открытый? Этого Дерек никогда бы не сказал о людях, выращенных улицами. Или это просто он так располагает людей к себе? Вот это вообще полнейший бред. — Надеюсь, те братья не входят в число твоих друзей? – лицо Дерека искривляется, когда он вспоминает ту неприятную троицу. — Боже упаси, — с ужасом говорит Стайлз, спохватывается, что сказал нечто слишком литературное, и исправляется: — Хуй там. Недостойны. - Тогда я только «за», - улыбается Дерек. - Отлично. Тогда во вторник, здесь же, только пораньше, часов в двенадцать, - Стайлз бросает взгляд на часы. – Дверь всё равно не закрывается, так что уйдёшь сам, ладно? Мне реально пора бежать. И, не дождавшись ответа, убегает. Снова. Дерек думает, ничего страшного, если он завтра опять возьмёт выходной. В конце концов, он пахал, как проклятый, последние шесть лет. Что ему с этим делать? Господи, он не знает, что ему со всем этим делать. Его безрадостная, полная страха жизнь внезапно превратилась — во что? Так мало времени прошло, а он уже не может это контролировать. Всё проходит лучше, чем Дерек ожидает. Стайлз знакомит его со Скоттом и Айзеком — такими же уличными мальчишками, как он сам — и они оказываются отличными парнями, во всяком случае, исходя из того, что Дерек успел увидеть. Остальных Стайлз ему не представляет, но сам он, очевидно, знает тут всех. Дерек наблюдает, как они здороваются, сразу вычисляя тех, у кого со Стайлзом не самые дружеские отношения, — так, на всякий случай. Поле, на которое приводит его Стайлз, не очень похоже на футбольное — точнее, совсем непохоже: ни о каком искусственном газоне не идёт и речи, как и о ровной земле — то тут, то там Дерек спотыкается о кочки и торчащие из земли корни, только догадываясь о том, как от них будет отскакивать мяч и каким образом это повлияет на ход игры. Как любитель футбола Дерек в ужасе. Но Стайлз, в старых потрепанных бутсах, легких шортах и без футболки — из-за жары — полностью компенсирует все возможные неудобства. Дерек тоже снимает футболку. Нет, ну, а что? Чтобы поделиться на команды, они выбирают капитанов, одним из которых чуть не становится Дерек — благодаря Стайлзу, настойчиво выдвигающему его кандидатуру, — но он отказывается и в результате играет против Стайлза. Дерек нападающий, а Стайлз — защитник, и почему-то именно с ним Дерек сталкивается чаще всего. То ли Стайлз делает это специально, то ли сам Дерек ведет мяч именно на него — он уже ни в чем не уверен, честное слово — но их обоюдные действия выливаются в бесконечные падения, катания по жухлой сухой траве и переплетающиеся руки-ноги. После какого-нибудь пятнадцатого раза Дерек не выдерживает и пользуется положением: начинает щекотать бледный впалый живот Стайлза, на что тот отзывается неожиданно громким взрывом смеха и принимается пинать Дерека коленками в бок — несильно, только для вида. Дерек хватает ладонями эти костлявые коленки и разводит их в стороны, продолжая своё увлекательное занятие. И, естественно, он знает, что если бы Стайлз действительно захотел его спихнуть, он бы это сделал. И, окей, Скотт и остальные игроки, оказавшиеся в этот момент рядом, смотрят на них странно. Но Дереку наплевать, а Стайлз, кажется, вообще этого не замечает. К концу матча Дерек так выдыхается, что ему начинает казаться, будто легкие сжались до размера грецкого ореха, а язык навсегда прилип к нёбу. Хорошо, что он предусмотрительно взял с собой двухлитровую бутылку воды. Как обычно и происходит после таких выматывающих игр, бутылка отправляется по рукам и в конце концов приходит к Стайлзу. Тот делает пару жадных глотков, задрав голову, — кадык судорожно ходит вверх-вниз под тонкой натянутой кожей — а потом просто выливает остатки себе на голову, фыркая и тряся головой, как собака. Дерек против воли улыбается. Они четверо (включая Скотта и Айзека) подходят к скамейке, имитирующей места для болельщиков, на которой оставили свои вещи; Стайлз берет упаковку дешёвых сигарет, засовывает одну за ухо, а самой пачкой призывно машет в воздухе. — Кто со мной на перекур? Дерек этого не одобряет — по крайней мере, не в гиперактивных подростках — но искушение посмотреть, как Стайлз будет выпускать изо рта сизые клубы дыма, слишком велико, и он соглашается. В кожанке, которую он прихватил с собой на случай плохой погоды, лежит наполовину пустая пачка сигар. Что ж, можно извлечь из неё ещё одну — он не так уж часто это делает. Айзек тоже выражает желание пойти, но Скотт брезгливо кривит лицо и хватает его за предплечье. — Вот уж хрен! Ты не будешь травиться этой гадостью, по крайней мере, не когда я здесь. Айзек пожимает плечами и послушно остаётся на месте. Дерек и Стайлз отходят под сень ближайших к полю деревьев, и Стайлз, презрительно фыркая, наблюдает, как Дерек прикуривает. — Нафига тебе это? Не сигарета, а дилдо, — в конце концов не выдерживает он. Дерек чуть не давится дымом, но берет себя в руки и очаровательно улыбается. — Ты невероятно вежливый мальчик. Стайлз шутливо прикладывает два пальца к голове и отдает ему честь, а потом извлекает из-за уха тонкую длинную сигарету и обхватывает ее своими пухлыми губами. Дерек, как истинный джентльмен, подносит к другому концу сигареты зажигалку, размышляя о том, можно ли считать только что состоявшийся между ними диалог в каком-то роде флиртом. Стайлз выдыхает, стряхивая пепел на землю, и снова суёт сигарету меж губ, с какой-то хитринкой в глазах косясь на Дерека. Хм, кажется, можно. - Кстати, Дерек, спасибо за таблетки, - говорит Стайлз. – Они реально помогают. Не то что всякое дерьмо. — Не за что. Ты не хочешь поужинать со мной как-нибудь? — спрашивает Дерек прежде, чем успевает себя остановить. — ...например, в пятницу? — отвечает Стайлз, и они оба понимают, что он сделал это слишком быстро. Стайлз смеётся, глядя на шокированное и одновременно радостное лицо Дерека. — Да, в пятницу — в самый раз, — соглашается Дерек, улыбаясь, как идиот, и наблюдая, как тлеет кончик сигареты между пальцами Стайлза. Про свою он уже давно забыл, не затянувшись практически ни разу. — Щас запишу тебе адрес одной забегаловки, — Стайлз снова смеётся. Похоже, это защитная реакция. Всегда будь веселым — и тебе не полезут в душу. Дерек плохо слушал курс психологии, когда учился, но кое-что он все же помнит. И зря он удивлялся тому, насколько разный Стайлз с ним и там, на улице, — нет ничего удивительного, что он старается оставить проблемы где-нибудь далеко хотя бы на время. И это хорошо, на самом деле хорошо — признак того, что он ещё не до конца сломлен, и его психика ещё продолжает бороться. Дерек так задумывается, что пропускает момент, когда к ним подходит Скотт и зовёт Стайлза. Дереку самому пора идти, и они замирают в нерешительности, не зная, как попрощаться. Дерек думает, что рукопожатие будет слишком сухим, а объятие — слишком фамильярным, но Стайлз находит выход из ситуации, энергично замахав ему рукой. Дерек неловко поднимает свою в ответ, разворачивается и уходит, что-то радостно насвистывая. Стайлз притягивает его. Очень, очень сильно. Как огонь притягивает мотылька. Дерек давно уже понял, что не сможет построить отношения с обычными людьми — с теми, что ходят по улицам и думают, что в безопасности. Он давно уже понял, что не может даже общаться с теми, кто не пережил хотя бы часть того, что пережил он. Он не может разговаривать с теми, кто никогда не знал боли, никогда не видел страданий, никогда не испытывал страха — они глупы, они ничего не знают о жизни, и Дереку не о чем с ними говорить. Нельзя сказать, что он разговаривал со Стайлзом о перечисленных вещах — о, нет, они как негласное табу, и речь совсем не об этом. Просто достаточно поговорить с человеком пару минут или даже просто взглянуть на него, чтобы понять, знает ли он, что это такое и сколько это стоит. Это видно по их глазам, по их улыбке, по их манере поведения. Дерека притягивают такие люди. Они — как черный неизведанный омут, и Дереку нравится нырять туда с головой, задыхаясь под толщей чужих страданий. Нравится исследовать их мрачные глубины. Дерека притягивает Стайлз. Потому что Стайлз, безусловно, один из таких людей — это можно понять по одному-единственному жесту, а можно и ещё раньше: просто взяв во внимание тот факт, что Дерек увидел его впервые за забором детского дома, а сейчас домом для него являются улицы. Никто не остаётся чистым на улицах — эти твари пытаются высосать из человека жизнь как можно более быстрым и отвратительным способом, и только самым сильным удаётся выжить. Вот что ещё нравится Дереку в таких людях — они все невероятно сильные. Его притягивает сила — не физическая, конечно, а моральная. Такая сила способна разрушить мироздание. Дерека притягивает Стайлз. Дерек как-то слишком нервничает перед их пятничным свиданием. Да, он позволяет себе называть это именно так и надеется, что Стайлз считает так же, — иначе может получиться неловко. Но что-то в том, как Стайлз ведет себя с ним, убеждает Дерека, что они оба думают об одном и том же. И из-за этих самых мыслей он все оставшиеся дни рассеян так, что удивляется сам себе. Хорошо хоть, это не сильно сказывается на его работе. В пятницу напряжение достигает высшей точки, и Дерек решает идти до назначенного места пешком, чтобы хоть немного остудить голову. Он выходит пораньше и петляет по тихим вечерним улочкам, наслаждаясь свежим воздухом и стрёкотом насекомых. Что-то успокаивающее есть в этом засыпающем городе, несмотря на его неприглядный вид, и Дерек потихоньку расслабляется, напряжение идёт на спад, и он почти спокоен, когда проходит последний поворот и видит мерцающее тусклыми огнями кафе. Дерек видит Стайлза. И напряжение, не успевшее сойти на нет, распрямляется в нём, как пружина, заставляя сорваться с места, тысячу раз проклиная себя за то, что не пришёл раньше. Дерек видит, как какой-то мужик прижимает Стайлза грудью к грязной кирпичной стене сбоку от этой забегаловки, одной рукой держа его за шею, а другой лапая за задницу. У Дерека действительно хорошее зрение, так что он начинает бежать, находясь ещё очень далеко от них. Он бежит изо всех сил, почти летит и уже видит, как на всей скорости врежется в этого ублюдка, сбивая его на землю, а потом будет бить, и бить, и бить, пока костяшки пальцев не станут скользкими от крови. Это не противоречит его моральным принципам. И тут он видит это. Он видит, как Стайлз убивает человека. Он резко останавливается, чуть не полетев на землю, опоздав на какие-нибудь пять метров. Странно, что он не заметил раньше тонкий длинный ножик, любимую игрушку Стайлза, торчащую то из кармана его бридж, то небрежно валяющуюся на краю матраца. До этого Дерек не обращал на нее должного внимания, но теперь отчетливо вспоминает знакомый металлический блеск. А сейчас он видит её по рукоять вогнутой в грудь незнакомого мужчины. Дерек точно видит то место, куда она вошла, и понимает — что бы он ни сделал, человека уже не спасти. Он мог бы и догадаться, что Стайлз всегда носит оружие с собой и не преминет им воспользоваться. Дерек бы не удивился, если бы узнал, что Стайлз спит в обнимку с этим ножом. Дереку бы хотелось, чтобы Стайлз спал в обнимку с ним. Но сейчас дело совсем в другом — дело в вязкой бордовой крови, стекающей по пальцам Стайлза, который до сих пор не сбросил навалившееся на себя тело и так и стоит, все ещё придавленный к стене. Вид у него такой, будто он точно знал, что делает, но совершенно не был готов к тому, что получил. Дереку это знакомо. У Дерека мертва вся семья, он не помнит, сколько раз попадал в перестрелку и сколько раз держал в руках оружие, — но он никогда не убивал человека. Друзья Стайлза живы и здоровы, он не сможет отличить маузер от глока, но он только что сделал это. Дерек подходит к нему на негнущихся ногах, и Стайлз, услышав шаги, наконец приходит в себя и толкает тело мужчины в грудь, тут же хватаясь за рукоятку ножа. Лезвие с мерзким хлюпаньем выходит из раны, и труп падает, начиная сильнее истекать кровью. — Ты видел меня? — хрипло спрашивает Дерек, и его голос звучит странно здесь, в гребаной подворотне, черной от грязи тех, кто здесь обитает. — Видел, — неохотно бросает Стайлз, хмурясь. — Тогда почему не подождал ещё чуть-чуть? — чересчур жалостливо спрашивает Дерек, и это выводит Стайлза из себя, потому что он ненавидит жалость. — А на кой чёрт ты мне сдался? —взрывается он, тыча в Дерека окровавленным ножом, но, слава Богу, издалека. — Я что, по-твоему, беспомощный маленький ребёнок? Я, блядь, жил на этих улицах много лет, и я могу за себя постоять, прекрасно могу, ты понял? Ну, что бы ты сделал, если бы я подождал, а? Втянул бы его в дискуссию? Или ты просто испугался трупа? Ты хоть раз-то в жизни видел их вне стен морга? Очень много крови, да? Ууу, бедный Дерек, бедная хрупкая фиалка Дерек, ты раньше такой мерзости не видел, да? И, конечно, не увидел бы, но связался со Стайлзом, — зло и горько говорит Стайлз, и пальцы, сжимающие ножик, дрожат. — Мне плевать на это, ясно? На мертвых плевать и на живых тоже! — Стайлз с презрением сплевывает на землю, а потом разворачивается и от души пинает труп в бок, издав что-то, похожее на отчаянный рык. СДВГ цветет и пахнет в этом парне. А может, даже биполярное расстройство. Дерек наконец-то снова видит того Стайлза: колкого, резкого, вечно готового защищаться — и вечно готового нападать, потому что там, где он рос, существовало только одно правило: либо ты, либо тебя. Но Дерек этому даже рад. Потому что Стайлз наконец-то показал ему эту грань самого себя. Правда, Господи, такой ценой… — Постараюсь ответить на все твои вопросы, — спокойно говорит Дерек, цепляя Стайлза взглядом, заставляя смотреть только себе в глаза. Стайлз ловится на это легко и быстро, потому что его уже заинтересовала реакция Дерека на его обличающую речь. — Ты действительно ребёнок. Молчать! — рявкает он на начавшего протестовать Стайлза, и тот неожиданно послушно замолкает. — Не беспомощный, но ребенок. И мы оба прекрасно знаем, что ты можешь сам позаботиться о себе, но это не значит, что никогда нельзя принимать чужую помощь. Особенно, когда речь идёт о чьей-то жизни. Стайлз презрительно морщится, и Дерек добавляет: — Мне тоже плевать на него, Стайлз. Не думай, будто меня хоть как-то колышет его судьба. Более того — я счастлив, что он мёртв. Я до сих пор чувствую ненависть. Я собирался повалить его на землю и бить, пока его кровь не зальет асфальт. Глаза Стайлза шокированно распахиваются, а рот чуть приоткрывается. — И я видел мертвых, — жестко говорит Дерек. — Мне было двенадцать, когда я вернулся домой и обнаружил свою мать и младшего брата на полу в ванной комнате. Там всё было залито кровью, — Дерек не говорит о том, что это не было первым убийством, которое он видел. Стайлз и так смотрит на него с ужасом, прижав свободную руку ко рту, и глаза его наполняются влагой. — А спустя шесть недель я держал на своих руках отца, когда он умирал. И там тоже было много крови. Стайлз тихо, задушенно всхлипывает и отворачивается. Дерек видит, что ему стыдно, но он хочет смотреть Стайлзу в глаза, и, кажется, самое время рассказать ему, что нет ничего постыдного в слезах. Дерек подходит и мягко берет его за плечи, разворачивая к себе. Блестящие дорожки на щеках Стайлза выглядят так невероятно красиво. Но Дерек не успевает сказать ни слова, потому что Стайлз вдруг обхватывает его за шею и прижимает к себе, так крепко, что остаётся только гадать, откуда взялась такая сила в этих хрупких руках. Стайлз судорожными движениями гладит его по волосам, отчаянным, больным шепотом повторяет ему на ухо «Дерек», «Боже», «мой бедный Дерек», и на этот раз «бедный» звучит как самое лучшее ласковое слово на свете. Дерек чувствует, как крупно дрожит тело Стайлза, и ему почти больно от вцепляющихся в волосы пальцев, но в груди скручивается какой-то тугой ком, и Дерек понимает, что это первый раз, когда его кто-то пожалел после смерти отца. И это сделал Стайлз — Стайлз, который презирает жалость и презирает людей, которые ее вызывают. Дерек наконец отходит от удивления и обнимает Стайлза в ответ — и тот, почувствовав это, неожиданно тыкается мокрыми от слез губами ему в щёку. Дерек вздрагивает — холодное касание губ застает его врасплох, а Стайлз уже покрывает поцелуями всё его лицо, продолжая шептать какие-то успокаивающие слова. Дерек терпеливо ждёт, пока Стайлз не вздыхает, глубоко и шумно, успокаиваясь, и вытирает мокрые глаза. Хейл чуть отодвигает его от себя, чтобы взглянуть в эти огромные темные омуты. — Единственный, за кого я волнуюсь — это ты, Стайлз, — Дерек слышит, что его голос начинает дрожать, и старается вернуть самообладание. Ничего не выходит. Ком в груди только разрастается сильней, когда Стайлз смотрит на него так доверчиво и с таким обожанием. — Я не хочу, чтобы ты убивал больше, никогда. Ты много знаешь, много видел, но ты ещё не понимаешь, каким страшным образом это отразится на тебе самом. Стайлз кивает и хлюпает носом. Сейчас он выглядит таким беззащитным, что Дерек не выдерживает — наклоняется к нему, чтобы поцеловать. Поцелуй начинается с легкой боли, потому что Стайлз слишком быстро подается ему навстречу. Дерек обводит языком его пухлые губы и чувствует себя так, словно совершил прыжок в темные глубины океана. Ножик валяется на асфальте, и его лезвие кажется почти черным в тусклом свете разбитого фонаря. Стайлз говорит, что теперь они встречаются. Дерек не привык озвучивать очевидное, но они на самом деле делают это: встречаются чуть ли не каждый день, и с каждым разом его знакомство со Стайлзом кажется Дереку всё более судьбоносным и всё более фатальным. Дереку безумно нравится то, что Стайлз стал не покладистей, но нежнее. Он угадывал в нём эту черту ещё с того их разговора у фонтана, но только сейчас Стайлз наконец позволил ей проявиться. Они не говорят о том человеке и о том вечере. Стайлз вообще говорит намного меньше с тех пор, как у Дерека появилась привычка затыкать его рот языком каждый раз, когда тот начинает нести чушь. Стайлз взлетает вверх по лестнице и ногой распахивает дверь в собственную квартиру, тут же отпрыгивая к дальней стене. Его глаза горят нехорошим огнём, в котором пляшут черти; он взбудоражен, взведен. Так же, как и заходящий следом Дерек, потому что чертов Стайлз дразнил его в машине, не давая поцеловать — только уворачиваясь и специально кусая губы. — Ну! — кричит Стайлз, прыгая из стороны в сторону, словно он вратарь, готовящийся поймать мяч. — Давай, Дерек, скажи мне, чего ты хочешь? Дерек останавливается, переступив порог, и его глаза тоже блестят, наблюдая за мельтешащим Стайлзом. Такое впечатление, что, если Хейл не будет осторожен, парень просто взорвется. — Ну! — нетерпеливо восклицает Стайлз. — Три поцелуя, — наконец говорит Дерек и чуть сгибается, поводит плечами, как зверь, готовый к прыжку. Глаза у него тоже совершенно дикие — потому что его добыча играет с ним. Стайлз выглядит удивленным и даже слегка раздосадованным, и Дерек понимает, что тот предполагал нечто большее. Но Стайлз тут же снова принимает свой прежний вид змея-искусителя и чуть ли не шипит: — По рукам. Дерек пересекает комнату в два огромных шага, которые больше похожи на одно слитное движение, и в продолжение этого же движения обхватывает голову Стайлза руками, притягивая его к себе и впиваясь в губы. Стайлз хватается за его предплечья, будто желая оттолкнуть, но на самом деле вцепляясь в них, словно утопающий. Дерек слишком раззадорен, чтобы нежничать, так что он почти грубо проникает в рот Стайлза языком, припечатывая самого парня к стене, где-то на задворках сознания радуясь, что эта тонкая преграда устояла под его напором. Судя по звукам, которые издаёт Стайлз, он под этим напором не устоял. И, кажется, совершенно этим доволен. Дерек чувствует его руки на своей спине, притягивающие ближе, заставляющие прижаться к худому крепкому телу, вжаться в него, до боли, до вспышек под закрытыми веками. Стайлз кусается, тянет его к себе, когда ближе уже некуда, скулит, безумствует, а Дерек целует его, пока ещё нет необходимости сделать вдох, и в какой-то момент кажется, что дышать больше не нужно будет никогда: достаточно этого поцелуя. Но оторваться все-таки приходится, и Дерек чуть откидывает голову, с хрипом втягивая воздух. Это раз. Дерек берет Стайлза за подбородок, поворачивает его голову немного в сторону и оставляет засос ниже линии скул, всем телом чувствуя, как юноша дрожит под ним. И это потрясающее ощущение. Черт возьми, он чувствует нехилое возбуждение из-за этого засранца. Одна рука Стайлза перемещается ему на живот и выдергивает рубашку из брюк, принимаясь гладить открывшийся участок кожи. Дерек, потворствуя своим животным порывам, толкается вперёд, потираясь пахом о пах, и Стайлз отзывается на это движение легкой судорогой. — Считаются только те, что в губы, — шепчет Дерек ему в шею, продолжая двигаться и целовать нежную кожу, и Стайлз согласно стонет, вскидывая бёдра ему навстречу. Жар под кожей Дерека почти невыносим, а ведь он становится сильнее с каждой секундой. Дерек никогда не думал, что сможет почувствовать такое. Что это будет так. Что так великолепно будет держать кого-то в руках и пробовать на вкус солоноватую кожу, слушать тяжелое дыхание и сбивчивые просьбы. Дерек внимает им, целуя Стайлза снова, сжимая руки на его талии и чувствуя, как Стайлз стонет ему в рот и задирает голову, чтобы было удобней. Правая рука Дерека почти сама собой опускается на упругую ягодицу и сжимает ее; Стайлз в ответ кусает его за губу и сильнее подается вперед; Дерек разрывает поцелуй, чувствуя привкус крови во рту, и утыкается в короткие растрепанные волосы, которые почему-то пахнут гарью и мятой. Это два. — Господи, Дерек... — хнычет Стайлз, пока Дерек буквально трахает его сквозь одежду. — Чёрт подери... я сейчас... о Боже... ещё немного... ха-а... Дерек замирает на секунду и глядит прямо в сумасшедшие, затуманенные удовольствием глаза, а потом целует его в третий — последний — раз, чувствуя, как Стайлз выгибается, крупно вздрагивая, сильнее приникая к нему губами, и стонет, Боже, так сладко стонет — Дереку остаётся только надеяться, что он не слишком сильно сжимает пальцы и не оставит синяков. Он находит в себе силы убрать руки и опереться ими на стену, ожидая, пока безвольно повисший на нём Стайлз придёт в себя. И в тот момент, когда это происходит, тот неожиданно отталкивает Дерека от себя, и в глазах его снова пляшут языки пламени. — Три поцелуя, Дерек, — с ухмылкой произносит Стайлз, проводя рукой по растрепанным влажным волосам. — Лимит исчерпан. — Ты просто дьявол, — низким от возбуждения голосом говорит Дерек, пытаясь успокоиться. Но Стайлз, с этой его ухмылкой, с этими глазами, с этим... всем, заставляет где-то внутри подниматься жаркую волну, похожую на цунами. — Ещё один поцелуй, — заискивающе просит Дерек, делая маленький шаг вперёд. — Ну же, Стайлз. Ещё один. — Поезд ушёл, — улыбается Стайлз, и Дерека как током прошибает от воспоминания: он и отец сидят рядом, и отец говорит ему эти слова. Это происходит так неожиданно и ярко, что Дерек на секунду теряет связь с реальностью, но тут же приходит в себя. Наверное, выглядит он не лучшим образом, потому что Стайлз, бросив на него взволнованный взгляд, проявляет великодушие: — Ну, ладно. Хочешь минет? Когда Стайлз впервые переступает порог его квартиры, первым, что приковывает его взгляд, оказывается прикрепленная к стене фотография в гостиной, висящая на самом видном месте. На ней изображен мужчина средних лет, лежащий на полу, привалившись к стене под окном. Его костюм пропитан кровью, она уже стекает на пол, но взгляд мужчины все равно устремлен прямо в объектив. Оконное стекло тоже заляпано красным, но за ним всё равно виднеются тёмные волны океана и голубое небо с редкими рваными облаками. — Прямо высокое искусство, Дерек, — фыркает Стайлз, разглядывая фотографию. — Это мой отец, — безэмоционально отвечает Дерек. Он не злится, ему не больно, нет — он просто озвучивает факт. Отец смотрит на него с фотографии, сделанной человеком, который его убил и которого не смог убить Дерек. Эта картина слишком въелась в память – Дерек мог бы нарисовать её с закрытыми глазами, если бы умел рисовать. Что странно, он очень смутно помнит лицо этого человека: всего лишь размытое нечеткое пятно, приближающееся к нему, излучающее угрозу, и только его блеклый незрячий глаз Дерек видит так, будто стоит сейчас там, сжимая в руках пистолет. Стайлз секунду смотрит на него с выражением «ты что, издеваешься», а потом его глаза округляются, и он хватает Дерека за рукав, сминая ткань рубашки. — О Боже... Это... это когда он..? — Да, — просто отвечает Дерек. Он видит, что Стайлз хочет узнать, но боится спросить, но Дерек не уверен, стоит ли Стайлзу это слышать. И хочет ли он сам делиться этим с кем-то. Но что-то внутри, тёплое и живое, заставляет его сжать тонкое запястье, успокаивающе поглаживая его пальцами. И Дерек рассказывает. Не называя имён, чтобы, не дай Бог, не подвергнуть Стайлза опасности, — просто описывает события, коротко, в общих чертах. И немного больше времени тратит на то, чтобы объяснить: он — не его отец, и он не убивает людей. Он никогда не переступит эту грань, и не только потому, что отец не хотел этого, но и потому... — Потому что ты не можешь? — осторожно спрашивает Стайлз, и что-то в его голосе заставляет Дерека попытаться объяснить ему ещё и то, что, если ты не в силах отнять чужую жизнь — это не значит, что ты слаб. Это значит, что ты человек. — А я, получается, не человек... — бормочет Стайлз, отворачиваясь, но Дерек резко разворачивает его обратно, притягивает к себе и целует до тех пор, пока слабое сопротивление не превращается в хриплые просьбы, пока Стайлз не начинает стонать и вскидывать бёдра. Тогда Дерек отрывается от припухших, покрасневших губ и, зафиксировав Стайлза за запястья, шепчет ему на ухо: — Ты не просто человек, Стайлз. Ты самый прекрасный человек из всех, кого я встречал. Ты понял? Он дожидается слабого кивка от ошеломленного Стайлза и только тогда целует его снова. Дерек сходит по нему с ума. Он не знает, как такое могло произойти, но он привязан к этому мальчишке сильнее, чем к кому бы то ни было. Он может только надеяться, что это не обернется для него чудовищной катастрофой, но, на самом деле — плевать, потому что Стайлз необыкновенный. Дерек убеждается в этом всё больше с каждой секундой, проведенной рядом с ним. Стайлз не знает, что творит с ним. Стайлз — сумасшедший. Больше всего на свете Дерек боится проснуться однажды утром и обнаружить его остывающий труп на нижних ступенях лестницы. Невозможная ситуация, учитывая то, что они не живут вместе и в квартире нет лестницы, но это всё равно снится ему в кошмарах. Каждую ночь. Подобные сны преследуют его давно, но раньше в них всегда была либо его семья, либо та пожилая пара, что приютила двенадцатилетнего Дерека у себя. Но теперь он закрывает глаза и видит Стайлза. И, открывая их, он тоже видит его. Это как навязчивая идея, как преследующий его призрак, как проклятие, наложенное на него нечистыми силами, жаждущими, чтобы он утонул в чувстве, охватившем всё его существо. И одновременно это — спасение, и Дерека разрывает на части, потому что это безумие, и Стайлз безумен, и всё это не идёт ни в какое сравнение с тем, что было у Дерека раньше. Потому что когда Стайлз целует его... Боже, он просто не знает. Кто он? Ему кажется, он наконец нашел своё место в мире, которое потерял однажды ночью, забравшись под сиденье отцовской машины. А теперь он — рядом со Стайлзом, именно там, где должен быть. Рядом с ним он чувствует себя так же, как когда спасает человеческую жизнь на операционном столе, возвращая ее в счёт тех, кого уже не удастся вернуть. И хоть Стайлз слишком мал, чтобы понять его идеалы, потому что на улицах единственным авторитетом считается только сила — всё равно он так смотрит на Дерека, обнимая его, что всё это становится неважным. И когда Дерек смотрит на него в ответ, то понимает, что никогда прежде не знал любви. Телефонный звонок раздаётся в кабинете Дерека как раз в тот момент, когда очередной пациент выходит, рассыпаясь перед ним в благодарностях. Его смена длится уже три часа без перерыва, и он порядком устал, хотя принимать людей в собственном кабинете, безусловно, легче, чем разыскивать их дома в переплетении улиц. Мгновение назад Дерек не ожидал от этого дня ничего хорошего, но сейчас его настроение резко улучшается, настолько, что он расплывается в улыбке. Потому что никто не звонит ему на рабочий номер во время приема — для записи существует специально отведенные часы. Никто, кроме Стайлза, который, если захочет его достать, пренебрегает любыми правилами и приличиями. Однажды он даже пытался уломать Дерека на секс по телефону в тот момент, когда главврач сидела в кресле напротив, пристально глядя на него своими огромными, как у лемура, глазами, и всё спрашивала, с кем же Дерек беседует. Стайлзу потом влетело, но это не заставило его прекратить звонить Дереку на работу. Впрочем, Дерек совсем не против. Он говорит «Я позову Вас» следующему заглянувшему внутрь больному, стараясь спрятать неуместную улыбку, и, как только дверь с щелчком захлопывается, снимает трубку. — Здравствуйте, — не сумев сделать свой тон менее радостным, говорит Дерек, ожидая услышать в ответ обычное «и тебе не получить нож в рёбра». Но слышит совсем другое. — Здравствуй, Майкл, — раздаётся в трубке, и Дерек едва сдерживается, чтобы не отшвырнуть ее от себя, как ядовитую гадюку. Пульс резко подскакивает, и, если бы Дерек не сидел, он уверен, что его ноги бы подкосились. Это не Стайлз. Не он. Твою мать. — Вы ошиблись номером, — сипит он и тянется за стаканом воды. Спину прошибает холодный пот, и всё пространство вокруг неожиданно сужается до голоса в его ухе, заставляя бояться, что оно сожмется окончательно, сломается, похоронив его под грудой обломков. — Мы никогда не ошибаемся, — голос незнакомый, что неудивительно: Дерек уверен, что отец тогда избавился от всех их возможных знакомых. — Твоё имя — Майкл Салливан, не так ли, мистер Дерек Хейл? Чертов стакан падает на пол и разбивается. Нет, это – то, что Дерек говорит больничной уборщице, когда потом проносится мимо неё к центральному выходу, около которого припаркована его машина. На самом деле стакан лопается в руке Дерека; несколько осколков проникают к нему под кожу, и кровь стекает по стеклу, по ладони, постепенно приближаясь к запястью. До ужаса знакомое ощущение. Дерек берёт себя в руки и пытается стряхнуть осколки на пол. - Что вам надо? – спрашивает он с подавленной, но рокочущей, как гром, яростью, но голос его дрожит сильнее, чем если бы ему не было страшно. - Бумаги, Майкл, - и Дереку хочется вырвать горло за это небрежное «Майкл». Голос у мужчины надменный, явно принадлежащий человеку, который привык всегда получать то, что он хочет. – Документы о финансовых махинациях Джона Руни и его сынка, которые твой отец… хм, - слышится неприятный смешок, - изъял у их бухгалтера. - У меня нет никаких бумаг, - рычит Дерек сквозь зубы, протягивая пострадавшую руку как можно дальше от себя, чтобы не запачкать халат. Удивительно, как он сейчас может думать о таких мелочах, учитывая то, что его пальцы дрожат - Дерек расфокусированным взглядом смотрит, как красные капли срываются и падают на ворс ковра. - Ну, ну. Кто ищет, тот найдёт, - насмешливо-отеческим тоном отзываются в трубке. – Мы сейчас в гостинице «Роялти», надеюсь, ты знаешь, где это. Советую не задерживаться. - Я сжёг их! Я их все сжёг! – орёт Дерек, но эти слова остаются без ответа. Человек по ту сторону лишь хмыкает и, судя по звукам, проходит несколько шагов. - И ещё кое-что… Чтобы у тебя был стимул поторопиться… Ну-ка, скажи что-нибудь… Дерек слышит какие-то невнятные звуки, скрежет и переругивания, и уже собирается бросить трубку, когда его собеседник теряет терпение: - Я сказал, открой рот и скажи хоть слово! - Какого чёрта?! – взрывается Дерек. – Я не буду играть в это дерьмо… И в эту секунду он слышит вскрик, который заставляет кровь в венах заледенеть и перестать капать на пол. Потому что он его узнает. Узнает. И теперь ему дико страшно. - Стайлз… - неверяще выдыхает он, вцепляясь в чертову трубку, как в самую ценную вещь на Земле. — Дерек, эти мудаки порвали мои наушники, и тебе придётся купить мне новые, — напряженно говорит Стайлз, стараясь звучать так, будто это единственное, что его волнует, но голос его хриплый и измученный, заставляющий Дерека проклясть себя тысячу раз. Он слышит, как Стайлз вздыхает, а потом шепчет в трубку, невыносимо успокаивающе и нежно: — Не бойся за меня, Дерек. Не бойся. Эти слова звучат в голове Дерека всю дорогу до дома. Он впервые с того времени, как отец учил его водить, нарушает все правила дорожного движения, мчась домой на сумасшедшей скорости, никого не пропуская и не останавливаясь на красный, и это ещё больше заставляет его снова прочувствовать тот ужас, что он испытывал тогда. Эта мелочь возвращает его к тем ощущениям, и ему начинает казаться, будто он снова там, будто ничего никогда и не менялось, и не было всех этих лет. Дерек снова чувствует себя маленьким беспомощным мальчиком, неспособным защитить тех, кто ему дорог, и пытается унять клокочущую внутри истерику, с визгом притормаживая у своего дома. Он помнит, как они горели — документы отца, которые тот похитил, — помнит, что они совсем не грели его посреди той холодной пустоши, где он остановился по пути на ферму, но зато ему безумно нравилось смотреть, как искрящиеся золотые линии расползаются по бумаге, пожирая ее, оставляя только черные обугленные комки и серые мягкие хлопья. Тогда ему казалось, что он сжигает свою прошлую жизнь, переходя в новую, радостную, светлую, и это знаменует окончание его страданий. Какой чудовищный самообман. Дерек всовывает ключи в замок только с четвертого раза, а потом, уже открыв дверь, просто бросает их на пол и кидается к нижнему ящику комода, который стоит у него в спальне. Кое-что он все-таки оставил. Он знал, это будет неправильно — избавиться от воспоминаний об отце совсем, стерев их, будто его и не было, к тому же, он и сам не хотел забывать; он сохранил несколько писем, написанных рукой отца, его часы, остановившиеся в тот момент, когда он перестал дышать, и эту пресловутую фотографию. И остаётся только надеяться, что он случайно оставил что-то ещё. Дерек падает перед комодом на колени и выкидывает свои рубашки одним движением руки, а потом извлекает со дна ящика небольшую деревянную коробку с вырезанным на ней незамысловатым узором. Проклятый замок не поддается его непослушным пальцам, и Дерек просто вырывает его к чертовой матери. Левая рука снова начинает кровоточить — он и забыл, что в ней все ещё остаётся стекло. Он достаёт из коробки пачку писем, обмотанных тонкой бечевкой, и начинает вскрывать все по очереди, надеясь на то, что где-то найдется хоть что-то ценное. Дерек читал некоторые из них, но не все — будучи маленьким, он мало что понимал, а, выросши, потерял к ним интерес, храня только как некую реликвию. Чертовы письма... Одни только письма... Зачем вообще им понадобились эти бумаги спустя десять лет?! Его ужас нарастает с каждой секундой по мере того, как он пачкает красным пожелтевшие от времени листы, и не находит ничего, что могло бы пригодиться. В конце концов Дерек все же отыскивает пару листов с подписью Коннора и письмо, адресованное Джону Руни. Он сидит перед разворошенным ящиком — письма скользят по полу от сквозняка, гуляющего по комнате, — и понимает, что этого недостаточно. Те, кто забрал Стайлза, не будут этим удовлетворены. Дерек роняет голову на грудь, до разноцветных кругов зажмуривая глаза. Его плечи трясутся, но слез нет, это какие-то сухие, судорожные рыдания, которым он поддается буквально на пару секунд. Потом сгребает документы и, пошатываясь, встаёт. У него нет на это времени. Дерек думает о том, как бы поступил его отец, окажись он в такой ситуации. О, тут все предельно просто — отец бы перестрелял их всех к чертовой матери, спасая свою семью. Но, Господи, у Дерека даже нет оружия в доме. Он даже, по сути, не умеет им пользоваться. И что он будет делать, когда окажется там? Что он сможет противопоставить их береттам? Все, что у него есть — это физическая сила, но она бесполезна против девяти граммов свинца. Он не сможет ничего сделать, когда отдаст им эти жалкие бумажки. Правила вряд ли изменились с тех пор, и они убьют Стайлза, и его убьют, даже если получат то, что хотели. Выходит, все, на что он может надеяться — это на их честность и человеколюбие. Дерек смеётся отчаянным, хриплым смехом, захлопывая дверь Камаро и моментально срываясь с места. Только через пятнадцать минут пути он вспоминает, что не закрыл дверь квартиры, ключи от которой все ещё валяются на полу возле порога, но это уже не имеет значения: скорее всего, он больше туда не вернётся. Сухой пожилой мужчина за гостиничной стойкой говорит, что его уже ждут, и Дерека бьёт озноб. Но сумасшедшая скорость немного прочистила ему мозги, и он уже более собран и спокоен. Вокруг больше ни одной живой души, и Дерек уверен в том, что ни в одном номере не найдется постояльца — как и в том, что старик глух относительно криков и звуков выстрелов. Дерек поднимается на второй этаж и проходит к указанному стариком номеру. Медные цифры «два» и «четыре» бликуют в тусклом свете ламп, и Дерек замирает перед ними на секунду, пытаясь успокоить бьющееся в горле сердце и принять вид человека, который знает, что делает. Он понимает, что эта иллюзия рассыпется при первом же его взгляде на Стайлза, но все же... Боже, он ещё надеется на то, что всё разрешится спокойно. Он распахивает дверь, не постучавшись, и первое, на чем фокусируется его взгляд — три дула, глядящие на него своими черными круглыми немигающими зрачками. Из мебели в комнате только диван и стол; посередине стоит молодой мужчина, даже, скорее, парень, которого, наверное, можно было бы назвать очень красивым, если бы не это надменное и презрительное выражение на его лице; поодаль от него, по бокам, стоят ещё двое, и их лица похожи, как две капли воды. Дерек поднимает руки, показывая, что не намерен нападать, и пистолеты медленно опускаются. Он думал, что не сможет оставаться спокойными, когда увидит Стайлза, но сейчас паникует куда сильнее, потому что он его не видит. Парень в середине неожиданно улыбается ему холодной улыбкой и шагает навстречу. — Давно мечтал познакомиться с сыном самого мистера Салливана, — говорит он, и Дерек понимает, что это с ним он разговаривал по телефону. — Он, знаешь ли, стал просто легендой для моего поколения. Он подходит совсем близко, протягивая руку, и тогда за его спиной Дерек наконец видит Стайлза. Стайлз сидит в углу, обхватив колени руками, и смотрит прямо ему в глаза нечитаемым взглядом. На его скуле цветет синяк. Дерек нехотя пожимает протянутую руку, глядя только на Стайлза. Только на него. — Моё имя Джексон Уиттмор, — говорит в это время парень, стискивая его ладонь и перебирая костяшки, как будто пытаясь через боль заставить Дерека посмотреть на него. Дерек плевать хотел на его имя и его тупые приемы, поэтому он, не шевельнувшись, просто ждёт, пока этот придурок закончит. Между ним и Стайлзом будто до предела натянутая леска, и Дерека тянет к нему с невозможной силой. — Ну, да ладно, — говорит Джексон, наконец отпуская его руку, и на его лице не остаётся ни намека на улыбку. — Документы. Дерек бросает их на стоящий рядом стол и выплёвывает сквозь зубы: — Не возьму в толк, на кой чёрт они вам понадобились, но это всё, что у меня есть. А теперь... — он отталкивает Джексона в сторону, пытаясь пройти, но близнецы тут же направляют на него оружие, и Дерек застывает на месте, буравя их взглядом. А Стайлз всё ещё смотрит на него. Дерек чувствует это всей кожей. — Но-но-но, Майкл, — нарочито вежливыми голосом произносит Джексон, поддевая пальцем краешки документов и вытаскивая тот, что снизу. — Сначала нужно посмотреть на товар. Может, этот смазливый мальчик окажется ценнее, чем эти бумажки. — Ещё раз назовешь меня Майклом, а его — смазливым мальчиком, и я разобью тебе лицо, — от Дерека исходит такая ярость, что даже самый бесстрашный испугался бы, но Уиттмор только хмыкает и делает короткий жест в сторону своих помощников. — Не в твоём положении ставить мне условия. Один из близнецов подходит к Стайлзу и хватает его за локоть; Стайлз дёргается, но встаёт, и Дерек невольно дёргается вместе с ним, потому что он боится за него так, что в глазах темнеет. — Хмм... Знаешь, это не совсем то, что нам было нужно, — задумчиво резюмирует Джексон, закончив просматривать документы, и поворачивается к ним. — Это всё, что у меня есть, — с расстановками цедит Дерек, и в голосе его отчётливо проскальзывает отчаяние. Кажется, Джексону нравится это слышать. — Да, кто бы мог подумать, — развязно начинает он, — что сынок Салливана не продолжит его дело, а будет гнить в каком-то грязном городишке, общаясь с оборванцами, — его насмехающийся взгляд переходит с Дерека на Стайлза и обратно, а Хейл только крепче стискивает зубы, убеждая себя не поддаваться на провокацию и надеясь, что Стайлз тоже не поддастся, потому что этот ублюдок только этого и ждёт. Но Стайлз на удивление тих. Всё то время, пока Дерек здесь, он выглядит так, будто шокирован до глубины души, и смотрит настолько пристально, словно Дерек растворится в воздухе, если отвести взгляд. — И чем же ты занимаешься, а, Майкл? — Я работаю врачом, — Дерек старается быть спокойным, хотя всё это напоминает ему тот разговор, который Коннор вёл с Финном, прежде чем прострелить ему голову. Воспоминания ударяют в голову. Дерек смотрит на чужие пальцы на предплечье Стайлза и сжимает левую руку в кулак. Мелкие осколки сильнее впиваются в кожу, Дерек растворяется в боли, пытаясь усилить ее, отвлечься, иначе он просто сойдет с ума. — Послушайте, — хрипло говорит он, закрыв глаза. — Я принес вам то, что вы просили. У меня больше ничего нет, кроме старых писем. Мне нет никакого смысла врать вам или скрывать что-то — я не участвую в этом бизнесе и никогда не буду. Мне плевать, зачем вам эти бумаги. Просто отпустите его и оставьте нас в покое. Он знает, что это звучит жалко, но что ещё он может сделать? Джексон хмурит брови, постукивая по столу пальцами. — Ну, зачем же так сразу. Врач — полезная профессия. Не хочешь поработать нашим врачом? Поверь, оклад будет побольше, чем в этом городишке. Дерек сглатывает. Наверное, нельзя говорить «нет». Наверное, это тот самый шанс для них сохранить свои жизни. Но как только Дерек представляет, что будет потом... Боже, он не хочет этого. Если он скажет «да», то всю оставшуюся жизнь он и его близкие проведут под прицелом пистолета. Каково это — всю жизнь возвращаться домой с мыслью, что твои родные уже не встретят тебя? Дерек однажды уже вернулся. И он не будет — не будет! — повторять ошибок своего отца. — Нет, — говорит он, глядя прямо перед собой. — Точно не хочешь? — переспрашивает Уиттмор и направляет пистолет на Стайлза. Глаза Стайлза округляются, но он не издаёт ни звука. Дерек сам не замечает, как в ту же секунду подбирается, напрягает ноги и встаёт так, будто в любой момент готов броситься вперёд, на этого подонка, или, скорее, между ним и Стайлзом — потому что он не может допустить даже мысли о том, чтобы что-то пошло не так. Странно, но в этот момент он не чувствует волнения или страха — в голове удивительно пусто. Ни одной мысли, и даже сердце, кажется, перестало колотиться о грудную клетку. — Джексон! — одергивает его один из близнецов. — Нам же было сказано: никакого насилия. — Вечно ты всё веселье испортишь, — ворчит Джексон, убирая оружие и документы в портфель. — Отпустите его, — угрожающе рокочет Дерек, и это всё, на что его хватает, потому что внутри дрожит от переизбытка эмоций и нервного истощения. Кажется, он перегорел, как лампочка. Стайлз неожиданно сам резко вырывается из держащих его рук, бросив хмурый взгляд через плечо, и медленно идёт к Дереку. Так медленно, что кажется, никогда не дойдет, но Дерек не смеет двинуться навстречу, почему-то боясь, что Стайлз отскочит от него, как от огня. Когда Стайлз наконец доходит, то встаёт рядом с ним и берет его за запястье, сжимая так, что Дереку становится больно. Но эта боль несравнима с облегчением, которое тот испытывает. — Последний вопрос, Дерек, — говорит Джексон, кивая близнецами на выход. Дерек встаёт перед Стайлзом — на всякий случай — и молча ждёт, даже не удивляясь тому, что его наконец назвали правильным именем. — Каким он был? Майк Салливан? Дерек думает не больше секунды. — Он был моим отцом, — отвечает он, подхватывает Стайлза под руку, и они уходят. Стайлз молчит всё то время, пока Дерек, бесконечно оглядываясь, ведет его к машине. Молчит, когда Дерек, не пристегнувшись, выруливает с улицы и едет прочь, до скрипа сжимая руками руль. Молчит, когда они останавливаются около дома Дерека, и тот наконец выдыхает так, будто всё это время не дышал. Стайлз просто прислоняется лбом к стеклу и смотрит на пыльный асфальт, на снующих мимо людей. И не смотрит на Дерека. Дерек не осмеливается начать разговор первым. Он боится того, что Стайлз может сказать ему. Он боится тех мыслей, которые роятся у него самого в голове. Которые говорят, что ему не место рядом со Стайлзом, что он представляет опасность. Что он виноват во всем, что только что произошло. Дерек выключает зажигание, и пару минут ничто, кроме шума улицы, не прерывает это тяжелое, густое молчание. Дерек несколько раз отдергивает руки, прежде чем наконец аккуратно дотронуться до подбородка Стайлза, поворачивая его лицо к себе и легко проводя пальцами по поврежденной коже. — Больно? — спрашивает он, и Стайлз резко трясет головой из стороны в сторону. А потом поворачивается к Дереку и смотрит, смотрит на него своими огромными глазами. Дереку хочется схватить его в охапку, прижать к себе и ощупать каждый миллиметр кожи, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке, что он жив и на самом деле здесь. Дереку хочется этого так сильно, что у него трясутся руки. — Я не думал, что ты придёшь за мной, — неожиданно говорит Стайлз и всхлипывает. Что? Дерек так ошарашен, что не сразу находит, что сказать. — С ума сошел? Как я мог не прийти? — Легко, — усмехается Стайлз, и глаза его искрят болью. Он скребет ногтями ткань своих джинсов, глядя куда-то вдаль и, наверное, видя что-то, о чем никто, кроме него, не знает. — О Боже, Стайлз! — шепчет Дерек, хватает его за руку и заключает в объятья. Стайлз неловко дёргается пару раз, а потом затихает, вцепившись ему в рубашку. Дерек осознает, как сильно он сжимает Стайлза руками, но ничего, совершенно ничего не может с этим поделать. — Кретин! — вдруг кричит Стайлз, отпихивая его. — Какой жопой ты думал, когда оставлял у себя эти гребаные бумаги?! Ты хоть понимаешь, что я чуть тройню не родил от страха! Дерек облегченно улыбается, обхватывает лицо Стайлза и целует его. И тот отвечает моментально, будто всё время этого и ждал, отвечает напористо, жадно, запуская язык Дереку в рот и почти забираясь к нему на колени. И, чёрт, Хейл понимает, что заставляет парня так яростно впиваться в его губы — он и сам целует отчаянно, до боли, и сердце в груди стучит так заполошенно, что почти выпрыгивает из клетки. Боже, он чуть не потерял его. Чуть не потерял. — Прости меня... — шепчет Дерек Стайлзу в губы, целуя их в перерыве между словами. — Прости меня... Стайлз... За то, что я не могу... За то, что нам просто повезло... А я... Стайлз шипит, хватая его за левую руку и отнимая ее от своей щеки. Дерек видит несколько неглубоких розовых царапин, прочерченных между родинками. Он на самом деле полный кретин. — Твоя рука! — ахает Стайлз. — Твою мать, Дерек, ты больной! Дай сюда свою руку! Он тянет ее на себя, выворачивая Дереку запястье, и ошеломленно осматривает вошедшие под кожу кусочки стекла. — Какого хера... Давно они здесь? — С того момента, как мне позвонили. Стайлз закатывает глаза и начинает выпихивать его из машины. — Пойдем к тебе, быстро! Ты же врач, придурок! Даже я знаю, что так нельзя делать! Дерек послушно выходит и идёт за Стайлзом, который, по мере того, как приходит в себя, говорит всё больше и быстрее и, кажется, не совсем лестные для Дерека слова. Но сам Хейл отойти не может. В его голове так много мыслей, так много остаточного страха и ненависти к себе, что всё вокруг кажется словно залитым туманом — и он плывет сквозь эту пелену, раз за разом прокручивая в голове те минуты в гостиничном номере. Что он мог сделать по-другому? Что он мог сделать, если бы что-то пошло не так? Всё обошлось, но не благодаря ему. Дерек бы поблагодарил Бога, если бы верил в него. Стайлз входит в его квартиру, окидывая удивленным взглядом распахнутую дверь и валяющиеся на полу ключи, а потом обходит все комнаты, чтобы убедиться, что никого, кроме них, здесь больше нет, а Дерек в это время убеждается в том, что Стайлз намного сильнее и устойчивее, чем он сам. Стайлз, наверное, заметив его состояние, ничего не спрашивает: сам находит аптечку, сажает Дерека на диван и извлекает из его ладони покрытое красной пленочкой стекло. Дереку нравится боль, потому что она его отрезвляет, но сейчас даже она не помогает ему прийти в себя. Есть кое-что другое — прикосновения Стайлза к его руке, и они, единственно они заставляют его вспомнить, что он присутствует здесь, сейчас, а не в прошлом. Что опасности больше нет. Дерек ещё не до конца оживает, когда Стайлз тянется к нему и прижимается губами к колючему подбородку. А потом руки Стайлза обвивают его шею, и уже весь Стайлз прижимается к нему, требуя внимания, требуя ласки. Его губы, горячие и влажные, касаются кадыка Дерека, его шеи, скулы, а потом уха; Стайлз обводит мочку языком, садясь к нему на колени, и Дерек чувствует его возбуждение, твердым бугром выпирающее под грубой тканью джинсов. Губы Стайлза у его уха шепчут почти не слышно, но странно умоляюще: — Дерек... Дерек, я хочу тебя... Немедленно, сейчас же... Пожалуйста... Его руки забираются Дереку под одежду: одна под рубашку, другая — в брюки. Стайлз сжимает его полувставший член своими пальцами и сладко стонет ему на ухо, отчего по всему телу Дерека проходит легкая дрожь. — Давай, Дерек... — Стайлз возвращается к его губам, кусает их, оттягивает зубами нижнюю, совершая медленные, тягучие движения рукой, к чертовой матери сбивая Дереку дыхание. — Я хочу почувствовать тебя во мне... Дерек закрывает глаза, прислушиваясь к своим ощущениям и повторяя про себя эти слова — наверное, самое потрясающее, что он когда-либо слышал. Они сами по себе заставляют что-то плавиться внутри него, стекая горячей вязкой патокой вниз. Но почему-то ему кажется, что он не имеет права прикасаться к Стайлзу. Что его не должно быть здесь. Дерек — не то, что нужно Стайлзу, хоть тот, наверное, этого ещё не понимает. А это желание, эта страсть — просто следствие эмоционального всплеска, и Дерек не может этим воспользоваться. Он мягко гладит ладонью гладкую мальчишескую щёку, игнорируя быстро нарастающее из-за прикосновений Стайлза возбуждение, и тихо шепчет ему в губы: — Это не на самом деле... Это адреналин, Стайлз... Стайлз сгребает в кулак его рубашку на груди и дергает на себя, снова яростно целуя. Ткань трещит и рвется; Дерек хватает Стайлза поперек спины, боясь, что тот упадёт на пол. — Мне плевать... — хрипит Стайлз. — Я хочу тебя, ясно? Я хочу, чтобы ты меня трахнул... Сейчас же, Дерек, ну... Стайлз — сумасшедший. И этому Дерек уже не может сопротивляться. Он знает, знает, как это отвратительно нечестно, но что-то неподвластное его разуму побуждает его перевернуть их, с утробным рычанием вжимая Стайлза в диван и проникая языком ему в рот. Парень радостно стонет, обхватывая его ногами и выгибаясь. Дерек решает просто отключить свои мысли — хотя бы на секунду, на минуту, на час... Ему очень нужно немного времени. Он подхватывает Стайлза и резко встаёт, намереваясь отнести его в спальню. Тонкие руки тут же обвиваются вокруг его шеи, Стайлз неловко заваливается на него и смеётся, Боже, он смеётся. Дереку от этого одновременно хорошо и больно, и он целует Стайлза в шею, там, где она переходит в плечо, аккуратно обходя мебель. В спальне по всему полу стелются разбросанные помятые листки, около развороченного ящика комода валяются вынутые оттуда рубашки, а у ножки кровати лежат отцовские часы. Но Дерек не видит всего этого — он видит только Стайлза, который смотрит на него так, будто только что по-настоящему рассмотрел и теперь не может оторваться. Дерек опускает его на кровать, и шорох листов нарастает в его ушах, смешиваясь с шумом крови и превращаясь в гул, когда Стайлз принимается стягивать с себя одежду, изредка бросая на Дерека смущённо-приглашающие взгляды. Дерек не тратит времени на возню с пуговицами рубашки — он просто окончательно рвет ее и бросает на пол, а потом освобождается и от джинсов с бельем. Стайлз смотрит на него темными от возбуждения глазами, с расширенными зрачками, почти поглотившими всю радужку, и как-то беспомощно тянет руки вперёд, напоминая ребенка, которому хочется ласки. Дерек ложится сверху, и губы Стайлза тотчас приникают к его губам, резко, нетерпеливо, а руки шарят по телу, не останавливаясь ни на секунду, как будто хотят прикоснуться везде одновременно. Дерека ведет. Он не до конца осознает, что происходит, желтое море листов за бортом кровати кажется ему живым, колыхающимся, накатывающим на них своими шуршащими волнами. Он встряхивает головой, пытаясь сконцентрироваться хоть на чем-то, но вспыхивающее, как бензин, возбуждение мешает понять, что из происходящего реально, а что — нет. Но Дереку удается. Потому что он видит Стайлза, Стайлз — здесь, и Стайлз реален, и Дерек наконец перестаёт думать и перестаёт чувствовать что-то, кроме всепоглощающего желания. Он хватает Стайлза за руки, прижимая их к постели, видя, как загорается взгляд Стайлза от этого движения и как голодно тот подается вперед, приникая к его губам и потираясь своим членом о его. Дерек давится воздухом и поднимается, вставая на колени между разведенных ног. — Стайлз... — хрипит он и ведет кончиками пальцев вверх по внутренней стороне его бедра. От этого легкого прикосновения Стайлз высоко, жалобно всхлипывает, закидывает голову, приоткрывая рот, и сильно дрожит, и это зрелище сводит Дерека с ума. — Блядь, Дерек, — шепчет Стайлз, опуская голову, но не прекращая дрожать, и подталкивает его пяткой в спину. — Давай, Дерек, я не могу больше, я сейчас взорвусь... Где..? — Под подушкой, — глухо отзывается Дерек, подхватывая Стайлза левой рукой под колено, а правой продолжая гладить горячую кожу, дразня, распаляя. Стайлз заводит руку за голову, роется под подушкой и достаёт оттуда смазку и пачку презервативов; они мелко трясутся в его руке, когда он передает их Дереку и прикрывает глаза, рвано выдыхая. Дерек старается быть максимально осторожным. Его руки кажутся слишком грубыми на фоне хрупкого Стайлза, но он пытается быть нежным и, проникая в горячее тело пальцами, покрывает легкими обжигающими поцелуями ключицы и грудь Стайлза, чувствуя, как тот сжимает руки в его волосах, несильно дергая за жесткие пряди, и подается навстречу. Дерек подготавливает его тщательно, долго, заставляя выгибаться, шипеть сквозь сомкнутые зубы и сыпать проклятиями в свой адрес, и только когда Стайлз свободно принимает три его пальца, требуя при этом ещё, он раскатывает латекс по члену и проникает внутрь, впиваясь пальцами в выступающие косточки на худых юношеских бедрах. Стайлз мычит, прокусывая губу; его кожа блестит от пота, грудь вздымается сильно и часто, и видно, как напрягаются мышцы его живота при каждом следующем толчке. Он такой узкий, что у Дерека кружится голова, и вся комната плывет, плывет по этому проклятому океану, и Дерек уже не контролирует своих движений, потому что это жаркое марево проникает ему под кожу, поджигая изнутри, и теперь по его венам бежит расплавленное железо, приливая к сердцу, окутывая его. Дерек уже ничего не соображает. Всё перепуталось в голове, превратилось в кашу, где не разделить одно от другого, и единственное, что держит его на поверхности, это Стайлз, выстанывающий его имя, Дерек, Дерек — не чертов Майкл, потому что его больше не существует, а Дерек. Это звучит, как начало чего-то лучшего, хотя он знает, что не достоин ничего лучшего. Но всё же он позволяет себе прижаться губами к виску Стайлза, увеличивая темп толчков, и прошептать: — Мой... Ты мой мальчик, Стайлз... Стайлз замирает на секунду, а потом бесстыдно громко стонет и вздрагивает, распахивая глаза, туго сжимаясь вокруг Дерека и бормоча какой-то бессвязный бред. Дерек чувствует влагу между их животами, видит безумно бьющуюся жилку у Стайлза на виске и делает ещё пару движений, прежде чем кончить, вжимая его в матрац, не сдержав почти звериного рыка. Перед глазами пляшут цветные всполохи, а кровать, кажется, качает, как дрейфующий на волнах корабль. Пару минут в голове Дерека - только приятная пустота. — Слезь с меня, громила, — притворно ворчливым голосом просит Стайлз, и Дерек перекатывается на спину, тут же покрываясь мурашками от скользящего по груди сквозняка. Стайлз путем неуклюжих перемещений по кровати и пихания Дерека в бок вытаскивает из-под них одеяло и накрывает его, аккуратно примостившись рядом и положив голову ему на грудь. Его дыхание щекочет Дереку ключицы, и все мысли о том, что этот чудесный, единственный в своём роде мальчик мог умереть, накатывают на Дерека с новой силой, так мощно, что недавно легкая голова начинает раскалываться от боли. Боже, что он наделал. Ворвался в чужую жизнь, не спросив позволения, почти преследовал незнакомого человека, привязал к себе, а потом подверг его жизнь опасности, не умея защитить, не умея постоять ни за него, ни даже за себя. Это странно, что Стайлз не питает к нему ненависти, странно, что он до сих пор не ушёл, хлопнув дверью, — что было бы лучше для него, честное слово, потому что Дерек пытался сделать для него что-то хорошее, пытался спасти, а в результате втянул в ещё большее дерьмо, заставил испытывать боль и страх и чуть не позволил убить. А если бы все сложилось иначе — Дерек бы позволил. Потому что он ошибался. Сегодняшний день доказал ему это. Сегодня... Он бы сказал, что совершил путешествие во тьму, но, на самом деле, он и не выходил из нее все эти десять лет — годы страха и отчаяния. Он ошибался, потому что он чувствует себя слабаком. Нет, так и есть — он чертов слабак. Это просто чудо, что все обошлось, а если бы... Боже, если...? У Дерека начинает чернеть перед глазами, стоит только подумать об этом. Он бы не смог их защитить. Он знает, что не смог бы. Он слаб. Такой же слабый, как десять лет назад, когда его отцу пришлось сделать за него грязную работу. Он умирал, но сделал это. И Стайлз бы тоже сделал. Если бы он мог — он бы убил их, Дерек знает. Он бы взял это на себя, не задумываясь, а Дерек — Дерек бы, как всегда, прятался за чужой спиной. Он просто ничтожество. Он правда не понимает, почему Стайлз все ещё здесь. Ведь это против законов природы. Как же инстинкт самосохранения? Как же выбор наиболее сильного партнера, с которым можно чувствовать себя в безопасности? Дерек не удивлён, что Стайлз, странный, безумный Стайлз — просто чертов вызов всей проклятой природе. Наверное, он должен поступить правильно. Единственный раз в жизни. Наверное, он должен сказать Стайлзу, что они не должны быть вместе. Наверное, стоит объяснить ему всё, и тогда он уйдёт сам. Дерек лежит неподвижно, пытаясь собраться с силами и произнести хоть слово, но ничего не выходит. Он так напряжен, что все мышцы звенят; сердце бьётся, как попавшая в капкан птица: судорожно, нервно, отчаянно, настолько болезненно, что становится действительно страшно; кожа неожиданно начинает гореть; Дерека тошнит, и на лбу появляется испарина; кажется, он чувствует себя даже хуже, чем когда услышал голос Стайлза в телефонной трубке. Дерек лежит неподвижно, но задыхается, и ему больно, больно, больно. — Стайлз, — бесцветным голосом говорит он, и сам пугается того, как звучит: звук ничего не выражающий, неживой. — Шшш, — Стайлз кладёт холодные пальцы на его губы, обводя их наощупь. — Дай мне полминуты, Дерек. Как будто знает. Что-то сжимается в груди, с силой стискивая бьющееся в агонии сердце. Дерек ждёт, гладя дрожащей рукой усыпанное родинками плечо, не в силах отказать себе и оттянуть этот момент ещё хотя бы на тридцать секунд. А потом, когда они проходят, с каждым щелчком настенных часов заставляя Дерека вздрагивать, он неожиданно слышит совсем не то, что ожидал услышать. — Я горжусь тобой, — шепчет Стайлз, свернувшись калачиком у него на груди. — Слышишь меня, Дерек? Я горжусь тобой. Я горжусь тем, что ты не пошёл по дороге своего отца. Я горжусь тем, что ты никогда не убивал людей. Не надо думать, будто я считаю тебя трусом или вроде того. Я не считаю, ясно? Дерек стискивает край кровати так сильно, что дерево жалобно скрипит. — И ещё... — гулким голосом продолжает Стайлз, пряча покрасневшее лицо в одеяле. — Я тебя люблю. Дерек плачет и ничего не может с собой поделать. Ведь это — конец его проклятого пути.