"Чисть"

Осторожно переставляя ноги, Такао подошел к ручью. Полуденное солнце безжалостно сжигало все, до чего прикасались его лучи, все звери в лесу страдали от знойной духоты, пить хотелось больше положенного, хотя немногие осмеливались беспечно набивать животы прохладной водой – хищники не дремали, они понимали, что обпившаяся жертва бегает куда менее быстрее той, кого снедает жажда. Казунари пожал плечами собственным мыслям, когда-то давно подсмотрев этот жест у людей. Его задняя правая нога болит так, что навряд ли он сможет скрыться от погони, если кому-то в голову придет идея отведать сочного микса конины с человечиной. Ойкая и хмурясь, молодой кентавр осторожно присел сначала на передние ноги, сгибая их в коленях, царапая выступающие ребра об острые копыта, потом неловко осел на гузок, выставляя чуть в сторону тревожащую конечность. Парень не знал, сколько он будет еще хворать, даже не представлял, что именно повреждено в ноге. Может, связки потянул, может, кость дала трещину, может просто ушиб. С опасного перескока через пропасть, дабы избавиться от надоедливых шакалов, прошло уже три или четыре дня, а нога как болела, так и продолжала болеть. Табун и так на Казунари косо поглядывал, а тут и вовсе затопчет, как только начнется брачный период. Самки на вес золота в нынешнее время, любого кентавра с изъяном попросту убьют, дабы жалостливые бабы не вздумали обратить свой благосклонный взор на замухрышку. Надо бы уйти прочь, хоть на несколько верст, да куда денешься-то с такой ногой? Вздохнув, парень протянул руки к воде, омывая их. Другие кентавры смеются над ним за излишнюю любовь к чистоте, издевательски спрашивают, не нагулян ли он своей мамой от енота-полоскуна. Пусть дразнятся, хватаясь за свои крутящие животы, Такао лучше будет объектом насмешек, зато будет есть чистыми руками мытые фрукты. Брюнет осмотрелся по сторонам, прижимая ближе вывихнутую ногу. Никого из хищников нет поблизости, в самый жаркий час все предпочитают отлеживаться в тени, ночью быстро отъедаясь за голодный день. Слегка тянет дымом с запада, но это не пожар: рядом людское поселение. Странные недокентавры. По большей части хуже хищников, хотя самочки у них ничего, красивые, хоть и хотят на двух ногах. Треснула ветка, Казу вскинулся, завертев головой. Хищник? Нет… этот бы не стал так шуметь, как новорожденный ягненок. Возможно, белка, или еще кто-то вроде нее. Хотя лес подозрительно притих, даже птицы, чье назойливое щебетание не дает на рассвете поспать подольше, и те замолкли, замерли на раскачивающихся ветках. Человек рядом. Но не охотник, иволга, сидящая на дереве неподалеку от Такао, молча смотрела в колючий кустарник на другом берегу ручья. Если бы у человека было при себе хоть что-то, похожее на ружье или сеть, об этом бы уже знала добрая половина леса. Возможно, девица пришла по грибы-ягоды, увидела прекрасного кентавра и наблюдает теперь за ним, сраженная его красотой. Такао приосанился, довольно улыбаясь, манерно зачерпнул в пригоршню немного воды и, наклонившись к ладоням, медленно стал пить, стреляя игриво глазами по кустам. Он практически слышал взволнованное дыхание, видел, как трепещут аккуратные девичьи груди, как краснеет миловидное лицо. Кентавр расправил плечи, выпрямляясь, поднялся на ноги, не подав и виду, что сей маневр прострелил острой болью в щиколотку, и, положив руки на пояс, вошел в воду, копытами перебирая мелкую гальку, поворачивая к кустам то такой стороной, то сякой. Хотя кентавры и не считались опасными существами, способными нанести человеку вред, люди все равно побаивались этих созданий, хотя не было еще случая, чтобы хоть один кентавр причинил хоть кому-то зло. Наоборот, выводят на человеческие тропы заплутавших малышей, гуляющих в лесу без взрослых, выводят заблудившихся горе-грибников, помогают в поисках кореньев, цветов и ягод, если кто осмелится обратиться к ним за помощью. А уж как девы тают, если увидят хоть вдалеке кентавра… Такао фыркнул, наклонился, приседая, зачерпнул воды и зачесал волосы назад, красуясь перед невидимым зрителем. Он был уверен, что человек в кустах уже обомлел и полностью очарован грацией молодого, сильного тела. А раз так, то, может, подойти и посмотреть, кто же это там в тайные воздыхатели нарисовался? Кентавр осторожно вышел на берег, приближаясь к кустам. Самолюбование самолюбованием, но резких движений делать не стоит. Человек пуглив, он может минуту назад любоваться жуком, отливающим синим и зеленым, и испуганно отшатнуться, стоит лишь тому угрожающе выставить свои рога. Сквозь колючки Такао не полез, ему и так досталось от несносных шакалов, поэтому, парень обошел заросли кругом, вглядываясь в густую листву. Среди нее на секунду мелькнули зеленые глаза и тут же исчезли. Кусты затрещали, под ноги кентавру выкатилась маленькая ивовая корзинка, из нее высыпались корни девясила. Казунари нагнулся, собрал аккуратно целебные корешки в корзинку и протянул руку: -Ну же, выходи, я тебя не обижу, не бойся. Я славный малый и люблю людей. От протянутой руки шарахнулись, как от гремучей змеи, кусты затрещали сильнее, послышался треск рвущейся одежды – зловредник если уж вцепится в кого-то своими сучьями-лапами, без крови так просто никого не отпустит. На поляну, с противоположной стороны кустарника, выскочил молодой парень в простой, холщовой рубахе, ободранной в самых неожиданных местах, и подпоясанных широким ремнем кожаных штанах. Такао ухмыльнулся, разглядывая всклоченного юношу. Сам он одинаково заглядывался и на человеческих девушек, и на человеческих парней, ну нет у кентавров предрассудков насчет однополой любви. Конечно, род продолжать могут лишь самки, но уж любить-то можно кого угодно, лишь бы вторая половинка против не была. -Как тебя… - зеленоглазое чудо развернулось спиной к начавшему знакомиться кентавру и дало молчаливого стрекача прочь, позабыв про свою добычу в виде девясила. Казунари охнул, хотел было поскакать следом, но нога была иного мнения на сей счет, да и бессмысленно бежать за напуганным парнем, еще вообразит себе, что кентавр гонится за ним, чтобы сожрать с потрохами. Такао еще немного постоял, наблюдая за тем, как резво несут молодые ноги своего хозяина в сторону человеческого поселения, вздымая пятками свалявшуюся пыль, почесал живот и, оставив корзинку у тропы, отправился к своей лежанке. * * * Сердце колотилось в горле, ноги горели так, будто юноша бежал по раскаленным углям, но Шинтаро не остановился до тех пор, пока не запнулся об выступающий порог своего двора. Немного отлежавшись, натужно кашляя, парень поднялся на ноги и, пошатываясь, ввалился в дом. Кентавр. Он только что стоял нос к носу с самим кентавром. Огромный, с копытами, и прочими штуками. Мидорима утер вспотевший от бега лоб. Не то, чтобы он прям вот так вот боялся кентавров, как каких-то вурдалаков немытых, но еще его дед говаривал, что все волшебные создания от лукавого, следовательно, знаться с ними – грех один. Все твари, что Творец создал, почему-то не наделены никакими магическими свойствами, значит, так и должно быть. Все эти грифоны, сфинксы, оборотни, кентавры, единороги, феи, эльфы и прочая нежить только и может, что вредить человечеству. Однако, красив, зараза, словно ангел… Шин привалился спиной к косяку, выравнивая дыхание. Если мать узнает, что он подглядывал за кентавром любопытства ради, его не высекут, конечно, в силу возраста, но уж как-нибудь родительница его точно накажет, не мытьем, так катанием. И не факт, что экзекуция будет менее унизительной, нежели порка. Более-менее успокоившись, Мидорима поднял с лавки начищенный медный таз, всматриваясь в свое отражение. Краснота прошла, безумие во взоре тоже. Он положил тару на место, приглаживая пятерней волосы. Даже если прозорливая мать заметит нечто неладное в поведении отпрыска, Шин спишет все на хихикающих девушек у колодца, смущающих своим поведением Мидориму. Парень прошел в кухню, где его родительница сидела, сгорбившись, над низким столом, монотонно толча в ступке какую-то кашицу. Вокруг витал неприятных запах, смесь жженых перьев и кошачьей мочи. Будущее зелье обещало быть убойным как по силе, так и по аромату. -Я вернулся, - откашлявшись, известил о своем приходе Шинтаро, косясь на сестренку. Девочка лет пяти сидела, надувшись, у большого сундука, раскладывая тряпочки-одежки своей тряпичной куклы с непомерно большой головой. Мидорима утром имел неосторожность наступить на любимицу Хикару, вот мелкая и объявила молчаливую войну брату, не смотрящему, куда идет. -Давай сюда, - мать продолжала толочь вязкую жижу, то и дело подливая из кувшина воду. -Дать что? -Девясил, конечно же, ты же за ним ходил к лесу. Мидорима рот раскрыл от удивления. Точно, девясил, провались он в болото! Корзинка с кореньями осталась там, у кустов, пока он пускал слюни на статного красавца-кентавра. Что называется, любишь смотреть на волшебную животину, люби и крепко держать свое добро. Особенно то, которое в штанах. Честное слово, если бы не Шин не выдал свое местоположение, он бы не выдержал и согрешил по мужскому делу. Учитывая, из-за кого он собирался было это сделать, за такой мерзостный поступок его бы даже черти в Ад не пустили, испытывая отвращение. -Девясил, он… э-э-э… он был у меня… почти был, но я слышал, как совсем близко, на опушке, кто-то страшно трещал кустами, - Мидорима даже знал, кто тот таинственный незнакомец, помявший добрую часть зловредника, - Я подумал, что это медведь по ягоду пришел, поскорее убежал по-хорошему, а корзинка с девясилом там осталась… извини. -А я тебе говорила, чтобы ты набрал девясил на поле, понесли ж тебя ноги к лесу, - женщина обернулась, кинув взор на сына, влекомая желанием убедиться, что с ним все в порядке, - А пошкарябанный-то такой чего? -В зловредник по пути упал, я все залатаю. -Само собой. Не забудь смазать царапины мазью, а то чесаться будешь, - мать вздохнула, чуть потянулась, хрустя затекшими костями, и вернулась к своему занятию. Семья Мидоримы зарабатывает на жизнь изготовлением целебных мазей, припарок, зелий и микстур. И, разумеется, это умение передавалось из поколения в поколение. Если у кого-то сложилось мнение, что мать Шина не очень-то заботливая и приветливая, то это не совсем так. Женское сердце скукожилось и огрубело, когда семья потеряла кормильца зимой, отец Шинтаро умудрился непостижимым образом подхватить глотошную, сгорел как свечка за неделю. Теперь Нанао вертелась, как могла, пытаясь одновременно и детей воспитывать, и домашних куском хлеба обеспечивать. За такой круговертью бытовых, нудных обязанностей не было времени приласкать чад, но те не обижались, все прекрасно понимая. Проходя мимо насупленной сестренки, Мидорима украдкой высыпал в подол девочки горсть земляники, извиняясь за давешнюю оплошность. Малышка улыбнулась, поднимая голову и игриво дернула брата за штанину.