Лады у воды

Словарь Лада - здесь: обряд выбора пар. Роженник - омега. Род - альфа. Волколак - оборотень. Мавки - русалки. *** - А коли не пойду за тебя, Володар? Со свету сживешь? Голос Милана эхом отдавался в перелеске. Улыбка играла на красивом лице молодого и ладного парня. - А если и так? – зверем поколоченным смотрел Володар на наваждение свое и усладу. Всю душу из него Милан вытряс. Первым красавцем был юноша в деревне, никто соперничать не мог с голубыми очами его да косой русой. И телом не слаб. Охотник ловкий, быстрый, будто зарница небесная. В лесу, где Володар в обличие волчьем шум поднимал, зверей тревожил, Милан тенью скользил, точно заговоренный. Засмеялся красавец, оглядев ухажёра настойчивого. Знал Милан, что многие желали его, только Лады* дожидались. А вот он не ждал. Привык свободным быть, с ветром спорить. А обряд привязать себя к мужу требовал. Не хотел Милан повязанным ходить, другому прислуживать, угождать. Потому языком острым да нравом вольным женихов от себя отваживал. А вот с Володаром не сладил. Ох, и мечтали о статном охотнике Володаре в племени роженники*, за таким, старики говорят, как за пазухой. Кровь в нем сильная, горячая. Да вот отдал уж сердце своё волколак*, не воротишь обратно. - Да я за тебя, Милан, с самим чертом поспорю! Верил ему красавец, знал, что Володар своё слово держит. Только сам не ведал, чего его душа хочет да к кому тянется. Мил ему стал волколак, но свобода милее. - Не смотри на меня, Володар, - усмехался Милан. – Я твоим не буду. Быстрым был прыжок волколака, цепко схватил род* своего возлюбленного. - Что же ты мучишь-то меня? – шептал Володар, прижимая к широкой груди строптивого роженника. Гулко забилось сердце Милана от тисков сильных. Тело его к смелому роду льнуло, тепла и защиты искало. Но вот нрав из ловушки вырваться хотел. Зло сверкнули глаза спесивого красавца, оттолкнул он Володара от себя да и прочь устремился. – Быть тебе ночью или моим, или ничьим! Бежал домой Милан к хате родной и кровати немятой. И перина пухом ему казалась, а запахи в избе родными, как никогда прежде. Понимал красавец, что не будет больше дом его дожидаться; в горницу как гость скоро входить будет. Горько стало Милану, мысли путались в голове; всё он песни пел, чтобы ночь отсрочить. Но не ведала луна его тоски и на небосклон звезды сыпала, приглашая всех на воду к Ладам. Собирались роженники да роды по разные стороны Иван-реки, дабы в обряде древнем пару себе обрести. Река та неспокойна и порожиста, страшны и быстры мавки*, что в ней неупокоенные канули. Грустен и задумчив был Милан, венки плетя, а от того еще прекрасней казался. Семеро роженников в эту ночь венки в воду бросят и пару свою обретут. Последним Милан белоцветник опустит, судьбе вверится. Собирались вокруг гуляния, зажигались костры праздничные. Лада – для всей деревни праздник. Хохотали замужние роженники, незамужние стороной стояли, к волколакам присматривались. Ждали все дорожку серебряную, что лунный свет на реке выстелет, осветит волколаку путь его нелегкий. Расступились тучи ненастные, засеребрились берега илистые, и пошла по воде рябь лунная. Замерло сердце Милана, страшно стало ему, боязно. Становились роженники вдоль крутого берега реки да венки свои родам показывали. Хорошо в темноте видит волколак и нельзя ошибиться ему - белоцветники спутать. Коли на берег он вступит, прогадав с венком, то и жить с нелюбимым до старости. Уж горят Володара глаза, брови жгучие нахмурились. Каждый цветик запомнил, травинки выучил, ждет род трудного испытания. Опускали венки роженники в Иван-реку, быстро бегущую. Кто-то знал уж своего милого и бросал венок ближе к берегу; кто-то путь облегчал родам, избегая течения скорого; кто-то, вверившись силам небесным, наудалую бросал белоцветник. Устремлялись к реке роды, обратившись волками могучими. Лапы сильные, морды острые наводили на цель свою важную. Все глядят на последнего роженника, на красавца спесивого Милана. Усмехаясь, ступает по берегу тот, чье сердце свободы требует. И идёт он к самой излучине – месту страшному и зловещему. Бурна речка там пенит волнами, камни острые там рассыпаны. Смотрит Милан на Володара смелого, будто чувствует думу грустную. И бросает венок свой ладный в ту бурлящую гущу, жуткую. Затопила тоска взор охотничий, закручинился Володар да, не думая, в реку бросился, обратившись черным волком. Вот уж все волколаки брызги подняли, взбеленили воды синие. Пересвет первым из воды кажется и идет к своему Лелю милому. Возлагает он венок на голову любимому, да вторым венком Лель венчает суженого. Пара сложена. После них-то скоро пары движутся, да не смотрит на чужое счастье Милан. Только по воде взор и движется. Все уж на берег парни выступили, только Володар всё не явится. Речка воды уж успокоила, рябь по ней еле стелется. - Эх, канул! – протянул старик, да рукой махнул с горюшка. Затянули по берегу причитания, заревел брат меньшой Володара. Вот и Милан с собою не справился, ох, и горько ж красавцу стало. Шепчет просьбы реке он, молится, чтоб пустила та охотника храброго. - Я прошу тебя, речка быстрая, ты верни его, мне начертанного. Слова лишнего не скажу ему, взгляда острого не кажу, - губы дрогнули, сердце сжалося, как посмотрит на воду – холодно, точно речка льдом покрывается. - Уж пойдем, милок, что надеяться. Суждено тебе бобылём ходить, так уж свыше глядишь начертано, - взял старик руку холодную да повел от воды Милана. Тот ступает совсем тихонько, неуверенно, по углям будто бы. Получил он свободу хваленую, да вовек не нужна теперь, опостылела. Всё бы отдал красавец, чтоб вернуть Володара назад, стал бы нежным совсем и покладистым. - Глянь! Живой! – мужик крестится. Развернулся Милан да глядит, как серпом подкошенный. Из пучины той черный волк на брег крутой выбирается, лапы едут по глине, шерсть вздыбилась. Обратился тут храбрый молодец, а в руке - венок белоцветника. И идет Володар по берегу, смотрит волком да дышит рвано, а лицо бледно, точно мертвое. А навстречу ему птицей раненой спешит Милан, земли не чувствуя. - Ты прости меня, - шепчет тихо он, сам щекой к роду прижимается. - Чудеса! – лепетал старик. Мужики вокруг чертыхаются. - Мой? – не верит Володар, смотрит пристально. – Не пущу теперь. Так и знай, вовек. - Твой, - в ответ Милан улыбается, как к родному льнет, не нарадуется. - Разгуляй, народ, песни складывай! Вот и парочки-то наметились! Веселись, давай! – закрутились пляски народные, гомон всюду частушками множится. А костры горят, словно до неба. Вот и песню свою я закончу тут, всем гостям на потеху спетую. Коли любишь, порой хорошо в сетях, а не вольному, точно ветер!