Исполнитель желаний

Сердце всего лишь на мгновение сбилось с ритма, но тут же выровняло свой ход и снова равнодушно принялось отсчитывать удары в груди. То, что Рюдзаки сидел именно так – на полу, прижавшись спиной к огромной двуспальной кровати, положив перед собой на пол ноутбук, как будто стараясь ничем не побеспокоить Лайта, прикованного цепью и спавшего на этой кровати – было, скорее всего, просто случайностью. Или инстинктом, чудом сохранившимся с того времени, которое теперь необратимо было стерто в его гениальной голове. И абсолютно не имело значения. Когда Лайт зашел к нему в комнату, Рюдзаки был занят самым безобидным делом из всех, каким мог быть занят великий детектив – высоко запрокинув голову, он выскребал ложкой в широко распахнутый рот остатки то ли мусса, то ли пудинга, то ли еще черт знает чего сладкого из стеклянной креманки. Вокруг него на полу было расставлено штуки четыре чашки из-под кофе и штук шесть пустых креманок и блюдечек, свидетельствующих о том, что Рюдзаки с большим комфортом провел очередную бессонную ночь за бесконечной работой. Эта картина до боли напомнила Кире то, что было у него лишь недавно, а вот теперь безвозвратно потеряно. Враг, караулящий его сон, мирно поедающий сладости за работой и старающийся не разбудить случайно того, кого всей душой мечтает отправить на смерть. Как жаль, что тогда, когда он владел этим богатством, Кира дремал в небытии и не мог оценить всей восхитительной иронии происходящего. Как жаль, что этого больше никогда у него уже и не будет. - Доброе утро, Рюдзаки. Ты так и не ложился? – в очередной раз отметив про себя дурацкую привычку Рюдзаки никогда не запирать дверь в свою комнату, поздоровался Лайт. Рюдзаки, не прерывая своего занятия, скосил на него глаза и, не глядя, небрежно ткнул пальцем в какую-то клавишу на ноутбуке, видимо, скрывая информацию, не предназначавшуюся для посторонних глаз. И продолжил сосредоточенно выгребать остатки лакомства себе в рот, как будто не слышал вопроса Лайта. Заставляя его чувствовать вновь увеличивающееся напряжение между ними и нарастающее ощущение, что он опять в чем-то проигрывает. Лайт обошел кровать, сел на нее, почти вплотную к Рюдзаки, прикасаясь к его плечу коленом и, склонившись, отодвинул пальцем прядь волос, падающую детективу на глаза. Волосы Рюдзаки были чуть влажными. - Ты не слышал меня, Рюдзаки? Я поздоровался, - с усмешкой сказал Лайт, заглядывая ему в лицо. - Доброе утро, Лайт-кун, - Рюдзаки захлопнул рот, невозмутимо облизал ложку и с сожалением заглянул в пустую креманку, - Ты сегодня рано. Выспался? - Более-менее. Ты был в бассейне? – Лайт провел ладонью по его голове. - Да, Лайт-кун, - Рюдзаки склонился вперед, отставляя опустевшую креманку в ряд остальных, таких же пустых, как будто случайно уходя из-под его ладони, - Это хорошо тонизирует. - Собираешься и дальше проверять свой организм на прочность, не давая себе никакого отдыха? – Лайт убрал ладонь на колено, рассматривая сверху взлохмаченную голову своего врага. Ощущение, что они ходят по кругу, примериваясь друг к другу, бросая ничего не значащие фразы в попытке проверить, в какой форме сегодня противник, все нарастало. Рюдзаки вскинул голову и внимательно посмотрел на Лайта задумчивыми серыми глазами, с совсем немного расширенным черным зрачком. И Лайт в который уже раз мимолетно подумал, насколько подходит Рюдзаки настоящий цвет его глаз, как будто отражающий всю его холодность и недоступность. Цвет равнодушного осеннего неба, безразличного ко всему. - Когда я почувствую, что мне нужен отдых, я об этом скажу, - медленно проговорил Рюдзаки, все так же внимательно глядя на Лайта, - Ты ведь пришел не просто так, Лайт-кун? Ты что-то хочешь от меня? - Хочу задать тебе вопрос, - спокойно ответил Лайт. Он знал, что Рюдзаки поймет, что он зашел не просто пожелать доброго утра, - Даже, пожалуй, два вопроса. - Спрашивай, Лайт-кун, - Рюдзаки отвернулся и обнял руками прижатые к груди колени. Теперь под копной волос Лайту был виден только его подбородок и упрямые тонкие губы, - Я так и думал, что у тебя возникнут вопросы по расследованию. - Это не касается расследования. Это касается лично тебя, - Лайта раздражало, что он не видит его лица. Впрочем, это уже не имело большого значения, - Скажи, ты вырос в приюте, Рюдзаки? «Ты не сможешь ответить, что ты не помнишь, - думал Лайт, пристально глядя на тонкие губы врага, пытаясь успеть заметить, насколько сильно его вопрос попал в цель, - Это та информация, которую ты наверняка выяснил у Ватари. Сможешь ли ты уйти от прямо поставленного вопроса, не дающего возможности ответить уклончиво? Или решишься откровенно солгать, отрекаясь от своего прошлого? Что ты будешь делать, Рюдзаки?» Выражаясь языком гениального детектива, Лайт на девяносто процентов был уверен, что не ошибся в своих выводах. После разговора с Мисой он провел часть ночи в логических построениях, рисуя на листочке лишь одному ему понятные графические схемы, анализируя имеющуюся у него информацию. Мелло и Мэтт, Ниа, Бейонд… Американские гангстеры, входящие в число первых лиц мафии, наследник L, с подросткового возраста сотрудничающий с ФБР, сумасшедший серийный убийца, чуть было не совершивший идеальное преступление, которое невозможно раскрыть. И каждый из них замкнут на L, по-своему привязан к нему, по-своему видит в нем смысл своего существования. Такую связь невозможно приобрести за время мимолетного знакомства, каким бы неординарным и выдающимся человеком ни был бы L. Для этого необходимы годы. Годы общения. Но они, все четверо, связаны и между собой. Никто из них не был удивлен при встрече с другим. Раздосадован, разозлен – да, но не удивлен. Они все были давно знакомы. И у них были свои, давно сложившиеся отношения в своем тесном узком кругу. Ненависть, презрение, конкуренция, подозрительность – вот чувства, которые они все испытывали друг к другу. За исключением Мелло и Мэтта, которых связывала нерушимая тесная дружба и бесконечное взаимное доверие. Такой яркий букет так же невозможно получить в мимолетном знакомстве. Они знали друг друга, знали очень давно. У них было общее прошлое. Вот почему Мелло и Мэтт не удивились, когда Лайт сказал, что Бейонд был когда-то другом Рюдзаки. Их удивил только факт того, что он знает об этом, но не прошлая дружба. Они знали о ней. Но, учитывая, что Бездей совершил свои преступления почти два с половиной года назад, возникает вопрос временного фактора. Сколько лет тогда было Ниа? Пятнадцать? Лайт не был уверен, что может точно определить возраст новых друзей Рюдзаки, основываясь только на внешности, возможно, Ниа было и меньше. Сколько лет было Мелло и Мэтту? Учитывая, что им было необходимо время, чтобы узнать друг друга, чтобы узнать и полюбить L – Кира в своих рассуждениях погружался в их детство. Детство. Они были детьми, когда узнали, кто такой L. Как только Лайту пришла в голову эта мысль, картинка сложилась в его голове. Все встало разом на свои места и отдельные кусочки пазла будто бы сами начали находить свое место. И Ниа и Мелло просили выключить громкую связь при первом общении с Бездеем – потому что он знал имя Рюдзаки. Они все знают его имя, как, очевидно, знают и имена друг друга – у детей не бывает еще таких взрослых секретов. Они знают повадки друг друга, знают особенности характера. Ни одного из них не удивляет и странное поведение детектива, как будто они все к нему давным-давно привыкли и считают за норму. И они все – и Мелло, и Мэтт, и Ниа – обнимали Рюдзаки при встрече, так трогательно и по-детски открыто, хотя никто из них явно давно уже не способен проявлять таких чувств. И они обнимали его не как равного – не за плечи, похлопывая по спине, как обнимают старого доброго друга. Они обнимали его робко, утыкаясь головой в грудь, как обнимают кого-то значимого, кого очень любят и боготворят. Как наставника. Как образец для подражания. Как старшего брата или взрослого друга, на которого хочется походить, с кого хочется брать пример. Вот кем для них был Рюдзаки. Итак, все они провели довольно продолжительное время рядом друг с другом. Отсюда и эта отчетливо уловимая связь между ними. Неважно, что было потом: как высоко поднялся L, кем стали Мелло и Мэтт, что сотворил Бейонд. Только связь, зародившаяся в детстве, способна остаться нерушимой годами, несмотря на то, кем человек вырастает. Потому что они помнят друг друга детьми. Что это было? Школа? Подумав, Лайт отмел это предположение. Они все были разного возраста и при этом все были слишком похожи. Должно было быть что-то гораздо более близкое, еще теснее сталкивающее их в этом мире, исключающее влияние внешней среды, погружающее в закрытую изолированную систему. И, подумав немного, Лайт понял ответ. Они так замкнуты на L и друг на друге, потому что у них никого больше нет. Совсем никого. Затерявшиеся в одиночестве дети? Это был приют, вот что это было. Только дети, оставшиеся без родителей, живут в своем собственном мире и способны обожествлять своих старших друзей. Друзей, заменяющих им родных и семью. Становящихся их семьей. И Лайт знал, где находится этот приют. Он находится в Англии. Там, где Рюдзаки когда-то совершенствовал игру в теннис. Отыскать, где именно и какой – оставалось лишь делом техники и анализа. Кира полностью отдавал себе отчет, что его построения больше основаны на интуиции, чем на железных фактах. Но он знал, что может себе доверять. Даже L признавал, что Лайт способен делать удивительно точные выводы, основываясь только на своей интуиции. И теперь Лайту был нужен ответ. Причем не важно, какой. Заведя этот разговор, он открывал для себя возможность и дальше копаться в прошлом Рюдзаки. Проявляя свой интерес, он открыто заявлял о том, что это его интересует. И теперь он мог не пытаться скрывать своих попыток найти данные по приюту. Он всегда может сказать, что его лишь интересует жизнь его друга, и он никогда этого и не утаивал. Но, на самом-то деле, его интересуют их имена. Дети зависимы от взрослой системы учета и регистрации. В приюте наверняка хранятся данные о каждом из них. И, при желании, все эти данные можно заполучить. Кира найдет способ узнать, что угодно, зная, где надо искать. Тем более, что ему достаточно узнать имя лишь одного. Не важно, кого – Ниа, Мэтта, Мелло. Любой из них откроет ему остальных перед смертью. Он нащупал брешь в обороне врага. Исключением оставался только Бейонд. Темная лошадка, всегда предпочитающая держаться в тени. Паук, поджидающий свою жертву. Вопреки всем правилам он остался жив, официально умерев в тюрьме от рук Киры. Каких-либо гипотез, как такое произошло, у Лайта пока не было. Но именно с этим и был связан его второй вопрос. Он намеревался сегодня получить всю необходимую информацию. И он был полон решимости не давать своим чувствам портить игру. - Это… неожиданный вопрос, Лайт-кун, - не поднимая головы, медленно проговорил Рюдзаки, - На основании чего ты сделал подобный вывод? - Просто проанализировал то, что вижу, - Лайт пожал плечами, - Они все – Мелло, Мэтт, Ниа, Бейонд – вы все выросли вместе, не так ли? Это заметно. Он внимательно следил за непроницаемым лицом Рюдзаки. Вернее, за его губами, так как за свисающей завесой волос он сверху мог видеть лишь их. Но лицо его заклятого друга оставалось непроницаемым. Зато Лайт вдруг заметил, как сильно сжались пальцы его рук, обхватывающих колени. Кира попал в цель. Действительно нащупал уязвимое место. Лайт сам не мог поверить, что это оказалось настолько легко. - Это так, - неожиданно просто ответил Рюдзаки. Вскинув голову, он уставился на Лайта почерневшими вмиг глазами, и Кира с изумлением увидел на губах своего врага легкую полуулыбку, - Было бы не совсем правильно утверждать, что я вырос в приюте, но я действительно провел в нем некоторое время. - Но… Но ты понимаешь, что ты очень рискуешь, собирая всех вместе? – осторожно спросил Лайт, несколько сбитый с толку отсутствием всякой попытки солгать. И потом, этот взгляд, которым Рюдзаки смотрел сейчас на него… Он узнал этот взгляд, - Если я смог сложить два и два, то и Кира, наверняка, это сможет. - Разумеется, - все с той же едва уловимой полуулыбкой ответил Рюдзаки, продолжая прожигать Лайта взглядом, - Разумеется, сможет. При условии, что Кира находится в штабе. - Кира находится в штабе? Хочешь сказать – он один из нас? – Лайт удивленно распахнул глаза, - Рюдзаки, ты действительно думаешь, что такое возможно? ! Сколько времени прошло с тех пор, когда Рюдзаки смотрел на него в последний раз вот так – горящим азартом погони взглядом, полным обжигающего интереса, поднимающим Лайта на головокружительную высоту захватывающих плясок над пропастью? И как понимать эту его полуулыбку? «Ты ждал этого моего вопроса, - неожиданно даже не понял, а почувствовал каким-то шестым своим чувством Лайт, - Давно уже ждал. Настолько давно, что тебя уже начало раздражать ожидание. Ты не способен поверить в дружбу. И ты все время ждешь Киру, ты отчаянно жаждешь увидеть его во мне. Почему, Рюдзаки? Потому что ты настолько уверен в том, что не ошибаешься? Но ты же сам признал, что ошибся. Сам снял с меня подозрения. Значит… это была очередная порция лжи? Или же… Или я стал небезразличен тебе, Рюдзаки. И ты так же, как я, пытаешься задавить это в себе. Пытаешься видеть во мне врага, чтобы не давать себе видеть… друга. Нет, бред. Ты не способен на это. Значит, ты, все-таки, подозреваешь, даже не имея никаких оснований. Несмотря ни на что, твоя интуиция не дает тебе успокоиться. Ты мне не веришь». - Возможно, если правило тринадцати дней фальшивое, - спокойно произнес детектив, - Тогда вероятность того, что Кира находится в штабе возрастает до тридцати двух… Нет, до тридцати четырех процентов. Если ты проанализируешь факты, Лайт-кун, ты придешь к такому же выводу. Но наличие этого правила перечеркивает все логические построения. Поэтому я и не акцентирую внимание команды на такой вероятности. Зачем сеять панику и порождать ненужные подозрения в адрес друг друга? Это только помешает сейчас нам в работе. Рюдзаки вдруг легко поднялся на ноги и, повернувшись к Лайту лицом, сладко потянулся всем телом, закинув руки за голову, сильно прогибаясь в спине. На мгновение задравшаяся вверх футболка обнажила фарфоровый впалый мускулистый живот, узкую талию, низко, слишком низко опустившийся край широких джинс, держащихся только за счет ремня на остро выступающих тазовых косточках, чуть-чуть выглядывающую из-под ремня резинку обтягивающих трусов. Кира сглотнул подступивший к горлу комок и быстро отвел взгляд, стараясь сосредоточиться на словах. Рюдзаки никогда не потягивался. И этот его странный жест так некстати напомнил Лайту о его собственном неуместном влечении. Отвратительном по своей извращенной сути, а теперь еще и опасном. Он не мог позволять себе отвлекаться. - Но ты можешь не волноваться, Лайт-кун, - перестав потягиваться, Рюдзаки привычно ссутулился, обжигая Лайта внимательным взглядом огромных глаз, - Я лично принимал участие в организации приюта, в котором я жил. И я обеспечил защиту всех личных данных воспитанников. Дети не знают настоящих имен друг друга. И всего лишь единицы из них знают свое собственное имя, но на его разглашение наложено вето. А базу данных с их настоящими именами и фотографиями невозможно сломать – я сам разрабатывал систему защиты. И даже если защита не справится, при первой же несанкционированной попытке проникновения система уничтожит все данные, хранящиеся локально. А мне не составит труда мгновенно узнать, откуда была произведена попытка взлома. Разумеется, у меня есть резервные копии, но их невозможно найти, они расположены на серверах крупнейших секретных служб. И, в любом случае, в базе нет информации обо мне. Видишь, Кире бесполезно пытаться отыскать что-нибудь в моем прошлом. - Рад это слышать, Рюдзаки, - Лайт заставил себя улыбнуться, - Ты меня успокоил. «Ты так подробно рассказываешь мне об этом, чтобы я оценил? – рассматривая снизу вверх Рюдзаки, думал Лайт, - Тебе для этого нужен Кира? Кто-то равный, с кем интересно играть, от кого действительно нужно строить такие сложнейшие системы защиты, используя всю свою гениальность. Осознаешь ли ты, насколько ты одинок, Эл? Но сейчас я все еще твой друг и, пока ты не заявил открыто о своих подозрениях, мы будем оба играть в эту версию» - Ты слишком беспокоишься обо мне, Лайт-кун, - Рюдзаки почесал голову и рассеянно огляделся, - Хочешь кофе? Не дожидаясь ответа, он направился к столику в углу комнаты, на котором привычно стояла кофеварка и тарелки со сладостями. - Кто-то должен беспокоиться о тебе, пока тебе самому недосуг, - хмыкнул Лайт. Поднявшись, он подошел сзади к Элу, наливающему кофе, и остановился у него за спиной, - Я довольно силен в программировании и поиске информации, Рюдзаки. Не возражаешь, если я попробую пройти тот путь, которым пошел бы Кира? Так мы с тобой на практике выясним, насколько близко сможет любой, имеющий те же исходные данные, что и я, приблизиться к твоему прошлому. И насколько это может быть для тебя опасным. Разумеется, я буду заниматься этим не в ущерб основной работе. И, разумеется, только в том случае, если ты считаешь, что можешь мне доверять. Рюдзаки на мгновение замер, стоя спиной к Лайту, но потом резко развернулся и оказался с ним лицом к лицу, вглядываясь в глаза. Они находились на расстоянии всего полушага, но Лайт и не думал отступать. Он уверенно выдержал взгляд темных внимательных глаз. Кира давно уже не чувствовал себя так хорошо. Удивительно, но он будто вновь обретал равновесие под этим до боли знакомым пристальным взглядом огромных зрачков, скрывающих светлую радужку. - Конечно, я тебе доверяю. Ты ведь мой лучший друг, Лайт-кун, - Рюдзаки снизу вверх поднял чашку с кофе, неловко удерживая ее за края двумя пальцами, и протянул ее Лайту, - И мне все больше кажется, что ты мне не просто друг… И его враг сделал многозначительную паузу и отвернулся, наливая кофе себе. Лайт молчал, ожидая продолжения, чувствуя, как сердце сбивается с ритма, а в животе начинает кружиться щекочущий вихрь. Это было настолько двусмысленно, что Кира не смог бы ответить, хочет ли он слышать что-нибудь дальше или же нет. Воздух вокруг будто наполнился статическим напряжением, казалось, вот-вот - и посыпятся электрические разряды. Рюдзаки никуда не спешил. Налив себе кофе, он сосредоточенно выгреб в него половину содержимого сахарницы, взял со стоявшего рядом блюдца открытый леденец «Чупа-чупс» и размешал им сладкое содержимое в чашке. Аккуратно положил леденец на место и повернулся лицом к Лайту, облокотившись о стол. Сосредоточенно сделал глоток кофе и начал задумчиво рассматривать сладкую жижу в своей чашке, как будто оценивая, не стоит ли положить еще сахара. - Не просто друг? – не выдержав очередной бесконечной паузы, переспросил его Лайт, - Тогда кто же? Кем ты меня видишь, Рюдзаки? - Мой преданный ангел-хранитель, - оторвавшись от кофе, Рюдзаки поднял на него насмешливые глаза, так не сочетающиеся с невыразительным голосом. Кончики его губ приподнялись в лукавой полуулыбке, - Ты так оберегаешь меня, Лайт-кун, что мне даже как-то неловко. «Ты еще и издеваешься?! - пронеслось в голове у Лайта, - Позволяешь себе использовать вот такие вот методы, чтобы сбить разговор? Я тебя ненавижу, Рюдзаки» Тряхнув головой, Кира легко рассмеялся, пряча глаза под упавшей на лоб челкой. Что ж, он отобьет подачу. - Не волнуйся. Мне нравится оберегать тебя, - мягко, так мягко, как он разговаривал с Мисой, когда убеждал ее в искренности своих чувств, проговорил Лайт. И, прежде чем Рюдзаки успел отстраниться, он протянул руку и отодвинул с его лица прядь волос, осторожно заправляя ее ему за ухо. Провел пальцами по краю ушной раковины, как будто приглаживая непослушные волосы. Спустился до чувствительной кожи за мочкой уха и, как будто случайно, мазнул подушечками пальцев по острому углу нижней челюсти. И убрал руку, вызывающе глядя в глаза детектива. Улыбка исчезла с лица Рюдзаки, а глаза мгновенно застила непроницаемая мгла, затягивающая, давящая. Стоя напротив друг друга всего лишь в полушаге, они замерли, пристально вглядываясь друг другу в лицо. Лайту показалось, что сейчас между ними ударит молния, настолько сильно чувствовалось напряжение, сгустившееся вокруг них. «Нам нельзя подходить друг к другу так близко. Вот так сталкиваться лицом к лицу, оставаясь наедине, - с горечью подумал Лайт, - Дело не в полумгле, и не в пустующем ночном штабе, все дело в нем. Его близость и вся эта двусмысленность сводит меня с ума». Кира вскинул подбородок, растягивая губы в насмешливой улыбке, зная, что правда, которую он только что произнес, воспринимается детективом как ложь. А в голове крутилось, как навязчивая идея, только одно: выбить резким ударом чашку из аристократических пальцев, обхватить своего врага за тонкую талию, грубо и жестко прижимая к себе такое сильное, гибкое тело, прячущееся под мешковатой одеждой, и впиться в упрямые губы отчаянным, полным сжигающей ненависти поцелуем. Лайт ненавидел его сейчас. Настолько сильно, что боялся действительно потерять контроль над собой. Видимо, хоть он и пытался контролировать взгляд, что-то все-таки отразилось в его глазах. Эл, не теряя с ним зрительного контакта, медленно отставил чашку на стол. Неуловимым движением расправил плечи, выпрямляясь. Блеск его огромных, совсем черных глаз стал пугающе-завораживающим, тьма казалась объемной, бездонной, угрожающей. Он был готов продолжить игру. Но в этот момент еле слышно скрипнула дверь, и Рюдзаки быстро отвел взгляд от Лайта, пряча сжигающую мглу под пушистыми черными ресницами. - Я знаю. Мне очень повезло, что у меня есть такой друг, как ты, Лайт-кун, - невозмутимо продолжил он разговор, как будто и не было этой затянутой паузы, и вскинул голову по направлению к двери, - Доброе утро, Ватари. Я ведь просил не беспокоить меня, когда я не один. - Доброе утро, Рюдзаки. Доброе утро, Лайт, - невозмутимо поздоровался вошедший Ватари. В одной руке он держал стопку свежих газет, в другой – маленькую железную коробочку, в какой обычно медсестры носят медицинские шприцы, - Я принес свежие газеты, Рюдзаки. Ты уже знаешь, о чем пишет сегодня пресса? - Да, я читал гранки утренних газет, - Рюдзаки прошел к идеально застеленной кровати и сел на нее, закатывая рукав футболки, - Но Лайт-кун еще их не видел. Посмотри, Лайт-кун, это важно. Лайт поблагодарил Ватари и, взяв у него стопку газет, присел в кресло. Бегло просматривая статьи и газетные заголовки, он искоса следил, как Ватари осторожно накладывает жгут на руку своему воспитаннику и достает наполненный шприц из коробочки. Что бы там ни говорил Рюдзаки, но он был не в порядке. Совсем не в порядке. - Что думаешь, Лайт-кун? – равнодушно спросил его Рюдзаки и, чуть поморщившись, с силой похлопал себя ладонью по сгибу локтя, в попытке заставить показаться прячущуюся под фарфоровой кожей вену. - Они уже пишут о начале задержаний преступников..., - Лайт, вскинув голову над газетой, внимательно следил, как осторожно Ватари делает укол в вену Рюдзаки. Почему-то было очень болезненно наблюдать, как острая игла вспарывает бледную кожу, - Для мира опровержение участия Киры в жесточайших убийствах - это грандиозная новость. Подобные публикации вышли во всех странах, где происходили убийства? Или ты организовал утечку информации только в Японии? Газеты пестрели заголовками двух типов. Желтая пресса спешила сообщить сенсацию: «Адепты Киры действуют по всему миру», «Новая армия Киры», «Весь мир нуждается в Кире», «Кира больше не убивает?» и тому подобное. Серьезные же издания подходили к новости дня более осторожно: «L опроверг участие Киры более чем в пятидесяти эпизодах», «Последователи Киры готовы сами вершить правосудие», «Полиция стран третьего мира больше не раскрывает убийства», «Кира отдал правосудие в руки последователей?». - Пока только в Японии, Лайт-кун. Но совсем скоро новость перепечатают и другие страны. Я рад, что ты понял, что публикации вышли с нашей подачи, - Рюдзаки снял с руки жгут и, согнув руку в локте, прижал ее себе, - Спасибо, Ватари. Скажи, ты уже накрыл завтрак? Я думаю, что сегодня мы начнем работать даже раньше обычного. - Да, Рюдзаки, все готово, - Ватари аккуратно собрал обратно в коробочку шприц и жгут и выпрямился, - Это был последний, Рюдзаки. Тебе необходимо показаться в ближайшее время врачу для получения дальнейших рекомендаций. - Я помню. Иди, Ватари. Мы скоро спустимся, - в голосе Рюдзаки явственно проскочило недовольство. Ему совсем не интересно было обсуждать состояние своего здоровья, он уже весь – целиком и полностью – был захвачен расследованием. Лайт видел, что его враг жаждет говорить только об этом. О Кире. Снова только о Кире. - Здесь приведено много фамилий и фотографий, - медленно проговорил Лайт, внимательно глядя на разворот одной из газет, не поскупившейся отдать максимальное место под материал, - Видимо, дальше их будет опубликовано еще больше – когда журналисты начнут получать информацию напрямую от полиции всех этих стран. Ты думаешь, что Х-Кира проявит себя? «Ставил ли Рюк условие, отдавая тетрадь, действовать по моему сценарию? – размышлял Лайт, разглядывая на фотографиях перепуганные лица преступников, пытавшихся ладонями закрыться от фотокамер, - Или дал полную свободу действий, не давая совсем никаких инструкций? Что будет делать самозванец, увидев лица стольких убийц, действовавших от имени Киры?» - Нам необходимо, чтобы он вновь начал действовать, - Рюдзаки подошел к креслу Лайта и непринужденно присел одной ногой рядом с ним на подлокотник, заглядывая в раскрытую им газету, - Чем большую активность сейчас проявит Х-Кира, тем больше у нас шансов его вычислить. - Это довольно… отчаянный шаг, Рюдзаки – инициировать публикацию их фотографий, - Лайт вскинул голову, вглядываясь в бледное непроницаемое лицо детектива, - Не все в команде одобрят такое решение. В глубине же души Кира был восхищен. Эл максимально эффективно использовал работу команды расследования: раскрывая жестокие преступления, исправляя ошибки полиции, они параллельно получили возможность попытаться спровоцировать Х-Киру вновь начать действовать. Сам Лайт, имей он тетрадь на руках, попытался бы найти способ вписать в нее всех этих убийц, несмотря на чудовищный риск. Подобные преступления и желание взять на себя право карать, принадлежащее Богу, заслуживали немедленного наказания. Мир должен был знать, что его Бог суров, но справедлив, и те, кто осмеливался переступить черту, пусть даже и в честь него, так же заслуживали смерти. Только Кира мог распоряжаться чужими жизнями. И это была бы отличная возможность в очередной раз напомнить об этом миру, наглядно демонстрируя его всемогущество. Но способен ли оценить эту возможность самозванец? Отважится ли пойти на риск? Моральная сторона вопроса инициации публикаций Лайта не слишком-то волновала: он прекрасно понимал, что фотографии преступников все равно были бы опубликованы, но чуть позже, когда журналисты сами бы разнюхали информацию. Рюдзаки просто сэкономил им время. - Я знаю, - глядя на него сверху вниз, Рюдзаки снова обжег его тем же внимательным взглядом, - Поэтому я попрошу тебя пока не разглашать эту информацию. А ты сам одобряешь, Лайт-кун? Ты согласен, что ради спасения мира от Киры мы должны быть готовы к необходимым жертвам? Тем более, что теперь мы знаем, насколько чудовищные преступления совершили все эти люди… - Их преступления ни при чем. Мы не вправе решать – кому жить, а кому умереть. Это решит правосудие, - к подобным словесным ловушкам Лайт давно уже даже привык, и мгновенно улавливал их в разговоре, - Но я согласен с тобой, что ради достижения цели нам придется пойти на жертвы, и полностью поддерживаю твое решение. Покажи мне руку, Рюдзаки. - Что? – черные ресницы Рюдзаки взметнулись вверх, огромные глаза распахнулись в немом изумлении, даже рот приоткрылся. Лайт чуть не расхохотался, увидев, в какое замешательство он привел своего врага кардинальной сменой тематики разговора. Сейчас, когда ощущение их безумной игры наполняло его тревожно-щекочущим чувством всепоглощающего азарта, он чувствовал себя очень уверенно. Мозг был кристально ясным, работающим, как машина. Пусть Эл этого и не осознавал, но они сейчас были союзниками – именно так, как Лайт и планировал. И даже близость его теплого тела была крайне приятной, но не сводила с ума, не заставляла думать бессвязными обрывками мыслей. Понимание того, что Рюдзаки его по-прежнему подозревает, возвращение их старой игры «я-говорю-что-ты-друг, но-знаю- что-ты-враг», как будто вдохнуло в Киру второе дыхание. Заставило вспомнить о том, кто он есть. Не дожидаясь, пока Рюдзаки справится с изумлением и поймет, что же он от него хочет, Лайт, бросив на колени газету, схватил его за руку со все еще поднятым рукавом и силой заставил вытянуть перед собой. - Но вот это – не те жертвы, на которые нам стоит идти, - Лайт провел пальцем по тыльной стороне его руки, от кисти до локтя, остановившись на локтевом сгибе, где гладкая фарфоровая кожа была покрыта следами от инъекций. С удовольствием ощущая, как вздрагивает его враг от прикосновения, - Тот курс лечения, что тебе прописали, учитывал твой недостаток веса и полное отсутствие сна? - Ты снова об этом…, - Рюдзаки недовольно сжал губы и попытался вытянуть руку из цепкой ладони Лайта, но Кира ему не позволил, - Хватит, Лайт-кун, если ты не способен включиться в работу до завтрака, давай спустимся вниз. Я не хочу тратить время на бесполезные разговоры. «Когда-нибудь я заставлю тебя поверить, что я действительно беспокоюсь, - мысленно усмехнулся Лайт, - А пока что попробуй на себе ощутить, что чувствуешь, когда нужный тебе разговор сбивают двусмысленными намеками. Пусть ты бесконечно холоден и тебя не собьешь словами. Но у тебя ведь очень чувствительная к прикосновениям кожа, да, Рюдзаки? Теперь я буду проводить эксперименты» - Я просто хочу, чтобы мы вместе закончили это дело, - пристально вглядываясь в бледное лицо детектива, Лайт тепло улыбнулся, легко, невесомо начав поглаживать кончиками пальцев бледную нежную кожу на сгибе его локтя. С каждым движением он осторожно увеличивал амплитуду прикосновений, от локтя к кисти и обратно, - Ты ведь понимаешь, что ты – единственный человек в мире, способный остановить Киру, Рюдзаки? Если не ты, то больше не сможет никто. Ты не должен позволять себе ежедневно себя выжимать. Рано или поздно наступит предел. Я знаю, что ты полностью контролируешь свое состояние, но ты пробыл восемь дней в коме и не можешь еще относиться к себе, как к здоровому человеку… Лайт не очень старался сейчас подбирать какие-то значимые слова, важен был общий смысл и убаюкивающий ласковый голос. Гораздо больше усилий приходилось прикладывать для того, чтобы не дать сбиться дыханию, норовящему сорваться с размеренных вдохов, вслед за бешено бьющимся сердцем. И держать под контролем свои движения, чтобы задумчивые ненавязчивые поглаживания не превратились во что-то большее. Пока он справлялся. Но с каждой секундой становилось труднее. Его враг молчал, не пытаясь вступить в игру. Опустив глаза, пряча их непроглядную мглу под прикрытыми веками и густыми ресницами, Рюдзаки, казалось, внимательно следил за узорами, выписываемыми пальцами Лайта на его руке. Он не пытался убрать руку, не пытался вступить в разговор, просто замер, как будто завороженный происходящим. Но его бледное худое лицо оставалось бесстрастным. Лайт уже готов был признать поражение, понимая, что его предательски глупое тело реагирует гораздо острее на все, что сейчас происходит, чем чувствительная кожа Рюдзаки. Но в этот момент тонкие губы его врага чуть дрогнули, приоткрываясь на вдохе. - Я… понял. Ты абсолютно прав, Лайт-кун, - тихо проговорил Рюдзаки, перебивая поток красноречия Лайта. И хотя голос детектива был привычно спокоен и не выражал никаких эмоций, но влажный кончик языка, быстрым движением проскользнувший по верхней и нижней губе, выдал его, - Прости, ты не мог бы выпустить мою руку? Я не люблю прикосновений, Лайт-кун, ты же знаешь. Тем более… таких длительных. - Ох, извини меня, пожалуйста, Рюдзаки, я задумался, - Лайт легко усмехнулся, мгновенно выпуская его руку из ладони, - Все время забываю, что ты не обычный человек даже в этом. Рюдзаки наградил его мрачным взглядом, брошенным из-под ресниц, и сосредоточился на том, что начал расправлять рукав футболки на спасенной из плена руке. - Пойдем вниз? – Лайт решил сейчас не рисковать, ожидая ответного выпада детектива, и поднялся из кресла, - Я действительно не слишком соображаю, пока не позавтракаю. А мне хотелось бы включиться в работу как можно быстрее. В том, что ответный выпад произойдет, он практически не сомневался. Рано или поздно Рюдзаки ответит. Его враг не прощал никаких, даже самых маленьких, поражений. И именно это и придавало остроту их игре. Но Лайт был пока не готов продолжать. Проведенный эксперимент наглядно ему демонстрировал, что, как бы ни был Кира силен, он пока не может управлять желаниями своего тела. А вот его равнодушный враг вполне умел играть на прикосновениях, мгновенно надевая маску вежливой отчужденности, как только чувствовал, что игра переходит границы контроля. Его тело было живое, но сам он был холоден, словно лед. Уже заходя в кабину лифта, Рюдзаки небрежно спросил его, оглянувшись через плечо: - А какой был второй вопрос, Лайт-кун? - Что? – Лайт повернулся к нему от закрывающихся дверей лифта, мучительно выдергивая себя из восхитительно-сладких, до болезненности острых от понимания их запретности, воспоминаний о прикосновениях этого утра. И о впалом худом животе и узких бедрах, на которых еле-еле удерживался ремень свободных широких джинс. Он рассчитывал, что у него будет минимум минут пять, чтобы восстановить это в памяти, насладиться приятным щекотливым чувством, поднимающимся от этих мыслей внутри, таким непривычным и притягательным, пока они ожидают лифта и добираются до штаба. И пока его враг молчит, погруженный в сосредоточенную задумчивость. Но Рюдзаки все время сбивал его планы, даже такие маленькие и сокровенные, не позволяя ни на минуту расслабиться. - Второй вопрос. Когда ты пришел утром, ты сказал, что у тебя два вопроса, но задал только один, - терпеливо развил свою мысль Рюдзаки, глядя на него одним глазом из-под упавшей на лицо челки. - А… это. Не критично. Мне не обязательно спрашивать тебя об этом наедине, Рюдзаки, - Лайт пренебрежительно махнул рукой, - Просто хотел спросить, почему ты от всех утаил, что был не единственной выжившей жертвой Киры. Стремительным резким движением Рюдзаки подался вперед и нажал на кнопку «стоп», останавливая кабину лифта между этажами. От неожиданности Лайт шарахнулся в сторону, прижимаясь лопатками к стенке кабины. Он уже и забыл, что его враг может мгновенно переходить от плавных замедленных движений к пугающе быстрым, неуловимым. - Что ты имеешь в виду, Лайт-кун? – подойдя к нему почти вплотную, вкрадчиво спросил Рюдзаки, - Пожалуйста, объясни. Вежливые слова совсем не сочетались с тьмой в его огромных зрачках - ледяной, угрожающей. Он пристально, в упор, смотрел Лайту в глаза. - Бейонд Бездей, - Лайту было крайне неуютно под этим пристальным угрожающим взглядом, в этой тесной кабине, так близко от своего врага, - Он должен быть мертв. Мы вчера обсуждали это с Мелло и Мэттом. И я проверил ночью по нашей базе данных жертв Киры: он числится погибшим от сердечного приступа двадцать первого января, уже почти год назад. Значит, ты был не единственным? Лайт действительно проверял ночью базу данных. Он был уверен, что не ошибся, когда мимолетно узнал лицо Бездея. В был одной из первых его жертв. Но, пока Мелло не заговорил с ним об этом, Лайт не мог ни поговорить с Рюдзаки, ни попытаться отыскать что-нибудь в базе данных. Его бдительный враг наверняка бы задал вопрос – откуда внезапно такая уверенность, что Бездей был в числе жертв. И все обращения к базе, Лайт был уверен, наверняка отслеживались системой контроля. При том количестве имен и фотографий погибших, что накопилось почти за год у них в архивах, Лайт никак не мог бы объяснить своего интереса к именам первых жертв. Невозможно запомнить лицо кого-то из огромного массива данных, постоянно меняющихся перед глазами, если не иметь к нему личной заинтересованности. Если сам лично не вписывал его имя в тетрадь. И потому Лайт молчал, теряясь в сомнениях, не могла ли его идеальная память его подвести. Но вчера Мелло и Мэтт , сами не зная того, подбросили ему козырь на руки. Теперь Кира получил возможность и открыто копаться в архивах , и задать свой вопрос Рюдзаки. И попытаться понять, наконец, как подобное могло в принципе произойти. И обращение к базе данных принесло ему, по меньшей мере, три неприятных сюрприза. Во-первых, исчезла пусть слабенькая, но все же немного успокаивающая его все эти дни надежда, что, возможно, его память его все-таки подвела. Но Лайт не ошибся. На фотографии из архива на него смотрел именно Бездей, а не кто-то другой. Правда, отличие все же было. Там, на фотографии, на его лице были шрамы. Пусть небольшие, ничуть не уродующие и не искажающие внешность, и не такие ужасные, как пытался убедить его Эл, отказываясь в больнице показать фотографии В из материалов уголовного дела, но все-таки были. Сейчас шрамов не было. Видимо, именно из-за этого, а так же из-за сумасшедшей подвижности лица Бейонда Лайт не сразу узнал его. Но память его все-таки не обманула. Вторым неприятным сюрпризом было то, что Бейонд Бездей было его настоящее имя. Лайт, не зная, по каким данным искать, просто начал бегло просматривать фотографии и имена, начиная с первых жертв Киры. И практически сразу же натолкнулся на имя Бейонд Бездей. Это настолько его поразило, что он несколько минут провел в ступоре, лихорадочно пытаясь понять всю абсурдность происходящего. Бездей не только не умер, вписанный Кирой в тетрадь, но и осмелился назваться своим собственным именем, заявившись работать в штаб, где, возможно, находился сам Кира. Там, где все старались скрыть свои имена, В в открытую использовал настоящее имя. Почему? Может быть, Бездей и был сумасшедшим, но точно не идиотом, Лайт это прекрасно осознавал. Бейонд настолько уверен в своей неуязвимости? Бред, это полный абсурд. В правилах Тетради нет исключений. Ни для кого. И третий неприятный сюрприз ожидал его уже под конец, когда он, решив ознакомиться с делом Бейонда подробнее, не из сухих коротких заметок Рюдзаки, задал поиск в сети Интернет и погрузился в чтение материалов по делу L.A.B.B. И почти сразу же натолкнулся на упоминание «Рюдзаки Рю» - псевдонима, выбранного Бейондом для создания фальшивого удостоверения частного сыщика. В памяти тут же всплыло, как были удивлены Мелло и Мэтт, когда Эл назвался Рюдзаки. И фраза Бейонда, брошенная Рюдзаки вскользь: «Ты довольно вольно обращаешься с трофеями». С неожиданно пробежавшим холодком по спине Лайт только сейчас осознал весь чудовищный смысл этой фразы. Эл не просто расследовал громкие преступления. Он был прирожденным охотником и, как всякий охотник, любил оставлять трофеи на память после удачной охоты. Его трофеями были их имена. Имена тех, кто проиграл. Эл забирал их себе, коллекционируя, используя в новой погоне. Как будто сдирал с поверженных врагов шкуры, лишая их чего-то самого личного, важного, значимого. Лишая их имени, под которым они вели с ним игру, под которым осмелились бросить вызов. Возможно, когда-нибудь великий детектив представится в очередном громком деле и как Ягами Лайт. От этой мысли Лайта чуть не стошнило. Но, как бы там ни было, теперь он мог двигаться дальше. Мог попытаться раскрыть загадку Бейонда. Она могла не значить совсем ничего, а могла и иметь ключевое значение. Вот почему Лайт так уверенно заявился утром к Рюдзаки, хотя на часах еще не было даже восьми. Он чувствовал, что за эту ночь он сумел немного приблизиться. Чуть-чуть обойти один из уровней защиты своего ненавистного друга. - Я был единственным, Лайт-кун, - медленно и раздельно, словно стараясь донести до него очевидную истину, проговорил Рюдзаки. - Тогда почему он жив? – Лайту очень не нравилась эта угрожающая тьма в глазах детектива, - Рюдзаки, зачем ты остановил лифт? Ему было не по себе в маленьком замкнутом пространстве остановившейся между этажами кабины лифта. Стены, казалось, сузились и давили, пугающий взгляд Рюдзаки буравил, не отрываясь. Становилось трудно дышать. - Здесь нет камер, и мы можем поговорить спокойно, Лайт-кун, - все так же медленно, но с новыми, мягкими интонациями, проговорил Рюдзаки. Он сделал еще полшага вперед и уперся ладонью в стенку лифта возле головы Лайта. Теперь их лица были не то, чтобы пугающе, они были катастрофически близко, - Я отвечу на твой вопрос, но сначала мне очень бы хотелось услышать твою теорию. Пожалуйста, Лайт-кун, скажи, как ты сам это объясняешь? Его голос стал бархатным, объемным, слова казались не липкой удушающей паутиной, а ласковым мягким шелком, бережно укутывающим, обволакивающим. Чуть приглушенные звуки манили к себе, в теплоту, туда, где нет холода одиночества. Близость его тела, не прикасающегося к Лайту, но находящегося на расстоянии буквально каких-то пяти сантиметров, завораживающая тьма в глазах, изолированность сжатого маленького пространства… Лайт чувствовал, что у него начинает кружиться голова. - Если бы у меня было хоть какое-то разумное объяснение, я бы не спрашивал тебя! – почти с отчаянием выдохнул он, вжимаясь лопатками в холодную стенку лифта. - Ну же, подумай, Лайт-кун, это же очень просто. Все самые красивые решения всегда лежат на поверхности, - Рюдзаки прикрыл глаза, пряча сводящую с ума тьму под густыми ресницами. И еще немного приблизился, и почти что шепнул, - Просто подумай. Его дыхание едва уловимо коснулось губ Лайта, и Кира почувствовал, как волной поднимается паника. «Ложь, это все ложь! – отчаянно кричало его сознание, - Он снова ставит эксперименты, пытается взять реванш за мои попытки играть на прикосновениях! Ему нельзя верить!» Лайт вдруг осознал, что Рюдзаки сейчас его поцелует. Невесомо коснется губ, отдавая чуть сладкий привкус, прижмется к нему теплым телом… И Кира потеряет контроль. Он не сможет остановиться. Слишком запретным и слишком желанным казалось сейчас продвинуться дальше, на новый уровень. Сделать еще один шаг в бездну, в которую он падал, падал с тех самых пор, как впервые посмел подойти слишком близко и прикоснуться к врагу. - Рюдзаки, постой! – чуть ли не выкрикнул Лайт, выбрасывая вперед руку и резко упираясь ей в грудь своего врага, останавливая, отталкивая, - Послушай… Прости, но ты не мог бы чуть-чуть отодвинуться? Я не люблю, когда люди вот так подходят ко мне вплотную. Ну, если только это не какая-нибудь красивая девушка. Он натянуто усмехнулся, с горечью понимая, что не может себе позволить ни на минуту расслабиться. Поверить хоть на чуть-чуть. Дать себе шанс хотя бы попробовать, куда может завести их игра. Потому что он проиграет. Рюдзаки замер, остановленный его ладонью. - Девушка? – негромко выдохнул он, не поднимая глаз. И только сейчас Лайт осознал, что его ладонь, упирающаяся в грудь Рюдзаки, ощущающая такую теплую кожу под тонкой тканью футболки, улавливает и частые, слишком частые удары сердца его врага. Но Рюдзаки уже отступил, неуловимо отодвинулся на безопасную дистанцию, чуть закусив на мгновение нижнюю губу, и вскинул на Лайта глаза. - Извини меня, Лайт-кун. Я не хотел делать тебе неприятно, - равнодушно проговорил он таким привычно невыразительным голосом, - Прости. На его бледном холодном лице не было никаких эмоций, но в глазах, в этой непроницаемой мгле, на долю секунды, как показалось Лайту, промелькнуло что-то, очень похожее на задумчивую теплую грусть. Промелькнуло и тут же погасло, скрытое холодным покровом отчужденности. - Э… Рюдзаки, - Лайт шагнул к нему, сам еще не очень понимая, что хочет сказать. - Все очень просто, Лайт-кун, - Рюдзаки повернулся к нему спиной и нажал на кнопку лифта, заставляя кабину вновь тронуться, - Бейонд Бездей - не его настоящее имя. Все остальное – случайность и человеческий фактор. Но, откровенно говоря, я очень рад, что ты не понял этого сам. - Что? – Лайт не поверил своим ушам, пропуская мимо внимания последнюю фразу. Но в этот момент кабина остановилась, двери лифта раскрылись, и Рюдзаки, так и не оглянувшись, невозмутимо шагнул вперед. - Стой, Рюдзаки! – Лайт одним прыжком выскочил из лифта вслед за ним и, цепко ухватив за ссутуленное плечо, резко рванул на себя, разворачивая Рюдзаки лицом к себе и толкая его спиной к стене, - Что значит – не настоящее?! Он же был в тюрьме! И сам L отдал его в руки правосудия. Ты что, отправил его в тюрьму с поддельными документами?! Лайт не рассчитал своей силы и полного отсутствия сопротивления детектива, и довольно сильно ударил его спиной об стену. Но ему было сейчас все равно. В голове не укладывалось, как подобное могло произойти. L посмел нарушить систему, отправив в тюрьму преступника и не раскрыв правосудию его настоящего имени?! Почему? Потому что он был его другом? Это было немыслимо, невозможно. Единственное, чему Кира мог доверять, карая преступников – это данным полиции и удостоверениям личности. И он ни на миг не усомнился в достоверности этих источников. Ему даже в голову подобное не приходило. Как, как L посмел создавать свои собственные правила, нарушая все основы существования цивилизованного общества и законности? Лишая Киру возможности бесконечно карать, не задумываясь, не отдавая в жертву половину оставшейся жизни. Рюдзаки чуть поморщился от удара о стену и, скосив глаза, выразительно посмотрел на руку Лайта, мертвой хваткой вцепившуюся ему в плечо. - Не с поддельными, - он встретился с пылающим взглядом Лайта абсолютно невозмутимыми ледяными глазами, - Это его официальное имя. Он с ним живет. Но оно не принадлежало ему от рождения. Убери руку, Лайт-кун. Это прозвучало, как холодный и властный приказ. Лайт тут же разжал пальцы и опустил руку, вцепившуюся в его плечо, даже не осознавая, что подчинился мгновенно, как безропотный исполнитель. - Что? Ты не думал, что так бывает, Лайт-кун? – внимательно глядя ему в глаза, холодно поинтересовался Рюдзаки. - Нет, - сглотнув, Лайт покачал головой. Он был потрясен вновь возникшим ощущением ледяной пропасти между ними. От теплоты и щекочущего прикосновения завораживающей запретной игры, приятно ласкающей его в это утро, не осталось следа. Перед ним снова был Эл – отчужденный, холодный, немного уставший от несообразительности тех, кто его окружает, непробиваемо закованный в кокон своего добровольного и желанного для него одиночества. - Тебе сложно это понять, - Рюдзаки вздохнул, как будто огорченный необходимостью продолжать разговор, - Ты живешь в стране с высочайшим уровнем жизни, Лайт-кун. Дети в ваших семьях редки, но желанны, планируемы, долгожданны. Посмотри, сколько у вас праздников, посвященных детям, как вы спешите поделиться радостной новостью, что родился ребенок, как балуете, наряжаете, радуете своих детей. Даже на улице, встретив ребенка, вы начинаете улыбаться. И к выбору имени все родители подходят крайне ответственно и основательно, тщательно выбирая иероглифы и их сочетание. У вас имя – один из важнейших атрибутов для человека, несущее в себе колоссальнейшее значение. Но в мире – не так. Существует множество стран, где случается, что дети совсем не нужны. Низкий уровень жизни, нищета, невежество – порождают сотни тысяч ненужных детей. Есть страны, где детей предпочитают официально не регистрировать, потому что за каждого следующего ребенка положен налог, а родители не в состоянии его оплатить. У этих детей есть имена, которыми их зовут в их семье, но нет никаких документов, подтверждающих их. И, вырастая, они часто живут по чужим паспортам. Есть страны, где на улицах живут тысячи бездомных детей. У них нет родителей, нет документов. Возможно, что когда-то их как-то назвали, но кто даст гарантию, что то имя, которым представляется такой ребенок – и есть его настоящее имя? Возможно, что он сам уже даже не помнит, как же его зовут. А подкинутые младенцы? Их называют те, кто нашел или усыновил, или им дают новое имя в приюте, если нет рядом записки с именем, которое им дала мать. Но отсутствие записки не означает, что она его не назвала, прежде чем выкинуть. И я могу привести еще много примеров, когда люди живут не с тем именем, которым их когда-то назвали родители. Но это их настоящие и единственные документы. Понимаешь, Лайт-кун? Бейонд – один из таких вариантов. Это не его настоящее имя, но у него нет другого. Во всяком случае, официально в мире людей. Но зато мы теперь досконально знаем, что для Киры важно настоящее имя. Имя, данное при рождении. Он оперирует силой Богов. А для Богов не важны человеческие документы. Лайт молчал, глядя в такие чужие и далекие сейчас глаза величайшего детектива мира. Все то, что сказал Рюдзаки… Он действительно никогда не думал об этом. Нет, Лайт знал, разумеется, и про страны с низким уровнем жизни и про тысячи ненужных детей. Он смотрел мировые новости, хорошо разбирался в мировой экономике, да и в том колоссальном объеме литературы, который он прочитал, зачастую подробно описывались все эти проблемы. Но все это воспринималось как что-то далекое, не настоящее. Как будто происходящее за толстым стеклом, не в этом мире. Посмотрев по кабельному телевидению репортаж о голодающих в Африке, Лайт спокойно шел ужинать, как будто посмотрев очередной фантастический триллер. Все эти теракты, войны, голод, нищета других стран – были поводом лишь озабоченно покачать головой и поцокать языком в обсуждениях, но не воспринимались как что-то реальное. Рюдзаки тоже молчал, равнодушно ожидая его реакции. Возможно, он и жил в изоляции, отрешившись от мира, скрывая себя и свое лицо, избегая любого общения, но зато он воспринимал этот мир целиком, не буксуя сознанием в какой-то отдельной стране. - И как…, - Лайт сглотнул, - Как давно ты понял это, Рюдзаки? - Когда понял, что Бездей жив, - спокойно проговорил детектив. Склонив голову, он засунул руку в карман, вытащил из него двумя пальцами мобильный телефон и раскрыл. - Хорошо, допустим, - Лайт быстро обрабатывал полученную информацию, - Но тогда почему он здесь, а не в камере? Даже если Тетрадь на него не подействовала, он ведь должен был просто остаться в тюрьме. - Я же сказал: случайность и человеческий фактор, - Рюдзаки ткнул в клавишу телефона, поднес его двумя пальцами к уху и предостерегающе поднял указательный палец второй руки, заставляя Лайта молчать, - Бейонд? Собирайся, мы сейчас за тобой зайдем. Не обращая внимания на удивленно смотрящего на него Лайта, он захлопнул телефон, и сосредоточенно засунул его обратно в карман. - Пойдем, Лайт-кун. Если тебя интересуют детали, ты сможешь сам расспросить об этом Бейонда, - невозмутимо проговорил Рюдзаки, вскидывая на Лайта абсолютно равнодушные глаза. И, не дожидаясь его реакции, засунул руки в карманы и первым пошел вперед по коридору, привычно ссутулившись и шаркая ногами. И Лайт только теперь осознал, что они приехали не на этаж штаба, а на этаж Бейонда Бездея. *** - Между прочим, Рюдзаки, между сообщением «мы сейчас зайдем» и твоим появлением должно проходить ну никак не меньше минуты. Иначе это как-то невежливо, - заявил Бездей, - Но я все равно очень рад. Что может быть приятнее, чем увидеть вас вот так, вместе, в такую рань? Только то, что вы нашли повод заглянуть в мое маленькое скромное жилище. Чем обязан? Он еще валялся в кровати, когда они без стука зашли к нему, и сейчас с любопытством повернулся на бок, подперев голову рукой, сверкая ликующими глазами из-под встрепанной после сна копны черных волос и скаля зубы в своей безумной улыбке. Его голое тело, украшенное шрамами, лишь наполовину было скрыто под одеялом, и Лайт поспешил отвести взгляд от изуродованного ожогами обнаженного торса. - Лайт-кун интересуется, как ты сбежал из тюрьмы, Бейонд, - равнодушно проговорил Рюдзаки, проходя мимо него к окну и остановившись перед ним, спиной к ним обоим. - Лайт-кун интересуется? – медленно, словно пробуя слова на вкус, протянул Бездей, переводя на Лайта пристальный взгляд кровавых сияющих глаз. Сейчас он не пытался сдерживать рвущееся наружу пламя безумия, - Как это трогательно. Спасибо, Лайт, кажется, ты здесь единственный человек, которого интересует кто-то еще, кроме него самого. Он вдруг внезапно рывком подвинулся на кровати и приглашающе похлопал рукой возле себя: - Ложись, Лайт, поваляемся и поболтаем. Так приятно понежиться утром в постели, а не вскакивать затемно и нестись спасать мир. Рюдзаки я не предлагаю, он не умеет ценить простые радости жизни. Но мы-то с тобой точно знаем, что иногда надо позволять себе слабости. Не вынимая рук из карманов, Рюдзаки чуть обернулся, окинул через плечо внимательным взглядом их двоих и снова отвернулся, уставившись в окно. - Я сяду в кресло, если ты не возражаешь, - невозмутимо ответил Лайт, стараясь подавить в себе поднимающееся чувство брезгливости. Казалось, Бездей не говорил ничего отвратительного или шокирующего, он всего лишь кривлялся. Но от всех его взглядов, безумных улыбок, хриплого голоса и неестественных фраз исходило ощущение чего-то мерзкого, липкого, гадкого. Лайт почти физически чувствовал в нем притаившуюся, выжидающую удобную для атаки минуту змею. - Нет, я хочу, чтоб ты лег! – визгливо вскрикнул Бездей, резко подскакивая вверх на руках, заставляя Лайта застыть на полпути к креслу. - Бейонд, хватит, - вновь оглянувшись через плечо, равнодушно осадил его Рюдзаки. - Да? Ну ладно, располагайся, как тебе будет удобно, - тут же миролюбиво согласился Бейонд и улегся на живот, обняв руками подушку и положив на нее подбородок, - Так что тебя интересует, Лайт? - Как ты сбежал из тюрьмы? – Лайт осторожно опустился в кресло и откинулся на спинку, оказавшись напротив него. - А почему я живой, тебя не интересует? – Бездей еще немножко подвинулся на кровати, чтобы быть точно напротив Лайта и наградил его сияющей улыбкой. - Нет. Рюдзаки мне объяснил, - спокойно ответил Лайт. Он уже понял, что в случае с Бездеем лучше всего придерживаться выдержанного ровного тона. - О! Как интересно, - Бейонд почесал рукой встрепанную, еще более встрепанную, чем у Рюдзаки, густую копну волос. И спросил так, как будто они были только вдвоем, приглушая голос почти до шепота, - А какова его версия, почему я не в тюрьме? - Случайность и человеческий фактор, - Лайт пожал плечами. - И все? - И все. - Ну, Рюдзаки никогда не интересовала чья-нибудь жизнь, если только это не преступник мирового значения. Ему плевать на других, - Бейонд заговорщицки хихикнул и подмигнул Лайту, - Но мы-то с тобой не такие, правда, Лайт? Мы любим людей и интересуемся ими… Так ты хочешь услышать детали? - Да, Бейонд, я хотел бы услышать детали, - спокойно кивнул Лайт. - Ладно, - протянул Бездей, - Я расскажу тебе, если ты мне расскажешь, почему Рюдзаки сегодня не в духе. Что-то случилось с Мелло и Мэттом? Лайт не успел ответить, как и удивиться вопросу о настроении детектива – его враг, как и всегда, был невозмутимо спокоен. Рюдзаки повернулся от окна и, уперевшись спиной в стекло и подоконник, холодно произнес: - С ними все хорошо. Почему ты спросил об этом, Бейонд? - Просто волнуюсь. Они там на улице, совсем одни в таком большом городе, а где-то Кира… Мало ли, что может случиться, - натолкнувшись на ледяной взгляд Рюдзаки, Бейонд замолчал, его улыбка мгновенно погасла. Подтянувшись на руках к краю кровати, он свесился с нее и засунул руку и голову под свисающую до самого пола простыню. Лайт с изумлением следил за его головой, стараясь не смотреть на выползшее до самых колен из-под оделяла голое уродливое тело Бейонда. Чуть-чуть пошарив под кроватью, Бездей извлек на свет большую открытую банку с джемом и с трудом заполз обратно на кровать, под одеяло. Его волосы торчали во все стороны встрепанной копной. Банка джема была уже наполовину пуста. - Фух! Все время забываю, в какой угол ее ставлю, - довольно выдохнул Бездей и протянул банку Лайту, причмокнув от удовольствия, - Будешь? Клубничный. - Н-нет, спасибо, - Лайт непроизвольно отодвинулся к спинке кресла. - Не любишь сладкое? Правильно, незачем портить себе желудок, - сообщил Бездей и, зачерпнув прямо пальцем джем из банки, засунул его в рот, прикрывая глаза от удовольствия, - В общем, так получилось, что в тюрьме начался бунт. - Что? – Лайт осознал, что Бейонд, наконец, начал говорить и подался вперед, оперевшись руками на колени, - Бунт? - Ну, не то, чтобы бунт… Так, маленькая драка с охранниками. Это журналисты потом раздули событие как глобальное. Когда передавали в новостях имена и фотографии тех, кого признали зачинщиками, - Бейонд вскинул глаза над банкой с джемом и растянул губы в улыбке, глядя в глаза Лайту, - Я был в тюрьме Сан-Квентин, в Калифорнии. Это такой штат в Америке, Лайт. - Я знаю, - раздраженно кивнул Лайт, - И с чего начался бунт? - Ну, откровенно говоря, какие-то беспорядки давно назревали. Сан-Квентин входит в десятку самых худших тюрем мира. Ты знал об этом? – Бездей порывисто обернулся к Рюдзаки, красноватые глаза вспыхнули ненавистью, улыбка погасла и превратилась в оскал, обнажающий зубы. Рюдзаки равнодушно кивнул, - Ну… разумеется. Но тебя это не волновало, верно? - Я не знаю, Бейонд, - спокойно ответил детектив. Его непроницаемое лицо оставалось абсолютно бесстрастным. - Ах да…память, - Бейонд отвернулся от детектива и снова принялся зачерпывать джем из банки и облизывать пальцы, - В общем, там довольно плохие условия, Лайт. Особенно в плане оказания медицинской помощи. Ну и… всего остального. Но никого это сильно не волновало и, думаю, не будет волновать и в ближайшее время. Это тюрьма, где приводятся в исполнение смертные казни. Кого волнует комфорт и здоровье того, кто ждет своей очереди в газовую камеру? Ты когда-нибудь задумывался, Лайт, каково это – умереть в газовой камере или на электрическом стуле? Засунув пальцы в рот, Бездей растянул губы в улыбке и с каким-то жадным любопытством уставился Лайту в лицо своими безумными глазами цвета спелой вишни. Лайт медленно покачал головой. - Расспроси на досуге его, - Бейонд, не глядя, ткнул пальцем за спину, в сторону Рюдзаки, - Он видел множество казней. Уже, даже, наверное, может оценить качество исполнения и написать развернутую рецензию, кья-ха-ха-ха. А впрочем, Лайт, не бери в голову. Чтобы попасть на электрический стул, необходимо быть преступником мирового масштаба. И тогда за твоей смертью жадно будут следить телекамеры и журналисты, удовлетворяя желание миллионов людей. Тебе же это не грозит, верно? Ты японец и, даже если и переступишь закон и совершишь тяжелейшее преступление, тебя мирно повесят в своей собственной стране. Бездей вдруг схватился липкой от джема рукой за горло и, выпучив глаза и распахнув рот, изобразил повешенного, задыхающегося в попытке сделать отчаянный вдох. И расхохотался своим хриплым лающим смехом. Лайт почувствовал, как пробежал мороз по коже. Он мельком взглянул на Рюдзаки, но детектив задумчиво смотрел в пол, опустив голову. Ни Лайт, ни колкие выпады Бейонда его не интересовали. Он терпеливо ждал, когда Лайт удовлетворит свое любопытство, и они смогут, наконец, вернуться к работе. К Кире. - Что спровоцировало этот бунт? – спросил Лайт, желая заставить Бейонда вернуться к рассказу. - Бунт? А, бунт…, - Бездей вытер кулаком выступившие на глазах от смеха слезы и вновь принялся за джем, - На прогулке один из заключенных, осужденный на пожизненное отбывание срока, засунул карандаш в ухо охраннику. - Карандаш в ухо? – переспросил Лайт, не понимая. - Ну да. Карандаш. Обычный такой карандаш, которым рисуют, - Бездей пожал голыми изуродованными плечами, - Между прочим, это была моя первая прогулка за многие-многие месяцы. Знаешь, Лайт, смертники там живут годами, дожидаясь своей очереди на смерть, и их регулярно выпускают гулять. А меня не пускали. Это несправедливо, ты не находишь? Даже с точки зрения приговора: очевидно же, что я совершил менее тяжкие преступления. Ты согласен со мной, что это нечестно? Лайт вдруг понял, что Бездей торопится выговориться, торопится рассказать то, что он пережил, пользуясь возникшей возможностью. Отсюда и все эти отступления и детали. Его жизнью и тем, как он жил, не интересовался никто. Абсолютно никто. И наиболее равнодушным был тот, кого он безгранично боготворил и люто ненавидел, кем был одержим. И вот теперь, благодаря любопытству Киры, Бейонд получил возможность хоть как-то сказать, выплеснуть то, чем он отчаянно жаждал заинтересовать свое божество. Лайту стало не по себе. Он уже пожалел, что не удовлетворился кратким ответом Рюдзаки. Где-то там, внутри головы Бейонда, его исковерканный безумием разум корчился в судорогах от невыносимой боли. И сейчас эта боль выплескивалась на Киру. Все эти гримасы, смешки и улыбки Лайта не обманули. Это была болезненная и жалкая в своем безысходном отчаянии радость. Радость, что его хоть кто-то спросил о том, как он жил, после того, как он проиграл, и его вычеркнули из списка своих интересов. Не зная, что можно сказать, Лайт неопределенно пожал плечами. Он всеми силами выгонял из головы фразу Бейонда, брошенную ему вскользь: «Ты видишь перед собой свое будущее». Кира не Бездей. Он не безумный психопат. Он не закончит, как он. - Этим заключенным был ты? Тем, что засунул карандаш в ухо охраннику? – стремясь прервать повисшую паузу, поторопил Лайт Бейонда. - Конечно же я. Но засунул – не совсем точное выражение, - Бездей растянул губы, измазанные джемом, в каком-то зверином оскале, - Правильнее сказать – загнал в череп почти до конца. Но у меня не было цели его убить – я просто был раздражен. Не кривись, Лайт, это был плохой человек, очень плохой. Он позволял себе разные… вольности с заключенными. Проще говоря – получал удовольствие от полученной власти над другими людьми. От возможности бить, унижать. В тюрьме это принято. Но ты бы видел, Лайт, какой был кровавый фонтан, когда я выдернул карандаш обратно! Я успел это сделать, хоть меня пытались и оттащить. - Бейонд, покороче, пожалуйста. Я тороплюсь, - подал равнодушный голос Рюдзаки. - Ты чуть не убил человека, потому что был раздражен? – Лайт покосился на маленький карандашик, валяющийся на кровати Бейонда рядом с подушкой, - Но разве тебя не должны были как-то… ограничивать в свободе на прогулке? Наручники? Кандалы? Он не хотел себе в этом признаваться, но рассказ Бездея его начал… увлекать. Лайт впервые присутствовал вживую, когда преступник рассказывал о своем преступлении. Смаковал то, как наносил увечья другому. И это было странно, пугающе и… интересно. Бейонд говорил обо всем этом, как о чем-то обычном, совсем малозначащем… Жизнь плохого охранника не имела в его глазах никакого значения. И, кажется, Лайт в чем-то его понимал. Нет, все это было ужасно и омерзительно, но… Лайт не хотел думать дальше этого «но». Не хотел заглядывать в темноту, прячущуюся в его собственной душе. - Я очень сильно был раздражен… Я полтора года заживо гнил в тюрьме, не имеющей нормального медицинского персонала, где не способны были даже дать обезболивающего. Посмотри на мои шрамы, Лайт… Если бы меня лечили нормально, они бы не были настолько уродливыми, - он приподнялся на руках, уперевшись в подушку, и горящими, кроваво-красными глазами уставился Лайту в лицо. Но тут же не выдержал и судорожно оглянулся к Рюдзаки. Встретившись взглядом с его равнодушными глазами, он вдруг вскочил на колени и сорвался на крик, - Ты знаешь, что значит постоянная боль?! Знаешь, что значит чувствовать, как ты сходишь с ума, каждый день, каждый час?! Думал ли ты когда-нибудь о том, что значит – заживо гнить в полумраке и сырости, не имея возможности даже выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух?! Забытая на подушке банка с джемом свалилась на пол с негромким стуком и покатилась к ногам Лайта. Лайт вскочил, понимая, что сейчас Бездей бросится на Рюдзаки, лихорадочно просчитывая возможные варианты защиты. В голове мгновенно мелькнула паническая мысль, как опрометчиво было позволять детективу заходить в комнату к безумному психопату, способному использовать как оружие даже такой безобидный предмет, как простой карандаш. Только теперь он запоздало понял, почему Мелло был всегда начеку. И как глупо они поступили, вызывая Бездея на разговор, приведший его в такое опасное возбуждение. - Успокойся, Бейонд, - Рюдзаки, не вынимая рук из карманов, смерил Бездея холодным взглядом, равнодушно разглядывая его обнаженное тело от плеч до колен. И вновь поднял взгляд к его лицу, встретившись с глазами, пылающими ненавистью, - Ты сам выбрал себе такую дорогу. Глупо жалеть себя и ждать жалости от других. Ты убивал людей. И среди них был ребенок. Так чего же ты ждал? Всеобщей любви и заботы? Ты ведь даже не чувствуешь раскаяния, что отнял их жизни. Ты жалеешь только себя. Но ты не заслуживаешь ни сострадания, ни прощения, пока в полной мере не осознаешь, что совершил. Лайт застыл, широко распахнув глаза. Рюдзаки словно отвешивал Бейонду пощечины, уничтожая безжалостными, холодными фразами. Взгляд темных глаз обжигал ледяной властностью. И Бездей как будто сжимался, отступал под его давящим взглядом и остужающей его пламя холодной тьмой. Как будто взбесившийся хищник, вырвавшийся на свободу, медленно пятясь, возвращался назад в свою клетку, услышав щелчки хлыста умелого дрессировщика. Рюдзаки смерил Бейонда еще раз с ног до головы предостерегающим холодным взглядом и, оттолкнувшись лопатками от стекла, прошел к спрятанному в стене шкафу. - Пожалуйста, закончи свой рассказ, пока будешь одеваться, Бейонд, - вновь привычно мягко и ровно, вежливо попросил он, распахивая дверцу шкафа, - Только, пожалуйста, покороче. Черное или белое? - Белое, - мрачно буркнул Бейонд, опускаясь на кровать и закутываясь в одеяло. В его глазах больше не было ненависти. Лайт наклонился, поднял с пола банку с джемом и, убедившись, что он не вытек, подал ее Бейонду. - Так что было дальше? – осторожно поинтересовался он. Теперь Кира знал одну очень важную вещь. Эл контролировал Бейонда Бездея, умел подавлять его приступы агрессивности, гасить вспышки безумия. Собой. Своим взглядом, своими словами, интонациями голоса. Они были связаны гораздо сильнее, чем Лайт мог раньше предположить. Вот откуда эти долгие взгляды, когда они вглядываются друг другу в глаза, как будто читают мысли. Эл его чувствует, понимает, улавливает любые изменения в настроении и способен им управлять. Но это не может продолжаться до бесконечности. Эл играет с огнем. Даже укрощенные хищники нападают на укротителей, стоит лишь совершить ошибку. А Бездей не хищник. Бездей змея, ядовитая змея. А змей невозможно ни приручить, ни укротить. - Ну… Когда брызнула кровь, все как будто взбесились, - Бездей взял банку с джемом и прижал ее к груди, но больше не стал запихивать в нее пальцы. Закутавшись в одеяло, он сидел на кровати, как взъерошенная нахохленная птица с редким цветом глаз, и энтузиазм, с которым он рассказывал, явно упал на несколько пунктов, - Бросились на охранников. Началась драка. Я не участвовал, меня сразу же избили дубинками и заперли в камеру. Насколько я понял, драку быстро задавили, а потом приехали журналисты. Нас не снимали, снимали только тюрьму, но в новостях, как я понял, показывали зачинщиков бунта, как они это называли. Имена, фотографии, краткую справку, кто и за что здесь сидит. - Одевайся, - Рюдзаки двумя пальцами положил вещи ему на кровать, почти приказывая. Бездей покорно нырнул под кровать, пряча банку с джемом, и переполз на тот край кровати, где Рюдзаки положил вещи. Вскинул голову и заискивающе заглянул ему в глаза, растягивая губы в несмелой улыбке. Он больше не обнажался, плотно укутываясь в волочащееся за ним одеяло. Глядя на него сверху вниз, Рюдзаки холодно улыбнулся кончиками губ и Бейонд, просияв, тут же спустил ноги с кровати и принялся одеваться, сев к Лайту спиной. - А потом, все, кого показывали в новостях, начали умирать, - натягивая сначала трусы, а потом джинсы, скучным голосом говорил Бездей, - Но я чувствовал себя хорошо – ну, если не считать гематом от ударов дубинками. Я ведь тогда не знал, как действует Кира. Да и никто еще не знал. Но я подумал – а почему бы и нет? Я не мог посмотреть новости, но я знал, что меня обязательно показали. И поэтому я лег на пол и постарался изобразить, что умер в конвульсиях от сердечного приступа. - И тебя вот так просто признали за умершего? – Лайт даже сделал несколько шагов вперед, не веря, что все было действительно просто. Рюдзаки вскинул голову и бросил на него предостерегающий взгляд. - Именно. Там поднялась страшная суматоха – столько людей умерло одновременно, - Бейонд встал на ноги, застегнул молнию точно таких же, как у Рюдзаки, джинс, и обернулся к Лайту, - К тому же – я ведь говорил, что там было очень некачественное медицинское обслуживание. Мне даже никто не соблаговолил проверить сердцебиение. Просто выволокли за ноги из камеры и отправили в морг. Думаю, они были всей душой благодарны Кире за его действия и счастливы были, что я наконец-то умер. Я был для тюрьмы… серьезной проблемой. «Я представляю», - пронеслось в голове у Лайта. Но вслух он спросил. - А из морга, я так понимаю, тебе не составило труда убежать так, что никто не заметил? Но как же тело? - Видишь ли, Лайт, - Бейонд, глядя ему глаза, снова растянул губы в безумной улыбке. Его красные глаза вспыхнули недобрым блеском, - Никто не заявлял прав на мое тело. Меня должны были кремировать вместе с прочими невостребованными телами, собранными в городском морге: все эти нищие, бомжи, эмигранты… Там было действительно много трупов. И никто ни на что не обращал внимания, сотрудники работали на износ – слишком большой объем работы у подобных моргов. И слишком большое количество алкоголя, потребляемого санитарами. Они даже не почувствовали разницу температур. Меня раздели, повесили бирку на палец, накрыли простынкой и оставили ждать своей очереди на кремацию. Никто даже не собирался меня вскрывать. Он отвернулся от Лайта и уставился на Рюдзаки, пытаясь заглянуть в его склоненное в задумчивости лицо, спрятанное за смоляными прядями. - Ни я, ни мой прах не нужны в этом мире, не так ли? – Лайт даже не видел его лица, но почувствовал по голосу, что на губах Бездея снова играет хищная безумная улыбка, - Поэтому ночью, когда все разошлись, я просто встал, поменял местами трупы и бирки на них, нашел запасную одежду одного из сотрудников и тихо ушел. Вот и все… Если они и потеряли какой-нибудь труп, то не серийного убийцы из Сан-Квентина, который к тому времени уже был кремирован, а какого-нибудь безымянного эмигранта. Вряд ли они даже стали заявлять о пропаже - пепел и кости одного вполне можно разделить и на двоих. На самом деле, я ведь ничего не терял. Даже если бы меня раскрыли - меня бы отправили обратно в тюрьму. Ну и что? Я не был бы сильно разочарован. У меня был мой шанс и я попытался его использовать... Я не хочу надевать это! Лайт вздрогнул от резкой смены его интонации: от приглушенной размеренно-монотонной он вдруг стремительно перешел на громкую и капризно-требовательную. Рюдзаки вскинул голову. - А? – непонимающе переспросил он. - Я не хочу надевать это, - Бейонд двумя руками поднял с кровати чистую белую футболку, которую Рюдзаки достал ему из шкафа, - Я хочу вот эту. И он указал пальцем куда-то в живот детектива. Рюдзаки проследил за его движением, опустив голову, внимательно осмотрел себя. - Ты хочешь ту, что на мне? – медленно спросил он. - Да. Хочу. Давай поменяемся, - Бейонд протянул ему футболку, которую держал в руках. В его хриплом голосе появились умоляющие нотки, - Пожалуйста, Рюдзаки. Мне… очень хочется. Ну пожалуйста. «Рюдзаки, нет!» - чуть было не выкрикнул Лайт, но в этот момент Рюдзаки, равнодушно пожав плечами, ухватился двумя руками за ворот своей футболки и рывком стянул ее с себя, выпутавшись из белой ткани еще более взлохмаченным, чем обычно. И протянул свою одежду Бейонду. - Восхитительно, - шепнул Бездей, делая шаг к нему, жадно оглядывая безумными глазами аккуратное фарфоровое тело. Они стояли так близко, оба обнаженные по пояс, что Лайт чуть не рванулся вперед, стремясь встать между ними, разорвать эту чудовищную близость. Усилием воли он сдержался – он ничем не смог бы объяснить свой порыв. Ему оставалось лишь наблюдать, не осознавая, что он кусает губы в бессильной ярости. Но его в данный момент для этих двоих не существовало. Они были сосредоточены друг на друге: охотник и хищник, встретившиеся лицом к лицу, имеющие возможность как следует рассмотреть друг друга. - Ты позволишь? – не обращая внимания на протянутую футболку, Бейонд сделал еще один маленький шаг вперед и, протянув руку, осторожно коснулся кончиком пальца небольшого бицепса детектива, - Она так прекрасна… твоя кожа. Такая ровная, гладкая, белая... Рюдзаки, скосив глаза, с интересом посмотрел на его руку и вопрошающе вскинул взгляд на Бейонда: - Тебе нравится моя кожа? – с каким-то по-детски удивленным любопытством поинтересовался он, приподнимая брови. Лайту захотелось что-нибудь бросить или разбить. Он понятия не имел, что может делать в такой ситуации, но чувствовал, что долго не сможет пробыть невидимым молчаливым зрителем. Он вдруг отчаянно пожалел, что рядом нет Мелло. Немец бы знал, как осадить Бейонда. - Нравится, - шепнул Бездей и, еще раз проведя пальцами по его руке, взял протянутую футболку, - Очень нравится. Мы с тобой совсем не похожи, когда раздеты, Рюдзаки. Слава богу, они оба оделись. Бейонд тут же вцепился в обретенную футболку Рюдзаки, натягивая ее на нос уже знакомым Лайту жестом. - Так вкусно пахнет, - сверкнув глазами цвета вишни, счастливо поделился он, - И такая теплая… Спасибо, Рюдзаки. - Не за что, Бейонд, - равнодушно ответил Рюдзаки и невозмутимо повернулся к Лайту, - Лайт-кун, ты выяснил все, что хотел? Мы можем идти работать? - Да. Можем, - холодно кивнул Лайт. Кажется, его враг даже не осознавал, что он не должен вести себя подобным образом. Может быть, он и считает, что вот такие вот обмены одеждой не значат совсем ничего, но это было неправильно. Возмутительно. Нечестно. Лайт шагнул вперед, пряча полный ревности и ярости взгляд под упавшей на лоб челкой и вдруг его взгляд упал на пол… И сердце застыло, и холодным камнем рухнуло вниз, а во рту почему-то появился привкус металла. Из-под свешивающейся до пола простыни на кровати Бейонда выглядывал маленький смятый комочек бумаги. Скомканный листик тетради. Явно использованный листик тетради, так как он был не девственно белый. Сжав зубы, нацепив непроницаемую маску, Лайт склонился и поднял с пола очень кстати валяющийся маленький карандаш Бейонда, упавший с кровати. И одновременно зажал смятый тетрадный листок в кулаке. - Бейонд, - окликнул он Бездея, уже направлявшегося к выходу вслед за Рюдзаки. И поднял вверх свою находку, - Твой карандаш. Куда положить? - О, Лайт, спасибо, - растянул губы в улыбке Бейонд, - Я бы очень огорчился, если бы он потерялся… Пожалуйста, положи на кровать. Лайт положил карандаш на подушку на кровати Бейонда и, незаметно опустив смятый листок в карман брюк, поспешил вслед за ними. Всю дорогу, пока они спускались до штаба, Лайта трясла нервная дрожь. Этот смятый листик был очень похож на… на… На тот, что бережно хранился в его бумажнике. От этого сходства ему становилось по-настоящему дурно, мысли кружились в безумном торнадо, металлический привкус во рту все нарастал. К счастью, его попутчики не пытались завести разговор. Рюдзаки погрузился в сосредоточенную задумчивость – засунув руки в карманы, ссутулившись сильнее обычного, он не поднял голову до самого штаба, да и потом переключился на приветствия с командой расследования, больше ни разу не взглянув на Лайта. Бейонд же был полностью сосредоточен на обретенном богатстве – засунув нос в ворот футболки, он обхватил себя руками, как будто пытался сохранить оставшееся в ней от Рюдзаки тепло. И так ехал в лифте до самого штаба и только там, выудив из кармана предусмотрительно захваченные очки, водрузил их на нос и погрузился в доброжелательное общение. Но Лайт не мог сейчас думать о нем. Все его мысли были сосредоточены на украденном тетрадном листочке. Улучив минуту, когда все были поглощены обсуждением публикаций в свежих газетах, Лайт ускользнул в туалет и, заперевшись в кабинке, выудил из кармана свою добычу. На криво вырванном листочке определенно что-то было написано, и написано много. Темные линии просвечивали сквозь бумагу. Задрожавшими вдруг руками Лайт судорожно развернул его, ошалело смотрел на него секунды две и, смяв в кулаке, полностью обессиленный, прижался спиной к стене. Он ошибся. Это не был листок из Тетради. И на нем не было ни имен, ни описаний обстоятельств смертей. На нем вообще не было надписей. Но понимание своей глупой ошибки, обусловленной болезненной мнительностью, не принесло облегчения. На листочке тетради, с видневшимися кое-где следами от ластика, что свидетельствовало о долгой и кропотливой работе, был всего лишь рисунок, выполненный карандашом. Очень хороший рисунок. Это был портрет Рюдзаки. И Бейонду удивительно точно удалось передать и целеустремленное волевое лицо, и тонкие упрямые губы, с чуть заметно опущенными уголками, и густые встрепанные пряди смоляных волос, казавшихся удивительно настоящими. Бездей отлично управлялся с наложением света и тени, создавая рисунок как будто живым, объемным. Вот только глаз у лица на рисунке не было. Вместо больших и внимательных темных глаз на листочке бумаги светились огромные дыры, проделанные карандашом.