Morning, keep the streets empty

Дом засыпал, пыхтя и выпуская из окон табачный дым и пьяный перегар. Изредка в двери врывался сквозняк, чтобы дребезжащим голосом, похожим на свист, пожаловаться на пасмурный вечер. Только обитатели не замечали его тоскливой песни. Некоторые уже видели сны, беспокойно ворочаясь и сбрасывая на пыльный пол одеяло. Другие, засидевшиеся у старого обшарпанного стола, на котором застыли пятна от кофе и клея, видели перед собой лишь скопление маленьких точек, являющих целостную картину. Зачастую не самую приличную. И лишь в одной квартире сквозняк не чувствовался, потому что он был на душе ее обитателя. Терпкая красновато-коричневая жидкость вновь заполнила стакан, а через пару секунд обожгла горло экзорциста. Он сделал длинный выдох и подумал, что неплохо было бы затянуться разок-другой и выпустить облако дыма, принявшего какую-нибудь затейливую форму, затем выпорхнувшего в окно и растворившегося в ночной прохладе. Но вместо этого пальцы потянулись к жвачке с ядреным вкусом мяты. Бросить курить не было осознанным решением Джона, но какой-то странной мыслью, навязанной ему извне. Он догадывался, какой инцидент поспособствовал этому, но противиться не стал. В конце концов умирать сейчас он вовсе не хотел. Почему? Он сам не осознавал до конца. Его «прошлая» жизнь казалась проклятием, расплатой за грех. Кредитом, который он взял у Бога. И он наконец-то был выплачен. «Новая» жизнь была кредитом, выданным дьяволом, только Константин не собирался возвращать его. Главное — у него была эта жизнь, которую он снова мог посвятить своей профессии, чтобы окончательно завоевать доверие Бога и спастись от объятий Люцифера. А может, он остался жив не ради этого? * * * Анджела ворочалась в своей кровати и хмурилась, не открывая глаз. Сон не шел к ней, а по правде сказать, забыться, хоть ненадолго, стоило. Она потянулась и включила ночник, задев часы, которые опрокинулись, и звонкий удар насовсем прогнал дремоту. Взглянула на стрелки, которые располагались, большая — на цифре двенадцать, маленькая — на цифре два. Девушка поморщилась и провела рукой по волосам, находившимися в полнейшем беспорядке из-за дуновения ночного ветра. Отбросив одеяло, она встала и накинула поверх сорочки свитер и двинулась в кухню. Свет зажигать не стала — ей нравился полумрак, рассеиваемый лишь тусклым светом уличных фонарей, украшенных узорами паутины. Выдвинула ящик стола и достала шуршащую пластинку. Фольга разорвалась, издав характерный треск, и горькая пилюля успокоительного отправилась действовать по назначению. Прислонившись спиной к холодной стене, брюнетка вертела в руках стакан с чуть теплой водой и смотрела на улицу. Тяжелая черная ладонь небосвода ложилась на землю, однако, казалась, не давила сильно. Свежий ветер касался кожи, играл с волосами и вздымал шторы, похожие в кратковременном полете на огромных цветных птиц. Звуков не было слышно. Разве что балконные двери соседских квартир изредка открывались и закрывались. В промежутках можно было уловить запах дорогого табака или чая с нотками вишни и жасмина. Временами даже аромат свежей выпечки, от которой веяло ванилью. Многим в это время не спалось, Анджела была не одна. И все же она не знала причин, заставивших других покинуть теплую постель и предаться обычным делам, которые всегда имеют место в суетливый день. Знала только свою. Взгляд болотных глаз упал на предмет, завернутый в лоскут ткани и покоившийся в кресле перед телевизором. Почему Джон отдал его ей? «— Я тебе кое-что принес. — Почему-то я уверена, что это не букет цветов», — вспомнилось ей. И верно. Он бы не принес цветов. Вообще он не любил их: всегда считал, что они украшают лишь могилы. А ей вовсе и не нужны были цветы. * * * Он закрыл глаза, пытаясь дремать, но воображение упорно рисовало красивые черты лица. Ее лица. Трудно было признать, но она нравилась ему. Константин никогда не обращал особого внимания на хорошеньких женщин. Что толку в их красоте, когда кроме нее ничего не притягивало? А Анджела притягивала. Нотки дерзости в ее голосе, серьезное выражение лица, внутренняя стойкость, даже мужество, такое несвойственное женщинам. Может, профессия закалила ее, может, все это в ней от рождения. Он не был уверен. Но находясь рядом с ней, чувствовал её натуру, будто она была бабочкой или цветком, да вообще любым предметом, а не абстракцией, чем-то реальным, не скрытым от глаз, осязаемым, что можно было бы, увидев, оценить, измерить. Вообще после стольких лет, проведенных среди людей, он впервые научился так ясно чувствовать, ощущать другого человека, как самого себя. Да, Анджела всегда была больше, чем просто красивой. Она изменила его, его отношение к миру и людям, всего-навсего взяв его за руку и заставив с головой окунуться в одну историю вместе с ней. Она пережила достаточно, пока пыталась разгадать тайну смерти своей сестры. И он мог бы сказать ей об этом и о тысяче других вещей там, на крыше, каких-нибудь пару часов назад. Он помнил взгляд ее блестящих глаз и свет луны, оставивший медный блеск на ее каштановых волосах. Он видел нахмуренные аккуратные брови и очаровательную улыбку ее губ так близко, что это порождало странное волнение внутри него. Он мог бы сказать ей, но проблема в том, что он привык молчать и запираться в своем маленьком мирке из демонов и ангелов, книг по экзорцизму и демонологии, дорогих сигарет и собственных мыслей. И только сейчас он понял, что ему стало в нем слишком тесно. Пора за двери. * * * Время подходило к четырем утра. На улице было прохладно, поэтому девушка поежилась и надела поверх платья плащ. Стоя в нерешительности снаружи и вдыхая утреннюю свежесть, она вдруг осознала, что не хочет бродить по переулкам и темным аллеям. Ее тянуло туда, на эту самую крышу, где она распрощалась с Джоном. Она всем естеством чувствовала волнение при одном воспоминании о том, как внимательно смотрели на нее его карие глаза, казавшиеся абсолютно черными в той мгле, какое тепло он дарил своим присутствием. Не только тогда. Всегда, когда он находился рядом, она ощущала спокойствие. И всегда при намеке, легком штрихе романтики, казалось, нарочито создаваемой им, она закрывала глаза и тянулась к нему за поцелуем, который никогда не случался. «Мысли, как у влюбленной девчонки», — рассердилась на себя Анджела, но с пути не свернула. Будто что-то постороннее заключило ее в свои крепкие объятия и вело туда, куда страстно хотела она сама, ее сердце, но от путешествия куда настойчиво отговаривал разум. Почему-то она думала, что обретет покой, когда окажется там. Но ей нужно было не место. Ей нужен был он. * * * Потрясающий вид на город открывался с той высоты. Беспорядочные светящиеся линии, скользящие во всех направлениях, где-то гаснущие и вновь зажигавшиеся, пересекавшиеся друг с другом и снова следовавшие своей дорогой. Сделать бы шаг вперед, усесться так, чтобы одна нога была еще на этой крыше, а другая — свисала вниз, привычным движением вытащить из кармана портсигар, осветить огоньком на пару секунд окрестности и выпустить вверх такой приятный, ароматный дымок. Но на языке медленно терявшийся вкус мяты. Джон Константин оперся ладонями о каменную «полустену», отделявшего его от пропасти, и сделал глубокий вдох. Умение различать запахи, кроме единственного, серного, ему не давалось. Но в тот раз он почувствовал. Он будто заново понял, как пахнут листья на деревьях и воздух после дождя. Такой свежий, бодрящий запах, к которому почему-то добавлялся сладковатый аромат карамели и яблок. Экзорцист сразу понял, кому он принадлежал. — Не спится? — спросил он, не оборачиваясь. Анджела неспешно подошла ближе и встала спиной к бетонным блокам. — Я мало когда спала в это время, — неопределенно ответила она. — Я тоже, — кивнул он, продолжая смотреть вдаль. Брюнетка заправила за ухо прядь волос. Чисто женская привычка, когда решаешься поговорить о чем-то важном. — Джон, я… — начала было она, но осеклась. Не знала, как продолжить. На языке вертелся вопрос, который она хотела задать, но не задавала из гордости. Хотя она даже сформулировать его не могла. Понимала лишь общий смысл, но спрашивать не решалась. Как и он сам. — Куда спрятать это… копье? — ляпнула она первое, что пришло в голову, и отвела взгляд. Злилась на себя за малодушие. Его красивое лицо на мгновение испортила кривая усмешка. Он не отвечал, понимая, что это не то, о чем ей хотелось бы говорить сейчас. Оба ощущали неясное волнение в груди, слышали учащенное биение своих сердец. Но на душе был покой. Они стояли рядом и молчали, потому что слышали друг друга без слов и понимали всю их ничтожность, ибо они не могли выразить мощный водоворот чувств, захлестнувший обоих. Она дышала неровно, сбито, в то время как его дыхание было ровным. Она плохо понимала происходящее, ее тяготило и одновременно радовало молчание. Но страстное желание быть (нужной? Любимой?) Не оставляло ее. — Я не могу так, — наконец произнесла она, и одинокая слеза покатилась по ее щеке. — Мы все сделали. Все выполнили. Спасли мир от ада. Но что дальше? Он сделал к ней шаг. И еще один, оказываясь ближе, чем когда-либо. Взял за подбородок и повернул к себе ее лицо. — Отправимся в рай, — сказал он спокойно и коснулся ее губ своими. Легко и почти невесомо. Но постепенно поцелуй становился глубже, чувственнее. Девушка в порыве быть ближе встала на цыпочки и обвила руками шею мужчины. Его ладони прошлись по ее спине, поднимаясь вверх и зарываясь в ее волосы. Затем он взял ее руки, что робко легли на его плечи, в свои, переплетая пальцы. Отстранившись, он посмотрел в болотные глаза, в которых впервые увидел счастье. — Давно хотел сделать так, — признался Константин, целуя Анджелу в висок. Она улыбнулась. — Почему не делал? Он пожал плечами и скривил губы. — Атмосфера была неподходящая. Она прижалась к крепкому телу и вслушалась в глухие удары в его груди. — Я люблю тебя, — прошептала она, втайне надеясь, что он не услышит. Он услышал. Вместо ответа сильнее сжал ее ладони и прикоснулся щекой к ее макушке. Он не привык говорить. Однако дал ей почувствовать, что ее признание не осталось витать в пустоте ночи. А свое он произнесет позже. Только не словами. А до утра было еще немало времени. Их это уже не волновало. Главное — безлюдные улицы и тишина, созданные для них сейчас.