Хороший день.

1 Это была самая теплая весна из всех, что ему довелось пережить. До самого мая дожди были редкими, да и то шли в основном либо ночью, либо ранним утром. После них, проснувшись, он первым делом открывал окна в квартире, чтобы пропитать ее запахом свежести, чего-то нового, дающего надежду. Это весной он действительно надеялся на многое. Особенно с того дня, как напарница, белокурая воровка по имени Руж, попросила его впустить ее в свой дом на некоторое время. Кажется, у нее проблемы с домовладельцами. Да вот только он, Шедоу, не был против, как поначалу думалось воровке. Девушка жила с ним около месяца и, несмотря на то, что те проблемы, что выкурили ее из собственной квартиры,давно утряслись, продолжала засыпать под одной крышей с самым ненавистным, но - он знал это - самым близким ей человеком. Что испытывал к ней совершенный, он объяснить не мог, да и не хотел. Она здесь, с ним - думал он – засыпает в его руках, просыпается, когда он ранним утром, наклонившись над ней, тыкает в ее щеку пальцем, перед этим осторожно коснувшись ее лба холодными нежными губами, бродит по его дому и оставляет за собой тот самый светящийся светом тысяч голубых, желтых и красных солнц шлейф: шлейф тепла, уюта, ощущения, что где бы ты ни был, будешь дома, на своем месте, только если она рядом. За этот месяц брюнет понял, что иначе и быть не может, и мысль о том, что то умиротворение, которое он не испытывал уже десятки лет, может исчезнуть, пугала его. Он отгонял ее, размахивая руками, как умалишенный, выкуривал духами с ароматом вишневых цветов, закрывал глаза и представлял, что ее нет, как делают с надоедливыми детьми. И она ушла. Со временем эта мысль попросту взяла и исчезла так же внезапно, как и появилась. -Почему ты все еще живешь здесь? – как-то спросил брюнет, подавая подруге, укутавшейся в плед на небольшом мягком диване в гостинной (она тогда простудилась, работав ночью), горячий чай в широкой желтой (он навсегда это запомнил) кружке. -Если хочешь,я уйду, - спокойно ответила воровка, приподнимаясь. И Шедоу вдруг понял, что она и впрямь может уйти. Вот так вот просто взять, сбросить с плеч махровый плед, который сама же подарила другу на это Рождество, прыгнуть в туфли и уцокать далеко-далеко от этой квартиры, от этого дома, от него, от совершенного. -Нет, - выдохнул парень, падая на диван рядом с блондинкой и удерживая ее за край одеяла. -Тогда не задавай глупых вопросов, милый, - с теплой улыбкой ответила Руж, села обратно и, отставив кружку на журнальный столик перед диваном, обняла напарника, распахнув плед и укутав и его тоже. Тогда-то мысль, которая, вообще-то, не должна замолкать из элементарной осторожности, совсем улетучилась из туманной в этот момент головы Совершенной Формы Жизни, оставив только ощущение прикосновений маленьких, ловких, осторожных нежных рук к коже на предплечьях, плечах и шее, только запах ее белоснежных вьющихся волос, только ее тихий шепот неизвестно о чем, ее горячее дыхание на его ключице. Он никому не показывал себя с этой стороны: сентиментальной, влюбленной, пожалуй, привязанной; да и не собирался показывать. Даже ей не собирался, но… Оно вышло само собой. А может, на это повлиял тот день, когда она показала слабость перед ним. Впервые за все время с минуты их первой встречи Руж, сдвинув подрагивающие плечи, закусив нижнюю губу и до побеления сжав руки в кулаки, плакала. Не рыдала, не всхлипывала, а плакала, уставившись в одну точку, находящуюся где-то далеко, за пределами этого и, возможно, вообще всех известных и открытых миров, там, куда он при всей своей совершенности не сможет заглянуть, на деле являясь слабым перед тем, что видела и чувствовала подруга. Она плакала из-за человека, которого убила во время выполнения задания. Он защищал материалы, которые она должна была украсть, был вооружен. Ей ничего не оставалось, кроме как напасть первой. Когда Шедоу прибежал к ней, сорвавшись с места на другом конце штаба организации, едва только звон выстрела вырвался из дула пистолета, девушка стояла спиной к выходу. Она была неподвижна, только плечи выдавали вырывающуюся изнутри боль. Обойдя блондинку и заглянув в ее глаза, совершенный не увидел в них ничего, кроме своего мутного отражения. Руж не видела его. Не хотела видеть. Липкие слезы срывались с длинных ресниц, летели вниз, разбивались, сталкиваясь с подпрыгивающими скулами, и их осколки катились по щекам, губам, под подбородок. Но речь здесь пойдет не о совместной жизни напарников, не о их попытках узнать друг друга, а том самом дне, который Шедоу сам, на свое же удивление, с самого утра окрестил «хорошим». 2 Пятнадцатое мая. День, когда уже и в самом деле трудно сказать, весна сейчас или лето. День, когда стоит невыносимая жара, но все же можно встретить умников в жакетах, идущих рядом с друзьями в шортах и зеленых шлепанцах. День, когда цветы с самого утра, кажется, еще до рассвета, распускаются и разносят по всему миру приторно-сладкий запах, от которого потом неприятно зудит нос, но который хочется вдыхать всеми легкими, чтобы наполнить и себя тоже. Так вот в этот самый день Шедоу проснулся даже раньше обычного: его разбудил телефонный звонок. -Да? – изобразив голос давно проснувшегося и вполне себе бодрого человека (хоть вышло не очень похоже) ответил парень, едва дотянувшись до телефона, оставленного в кармане повешенных на спинку кровати брюк. -Шедоу, - строго отозвался голос командира, который, в общем-то, тоже пытался звучать бодро, хоть совершенному тут же представлялся образ этого высокого плечистого мужчины с густой седой бородой и прямыми бровями, нависшими над черными злобными глазами, одетого в синюю пижаму с улыбающимися изображениями золотых полумесяцев в спальных колпаках, с одеялом на плечах и в больших мягких тапках. -Вы с Руж срочно выезжаете в восточную штаб-квартиру, - приказным тоном, с которым нельзя было спорить даже инопланетному всесильному существу, бросил командир, - Вооруженное нападение, им нужны архивы. Немедленно. Последовали короткие гудки. У Шедоу несколько секунд ушли на осознание приказа. Вооруженное нападение на Восточный штаб. На штаб, где хранится вся информация, когда-либо собранная целой организаций со всей страны. Подорвавшись с кровати, парень метнулся к подруге. -Вставай! – тряхнув ее за плечо, - Срочное задание! Девушка промычала что-то невнятное и отвернулась, накрывшись одеялом с головой. -На Восточный штаб напали. Блондинка, услышав это, тут же скинула одеяло и поднялась. Глядя на напарника, она кивнула, сдвинув брови. Через двадцать минут они уже пересекали город на сумасшедшей скорости, сидя на верном неизменно смольно-черном мотоцикле. Руж обнимала парня за талию, прижимаясь к нему всем телом и прикрыв глаза. Он же сжал ручки руля беспричинно ослабевшими руками. Предчувствие чего-то более ужасного, чем утечка информации государственой важности и угроза опасности мирному населению, засело в горле сухой россыпью горячего песка. Что-то должно произойти, но что именно, Шедоу не мог сказать. Что злило его, ведь с ощущением собственной беспомощности перед надвигающейся бурей приходит и слабость, сковывающая все тело ленивым клейким веществом. За горизонтом, словно чувствуя настроение брюнета, протяжно заурчал гром. Сверкнула тонкая полоса молнии. -Там дождь! - крикнула Руж, повернув голову в сторону бесконечного рисового поля. Над ним повисли тяжелые серые тучи, из которых ледяная вода сплошной стеной орошает землю. Шедоу кивнул, хоть и понимал, что подруга этого не увидит. Конечно, можно было добраться до штаба и другим способом, но эта самая слабость… Едва ли она бы позволила ему элементарно переставлять ноги со скоростью выше обычного человеческого бега. -Остановись! Не успев понять, к чему ведет эта просьба, Совершенный сжал рычаг тормоза; мотоцикл жалобно и испуганно заскрипел шинами по влажному от утренней росы асфальту, оставив широкие черные разметины. -Что?! – брюнет обернулся на блондинку, пожалуй, даже слишком резко, рявкнув. Девушка спустилась с мотоцикла и уставилась туда, вдаль, где только что висело черное покрывало пушистых, но колючих в то же время, туч. -Радуга… - одними губами сказала блондинка, - Двойная. Шедоу поставил байк на подножку и подошел к подруге, уследив за ее взглядом. Да, и правда, там, над самой линией конца света, как ручка для корзины, изогнулась широкая полоса радуги с двумя красными, двумя оранжевыми, двумя желтыми и так далее цветами. Тревога и слабость на секунду покинули совершенного. Протянув руку, он нашел ладонь воровки и, не спрашивая, сжал ее, сплетя свои пальцы с ее. Руж медленно повернула на него голову. -Мне страшно, - сказала она, и в ее глазах брюнет увидел то же, что видел тогда: только свое размытое, как в залитом жидким мылом зеркале, отражение. Он притянул подругу к себе, обхватив ее плечи и прижав к себе. Руж плюхнулась в его объятия, прикрыла глаза, затем отстранилась, не выпуская руки друга. Он смотрел на нее непонимающе: Руж никогда не любила коротких объятий. Но она приподнялась на носки, свободной рукой касаясь щеки напарника, приблизилась к нему, в момент разрушив все преграды, что между ними оставались, и накрыла его губы своими. Совершенный, что удивило его, даже не подумал, прежде чем ответить. Обвил ее талию руками, подтянул подругу и, прикрыв глаза, растворился в ней, почувствовав тот самый свет уюта и тепла не в легком прикосновении, а внутри самого себя, во всем теле, во всем рассудке. 3 Он и теперь вспоминает тот день,ту самую минуту, ту самую лучшую минуту в его длинной, но совершенно пустой жизни. В онкологии есть понятие, называемое «хорошим днем» - это тот день, когда пациенту вдруг по необъяснимым причинам становится намного лучше, и всем кажется,будто он идет на поправку, но он умирает, едва все успевают произнести слово «смерть». Нарекая тот день пятнадцатого мая хорошим, Шедоу и представить не мог, что смысл этого имени будет именно таким, как в науке, изучающей смерть. Совершенный сложил плед пополам и постелил его на другой конец кровати; накинул рубашку, которую ему и гладить-то, несмотря на всю свою аккуратность, не хотелось, вышел из комнаты, стараясь не смотреть, но все равно посмотрев на фотографию, лежащую на комоде у двери: там она обнимает его плечи и смеется, и он сам, прижав подругу за талию, улыбается той самой улыбкой, которую могла и умела видеть только она. Сегодня снова пятнадцатое мая; в прогнозе на радио обещают дождь и ветер. Совершенный вышел из дома и пошел вверх по улице – дождь и правда идет. Прошел уже год с «хорошего дня», а настроение все не менялось. Пятнадцатого мая две тысячи четырнадцатого года в семь часов двадцать одну минуту утра воровка в законе, элитный правительственный агент организации ПЗН по имени Руж закрыла глаза для того,чтобы больше никогда не открыть их. В это самое время она в последний раз произнесла имя своего напарника,в руки которого потом и упала, содрогаясь всем телом в страшных конвульсиях борющейся за жизнь букашки, но рана, такое маленькое отверстие в груди, казалось бы, безвредное, была слишком глубокой. -Не умирай! Не вздумай умирать! – кричал совершенный повисшему в его руках телу; в мраморных глазах цвета драгоценной бирюзы застыли боль и слезы, застыли не сказанные губами слова прощанья. Может, оно и к лучшему. Попрощавшись труднее расставаться. -Не бросай меня здесь! Руж! – осев на пол, обхватив тело руками и ногами, вопил парень, не слыша собственных криков, звуков выстрелов и топота тяжелых ботинок. Но блондинка,как и всегда, не послушала его. И умерла. Грудь дернулась вперед, из губ вырвался булькающий хрип, глаза закатились, забрав все: и цвет, и домашний уют и нежность, которую хозяйка дарила ему, совершенному, и только ему. Шедоу хотел крикнуть, что любит ее, но не смог выдавить из себя этих слов. Не смог бы выдавить вообще ничего толкового: стоило ему открыть рот, как из него тут же вылетал бессвязный осипший крик. В голове мелькали тысячи картин, связанных с ней. Черт, подумал он, вся его жизнь была так или иначе связана с ней, пусть он и появился на свет задолго до ее рождения и даже до рождения ее родителей. Нападение было подавлено, штаб вырвали из рук захватчиков, половину из них расстреляли на месте, кого-то позже, из злости. Совершенный так и не смог подняться. Прижимал к себе холодное, некогда бывшее самым теплым из всех на свете, тело. Он уже не мог кричать или плакать. Единственное, чего хотелось сейчас – закрыть глаза и очнуться в своем доме. Очнуться потому, что звенящий колокольчиками первых весенних цветов голос поет в душе через стенку. Очнуться, увидеть ее, схватить как можно крепче, забыв обо всем, и обнимать, пока не онемеют руки; а потом целовать пухлые розовые губы, щеки, румянящиеся от смущения, нос, лоб, шею, плечи – абсолютно все. -Шедоу, - звали его, - Шедоу! – голоса били по ушам, отражались от перепонок и возвращались обратно, так и не залетев в голову. Тело вырвали из его рук, но из-за густой пелены на глазах он не видел, кто это сделал. Когда он пришел в себя, то был в кабинете командира: лежал на диване с безвольно болтающимися руками, касающимися пальцами холодного паркета. Самым ужасным было то, что Шедоу не видел стрелявшего. Да и те, кого он спрашивал, а спрашивал он всех, не могли ответить. Та самая беспомощность, слабость и осознание своей ничтожности поглотили его. С виду он оставался все тем же – угрюмым брюнетом с пустыми глазами, залитыми только чужой кровью, но будь она жива, увидела бы, сколько всего происходило там, глубоко внутри, куда никто кроме нее не забирался и никогда не заберется. Он не позволит. Не из страха очередной потери. Из верности, привязанности, тоски, которая не утихнет даже на закате его вечной жизни. -Все еще убитый, - констатировала Топаз, увидев агента, вошедшего в кабинет, опоздав, что было для него необычным. -Ничерта, - в своей манере огрызнулся парень и прошел за стол. Сел и стал перебирать бумаги с задумчивым видом, не разбирая текста и не собираясь его разбирать. -Ага, - иронично протянула Топаз, - Листы пустые, умник. Шедоу тряхнул головой и поднял глаза на напарницу. Она закивала. Совершенный глянул на листы в своих руках, покрутил их, перебрал – они и вправду все до одного оказались пусты. Отбросив их на другой конец стола, парень обхватил голову руками, тряхнул ею, выпрямился. -Ну да. Топаз вздохнула, сожалеюще глядя на парня. Для нее блондинка, конечно, была близким другом, но не…смыслом. В окне, прямо за спиной парня, небо посветлело, из темно-серого превратившись в тоскливо-бежевое. Девушка коротко улыбнулась, а на недоуменный взгляд напарника кивнула в сторону окна. Шедоу обернулся, и вся его боль на секунду, как и тогда, пропала. Он вспоминил карамельный вкус губ. Бархатные касания кожи. Тихий, как ветер после долгого затишья посреди океана, шепот. -Двухцветная, - дав волю улыбке, выдохнул парень, неотрывно глядя на широкую дугу с двумя красными, двумя оранжевыми, двумя желтыми и так далее цветами.