Тропами снов

Таичиро позабыл о сне и покое. Он кусает губы и ходит кругами, до побелевших ладоней сжимая рукоять вакидзаси*, пока она не накаляется в его руке и не обжигает иллюзорным жаром пальцы. Он выдергивает лезвие из сая*, и оно горит призрачным цветом и пылает невидимым огнем, подобно крови бурлящей в его жилах. Ёкаи* жгут деревни и жрут людей, голодная Тьма расползается по стране, спеленывая своими сумрачными силками земли: поля, леса, равнины, все дальше и дальше от дышащих льдом черных морей до величественной Онтаке*, целующей на заре своей вершиной тлеющий в огне всесильной Аматерасу* подол небес. Он сам поражен этой болезнью, этим проклятым мраком, порабощающим все на своем пути и плодящим все более уродливых и отвратительных тварей. Он ранен. И порывистый ветер его души все чаще оборачивается мертвым штилем - безмолвным и равнодушным. Богу Ветров велели залечивать раны, уложили на белоснежный футон и заперли в храме. Но рубцующиеся от недавних сражений шрамы вдруг перестали быть основным недугом. Лишенное сил и оставленное в безызвестности, скованное по рукам и ногам цепями безысходности божество потеряло сон, истощившись едва ли не в два раза сильнее, чем за все кровопролитные битвы. Исогаи сутки напролет мечется по храму подобно раненому зверю или обескровленной статуей сидит на энгава*, и наполненная до самых краев ароматным саке сакадзуки* в костлявых обтянутых белой с оттенком нездоровой голубизны пальцах остается нетронутым до следующей полуночи. В полночь начинают опустошаться даже те токкури*, которые запасливые помощники припрятали до следующих праздников. Таичиро ярится. Таичиро впадает в апатию. Таичиро пьет. Но проклятый сон не приходит даже тогда, когда он пьян, и захмелевшее его сознание затянуто вязкой пеленой. Это больше похоже на болезненное забытье. Он внезапно теряет сознание и резким рывком приходит в себя. При этом самочувствие только ухудшается. Тьма ядовитой патокой отравляет не только благодатные земли Японии, она отравляет его нутро и всю его сущность, пропитывая душу страхом и отчаянием. От тяжелых мыслей на языке оседает терпкая горечь полыни, а легкие будто забивает дорожная пыль. Дышать горячо, тяжело, больно. "Иди к Властителю Видений," - говорит ему давний друг - бог равнин и белесых туманов, беспокойный и мнительный - он советует ему то, на что пойти просто и сложно одновременно, столь же страшно, сколь и притягательно, - "Он проведет тебя тропою дрем и подарит исцеление. Отдайся успокоению и затейливым снам Улыбчивого Бога." "И ему самому заодно," - едко заканчивает за него Таичиро и отворачивается, вонзая сталь своих глаз в горящий горизонт. Мицугу вздыхает и опускает взгляд. "Лучше не откладывать неизбежное..." Пойти к Богу Сновидений - окунуться в его невидимые сети, сплетенные из сладкого голоса и озорного смеха, из тысячи упоительных ароматов пахучих диких трав, из беззастенчивых прикосновений и гипнотического взгляда раскосых ореховых глаз, обещающих все ласки и удовольствия каждому, кто в них заглянет. Войти в его вечно цветущие сады, где хрустальным ручьем бежит вода, по слухам способная очищать мысли, избавлять от тревог и сомнений. Прилечь на шелковый ковер из миллиардов нежно-розовых лепестков Тысячелетней Сакуры, время которой остановилось в тот момент, когда она была особенно прекрасна. Слушать его песни, наслаждаясь мягким чарующим голосом, что еженощно ведет людей и богов по извилистым тропам дрем. Все это кажется таким прекрасным и жутким одновременно, что когда Исогаи представляет себя навеки запертым в этом обманчивом цветочно-медовом сне, которого все чаще и чаще алчет его измученная душа, ему становится не по себе, и вязкая дрожь пробегает по позвоночнику. Властитель Видений хитер и своенравен. Он охотно впускает в свои дивные сады каждого, кто пожелает. Войти туда так просто... А вот выйти... Так говорят. Проверять лично у Исогаи не было и нет никакого желания. Нежная улыбка и лукавый с легкой пьянцой взгляд молодого огневолосого божества первый раз произвели на него сильное и неоднозначное впечатление. А второй раз он предпочитал с ним не пересекаться, хоть юное божество и прониклось к нему искренними нежными чувствами. Оказаться же полностью (на срок равный пребыванию могущественного Цукиёми* в его небесных ночных владениях) и душой и телом во власти сладостного дурмана странного юнца показалось так... страшно. Ночи текут своим чередом. Под потухшими глазами упрямого Бога Ветра залегают глубокие тени. Болезнь лелеет его в своей власти и все крепче стискивает смертельные оковы. Раны начинают нестерпимо саднить. Дождливым осенним вечером Таичиро в очередной раз теряет сознание. Он приходит в себя среди ночи от собственного крика. Сорвавшийся голос дрожит, когда он убеждает своих верных слуг, что все хорошо. Его знобит, тело пронзает чудовищная боль и странный жар стремительно расползается по телу, выжигая внутренности. Юката насквозь мокрая. "От пота," - думает Исогаи и торопливо разматывает оби*, чтобы снять ее. Темно-синяя ткань оказывается сплошь покрыта неровными багровыми пятнами. И Бог не сразу понимает, что из рубцов рваными струями сочится алая кровь. Он облизывает пересохшие губы и чувствует привкус металла и соли на языке. Кошмар был словно создан из лоскутов теней всего мира, окружающий со всех сторон сотканным из страха и мрака полотном, и, казалось, будто сама вселенная тебя поглотила, будто само мироздание тебя отторгло, перемололо и вытолкнуло в безызвестность. Тонкие струи черного песка вспороли его грудь, взломали костяную клеть ребер и ворвались в тело обезумевшей оравой голодных хищников, чтобы уничтожить - не просто убить. Стереть. Начисто. Гулкая тишина врезалась в сознание, и даже собственный крик оказался неуслышанным. Никто не пришел. И никто не подал ему руку, когда тысяча черных, как ночь и злобных, как обитатели самого Дзигоку* теней вонзились в его тело и разодрали нутро, чтобы внутрь могла проникнуть первозданная истинная Тьма. И когда она сомкнулась над его головой, опутала ноги и пронзила насквозь изуродованное тело, единственным, что он видел - была непроницаемая чернота, как если бы ему выжгли глаза. На этом обрывке мыслей жадные черные путы ворвались в его глазницы, и он захлебнулся в этой беспросветной темноте, позволяя той растворить и пожрать себя полностью. Кошмар был реален и жуток настолько, что Таичиро с большей охотой отдал бы себя на съедение вечно голодных они*, чем допустил бы даже мысль о том, что подобное может когда-нибудь повториться. После еще одного подобного сновидения можно было запросто не проснуться. Его перевязали, переодели, напоив горячим терпким чаем, уложили на чистый футон в другой комнате и оставили отдыхать. Но через полчаса ослабевший Бог медленно поднялся со своей постели и, заткнув за пояс лежащий у изголовья вакидзаси, накинул на плечи расшитую серебряной нитью хаори*. Тихо выскользнув из комнаты, он бесшумно отодвинул седзи* в сторону. Обув стоящие возле гэнкан* гэта*, Исогаи, едва держась на ногах, покинул свой храм, ведомый единственным желанием - быстрее прекратить эти мучения и одиноким лунным светом, стелящимся по земле и серебрящим мокрую, желтеющую листву ветвистых дерев. Полнолуние было прекрасно в своей первозданной недосягаемой красоте. "Лучше заснуть навеки в обманчиво-нежных объятиях сладостных дрем и иллюзий, чем захлебнуться во сне собственной кровью и муками..."

***

Бог Ветра понимает, что путь его завершен, когда порыв одного из отпущенных им на волю ветров возвращается теплым дуновением, отдающим запахом лаванды и дикого меда. Сквозь пожелтевшую траву пробиваются нежные первоцветы, и в воздухе далеко разносится беспечный щебет птиц. Сновидения всегда бродят по этим землям, оставляя за собой едва заметные следы чужих грез. Он выходит ему навстречу, кланяется, протягивает белую, словно свежевыпавший снег на крутых склонах Такао* кисть. Таичиро забывает об осторожности, завороженный его уверенностью, его непоколебимым спокойствием и нежной улыбкой, принимает протянутую руку и шагает вперед. Юный Бог Сновидений оказывается вдруг нестерпимо близко, и глаза его - переливчатая бездна от которой кружится голова. Тонкие пальцы осторожно опускают на выбеленные северными ветрами волосы Исогаи нежно-розовый цветочный венок, и последний узнает в этом венке хрупкую космею*, которая была вплетена в шелк чернильно-черных волос Богини Весны на последнем ханами*, и которой он так долго любовался. Возложенный на голову венок дает ему возможность свободно дышать и идти вперед, уверенно держась на ногах. Однако измученный Бог все равно чувствует себя невероятно усталым и единственное, чего желает его ослабевшее тело и мечущаяся душа - это покоя. Поэтому он покорно позволяет отвести себя за руку в сень прекрасных садов Страны Света. Пройдя сквозь заросшие ароматной глицинией* тории*, они спускаются по цветущему склону к Тысячелетней Сакуре и светлому холодному озеру, которое каждодневно наполняется берущим свое начало в рукаве Небесной Реки ручьем, по рассказам некоторых ками* обладающим целебными свойствами. - Твои тревоги так тяжелы и мрачны, друг мой. Что гложет тебя? - Хирото наклоняется вниз, не разжимая чужой руки и, сорвав с земли пушистый колосок, ловко вдевает его в волосы гостя. - Тьма, - коротко отвечает Исогаи. Чувствуя, как слабость накатывает широкой волной, он тянет пахнущий сладостью воздух сквозь зубы, прикрывая веки. Таичиро изнемогает от боли. - Я подарю тебе исцеление, - мурлычет Властитель Видений, обещая, и увлекает его ближе к сверкающей кромке воды - в тень вечно-цветущего древа, опускается плавно на траву, шелестя узорными светло-лиловыми одеждами и блестя лукавыми раскосыми глазами. Он поднимает голову и улыбка его - сладостный яд, дурманящий рассудок. Он протягивает свою руку, манит двумя пальцами, и неведомая сила выдергивает из-под ног Бога Ветра опору, рывком опрокидывая на землю, но не довершая падения ударом. В нескольких сун* от земли его тело зависает и плавно опускается вниз, приминая душистое разнотравье и расшитую сверкающими нитями ткань. - Расслабься, - ласково шепчет ему Хирото и аккуратно перебирает его волосы, беззастенчиво гладит по голове, медленно погружая в сон. Изможденное божество послушно закрывает глаза и блаженно выдыхает. Хирото улыбается. Хирото плетет свои затейливые сны и свежий венок. Мысленно услаждает и очищает чужое сознание. Он запевает своим мелодичным мягким голосом долгую, завораживающую песнь, от которой любому услышавшему ее захочется растянуться в некошеной траве и, закрыв глаза, подставить лицо теплому солнцу. Хираи любуется заостренными чертами расслабленного лица своенравного Бога Ветра и не хочет отпускать его по пробуждении. Таичиро приходит в себя на закате. Он медленно открывает глаза и клочки бледно-голубого неба сквозь жемчужную россыпь цветов Сакуры выглядят недосягаемыми и теплыми. Горизонт обреченно сгорает в огне своей владычицы, а вода в озере кажется жидким золотом, колышущемся от легких касаний падающих на его гладь лепестков. Усталый Бог Сновидений сидит прислонившись к многовековому стволу и прикрыв глаза. Тонкие пальцы его лежат у Исогаи на груди. Бог Ветра снова чувствует в себе энергию и бодрость, данную ему целительным сном и этими белыми руками. Причем энергия эта не бурлит и не беснуется внутри, как это бывает, когда он обретает наибольшую мощь, она течет ровно и спокойно, наполняя все его тело силой и решительностью, будто бы рождая заново. Он лежит так некоторое время, наслаждаясь тишиной, пока ореховые глаза молодого божества не открываются и не ловят его взгляд. - Спасибо, - одними губами произносит Таичиро, потому что голос его еще не обрел прежней силы. Хирото улыбается слабо, но эта улыбка искренняя, она выражает удовлетворение. В закатном солнце молочно-белая кожа Бога Видений будто светится, а волосы напоминают собой то ли жаркий огонь, то ли расплавленную медь, сверкая в последних лучах заходящего дня и тускло переливаясь в тени. - Ты был очень истощен, - тихо произносит он. - Я знаю, - так же тихо отвечает Исогаи. - Как так получилось? - Война, - поясняет Бог и ловит в ладонь парящий в воздухе лепесток. На чужих коленях мягко и удобно, мохнатые зеленые колоски щекочут ступни, а воздух свеж, чист, звенит птичьим пением и стрекотом цикад... Хирото понятливо кивает, на взгляд удивленных серых глаз поясняет негромко: - Цутигумо* все чаще норовят пробраться в мои сады, и каждый следующий убитый мною цутигумо сильнее и больше предыдущего. Меня это беспокоит... Таичиро опирается на локоть, чтобы встать, но заботливая рука гладит его по груди и плечу. - Полежи так еще немного, пожалуйста, - просит огневолосый Бог, и Исогаи послушно опускает голову обратно ему на ноги. - Ты не можешь встать? - травы гипнотически шепчутся вокруг них, и Таичиро мерещится, что нежно-розовый купол цветов над их головами медленно покачивается, хотя вокруг царит немое безветрие. - Могу. Я же не настолько измучен как ты, я всего лишь излечил твое тело. Исогаи недоверчиво сводит брови а затем, скользнув рукой под прохладную хлопковую ткань, не обнаруживает на месте боевых ранений ничего - только гладкую горячую кожу. - И душу, - ласково улыбается Хираи, его глаза - воплощенное тепло. И нежность. Повелитель Ветров опускает веки, чтобы не выдавать своих эмоций, но обычно бледные скулы горят редким здоровым румянцем, и он чувствует кожей лукавый взгляд проницательных глаз. Они выходят за пределы тории на застеленную туманом равнину. Солнце скрылось, но в округе еще светло, хоть с запада и ползут серые пухлые тучи, а ветер крепчает подобно уверенности своего хозяина. - Ты все же твердо намерен ехать в ночь? - уже в который раз переспрашивает Хирото, и в ореховой радужке беспокойным бликом отражается тревога. - Да. Я поеду. Все будет хорошо, не волнуйся. Теперь-то мне точно ничего не грозит, - Таичиро чувствует в себе вернувшуюся мощь и вместе с вернувшейся ироничностью ехидно добавляет, - Обещаю, что в случае чего буду громко плакать и звать тебя. Ты можешь не сомневаться, что услышишь. - И тут же примчусь на помощь, - кивает с улыбкой Бог Сновидений, а Исогаи серьезнеет: - Я могу чем-нибудь отплатить тебе? - Можешь, - отвечают ему и ненавязчиво притягивают ближе. Хирото вновь опускает ему на голову венок, но теперь уже из пахучего разнотравья на котором они лежали. Таичиро успевает заметить в сплетении зеленых листьев и разномастных цветков лишь яркие звездочки лютика, да желтые пятнышки пастушьей сумки. От юного Бога веет ночным дурманом, и Исогаи отчаянно старается глубоко не вдыхать. Хираи некоторое время любуется, как смешиваются серебристые волосы его гостя с ароматными цветками мяты и лозами белоснежной повилики, а потом Таичиро чувствует прикосновение прохладных пальцев к своей руке, неосторожно заглядывает в глаза напротив и падает. Падает в бескрайнюю бездну. Хирото смотрит в ответ и тихо смеется - догадливый бес, видящий насквозь чужие души. Он достает из своего широкого рукава маленькую веточку, которая словно женский браслет унизана мелкими белыми цветками, словно бусинами. Исогаи отстраненно наблюдает за тем, как ловкие руки аккуратно вдевают в его венок омелу. А потом Хирото целует его - просто и пьяно. Прижимается горячими чувственными губами к узким и бледным, и Бог Ветра вынужденно глотает этот дурманящий жар, захлебываясь эмоциями, стискивает в кулаки руки, с трудом балансируя на краю пропасти, стремясь не сорваться и не пропасть... Поцелуй сладок и свеж, он бередит и смешивает все чувства, заставляя темпераментного Хозяина Ветров окунуться в водоворот неизведанных ощущений. Он дарит удовольствие, но в то же время Таичиро чувствует, как над его головой смыкается небо, а под ногами разверзается земля. Хирото мягко отстраняется, отпуская его руку, и Исогаи отшатывается назад, словно пьяный. - Этого хватит, - с нежной очаровательной улыбкой шепчет юноша, - Будь осторожен. Бог Ветра вскакивает на своего коня - живое воплощение штормов и бурь, и тот срывается с места, поднимая в воздух клубы пыли и цветочной пыльцы, несется навстречу надвигающимся тучам и ночной влаге, гонимый неукротимым желанием своего хозяина добраться до родного храма. Властитель Сновидений остается один среди миллиарда цветов и надвигающегося дождя. Туман медленно окутывает его ноги. Хирото улыбается. Он знает: Таичиро Исогаи еще не раз вернется под сень его прекрасных садов, чтобы излечить себя от горестей и переживаний, чтобы прогнать ночные кошмары и чтобы... поговорить. И не только поговорить. Настанет день, когда война закончится, и еще пуще израненного Насмешливого Бога принесут к Владыке Иллюзий, чтобы спасти от неминуемой смерти и излечить его дух. Тогда Хирото найдет за его эри-авасе* вложенную в пришитую шелковую петельку веточку омелы, которая не смотря на то, что столько времени минует, будет все так же прекрасно цвести. Бог Видений знает, что сладостные грезы его сновидений еще долго будут мерещиться беглецу. Он не сомневается, что тот возвратиться к нему, потому что какие могут быть у повелителя грез сомнения. Хирото улыбается, и взгляд его лукавых глаз все так же спокоен и ласков. Исогаи ничего этого не знает. И гонит своего норовистого коня в пелену осеннего дождя. ________________________________________________________________________________ Вакидзаси* - короткий традиционный японский меч. Сая* - японский термин для обозначения ножен меча. Ёкаи* - сверхъестественное существо японской мифологии, разновидность обакэ. Онтаке* - вулкан в Японии высотой в 3067м над уровнем моря. Аматерасу* - богиня-солнце, одно из главенствующих божеств всеяпонского пантеона синто. Энгава* - японская открытая галерея, огибающая с двух или с трех сторон японский дом, также служит верандой. Сакадзуки* - посуда для распития саке, плоская широкая чаша. Токкури* - сосуд для хранения саке. Цукиёми* - бог Луны в синтоизме, управляющий ночью, приливами и отливами. Оби* - несколько различных типов японских поясов, носимых поверх кимоно или кэйготи. Дзигоку* - Ад в синтоизме. Они* - огромные демоны-людоеды, обитатели Дзигоку. Хаори* - короткая накидка прямого покроя без пуговиц, носимая поверх кимоно. Сёдзи* - в традиционной японской архитектуре это специальная перегородка, состоящая из прозрачной или полупрозрачной бумаги (васи), крепящейся к деревянной раме. Гэнкан* - зона у входной двери в японских домах, представляющая собой комбинацию крыльца и прихожей. Гэта* - японские деревянные сандалии в форме скамеечки, одинаковые для обеих ног. Такао* - гора в Японии, 599м над уровнем моря. Космея* - теплолюбивое однолетнее растение семейства астровых. Ханами* - традиционный японский фестиваль любования цветами. Глициния* - (fuji), род листопадных лиан. Тории* - ритуальные врата, устанавливаемые перед кумирнями или святилищами в японской религии синто. Ками* - в синтоизме - духовная сущность, бог. Сун* - 3,03см в японской системе мер длины. Цутигумо* - гигантский паук - ёкай. Эри-авасе* - место на кэйготи (одежда для боевых искусств, схожая с кимоно), где края воротника накладываются один на другой (левая пола - на правую), "перекрестье" на груди.