Личное солнце

— Касамацу-сэмпай! — Звенит  веселостью прямо над ухом, проникает высокими нотками в патаенные уголки души и заставляет нервы вытянуться в тонкие напряженные струнки. Касамцу выдыхает тихо, обрывисто и невольно передергивает плечами, пытаясь остановить неровные удары сердца, что точно слетело с котушек и заполняло своим громким стуком холодные пустынные стены подсобки. За окном с яростью стучит по окнам дождь, барабанит по запотевшему стеклу в такт ударам переполошившегося сердца. Тук-тук-тук. Барабанит дождь из налившихся свинцом тяжелых хмурых туч.Тук-тук-тук. В бешеном темпе бьет сердце Юкио по ребрам, глухим эхом врезаясь в барабанные перепонки. За окном — дождь, а рядом с Касамацу — солнце. Стоит перед ним с взволнованной, растерянной улыбкой. Играет беспричинной радостью золотая радужка глаз, красивая линия губ вырисовывает искрящуюся, лучезарную улыбку, крепкое, подтянутое тело, точно заряженное электронами бодрости, выкидывает незамысловатые, но плавные движения. — Сэмпай… — Его кохай растеряно моргает и втягивает спертый воздух подсобки, едва-едва хмуря тонко очерченные брови, зарываясь  длинными пальцами в свои густые мягкие волосы, напоминающие Юкио сладкий мед. — Отстань. — Коротко, без злобы, с какой-то внутренней изнеможденностью чуть ли не хрипит капитан, медленно выдыхая и опуская глаза вниз. Под ногами мелкими катушками собралась пыль, у правой пятки валяется фантик от конфеты, а где-то в дальнем углу медленно перебирая шершавыми лапками лениво плетет свою очередную сеть паук. Касамацу пытается сосредоточется на старых досках пола, покрытых темно-серым полотном пыли и грязи. Услышать через заглушабщее все вокруг биение сердца шум дождя за окном. И мысленно пожелать, что бы его солнце взорвалось. Мелкими жгучими искрами, подобно красочному фейерверку, а затем навсегда исчезло из его жизни. — Но, Капитан… Его красивый голос тонкими лезвиями режит чувствителяные уши, врывается в сознание яркими горячими искрами,  осыпает горькой горсткой пепла нелепо возникнувшее желание, от которого Юкио хочется лезть на стены или же строить высокие преграды из лжи между ним и Кисэ. — Жить надоело? — Касамацу кривит сухие потрескавшиеся от бесчисленного истязания зубами губы в ухмылку и поднимает взгляд на Рету, тяжелый, уставший и до необыкновения печальный. В выразительных ярких глазах не играет мелкими приевшимися вспышками ни злоба ни раздрожение, привычную синиву заменило что-то более темное, глубокое и неприятное для Реты. Кисэ привык видеть своего сэмпая сосредоточенным, по обыкновению раздражительным и малость вздернутым, если рядом маячила его, Реты, светлая макушка. Светловолосому совсем не по душе видеть Касамацу…разбитым? Нет, это не совсем точно, но в голову Реты сейчас совсем не лезит ничего подходящего. — Эм… — Неуверено, до непривычности тихо раздается глубокий красивый голос, заставляя напрягаться каждую мышцу и невольно жадно ловить каждый упавший звук, слетевший с его губ. — Тот матч, это я виноват, что мы не выиграли. — В высоких звенящих нотках растяжно, но уловимо пробирается серьезность, заглушая до сего тонкие нотки веселости. Касамацу хочется подняться с матов и с размаха заехать по смазливой мордашке, выбить всю дурь из этой светлой головы и вдолбить в нее, что они  — команда, а не отдельные фигуры на шахматной доске, которые играют только за самих себя. Подушечки пальцев начинают предательски  покалывать, а в синих глазах отражается — теплое, нежно золотое свечение двух глаз. Тело будто немеет, сковывает невидимыми оковами, накатывает неожиданно остро ощутимая усталость, тяжелым камнем вдавливая тело в мягкие истервшиеся синие маты, не давая возможности пошевилится. — Какой же ты идиот. — Слова медленно разрезают затянувшуюся и повиснувшую в воздухе на несколько минут тишину. В словах запрятан крик, яростный, отчаянный. Он проступает сквозь буквы, прорывается резкими обрывочными звуками, но единственный, кто может услышать его — сам Юкио. Касамацу знает, что Кисэ до невозможности наивный и невнимательный, а потому, он никогда не догадается о причине.