Роза для розы

      Маргери Тирелл, без приуменьшений — амбициозная женщина. Ей на самом деле не нужен успешный мужчина рядом; она и сама способна добиться успеха. Ей необходимы только те, на чьи плечи она может ступить, чтобы добраться до короны. Так она ступила на Ренли Баратеона, который был добр к ней, но не являлся мужчиной. И дело не в его связи с другими мужчинами, а в том, что он — лишь мальчишка, для которого война была игрой. Но игра в престолы — Маргери тогда поняла, — не простая игра.       Жаль, что она осознала сей факт слишком поздно, оказавшись после смерти Ренли в затруднительном положении.       К счастью, она уже поняла это к тому времени, как Мизинец прибыл, чтобы предложить ей в мужья короля.       С Джоффри тяжело. Маргери не составило труда узнать его; во многом ей любезно помогла Санса Старк. Усмирить его было намного труднее, и каждый ее шаг давался не без усилий. Однако и с этой задачей она справилась; и вот, она уже восседает на плечах Джоффри, готовая встать в полный рост.       Эти мальчишки, в них обоих есть преимущества; даже в пугающем Джоффри. К обоим она нашла свой подход и, гордо расправив плечи, готовилась стать королевой во второй раз, но теперь — уже взаправду.       И когда до свадьбы оставалось всего ничего, появился он.       Она приметила его еще издалека. Дорнийцев легко узнать, как и хайгарденцев. И дело не только в одежде, отличавшейся от той, которую привыкли носить жители замка. Маргери не могла с точностью сказать, что именно в нем привлекло ее внимание: блуждающая на губах улыбка или вольная, величественная походка, словно… словно король тут он, а не мальчишка Баратеонов.       О нем поговаривали многое, дурная слава шла впереди него. Любовниц у него много, и внебрачные дочери не уступали им в числе. Он не женат, свободолюбив и хитер, словно змей. Красный Змей — так его и называли. В мыслях Маргери звала его просто — мужчина.       Они впервые встретились в саду, когда Маргери прогуливалась с бедной Сансой Старк. Ей хватало подружек, готовых выслушать ее шутки и истории, но девочка так напугана и обижена, что Маргери не могла не уделять ей внимание. И вместе с Сансой они наткнулись на него.       — Миледи, — он поприветствовал Сансу. Склонив голову набок, он метнул взгляд на Маргери: — Королева.       И, взглянув в два черных, таинственно блестящих омута, она пропала.       — Королева-мать правит страной, — почтительным тоном сказала она. Полуулыбка сбила ее с мысли, и она почти растерялась, сказав: — Я еще не королева.       — Скоро. Скоро, миледи, — сказал он и, обойдя дам полукругом, медленно направился прочь.       Весь этот долгий, мучительный момент он смотрел ей прямо в глаза, а она, оборачиваясь вслед за его темными глазами, потерянно выдерживала его улыбку, которая и привела ее в состояние странного беспокойства. Глядя Змею вслед, она тяжело дышала, а Санса Старк взяла ее за руку, спросив: «Все в порядке? Вам плохо?». Маргери только покачала головой и, слабо улыбнувшись, на дрожащих ногах пошла в противоположную от него сторону.       Ей сложно понять, что заставило ее растеряться. Его глаза, его улыбка, его низкий баритон, шепчущий: «Скоро, скоро»… От одного воспоминания ее бросало в дрожь, а мысли путались. Нет, ведь он не шептал ей! Это всего лишь игры воображения, ничего больше. И внимания он уделил ей ровно столько же, сколько Сансе; столько, сколько необходимо для вежливого почтения. Голова шла кругом от этих мыслей.       После они нередко встречались в том самом саду, но виделись лишь издалека, кивая друг другу, «случайно» встретившись взглядами. Он прогуливался со своей любовницей так, как не гуляют со своими женами мужья; и Маргери наблюдала за ними издалека и с удовольствием отметила, что его женщина не так уж и хороша собой.       Маргери не понимала, почему он привлек ее внимание. Она встречала мужчин красивее него; даже Ренли Баратеон, ее почивший первый муж, был куда привлекательнее. Они с дорнийцем перекинулись всего парой фраз, и после этого виделись лишь издалека, но что-то в нем приковывало к себе ее внимание, и Маргери всерьез думала, что лишилась рассудка. На свадьбу съехались сотни мужчин, более красивых, чем этот дорниец, но отчего-то ее тело трепетало лишь при мыслях о нем одном.       Он сводил ее с ума.       После их первой встречи Маргери больше не ходила в сад с Сансой Старк, и ей сложно было признаться в том, что делала это лишь из желания встретить его и, возможно, поговорить. Если, конечно, она снова не поведет себя, как девочка. Да, телом она еще девица, но разумом… Амбиции сделали ее женщиной, а женщина желает мужчину.       Она думала о нем ночами. Ее тело бросало в пот, она ворочалась в постели, сминая простыни, изнывавшая от воспоминаний и собственных мыслей. Ей часто снились сны о нем, и Маргери нередко просыпалась в мокром поту, а меж ее ног чувствовалась горячая влага. Ей снилась блуждающая улыбке на губах и глубокий взгляд темных глаз, которые следили за ней издалека каждый день. Ему уже сорок два года, но глубокие складки на лице не отталкивали ее, а едва заметная проседь в густых черных волосах совсем не смущала. И, прежде готовая стать королевой четырнадцатилетнего Баратеона, она мечтала о руках уже немолодого принца дорнийского.       Но когда он подошел к ней во второй раз, она уже отказалась от него. Женщина, умная женщина — решила она, — не должна думать о мужчине, от которого не способна получить выгоду. Тем более — о Красном Змее, — принце, который никогда не станет королем и не заимеет жены. Его жена — его копье. Маргери хотела стать королевой слишком долго, чтобы пожертвовать всем ради статуса одной из любовниц принца из Дорна.       Но когда он подошел к ней, она забыла обо всем.       — Хороший день для прогулки, миледи, — сказал он, и от его голоса по коже Маргери пробежали мурашки.       — Каждый день хорош по своему, — заметила она, с достоинством задрав подбородок.       — Что верно, то верно, — сказал он.       Ей хотелось выглядеть статной, притягательной для него, и уже после она долго размышляла о том, было ли это так. Многие мужчины желали ее, но желал ли он?       Дорниец склонил голову и, окинув Маргери пристальным взглядом, от которого она почувствовала себя раздетой, сорвал с ближайшего куста алую розу, прекрасную в своем великолепии.       — Цветок для миледи, — сказал принц учтиво своим низким завораживающим баритоном. — Роза для розы.       Он протянул руку Маргери и она, принимая цветок из чужих ладоней, случайно коснулась его пальцев, на удивление грубоватых, что редко встретишь у знатных людей. По ее коже вновь прошлись мурашки, а низ живота свело судорогой, и Маргери, желая скрыть свои эмоции, сдержанно улыбнулась. Дорниец, ответив тем же, почтительно поклонился и, развернувшись, направился прочь. А она смотрела ему вслед, скользя взглядом по сильной спине, очертания которой видела через полупрозрачную легкую ткань, и роза в ее руке царапала ее кожу шипами. И даже когда он скрылся из виду, она все думала и думала о том, как близко он был к ней, о том, как она хотела бы коснуться его, провести ноготками по сильной, широкой спине, а он обязательно улыбнулся бы ей той самой улыбкой, которая сводила ее с ума.       И всю ночь накануне свадьбы она думала лишь о нем. Меж ее ног было влажно и жарко, и она ласкала себя, представляя на месте своих рук его руку, грубоватую и сильную. Руку мужчины.       А спустя всего сутки, не успев стать королевой, она стала вдовой.       И следующие дни, придерживаясь траура, Маргери наблюдала за дорнийцем и жалела о том, что она — не мужчина. Лорасу легче, и она злилась на него за это; его не сковывали рамки, он мог любить, кого хотел, и, даже приняв рыцарские обеты, мог делать бастардов на стороне, и никто не сказал бы ему слова против. Но женщина… С женщинами всё иначе.       Плечи Джоффри согнулись под ней; и она радовалась, что он не успел сделать ее женщиной. Но, вместе с тем, и горевала, злясь сама на себя; будь она женщиной, у нее уже не было бы третьего шанса выйти за другого Баратеона так скоро; не было бы шанса вообще выйти замуж в ближайшие пару лет. И тогда, тогда бы она стала его.       Вокруг нее всегда было много мужчин, пожалуй, даже слишком; рыцари, лорды и другие знатные молодые люди, не менее крепкие и красивые, чем дорниец, но лишь при взгляде на него она думала: мужчина.       И этот мужчина вызвался стать чемпионом Беса и сойтись в схватке с сиром Клиганом, чудовищем, способным переломать все кости ребенка одним ударом; зверем, способным изнасиловать и убить беспомощную женщину. И с ним дорниец собирался сойтись в схватке, с этим стокилограммовым монстром по звучному прозвищу Гора. Никто, кроме него даже думать об этом не посмел.       Наверно потому Оберин Мартелл и стал для нее единственным настоящим мужчиной.       Она долго думала, нервно блуждала по кругу в своих покоях; постукивала ноготками по древку своей постели и долго моталась из стороны в сторону на жесткой перине, мыслями раз за разом возвращаясь к предстоящему поединку. Она не желала верить в вероятность подобного исхода, но тревога не оставляла ее. В конце концов, она поднялась с кровати.       Ноги увели ее прочь из башни; в саду стояли тишина и покой. Стражники не сказали ей ни слова; молчаливые и угрюмые, они проводила ее взглядами, и она, поправив капюшон на голове, направилась вглубь сада, туда, где пристальные взоры стражников не найдут ее.       Ждать пришлось долго. Она и не надеялась уже его увидеть, но дорниец совсем неожиданно вышел из-за угла, тихий, словно уличный кот, незаметный, как тень. Его лоб прорезали глубокие складки, темные брови сошлись на переносице; вне сомнений, его одолевали тягостные думы. Заметив ее, неподвижную и молчаливую, он улыбнулся, и лоб его разгладился, а лицо приняло выражение крайнего изумления. Искренне ли? Сложно сказать.       — Что вы делаете тут, миледи, в такой поздний час? — спросил он с ноткой забавы в голосе.       Маргери изогнула брови, одарив его самым чарующим взглядом из всех, на какие только была способна.       — Уже не королева, не правда ли? — спросила она, хлопнув длинными ресницами. — Я делаю тут то же, что и вы, принц.       Его гортанный смех нарушил спокойствие ночного сада; его голос прозвучал довольно громко для мертвой тишины.       — Я обдумываю, как буду праздновать завтрашнюю победу. — Его темные глаза таинственно блестели.       — Значит, меня одолевают те же самые думы, принц.       Он промолчал, вновь оглядев ее тем взглядом, от которого она чувствовала себя нагой, даже несмотря свои тяжелые одежды, спасавшие от холодной ночи. Пройдясь властным взором по ее телу, дорниец скользнул глазами по ее лицу, сощурившись пристально, совсем как кот.       — Эллария говорит, что вы слишком прекрасны для своего возраста, — сказал он низким голосом. Он сделал пару шагов по направлению к ней, отчего сердце ее забилось быстро-быстро, и она почувствовала запах лилий и вина, когда он сказал: — Слишком прекрасны, чтобы стать одной из Ланнистеров.       — Джоффри был наполовину Баратеоном, — осторожно произнесла она и огляделась.       Он поймал ее взгляд и ухмыльнулся, склонив голову.       — У кустов нет ушей, миледи, — произнес он, и его горячее дыхание защекотало кожу ее лица: так близко он подошел. — Прекрасные люди должны прожить прекрасную жизнь.       — Значит, вы того же мнения обо мне, что и ваша женщина?       — Она не моя женщина, — с нажимом уверил дорниец, нахмурив темные брови. — Она свободна идти куда хочет и спать с кем пожелает… как и я.       Последние слова взволновали Маргери.       — Вы довольно свободолюбивый человек, насколько я могу судить, — произнесла она, не сдержав придыхания.       — Деньги решают многое, но свобода дает настоящую власть, которую никому не под силу отобрать.       Он смотрел ей в глаза, и она смело отвечала на его взгляд, а под ребрами бухало сердце, и руки подрагивали, когда дорниец вдруг взял ее ладони в свои. Маргери затрепетала, во все глаза наблюдая за его лицом; улыбка стерлась с его губ, и дорниец смотрел на нее, а она — на него.       — Вы лишь дитя, миледи, — произнес дорниец. — Я хочу лишь сказать, что власть…       Смешок Маргери заставил его остановиться посреди фразы; принц нахмурил брови, глядя на нее свысока.       — Несомненно, вы правы во всем, мой принц, — произнесла Маргери с улыбкой. — Лишь в одном ошибаетесь: я женщина, а не дитя.       И взгляд его тотчас переменился; Маргери улыбнулась, неожиданно уверенная и надменная, и его руки поднялись выше, а грубоватые пальцы мягко поглаживали предплечья, ненавязчивым движением скинув с нее плащ. Дорниец не переменился в лице, обнаружив, что кроме него Маргери больше ничего не надела. Он медленно придвинулся ближе, и его дыхание обжигало ее губы, и она чувствовала себя женщиной, как никогда прежде.       Когда его руки коснулись ее грудей, он подушечками пальцев обвел острые соски и спросил:       — Вы еще храните ту розу?       Она кивнула, с осторожностью прильнув к его груди; он нетороплив, как змей, коим его прозвали, но ей надоела медлительность. Впрочем, ощутив его мужской орган своим бедром, она довольно улыбнулась, а он положил одну ладонь ей на щеку, поглаживая уголок губ пальцем. Она подалась ему навстречу с лаской и готовностью; она была девицей, но ее многому научили.       — Что ж, миледи, — сказал дорниец, оглядывая ее своими черными, блестящими глазами, — верните мне цветок, когда я одержу победу над ланнистерским псом.       Той ночью над головой Маргери Тирелл взорвались тысячи звезд; так ей казалось. Зима близко — так говорят Старки; но в объятиях дорнийца она не чувствовала холода.       А на следующий день, станцевав в последний раз, Оберин Мартелл погиб.       Маргери не проронила ни звука, когда это случилось. Силы оставили ее тело, она обмерла и слепо оглядывала кровь, море крови, бегущей по арене. Зато любовница принца, Эллария, кричала безутешно и душераздирающе, кричала так, что уши закладывало, но Маргери была глуха. Ею овладело хладнокровное спокойствие, которое совсем не вязалось с тем ужасающим водоворотом, который бушевал вокруг. Толпа бесновала над телом дорнийца, и Маргери впервые назвала его по имени, когда Томмен спросил ее об исходе поединка.       — Оберин погиб.       Ей еще многое хотелось сказать, но она заковала себя в ледяные оковы безмолвия. Оберин Мартелл был мужчиной, сильным, страстным воином; но страсти — это всем известно, — смертельно опасны для жизни. Он говорил ей о свободе, но сам заковал себя в цепи своих эмоций: ненависти и мести. И Маргери знала, с самого начала знала, что это случится. Знала, но не признавалась даже самой себе.       Она улыбалась принцу Томмену, когда он смотрел на нее, но, когда отворачивалась, улыбки и в помине не было. Она несла ложный траур по Джоффри; но то был траур по другому мужчине… и по себе самой.       Томмен мал и простоват; ей даже не придется прилагать особых усилий, чтобы он поверил в ее невинность; она влюбит его в себя так, что только рядом с ней он будет чувствовать себя мужчиной.       Оберин был прав. «Скоро, скоро…». Она рождена, чтобы стать королевой. Маргери Тирелл, без приуменьшений — амбициозная женщина. И играя с котятами своего нового мужа, она с сухими глазами оплакивала человека, чей только взгляд делал ее женщиной.       А засохшая роза — первый и единственный подарок Красного Змея, — хранилась в изголовье ее кровати; там, где молодая королева думала о мужчине.