Влюблённость

Внезапно фильм обрывается, и по экрану начинают скакать черно-белые точки. Комнату заполняет белый шум. Бадоу оборачивается к Хайне, чтобы сказать что антенна барахлит, но почувствовав тепло чужой щеки совсем рядом со своей решает промолчать. Он наблюдает краем глаза, как Хайне медленно склоняет голову. Его глаза закрыты, брови нахмурены и в тоже время тело совершенно расслабленно, будто он сейчас упадет в обморок. Водит кончиком носа по его волосам. Обнюхивает? Бадоу даже не пробует шевелиться, почему-то чувствуя опасность. Это как с диким зверем: лучше переждать, чтобы понять, что тому надо, ведь ты все равно добыча - рано или поздно. Белёсые ресницы вздрагивают и… Его болезненный взгляд – взгляд человека, который давно умер, который похоронил себя заживо в своих воспоминаниях. Иногда становится не по себе – вот как сейчас, – и хочется закричать: «Очнись! Живи или сдохни! – но эта ярость мгновенно стихает, и на ее смену приходит горькая грусть. Я такой же… такой же, как ты», – Бадоу про себя говорит, но Хайне словно слышит его или читает эту его усталую, грустную улыбку. Хайне протягивает ладонь к его лицу, но Бадоу отстраняется, разрушая зрительный контакт. Пальцы слишком близко с единственным зрячем глазом - это опасно. – Ты чего? Хайне замирает. В глазах на секунду проскальзывает паника, но Бадоу успевает ее заметить. Неловко отодвигается, задевая попутно тарелку с попкорном, опрокидывая ее на пол. Ситуация становится нелепой. *** Идет дождь. Так странно: вот не снег, а дождь. И холодно, как же холодно! Бадоу сидит, скрючившись у еле теплой батареи, закутавшись в тонкий колючий шерстяной плед. Рядом стакан с чаем и пепельница. В комнате дым коромыслом, по тому что не хочется проветривать в такую холодину. Звонок в дверь. Бадоу сонно смотрит в строну коридора, мысленно посылая на три буквы того, кто хочет заставить его покинуть теплое убежище. Но вот за первым звонком звучит второй и третий, какой-то особенно наглый, и Бадоу сразу становится ясно, кто стоит за дверью. Он поднимается на ноги и немного пошатываясь плетется в коридор. Голые пятки обжигает холодный пол. Ровно десять шагов до коридора и еще пять до двери. Открывает и знает, что услышит сейчас. – Черт, ты безнадежен. Даже к собственной двери опаздываешь, – заявляет Хайне. Бадоу молча пожимает плечами и, приветственно махнув рукой, смачно затягивается и выпускает струйку дыма в холодный воздух навстречу облачку пара от дыхания Хайне. – Заходи. – Бадоу… – Потом, все переговоры я сейчас веду только в присутствии своей батареи, – улыбается и шагает обратно в комнату. Вскоре к нему присоединяется Хайне и тоскливо смотрит в окно. – Что? Открыть хочешь? Фиг тебе, свежим воздухом иди на улицу дышать, а меня здесь дым греет. Рыжий глядит снизу вверх на Хайне, который зачем-то притащился с другого конца города без предупреждения, а теперь стоит такой нелепый в своем крутом плаще среди старой мебели и молчит. А Бадоу не напрягается: он знает, чего почему его напарник молчит – уже месяц как знает, но первым не скажет. Бадоу кивает сам себе. – Плащ свой оледеневший на стул повесь и иди сюда,– приподнимает плед. – Зачем? – Затем. Чаем поделюсь – заварка последняя, так что цени. – Бадоу… – пытается что-то сказать, но в очередной раз замолкает на полуслове. – Иди сюда, – повторяет Бадоу настойчивее. Хайне снимает плащ и вешает, куда сказано, а потом опускается рядом с ним на колени. – Ну? – Бадоу поднимает правую руку. – Что? Придвигается ближе и, набросив плед, обнимает его одной рукой. Хайне ежится, словно его это не греет, а наоборот, и уже собирается встать, но взгляд Бадоу заставляет его остаться неподвижным. – Так теплее же? – устало говорит Бадоу. Скованный кивок в ответ. Бадоу протягивает ему кружку свободной рукой, а тот смотрит на него. Замечает кружку, когда ее край касается губ. Отпивает глоток. – Ты знаешь… – Да расслабься. Короче, я все понял, не парься, – со вздохом говорит Бадоу. – А он остыл, – перебивает его Хайне. – Да? – Бадоу с сомнением смотрит в кружку в то время, как Хайне утыкается носом ему в плечо. Оба смеются. Чашку ставят на подоконник и зарываются вдвоем в плед.