Во имя науки

Они приходят по одному. Отъезжает тяжелая дверь, слышатся шаги, потом – голоса. Включить звуковую фильтрацию? Да. Джек говорит – да, и система запускает в уши тишину. Полную. Глухую. В тишине их рты смешно открываются, как у толстопузых сомов в аквариуме в зоне отдыха. Сомы глотают воду, водят широкими плавниками – они тупы и не боятся этого. Люди боятся. Боятся, что он так и не захочет их слушать. Люди не любят Джека и не любят его систему. Джек систему любит. Она – его друг, его второе легкое, не преимущество – преимущества зарабатывают, а она с ним давно. Джек давно с ней на "ты" – давно не контролирует процессор. Это приятно. У Джека есть Система. Им это не нравится. ...Сегодня они вторгаются в его уединение снова, как всегда – шумные, надоедливые, упертые. Система слушает: их рты открываются, пузыри летят к потолку, лопаются. "Это интересно", – говорит система. Отключить фильтрацию? Да/Нет? Да. – ...двенадцать часов. Расскажи ей все, что захочешь. Это – неинтересно, что-то важное он уже прослушал. Но вот входит она – и это интересно. Она не такая. Смотрит на него пустыми глазами, словно он сделан из стекла, невидим, словно его нет. Кажется: он заговорит с ней первым, а она скажет: "Мне плевать". Двери закрываются, и она сползает по стенке на пол. Закрывает лицо черной папкой для бумаг. Ручка стучит по полу – цок, цоц, цок... В изоляторе на полу плитка. Джек долго смотрит на нее. И говорит: – Простудишься, дура. И говорит: – Тут камеры. Она поднимает глаза – и они понимают друг друга. Она и Джек. Она встает и подтаскивает к его койке зеленый пуф – из разодранного бока сыплются прозрачные шарики, целая россыпь – как рыбья икра. – Как тебя зовут? – Она заносит над бумагой ручку, и шарик на конце судорожно тыкается в белое; руки у нее дрожат. – А тебя? Он не любит называться первым. А ей, видимо, все равно. – Анжелика. Она запускает руку в рваную рану, прямо под грубую кислотную кожу, и зажимает в ладони горсть наполнителя. У нее опухшее и некрасивое лицо. Джек смотрит на нее жадно. Он редко видел, как люди плачут. Ему интересно, как выглядит он сам, когда плачет. Когда Система говорит: "Так надо" – и включает что-то в его теле, что сотрясает его и делает ему плохо. "Ответь", – напоминает Система, и он представляется, не вставая: – Джек. И она делает первую пометку в папке. * Ох, ежки!.. Сенька вжался в сидение и зажмурился, когда флаер с ревом оторвался от земли и под каким-то нечеловеческим углом принялся набирать высоту. Пилот защелкал рычажками, и двигатель прекратил издавать звериные звуки, сменив их на тихое урчание. Легче не стало. Сенька с усилием выдохнул и попросил: – Пусти воздух, а? Как тебя там... Тед? – Тед, – сухо подтвердил пилот, усиливая вентиляцию. – Ну ты и лихачишь... – Времени на нежности нет, извини, – без тени раскаяния отозвался он. – Брата твоего откуда забирать? – Брата? – Сенька вспомнил, что так и не позвонил Семену. Черт. – Да, брату... Э-э, обратно в город, там... Улица Правопорядка, двенадцатый дом. Я покажу. Звонить Семену в такую рань значило выслушать после гудков или короткое "что?", или не такое короткое и разбавленное ругательствами покрепче "какого хрена?". Видимо, после вчерашнего Семен убедился, что младший брат способен вляпаться в историю хоть на ровном месте, поэтому на вызов ответил почти мгновенно. Хриплым и злым: "Что?!". Голос у него сел окончательно. С экрана видеофона смотрело помятое уставшее лицо. С взлохмаченной челки свисало куцее белое перо – Сенька невольно хмыкнул. – В чем дело, засранец ты чертов? – Семен вздохнул, поняв, что сиюминутно спасать идиота не требуется, и надсадно раскашлялся. Стало стыдно. Сваливать новую головную боль на разбитого, не выспавшегося, не восстановившего нервы после вчерашнего Семена... Пилот заломил вираж, обгоняя пару лениво фырчащих флаеров, и Сенька рефлекторно прижал ладонь ко рту. Споко-ойно, вдох, выдох... – Короче, – заспешил он, морщась от подскоков и вихляний, – помнишь вчерашнюю бабу с кибор... Ох мать ж моя! Кто тебе права выдавал, кретин?! – Кто надо, – не обиделся пилот. Пассажир его явно волновал не больше, чем влетевшая в стекло галка, теперь размазанная в лепешку. – Ведро помойное тебе водить бы, блин. – Сенька сглотнул горькую слюну и крепче стиснул видеофон. – Короче, Семен, баба – не дура, киборгов реально кто-то пиз... похищает. Мы тут по инфранету еще пробежались – такие жалобы реально есть! И... – А ты думаешь, в полиции работают дебилы, у которых до инфранета руки не дотянутся?! – Семен прокашлялся и теперь раздраженно шептал. – Знаю я, что случаи были! Это все? Мне можно поспать еще час перед сраным дежурством?! – Вообще-то мы сейчас как раз за тобой прилетим... – Кто – мы?! – ...но ты можешь поспать пока, мы тебя разбудим! Отбой! В кнопку "закончить вызов" Сенька тыкнул раз семь, пока окно звонка не свернулось окончательно, и только потом выдохнул. Он не представлял, как будет объяснять злому простуженному Семену – что тот успеет вскочить и даже выпить кофе, Сенька не сомневался – логику "почему я помогаю тем, с кем однажды пил". Семен наверняка сам имеет таких пивных приятелей и с подобным типом отношений знаком, но злоупотреблять служебным положением этот образцовый патрульный не стал бы... Сенька покосился на мрачного пилота с внушительными мешками под глазами, сжимающего штурвал так, что под футболкой бугрились мышцы, а костяшки пальцем белели, и подумал: придется. * – Ты уже все? – удивленно протянул белобрысый паренек, хлопая глазами на Лику. Сам он за прошедшие пять минут ужина успел только масло на хлеб намазать, ровным тонким слоем, "как положено – пятнадцать граммов". – Да! – Лика отложила вилку и бодро составила посуду на поднос. Она умудрилась за пять минут затолкать в себя горячее пюре с подливой и хлебную горбушку и запить это чаем. – Очень вкусно у вас тут кормят. Я пойду... отдохну немного, а потом, может, да, хм... Договаривала всякие "может" она уже на ходу, на самом деле не намереваясь сегодня больше контактировать с этими психами ни минуты. Оставив поднос в специальном окне, она помахала недоумевающим сотрудникам и выскользнула в коридор. Дорогу до отведенной ей комнаты она помнила смутно, но в итоге толкнула нужную дверь и, закрыв хлопком, прислонилась к холодной поверхности спиной. Наконец-то одна. Уединения она ждала с самого утра. Но Самарский рассчитал все верно, не оставив ей даже минуты свободной. После завтрака он отвел ее в лабораторию на "планерку", где часть сотрудников распределяла, кому какой корпус отвести. По правилам этого дурдома, каждое утро в жилой корпус приходил сотрудник, и все желающие испытуемые докладывали ему свои сны. Кто не желал – тех уговаривали, расспрашивали "по секрету" и мучили уловками. Лика тогда подумала, что она бы от таких сотрудников держалась подальше: мало ли, что приснится!.. А потом вспомнила, что сновидения – короткая дорога к бессознательному, и устыдилась. Ее кратко проинструктировали, поздравили с назначением и отправили в корпус номер семь. Там жили "надежные" – те, кто охотно шел на контакт с сотрудниками и имел определенные привилегии. Там она провела несколько часов – сны закончились быстро, но, оказавшись в окружении открытых, готовых к диалогу киборгов, она не смогла ограничиться вверенными ей обязанностями. Ох, она ведь столько бегала за Дэном, пытаясь хоть что-то из него вытянуть, а эти... "Эти" оказались хуже. "Эти" отвечали на вопросы охотно, шутили, вспоминали о прошлом с неприязненными усмешками... "Нет, мы не пользуемся процессором. Зачем? Намеренно мы его не нагружаем, тренируем органическую часть мозга... Я пишу картины: это развивает творческое мышление, цветовосприятие... Что? Ну да, с процессором легче, но дело же не в этом! Творчество – оно от души!" Лика кивала и смеялась в ответ: действительно, от души. За обедом к ней присоединились молодые люди в халатах. Часть – из тех, кто был на планерке, часть – новые. Они дружно прихлебывали лапшу, грызли подмякшие гренки и обсуждали один из снов, который пересказал белобрысый мальчик – Лика сомневалась, что ему больше восемнадцати. Сон-воспоминание перетекал в красочное, абсурдное сновидение, а заканчивался падением с крыши высотки и ощущением смерти и выхода души из тела. "Это интересно, – говорил мальчик, – но совершенно не доказывает, что у них есть душа". Так Лика узнала, что у этого места есть как минимум одна внятная цель: понять, есть ли у антропоморфных машин, у этих творений гения человеческой мысли душа. Киборги заявляли: "Только здесь мы в безопасности. К нам относятся как должно". Да. Как должно относиться к подопытным крысам: следить, чтобы хорошо питались и не сдохли раньше времени. А потом ее отправили к Джеку. Не в корпус – в изолятор. Изолятор располагался в подвальных этажах одного из корпусов – "для ненадежных". Внутри пахло лекарствами и было тихо, как в склепе. Вдоль коридора располагалось шестнадцать одинаковых комнат с железными дверьми. Пустовали пятнадцать из них. В пустую Лика заглянула – по спине побежали мурашки. Пусто. Просто пусто – только кровать и все. В другой не было кровати, но у стены стояли пузатые цветные пуфы. В третьей имелись пуфы и широкий плазменный экран на стене. Лика уже думала заглянуть в четвертую, когда ее окликнул дежурный по изолятору и осведомился, кто она и что тут забыла. К Джеку ее пустили без проблем. "Не бойтесь, – успокоил дежурный, – тут камеры – это раз, а этот парень под миорелаксантами – два, активно двигаться не может, если что, мы его перехватим". Джек смотрел в потолок пустыми глазами. Вдруг стало совершенно очевидно: такая же участь ждет Дэна, если он не изменит привычке издеваться над испытателями. ...Лика уселась прямо на пол у двери. Здесь подвешенная над дверью камера не могла ее видеть. Интуиция подсказывала, что долгой передышки ей не дадут: она и сама на месте Самарского не оставила бы себя в покое. Значит, скоро Самарский позовет ее на разговор. И предложит позвонить "друзьям"... или, скорее, записать видео-сообщение. Только вот едва ли оно будет отправлено. По всему выходило, что использовать можно только внутренние резервы, а остальное... Лика спохватилась и отдернула ладонь ото рта. Ну нет, не до того все плохо, чтоб еще и ногти грызть! Если даже Джек справляется... В дверь постучали. Лика подскочила как ужаленная – и тут же в голову пришла идея. Нелепая, неосуществимая с вероятностью процентов в восемьдесят, но... Пока Лика оправляла платье, дрожа от волнения, и держала палец на сенсоре, память рисовала удивленное лицо Самарского там, на улице... Когда он увидел, что они с Дэном держатся за руки. Лика нервно хмыкнула. Сенсор запищал. Ну да, "держались" они, как же... Посмотрел бы на них Самарский минутой раньше, когда Дэн тащил ее, как какой-то неотесанный комбайнер... – Добрый вечер, Лендер. Как ваши... – Игнатий Борисович! – Лика задержала дыхание. Ох, ну дурацкая ведь затея? Но Самарский уже оценивающе щурился, а ничего путного на замену не приходило в голову, и Лика решительно продолжила, шагая вперед и вынуждая Самарского отступить в коридор: – Игнатий Борисович, я должна, очень должна увидеть Дэна! Пожалуйста! Вы... Вы не можете так поступать! Сначала похитить, а потом вообще... отнять... А вдруг с ним что-то случилось!.. Что? Что вы смеетесь? Самарский только покачал головой и, посмеиваясь, ответил: – Вы, Лендер, не за того беспокоитесь. Ваш Дэн взял нашего младшего сотрудника в рабство и ныне чувствует себя наичудеснейше... чего не скажешь об этом наивном дураке. Лика почувствовала что-то, похожее на гордость. Ха, а что они думали? Дэн им так просто дастся? Размечтались! Но чтобы не выходить из роли, она нахмурилась и отвела глаза. Руки мешались, и она неловко их скрестила. – Идемте выпьем чаю, Лендер, – Самарский выглядел отчего-то очень довольным. – Заодно познакомлю вас с этим, хм... Несчастным.