***
— Мам, а расскажи мне сказку! — раздался тоненький детский голосок, и золотистая растрёпанная макушка показалась из-под одеяла. Девчушка лет шести, забавно причмокивая, вскарабкалась, словно по скале, на только что проснувшегося родителя и, обняв маму за шею, вновь негромко так протянула: — Ну маааам, ну расскажи! — Люси, дай хоть проснуться, — потянувшись на кровати и чмокнув дочку точь-в-точь похожую на себя, проговорила женщина, чья голова была туго перетянута бинтами. — Люси, маленькая ты чертовка! Отойди от матери, — зайдя в комнату, закричал статный мужчина в идеально отглаженных коричневых брюках и белоснежной накрахмаленной рубашке. Его тронутые сединой брови были сведены к переносице, а само выражение лица не показывало безграничной радости. Отец девочки был зол и, подлетев к резной деревянной кровати с балдахином, за руку стащил ребенка на пол. — Матери нужен покой, неужели ты этого не понимаешь?! — Джуд, прекрати. Она еще ребенок и… — женщина закашлялась, а глаза цвета самого горького шоколада в мире наполнились слезами из-за болезненного спазма, пробежавшего по организму. Черные глаза мужчины расширились в испуге и он, выведя дочь за дверь, вернулся к кровати жены, освещенной панорамным окном, разбитым на маленькие квадраты. — Лейла, нужен врач? — присев на близстоящее кресло, поинтересовался мужчина, проведя рукой по золотистым волосам с лёгкой и едва заметной сединой. — Нет, все хорошо, — женщина вновь закашлялась. А маленькая наследница рода Хартфилиев, прислонившись к двери и уткнувшись в колени, накрытые подолом белоснежной шелковой сорочки, горько плакала. Ведь мамочке было очень больно.***
Возвращаясь в свой маленький лофт на окраине Магнолии из небольшого турне по миру, девушка улыбалась все шире и шире. Она дома. Она вернулась, хоть и не нашла то, что искала. Ни единой зацепки, ни единой фразы, которая помогла бы ей найти его. Ведь эти изумрудно-зеленые глаза с едва заметными рыжеватыми крапинками снились ей каждую ночь. И вот, пройдя пару кварталов, девушка оказалась у серой подъездной двери многоквартирного дома, а в голове ненароком пронесся последний диалог с миловидной телеведущей с центрального канала.— Люси, а почему именно актриса? Ведь насколько нам известно, у вас потрясающий голос, — посмотрев на оппонентку и поудобней устроившись в кремово-кофейном кожаном кресле, задала вопрос Кана Альберона. Телеведущая и журналист, чье шоу пользуется популярностью из-за слишком резких фраз и грубых поступков, совершающихся ведущей. — Петь? — удивилась девушка, поправив выбившуюся прядь золотых волос из сложной греческой прически. — Кана, ваша информация ошибочна и голоса как такового у меня нет. Так, под гитару могу подпеть, но не больше. Люси была смущена и слегка скована, тысячи зрителей следили за каждым ее словом, и любое неправильное действие с ее стороны могло привести к краху карьеры, создаваемой несколько лет только лишь для одной цели. Телеведущая рассмеялась и, стряхнув невидимую пыль с короткой ярко-алой обтягивающей юбки, взяла в руки открытый на нужной странице черный блокнот, пробежавшись по нему глазами. — Но Гажила Редфокса это ведь не останавливает, — растянув бордовые губы в ехидной улыбке, Кана чувствовала свое превосходство: еще чуть-чуть, и она расколет новую звезду телеэкрана, создаст новый скандал и, возможно, загубит еще одну восходящую надежду сцены. Но стоит отметить, что Альберона была поражена стойкости Люси, ведь до сих пор Хартфилия держалась твёрдо и не выдавала своего волнения, а девушка волновалась, шатенка это знала. — Тогда для чего же ты, Люси, начала сниматься в кино? Единственный вопрос. Единственные слова, которых больше всего на свете боялась девушка, были заданы самой скандальной телеведущей на самом скандальном шоу страны. И Люси не придумала ничего лучше, чем просто сказать правду, открыться зрителям и признаться самой себе в том, что эти глаза манят ее, словно светлячка на свет яркой люминесцентной лампы темной и морозной ночью. — Я… — Люси на несколько секунд замялась, пытаясь совладать с незримой дрожью в теле и резко похолодевшими подушечками пальцев, — вся моя карьера была создана лишь с одной целью: чтобы найти одного человека, из внешности которого я помню лишь глаза. Кана изящно изогнула тонкую коричневую бровь в недоверии и, сложив руки в замок, нагнулась ближе к блондинке, внимательно смотря в ее глаза цвета самого сладкого темного шоколада, который только известен миру. — А когда ты видела этого человека? Волнение нарастало, страх все больше и больше своими липкими щупальцами сковывал сердце Люси, которая в любую минуту готова была скрутиться в клубок и ждать, пока волнение пройдет, а горькие слезы, подступающие к глазам, перестанут щипать. — Я его не видела ни разу в жизни, — голос предательски дрогнул, Хартфилия готова была отдать все на свете, лишь бы слеза не скатилась по лицу. — Тогда, возможно, ты видела этого человека в состоянии наркотического опьянения? — Кана улыбнулась еще шире, видя, как расширились глаза Люси, как протестующее раскрылись ее пухлые губы, покрытые ровным слоем нежно-розовой помады. — Может, это был «глюк»? Кана была рада, что смогла сломать еще одну куклу в прямом эфире. А Люси так и не смогла ничего ответить…
— Я дома, — тихо-тихо проговорила девушка и прошла в свою комнату, стараясь не разбудить скорее всего спящих родителей.***
— Это все из-за тебя! — орал на маленькую девочку мужчина, захлебываясь слезами, — все из-за тебя… — словно в бреду Джудо повторял эти слова и, когда маленькая девочка уткнулась ему в ноги, скрывая свои слезы, он оттолкнул дочь, уйдя в неизвестном для нее направлении, а Люси так и осталась лежать на светлом полу, у кровати своей уже покойной матери. Младшая Хартфилия не знала, сколько прошло времени, не догадывалась, что на город давно опустилась ночь, не ощущала сковывающего движения холода от раскрытого настежь окна. Не понимала, что в ее семье произошла трагедия и не осознавала, что кто-то уже давно находится в комнате ее матери. Люси лежала на холодном полу, свернувшись калачиком, и горько плакала, пока ее не поднял на руки молодой мужчина — приезжий врач, зафиксировавший причину и время смерти Лейлы. Спустя несколько часов девочка проснулась и, поморщившись от головной боли, попыталась сесть. За дверью кто-то что-то кому-то объяснял, но Люси даже не пыталась вслушаться в их разговор, а перед глазами, словно наяву, стояли изумрудно-зеленые глаза с едва заметными рыжеватыми крапинками и слегка продолговатым зрачком. Девочка не знала, чьи это глаза, и маленькое тельце сковал страх, хоть она и видела этот взгляд не впервые. Створка деревянной двери скрипнула — в комнату кто-то вошел — и Люси не сразу повернула голову на звук, поэтому очень испугалась, когда молодой мужчина присел на кровать, а его ярко-зеленые глаза сразу же притянули взгляд молодой особы. Она узнала их. Это именно те глаза, которые она видела каждую ночь. И это именно те глаза, которых боялась маленькая наследница рода Хартфилиев. — Это вы… — просипела девочка и разревелась. Молодой мужчина не понял значения этих слов и, удивившись, полез в свой кожаный мягкий чемодан, пытаясь достать жаропонижающее. Но его остановила Люси, дотронувшись своими тоненькими маленькими пальчиками до его ярко-розовых игольчатых волос. — Розовые, — шмыгнув носом, произнесла девочка, — словно лепестки сакуры, — но быстро опомнившись, одернула руку и, немного смущаясь, слегка отодвинулась от врача. Мужчина улыбнулся и отложил в сторону чемодан. — Как ты себя чувствуешь, Люси? А девочка не смогла ничего ответить. Ее взгляд был прикован к, казалось бы, идеальному ровному, но слегка курносому носу врача. Ей казалось, что она должна запомнить эти детали внешности, но зачем, она не знала…***
— Розовые, — с заметным облегчением выдохнула я и, прикрыв глаза, представила себе этого неизвестного мне мужчину, но без губ этого не получалось сделать. — Его волосы розовые. Я рассмеялась, и осмотрев свою счастливую семью, поняла, что мне не стоит питать себя ложными надеждами о встречи с этим человеком. — Мам, с тобой все в порядке? — спросила меня дочь точь-в-точь похожая на меня, только цвет глаз у нее был не карий, а голубой — в отца. — Да, милая, все хорошо, просто вспомнилось, как сорок лет назад я нянчилась с тобой, а сейчас буду нянчить правнуков, правда ведь? — дочь рассмеялась и, взглянув с умилением на мою внучку, которая с таким трепетом обхватила свой еще не совсем большой живот, кивнула, отчего длинная коричневая челка упала ей на глаза, а меня обхватили надежные, но уже слегка дрябловатые руки мужа. А перед глазами так и оставались стоять ярко-зеленые глаза и малиновая шевелюра.***
— Люси, ты вернулась?! — зайдя в комнату девушки, проговорила слегка полноватая от возраста женщина в явно старом спальном костюме, и присев на кровать, стала рассказывать о всем, что произошло с ней и с отцом за время отсутствия Люси. — …ты представляешь и он это съел! Хартфилия вместе с матерью рассмеялись и, посмотрев друг другу в карие глаза, вновь удивившись их сходству, женщина поняла все без расспросов: девушка не хотела ничего говорить, ее дочь вновь ничего не узнала. — Мам… у меня через три часа вылет… — не сказать, что Лейла не одобряла такие вот перелеты по всему миру Люси, но и радоваться этому женщина не могла. Ее дочь была одержима какой-то странной мечтой с самого рождения — найти человека, из внешности которого она знала лишь глаза. И это пугало старшую Хартфилию, но признать свою дочь сумасшедшей она не могла. — И когда ты вернешься? — с толикой грусти спросила мать и отвернулась от Люси, чтобы та не видела той режущей боли обиды, плескавшейся в глазах Лейлы. — Просто мы хотели поехать с Джудо в Харгеон, отдохнуть семьей, но, видимо, эту поездку придется отложить… — Я вернусь через пять дней, — ободряюще улыбнувшись матери и приобняв ту за талию, девушка уткнулась носом в ей живо. — Надеюсь, в этот раз я найду этого человека.А через три часа девушка была уже у стойки регистрации в аэропорту. — Не может быть, это вы…