Mortuus Vivens

В этой комнате всегда полумрак и сухость. Очень несвойственная сухость для старых каменных зданий. Но он прилагает все усилия, чтобы поддерживать такую атмосферу в помещении, доступ в которому закрыт почти для большинства гостей как живых, так и мертвых. Ведь сухой воздух предохраняет мертвые тела от разложения. Лишь одному посетителю вход сюда открыт, да и то лишь время от времени. Именно сегодня он ожидает гостя, нет, не дорогого ему вовсе - лишь союзника по несчастью. До его прибытия нужно как-то скоротать время. Выбранное занятие всегда приходит на выручку, когда хочется "убить" два-три часа или... два-три года... разве так важно для него течение времени? Эта незримая, неизведанная людьми субстанция измеряется для него иначе. И если бы пришлось придумать новую единицу измерения для времени, то она бы оказалась вполне материальна. Для Гробовщика время измеряется в сантиметрах, в сантиметрах шрамов, покрывающих причудливой сетью его тело. Коротает оставшиеся часы до полуночи и прибытия гостя Гробовщик не как все обыватели. В который раз он просматривает пленки жизни, с тем же трепетом, что и коллекционер, разглядывающий лучшие экземпляры своей коллекции. Перебирает их, словно человек, пропускающий меж пальцами пряди волос дорогого ему человека. Это те воспоминания, которые он не успел сдать в хранилище в момент, когда жнец решился на отчаянный шаг: бросить все и попытаться исправить ошибку - вновь стать человеком. Слои пространства, где обитают жнецы, несколько отличаются от мира людей, в котором воздух насыщен кислородом. Окислительные процессы в тканях мертвых тел самоубийц приводят к обычному процессу – разложению, для бездушного тела - ничего не значащему. Но не для мыслящего существа. Их раз за разом заставляли вновь почувствовать - что такое смерть, когда в мире людей плоть жнеца начинала очень медленно, но неумолимо превращаться в то, чем они были на самом деле - в тлен. Участки памяти разрушающегося мозга все еще хранили яркие воспоминания, стереть которые, казалось, может лишь вечный сон - лишь он дарует абсолютное беспамятство: как бились в истерике и впадали в отчаяние вновь прибывшие жнецы-новички, замечая во время заданий первые признаки разложения - проступающие трупные пятна. В мире жнецов эти позорные знаки быстро исчезают. Но если долго оставаться в мире людей, они становятся все явственнее, плоть гниет, кое-где расходится. Сшитая, она, кажется, даже срастается, но остаются грубые, до конца не заживающие рубцы. Это и заставляет большинство жнецов выполнять постылый труд - страх, сохраняя сознание, стать разложившимся трупом. Но в тот день умерших было слишком много, пленок: коротких и длинных, ярких и бесцветных, интересных и нудных - их было слишком много. Или жнецу так показалось, потому что в сосуд его переполненного терпения упала последняя капля - воспоминания самоубийцы. Окружающий мир застыл, прокручивая лишь кадры совсем недолгой пленки жизни, а жнец уже знал, что действительно должен делать. И его тело, в мире людей превращающееся с каждым мгновением в тлен, уже не стало помехой. Теперь, в последние полвека, похоронное бюро - его обитель. Свое имя он не забывал намеренно: одного из участков мозга, отвечающих за память - гиппокампа - уже коснулся тлен. А живые посетители изо дня в день напоминают ему лишь о его профессии, и обращение "Гробовщик" уже воспринимается им самим как имя, и он даже рад этому. Его профессия - замечательная маскировка. Кто с полной уверенностью сможет сказать: запах его неживых гостей уловили органы обоняния или тлен самого хозяина лавки? Вот почему в его похоронном бюро столько живых цветов, особенно лилий и орхидей, которые своим удушающе-сладким ароматом перебивают едва уловимый, но уже начавший просачиваться во все щели старого здания аромат разложения. Гробовщик окидывает взглядом помещение, порог которого никогда не пересекал никто... из живых. В сумраке, посреди комнаты отчетливо проступают очертания цинковой ванны, а чуть позади нее разместился длинный, в рост человека, стол из того же материала. Большое, овальное зеркало в тяжелой бронзовой раме упирается надежной подставкой в столешницу. По обе стороны от него - две длинные свечи в серебряных подсвечниках. Гробовщик чиркает восковой спичкой и поочередно зажигает фитильки. Пространство вокруг зеркала заливает мягкий, приглушенный свет, создаваемый мерцанием пламени свечей. Легкий шорох одежды, глухо опустившейся на пол у его ног, в мертвенной тиши потайной комнаты кажется слишком громким. Гробовщик придирчиво осматривает обнажившееся, покрытое шрамами тело. До момента, пока он не подобрал нужный состав, помогающий сохранять целостность плоти, "штопать" ее приходилось слишком часто. Краткие посещения мира жнецов способствовали заживлению сшитой кожи. Но шрамы уже не исчезнут никогда. Оставшись довольным тем, что не придется накладывать новые швы, он приближается к ванне и полностью погружается в воду с растворенными в ней препаратами, способствующими сохранению тканей. В воздухе разливаются пары эфирного масла чайного дерева - сильнейшего антисептика - и резкий формалиновый запах, аромат самой смерти. Гробовщик окунается с головой в воду, примеси в ней вызывают резь в глазах, – лишь длинные, серебристые пряди волос колышутся на поверхности мутной жидкости, словно щупальца неведомого морского обитателя. Влажная, бледная кожа, покрытая шрамами, мерцает в полумраке, создавая вокруг его тела неестественное свечение. Тонкие иглы входят в межпальцевые пространства, шприц впрыскивает состав, без которого ткани всех пальцев давно бы разрушились. А так пострадал лишь мизинец левой кисти, но и его удалось сохранить - надежная шелковая нить порой творит чудеса. Острие иглы проникает в десны - зубы, белые и ровные благодаря тому же составу, все еще надежно держатся в парадонте. Капли, закапываемые в глаза, сохранят в целости глазные яблоки и, главное, продлят функционирование зрительного нерва. У всех жнецов плохое зрение, ведь разложение в первую очередь поражает нервные волокна. Первыми жертвами этого распада легко становятся зрительные и вкусовые рецепторы. Но отступник нашел способ отсрочить их отмирание, получив возможность обходиться без корректирующих линз очков. Он - один из двух жнецов, видящих человеческий мир четко, не в размытых полутонах. Гробовщик успевает полностью одеться к тому моменту, когда за дверью раздается тихий звук, похожий на царапанье. Этот ненавязчивый звук, мало похожий на стук посетителя, хорошо знаком. «Словно мышь скребется под половицами», - Гробовщик улыбается собственным мыслям, - хотя ночной посетитель, скорее, больше похож на крота... и даже в переносном значении этого слова. - Не зря говорят: "Слеп, как крот". - Хихикает Гробовщик, отпирая засов и впуская в потайную комнату гостя. - А ты перенял у Винсента манеру давать прозвища. Забавно, забавно. Главное - не закончить, как он. - В голосе гостя чувствуется недовольство, которое, кажется, сконцентрировавшись, звенит в окружающем пространстве. - Этот исход не в твоих интересах. Правда ведь, Джон? - в хихиканье звучит показная беспечность. - Никого? - оглядывая помещение, спрашивает посетитель. - И с моим зрением все в порядке. - С нажимом добавляет он, снимая довольно большие очки с сильно затемненными стеклами, демонстрируя изумрудно-золотистые радужки - отличительную черту жнецов. - В этой части дома не бывает живых гостей. - Уже всхлипывая от сдавленного хихиканья, успокаивает Гробовщик. Он взмахом руки, столь экспрессивным, что заставляет ткань длинного рукава всколыхнуться, приглашает посетителя пройти внутрь комнаты. - Печенья? - Гробовщик, словно престидижитатор, едва уловимым жестом достает из складок одежды глиняную урну для праха, наполненную печеньем в форме костей, и протягивает ее советнику королевы. Он внимательно наблюдает, как гость, подцепив одну из косточек, безразлично откусывает кусочек и так же безразлично и беззвучно жует его. - Ты тоже не заметил... - с несвойственной ему печалью в голосе вздыхает Гробовщик. - Оно стало темнее... - Это потому, что в нем значительно больше сахара, чем раньше. Мы теряем ощущение вкуса... вкуса жизни. Не находишь, Джон? В воздухе повисает гнетущее молчание. Сколько у них еще времени, пока разрушение тел достигнет той стадии, что станет очевидным для людей? Этот вопрос волнует обоих отступников. Но ни один из них не подает вида. И лишь один настойчиво ищет решение проблемы. Чтобы прервать неловкую паузу, Гробовщик откусывает кусочек печенья в форме косточки, пережевывая, хрустит им нарочито громко, осыпая крошки на подбородок, и улыбается. Атрофированные вкусовые рецепторы теперь адекватно воспринимали лишь сладкий вкус. Если бы кому-нибудь посчастливилось попробовать то печенье, которое пек Гробовщик лет десять назад, и сравнить его вкус с теперешним, то он бы отметил, что сейчас оно слаще, на порядок слаще. Сладкий вкус так легок в восприятии, что нравится как еще не родившимся, так и не совсем умершим, и привлекает бывшего жнеца настолько, что поедание печенья давно вошло в привычку, бросающуюся всем в глаза. Пришлось, чтобы не вызывать лишних вопросов, сделать это собственным отличительным знаком, начав формировать галеты в виде костей. Джон Браун вопросительно глядит на владельца похоронного бюро, на играющую на его губах улыбку и недовольно хмыкает, хоть понимает и опасается, что вскоре это начнет происходить и с ним, что Гробовщик плохо контролирует мышцы лица - отмирающие нервные волокна неправильно проводят сигналы от мозга к мускулам. Когда губы Гробовщика растягиваются в совершенно неуместной, как его собеседник, да и он сам подмечают, ухмылке, с уголка рта скатываются капельки слюны, которые он не успевает сглотнуть. Иногда по щекам бегут струйки слез. Гробовщик хочет думать, что плачет он непроизвольно, а не от горького сожаления. Сожаления - о чем? О содеянном самоубийстве, о многих десятилетиях в рабстве, называемом работой жнеца, о том, что ушел, став для остальных дезертиром, отступником, и теперь медленно превращается в тлен? Он и был тленом с момента, когда истекла последняя жизненно важная капля крови - его человеческой крови. Второму отступнику скрываться сложнее, значительно сложнее. Ведь нужно при дворе королевы Британии сохранять пристойный вид. Но в этом помогает ему подобный. Разумеется, всему есть своя цена. И для Гробовщика нет оплаты выше, чем... нет, не смех, эту цену он запросит у других в обмен за информацию, которой сегодня, как и всегда, расплатится с ним советник монаршей особы одной из сильнейших держав Европы. Гробовщик предлагает Джону Брауну разоблачиться, сложив его изысканный, сшитый из самых дорогих тканей наряд на грубо сколоченный деревянный табурет, и погрузиться в ту же жидкость, в которую совсем недавно окунался сам. После тщательно осмотра и процедур, которые он проводил над собой, Гробовщик вручает советнику несколько флакончиков с содержимым, не предназначенным для живых, - косметикой для приведения в надлежащий вид усопших, изготовленной им лично. - Этого хватит на месяц, чтобы королева даже не заподозрила... - не договорив, он замолкает, да продолжать и не нужно. Выдержав паузу, Гробовщик все же добавляет, - как забавно, Джон, не находишь?.. Личный советник королевы, казалось бы, в этом мире подыматься - выше некуда... - ... и гробовщик, - не позволяет закончить фразу Браун, решив завершить ее по-своему, - ниже падать уже некуда... - Есть Джон, есть, кем бы ты ни был, упасть ниже возможно - в могилу. Именно этого ты боишься. Советник королевы вынужден довериться обычному гробовщику. Ведь мои познания удерживают тебя на краю могилы, Джон Браун... - Гробовщик переплетает длинные пальцы, увенчанные черными ногтями, подпирает руками острый подбородок и широко улыбается, - а теперь расскажи мне, что сейчас происходит в старой доброй Англии, в Лондоне, при дворе. Новости об обстановке, царящей во всей Европе, меня тоже интересуют.