Апельсиновая

Я пом­ню, как впер­вые встре­тил ее. Мне бы­ло один­надцать, и яр­ко-алый Хог­вартс-экс­пресс мчал ме­ня навс­тре­чу но­вой жиз­ни — ма­гии, вол­шебс­тву, друзь­ям. Мы си­дели в ку­пе с маль­чиш­ка­ми, иг­ра­ли, раз­го­вари­вали о том, что нам пред­сто­ит еще со­вер­шить в гря­дущей, са­мос­то­ятель­ной жиз­ни, ког­да я уви­дел ее. Она сто­яла в ко­ридо­ре, у ок­на, и сол­нце от­бра­сыва­ло на стек­лянную дверь ку­пе ог­ненные бли­ки ее ко­рот­ких ры­жих во­лос. Я при­от­крыл дверь и ок­ликнул ее. Она ог­ля­нулась, пос­мотре­ла на ме­ня сво­ими ог­ромны­ми зе­лены­ми гла­зами, от­че­го-то, как вы­яс­ни­лось поз­же, поч­ти всег­да хра­нив­ши­ми пе­чаль­ное вы­раже­ние — да­же ког­да ее гу­бы улы­бались, а на ще­ках по­яв­ля­лись хо­рошень­кие ямоч­ки. Она ми­лос­ти­во при­няла приг­ла­шение и при­со­еди­нилась к нам. Ее зва­ли Ли­ли Эванс, и для сво­их один­надца­ти она бы­ла до­воль­но вы­сокой. У нее бы­ли, как я го­ворил ра­нее, ко­рот­кие ры­жие во­лосы, ко­торые пос­то­ян­но лез­ли ей на гла­за, и она с не­доволь­ным ви­дом поп­равля­ла их ру­кой; ог­ромные зе­леные гла­за и пух­ло­ватые гу­бы, всег­да сло­жен­ные в лег­кую по­лу­улыб­ку. Вся Ли­ли, вы­сокая, смеш­ли­вая, по­рой драз­ня­щая и че­рес­чур уве­рен­ная для сво­его воз­раста, с пер­вой ми­нуты на­шего зна­комс­тва ста­ла для ме­ня всем. Она бы­ла мо­ей ро­вес­ни­цей, но ка­залось мно­го стар­ше всех нас. На­конец, Ли­ли, ус­тав от на­ших раз­го­воров, ус­тро­илась по­уют­нее ря­дом со мной, дос­та­ла из ман­тии ка­кую-то кро­шеч­ную кни­жеч­ку — ка­жет­ся, это бы­ли сти­хи — и при­нялась чи­тать. По­том, буд­то вспом­нив что-то, за­пус­ти­ла ру­ку в кар­ма­шек и вы­тащи­ла горсть апель­си­новых ши­пучек. Я не был лю­бите­лем сла­дос­тей прос­те­цов, а Ли­ли бы­ла из их семьи, но ког­да она пред­ло­жила мне угос­тить­ся, я взял кон­фе­ту и, не­дол­го ду­мая, по­ложил ее на язык. Я ни­ког­да не лю­бил апель­си­ны, но пос­ле встре­чи с Ли­ли они ста­ли иметь для ме­ня осо­бен­ное зна­чение. * * * Мы ста­ли с Ли­ли за­кадыч­ны­ми друзь­ями — ни с кем из на­шей ком­па­нии, да­же с Джей­мсом, ко­торый был ве­сель­ча­ком и ду­шой ком­па­нии, она не под­ру­жилась. Впро­чем, Джей­мсу бы­ло все рав­но — он был доб­рым, хо­рошим дру­гом, но все-та­ки из­ба­лован­ным маль­чи­ком из чис­токров­ной семьи, ко­торый при­вык ни в чем не нуж­дать­ся. На Ли­ли он сна­чала не об­ра­щал вни­мания — она ка­залась ему слиш­ком прос­той, слиш­ком ры­жей и за­дирис­той. Че­рес­чур за­дирис­той Ли­ли дей­стви­тель­но бы­ла, хо­тя ча­ще скры­вала за уве­рен­ной мас­кой свое ис­тинное сос­то­яние. Я на­учил­ся по­нимать ее и раз­га­дывать ее чувс­тва и ощу­щения, и мы ста­ли по-нас­то­яще­му близ­ки — ник­то не чи­тал Ли­ли так, как я. Я был луч­шим из ее нем­но­гочис­ленных дру­зей, и по­рой да­же пред­по­читал ее об­щес­тво ком­па­нии маль­чи­шек. Пер­вые нес­коль­ко лет в шко­ле про­лете­ли не­замет­но, ни­чего не из­ме­нилось в на­ших с Ли­ли от­но­шени­ях. Пом­ню, од­нажды на ка­ком-то уро­ке я одол­жил у нее лис­ток пер­га­мен­та. От не­го ис­хо­дил кис­ло­ватый, но при­ят­ный аро­мат — аро­мат лю­бимых апель­си­нов Ли­ли. Она и вправ­ду их обо­жала — я всег­да уз­на­вал ее по лег­ким, ед­ва слыш­ным ша­гам и чуть за­мет­но­му аро­мату апель­си­нов. Она и са­ма бы­ла апель­си­новой — яр­кой, ры­жей… Мо­ей. Ма­лыш­ка Лилс. * * * На пя­том кур­се впер­вые нас­ту­пили слож­ности — Ли­ли вдруг рас­цве­ла, и ее по­лудет­ская кра­сота прев­ра­тилась в неж­ную де­вичью. На Ли­ли смот­ре­ли, ею вос­хи­щались, а я бе­зум­но рев­но­вал, по­нимая, что, бу­дучи лишь дру­гом, не имею на это пра­ва. Джей­мс то­же стал на нее пог­ля­дывать, но я ста­рал­ся это­го не за­мечать. Как-то мы с Ли­ли пос­ле уро­ков гу­ляли по школь­ной алее, и вдруг она при­тяну­ла ме­ня к се­бе и об­ня­ла. — Зна­ешь, Си­ри­ус, так за­меча­тель­но, что мы есть друг у дру­га, — ска­зала она, взи­рая на ме­ня сво­ими дет­ски­ми, и в то же вре­мя лу­кавы­ми гла­зами. — Я по­веряю те­бе все свои сок­ро­вен­ные тай­ны, все сек­ре­ты, я де­люсь с то­бой сво­ей жизнью, как с са­мым вер­ным дру­гом, как с род­ным бра­том. Ты мне так до­рог, Си­ри­ус, ты бес­це­нен. Спа­сибо те­бе, — она по­ложи­ла го­лову мне на пле­чо и вздох­ну­ла. — Лилс? — я по­вер­нул к се­бе за под­бо­родок ее ли­чико. Она улы­балась, и впер­вые ее гла­за улы­бались вмес­те с ее гу­бами. — Ну, приз­най­ся, Лилс, я те­бе нрав­люсь? Ведь все дев­чонки схо­дят по мне с ума! — я на­поло­вину шу­тил, иг­рал, на­поло­вину го­ворил серь­ез­но, но ведь Ли­ли бы­ла мо­им дру­гом, а зна­чит, при­чин мол­чать или сму­щать­ся не бы­ло. А она от­че­го-то сму­тилась, за­лилась крас­кой — ее неж­ные щеч­ки поч­ти по­рав­ня­лись цве­том с ее ог­ненны­ми во­лоса­ми. — Ты же зна­ешь, Си­ри­ус, да. Раз­ве су­щес­тву­ет прос­то-друж­ба меж­ду муж­чи­ной и жен­щи­ной? * * * В сле­ду­ющем го­ду Джей­мс впер­вые ска­зал мне, что влюб­лен в Ли­ли. Ма­ло то­го, он да­же поп­ро­сил ме­ня, опи­ра­ясь на тот факт, что мы с Ли­ли — друзья, приг­ла­сить ее к не­му на раз­го­вор. Я бо­ял­ся го­ворить об этом ей, но, с дру­гой сто­роны, Джей­мс так­же был мне луч­шим дру­гом, а зна­чит, я не мог прос­то смол­чать. Ли­ли сто­яла и мол­ча слу­шала ме­ня, прис­ло­нив­шись к ко­лон­не, опус­тив вниз го­лову, что­бы я не мог ви­деть ее ли­ца. Я, на­конец, рас­ска­зал ей про свои ощу­щения, про свою нед­ру­жес­кую рев­ность, вспом­нил и ее сло­ва про не­воз­можность та­кой друж­бы. Ког­да я за­кон­чил, Ли­ли под­ня­ла го­лову и пос­мотре­ла на ме­ня. Гу­бы ее бы­ли сло­жены в при­выч­ную по­лу­улыб­ку, а гла­за бы­ли пол­ны ти­хой грус­ти — так грус­тят по то­му, что уже не вер­нуть; по то­му, что мог­ло бы слу­чить­ся хо­роше­го, но от­че­го-то не слу­чилось. — Ска­жи, Си­ри­ус, ты счи­та­ешь Джей­мса сво­им дру­гом? — на­конец спро­сила она, и го­лос ее был тих, но тверд. — Ко­неч­но, Ли­ли, — от­ве­тил я, вна­чале не осоз­на­вая, к че­му она кло­нит. — Ты ведь зна­ешь, Си­ри­ус, дру­зей не пре­да­ют. Я пой­ду к Джей­мсу на раз­го­вор. — Я люб­лю те­бя, Лилс, — в от­ча­янии вос­клик­нул я, по­нимая, что Ли­ли, со сво­ей чер­то­вой пра­виль­ностью, уже хо­чет по­губить то, что еще и не на­чина­лось. — И я знаю, что мое чувс­тво вза­им­но. — От­че­го же не ска­зал рань­ше? Не­уже­ли лишь бо­язнь вдруг по­терять ме­ня, про­иг­рать дру­гому, зас­та­вила те­бя пой­ти на приз­на­ние? Лю­ди — не пеш­ки, Си­ри­ус, ими нель­зя уп­равлять. Вза­им­на ли твоя лю­бовь, те­перь не име­ет зна­чения. — Но, Лилс, я люб­лю те­бя, — я кос­нулся ла­донью ее ру­ки, но она от­дерну­ла ее. — А я пос­ту­паю, как дол­жно, — жес­тко от­че­кани­ла она, раз­верну­лась и уш­ла, ни ра­зу не обер­нувшись. А я ос­тался сто­ять, как вко­пан­ный, и смот­реть вслед этой че­рес­чур пра­виль­ной и чес­тной ры­жево­лосой дев­чонке. Все еще апель­си­новой, но уже, к со­жале­нию, не мо­ей. * * * Нес­мотря на про­тес­ты семьи, я не стал воз­вра­щать­ся в Хог­вартс на седь­мой курс. Я прек­расно по­нимал, что смот­реть на счас­тли­вого Джей­мса и улы­ба­ющу­юся Ли­ли мне бу­дет не по си­лам. Впро­чем, по­том я все-та­ки ре­шил вер­нуть­ся, да­же при­сутс­тво­вал на их свадь­бе и стал крес­тным их ма­лыша. Ес­ли я и не смог от­пустить Ли­ли, то смог, на­конец, сми­рить­ся с те­перь уже но­вым ста­тусом «дру­га семьи». Од­на­ко, Ли­ли пи­сала мне пись­ма, ко­торые ма­ло от­ли­чались от тех, что она от­прав­ля­ла мне каж­дое ле­то по два ра­за не­делю, ког­да мы бы­ли еще школь­ни­ками. Я час­то при­ез­жал к ним и с ка­ким-то неп­ра­виль­ным удо­воль­стви­ем от­ме­чал, что лишь мне и сы­ну Ли­ли улы­ба­ет­ся не толь­ко кон­чи­ками губ — да­же Джей­мс не был удос­то­ин та­кой чес­ти. И все, ка­залось, бы­ло в по­ряд­ке. Но од­нажды, в теп­лую ок­тябрь­скую ночь, я уз­нал о тра­гедии. Я уз­нал, что Ли­ли и Джей­мса уби­ли. Я уз­нал, что Ли­ли, мо­ей апель­си­новой Ли­ли, боль­ше нет. Она умер­ла, буд­то ее и не бы­ло, буд­то не бы­ло тех школь­ных лет, буд­то не бы­ло ее слав­ной улыб­ки и ти­хого неж­но­го го­лоса. Я не ве­рил, я поп­росту не мог в это по­верить. Я при­шел в их дом — те­перь это бы­ли лишь раз­ва­лины да об­ломки — я во­шел к ней в ком­на­ту. Ли­ли ле­жала на по­лу, ее гла­за бы­ли от­кры­ты и вы­ража­ли веч­ную пе­чаль. Как и тог­да, в по­ез­де, ког­да мы бы­ли еще без­за­бот­ны­ми деть­ми, яр­кое ут­реннее сол­нце от­бра­сыва­ло на бе­лые сте­ны бли­ки ее ры­жих во­лос. В ком­на­те ви­тал ка­кой-то стран­но зна­комый, кис­ло­ватый аро­мат, сме­шан­ный с за­пахом стра­ха и смер­ти. Я по­дошел к Ли­ли, об­нял ее, стал ба­юкать ее не­живое те­ло, при­жимать к се­бе. Ее уже ос­текле­нев­шие гла­за буд­то смот­ре­ли на ме­ня, а при­от­кры­тые гу­бы буд­то хо­тели ска­зать пос­леднее «прос­ти». Я бе­реж­но опус­тил ее на пол, про­вел ру­кой по ще­ке, по­цело­вал в ле­дяные гу­бы, и от­ча­яние ско­вало ме­ня. Ес­ли бы мог я из­ме­нить прош­лое, ес­ли бы она ста­ла тог­да мо­ей — бы­ли бы мы счас­тли­вы? Смог бы я, в от­ли­чие от Джей­мса, убе­речь ее от ги­бели? Я вы­шел из ком­на­ты, ос­то­рож­но прик­рыв за со­бой дверь, буд­то Ли­ли спа­ла, а я бо­ял­ся раз­бу­дить ее. Я спус­тился вниз, но тот стран­ный аро­мат все еще прес­ле­довал ме­ня. Лишь пе­рес­ту­пив по­рог сво­его до­ма, я, на­конец, по­нял — это бы­ли апель­си­ны. Лю­бимые апель­си­ны ма­лыш­ки Лилс. Да­же пос­ле смер­ти она не пе­рес­та­ла их лю­бить.